Алексей Васильевич Титов
В Кондинский участок Березовского округа я прибыл 1 апреля 1873 года, а выехал из Тобольска на третий день праздника Благовещения, т.е. 27 марта.
В этот памятный для меня день отъезда в отдаленный северный край губернии на службу было сильно холодно и дул навстречу резкий северный ветер, а я ехал в открытом экипаже (рогоженной кошеве), и результатом всего этого получилось то, что я в начале нашей северной весны на первой же станции от Тобольска отморозил себе нос. Правду говорит пословица, что одна ласточка не делает весны, а я могу теперь по опыту сказать, что указание в календаре не может служить достаточным доказательством того, что действительно весна наступила.
Родившись в Тобольске и первоначально служа по межевому ведомству, принадлежащему к Министерству юстиции, я по делам службы бывал почти во всех округах губернии, кроме северных Березовского и Сургутского и северной половины Тобольского, населенного частью крестьянами и частью — инородцами остяками (вогулами), а потому эта северная часть Тобольского округа с ее разноплеменными обитателями начала меня интересовать с самого первоначального пути в отдаленный инородческий север, пограничный с Ледовитый океаном, обитаемый остяками, вогулами, самоедами и частью зырянами.
Проехав 550 верст до пограничного с Березовским округом села Самаровского, т.е. всю северную половину Тобольского округа, и половину пути до г. Березова, до которого по почтовому дорожному считается от Тобольска 1100 верст, я заметил, что вся северная половина этого округа заселена небольшими деревнями и селами по берегам реки Иртыша и преимущественно в долине, хотя правый берег реки горный и довольно возвышенный, но он от извилистой своей реки то удаляется, то приближается к ней, то висит отвесною стеною над рекой, то едва виден верст за 5, за 10 и за 15.
Отвесные берега являются опасными для едущих по реке, так как они, будучи глинисто-песчаными, подмываемые постоянно водой, отбрасываются в реку. Мне указывали на отвесный берег в одном изгибе реки, близ деревни Вошки, который, имея приблизительную высоту сажен до 30 в отвесе, почти каждогодно обваливается в реку глыбами в длину до 50, а в толщину от 5 до 10 и более сажен. В этом месте паровая шкуна фирмы «Функ и Щербаков» во время хода ее была выброшена с середины реки валом от павшего обрыва на противоположный берег. Хлынувшая волна затопила луговой берег на большое пространство. Когда же вода обратно укатилась в реку, шкуна так и осталась на сухом месте поврежденной в некоторых частях ее. Только благодаря одной случайности особых несчастий с экипажем и пассажирами не последовало. Все отделались только ушибами.
Мне впоследствии довелось видеть лично волну, выбежавшую на берег от падения обрыва в другом месте Иртыша, которая внезапно захватила меня, хотя я находился на далеком пространстве от реки. Я был на луговой стороне и стоял около дерева, дожидаясь перелета уток; со стороны реки послышался сильный шум, а за ним вскоре толстым слоем появилась и вода. Я схватился за дерево и зараз очутился в воде по колено и находился в таком положении, пока этот неестественный прилив не укатился обратно в реку. В это время находившийся на лугу мелкий скот (овцы, телята), захваченный внезапной волной, был далеко увлечен и частично погиб.
Вся низовая долина реки Иртыша во время весенних больших разливов покрывается водою, а по этому случаю и все прибрежные села и деревни иногда бывают затопленными на долгое время. На это время весь скот отгоняется в лес, на пригорки и там сохраняется.
Река Иртыш и притоки ее для всех обитателей долины служат единственным способом сообщения их между собою. Летом ездят на лодках, а зимой по льду на лошадях, а так как на всем протяжении низового течения реки за 35 верст от Тобольска сухопутного сообщения вовсе нет, то и почта в Березов и Сургут перевозится этим же способом. Интересующие меня инородческие поселения (юрты-паули) стали попадаться мне с половины проеханного пути за 280 верст от Тобольска, за селом Демьянским, но не сплошь, а вперемежку. Сплошное же инородческое поселение разбросано по притокам реки Иртыша – речкам Конде и Демьянке. Первая впадает в Иртыш слева близ села Реполовского за 440 верст от Тобольска, а последняя при селе Демьянском.
Иртышские инородцы — уже оседлые, они живут в таких же деревянных домах, как и крестьяне, и костюм их ничем не отличается от русских. Многие из них говорят довольно правильно по-русски.
Вершины речки Конды находятся в Пелымском северном крае Туринского округа и также населены инородцами вогулами, а вершины Демьянки находятся в пределах Сургутского округа.
Речка Конда, населенная инородцами двух волостей — Верхне-Кондинской и Нижне-Кондинской, имеющих среди себя два села — Леушинское и Нахрачевское, — славится урожаями ягод, а именно там, в сосновых борах, растет преимущественно брусника, которая в иные годы бывает темная, сладкая и крупная, как клюква. Сбор этой ягоды производится семействами инородцев и в то время, когда ягоды уже совершенно созреют. Ягоды сохраняются до заморозу их на приготовленных в лесу полатях или навесах, на которых ее рассыпают тонкими слоями, а потому они и являются в продажу полными, не мятыми и не кислыми, как привозимые из других местностей.
В этой речке есть достаточно и разного рода рыбы, исключая красной — стерлядей и осетров, которую инородцы ловят как для себя, так и для продажи. В вершинах Конды водится также и пушной зверь: соболь, лисица, белка и проч. Соболь в прежнее время имел значительную ценность, и требование на него было большое, ныне же, вот уже несколько лет кряду, цены на шкуры этого зверя пали, и он стал почти что нипочем: самые лучшие темные шкуры, так называемые «круглые», ценятся на местах в инородческих улусах не более 4 рублей за шкуру, а на ярмарках Ирбитской и других самая высокая цена на них доходит до 7 рублей, между тем как в прежнее время, лет за 10, за 15, пара черных соболиных шкур стоила на месте их лова до 25 руб. и более.
Речка Демьянка, впадая в Иртыш справа из ущелья горного берега, ничем особенным не отличается, да она и редко населена инородцами, разве только и имеет некоторое значение в том, что в местностях, которые она прорезывает, водятся звери: сохатый (лось), олень, медведь и другие, охотой на которых как инородцы, так и крестьяне занимаются; да разве достопримечательна тем еще, что в 1844 году епархиальный архиерей преосвященный Георгий, бывший неутомимый путешественник по инородческому северу Архангельской губернии, посещавший несколько раз Мурманский берег Ледовитого океана, обозревая зимой свою новую тобольскую паству, пожелал поехать на оленях прямо по направлению речки Демьянки в Сургутский округ в село Юганское Юганской инородческой волости для того, чтоб лично посетить инородцев на местах их жительств, и во время пути чуть не заморозил бывших с ним мальчиков-певчих.
От села Демьянского до Юганского нет прямого правильного сообщения, и только инородцы, кочевники этой местности, могли провести этот немалочисленный кортеж, сопровождаемый земским заседателем и инородческими старшинами, по редко населенной местности, составляющей пространство до 500 верст, орошаемое речками Демьянкой, Салымом, озером Ниги-тува и вершинами речек Малого и Большого Балыка.
Вся северная низовая долина Иртыша представляет собой узкую ленту длиною до 600 верст, тянущуюся от Тобольска до устья этой реки, впадающей в Обь, что за селом Самаровским верстах в 15. Вдоль этой ленты расположены поселения семи малолюдных волостей, из коих пять русских, крестьянских, как то: Уватская, Юровская, Демьянская, Денщиковская и Самаровская. Часть Самаровской русской волости расположена еще на 100 верст далее и уже на восток по протоке Иевлевой, вверх течения реки Оби, из которой эта протока и выпадает.
Ширина всей заселенной иртышной ленты самая ничтожная, ибо примыкающее к ней справа и слева громадное пространство совершенно необитаемо и состоит из погорелых хвойных лесов и кустарников, растущих по болотам, и больших чистых болот и частью озер, а потому все население и растянулось вдоль по реке, имея близ своих оседлостей самую ничтожную часть удобной земли под пашню, на которой засевается только рожь и ячмень, да и этот хлеб по суровости климата не всегда дозревает. Совершенное же прекращение растительности хлебных злаков начинается с села Реполовского Самаровской волости, за 100 верст до села Самаровского.
При таких местных климатических условиях обитателям северной половины Тобольского округа постоянно приходится продовольствоваться покупным хлебом, извлекая средства на этот предмет из других источников, а именно: в летнее время они преимущественно занимаются промыслом рыбы и частью сбором кедровых орехов в оставшихся от пожаров урманных кедровниках. Урожай кедровых орехов бывает не каждогодно, а периодически: года через два, три и даже четыре. Наловленную рыбу они сдают на местах крупным рыбопромышленникам в засол по ценам, назначенным сими последними. Зимой же они, имея в достаточном количестве рабочих лошадей, представляют собой главную перевозочную силу на перевозе продуктов бассейна Иртыша и многоводной и обильной рыбою Оби и ее притоков. Продукты эти тоже рыба, только в мороженом виде. Эту рыбу ловят поздней осенью, а также и во время лета большими неводами, и садят в сады (большие пруды), и по заморозу рек вылавливают и морозят.
Главным складом этой мороженой рыбы, выражающей собою цифру, доходящую в иные годы до 100000 пудов, является Самаровская волость и преимущественно села Самаровское, Базьянское и Реполовское, а в Березовском округе, по реке Оби — Елизаровское, Сухоруковское, Малоатлымское, Шеркальское и Чемашевское. В этих пунктах живут несколько лиц из разбогатевших крестьян, которые, имея рабочие артели, занимаются промыслом рыбы на арендуемых ими песках в пределах Тобольского и Березовского округов. Снулую рыбу, доставляемую им туземцами-инородцами и крестьянами, они солят, а живую садят в сады. Кроме того, они скупают и мороженую рыбу у мелких рыбопромышленников. А так как эти лица, кроме того, занимаются и торговлей всеми товарами и предметами, необходимыми для обитателей сурового и непроизводительного севера, то покупку мороженой и уснувшей рыбы они делают большей частью обменом на эти предметы потребления, ставя их втридорога и в то же время удешевляя продукты, предлагаемые им туземцами, которые в силу крайней необходимости должны сбывать их за какую-либо цену, чтоб поддержать свое существование.
Так, например, моксун (из семейства сиговых), представитель лучшей белой рыбы в бассейне Оби, добываемый инородцами мелкими сетями (колыданами), скупщики рыбы принимают в засол по 10 копеек за штуку и за десять таких рыб дают десять аршин мешочного холста. Моксун, приготовленный свежепросольно, доставленный в Тобольск, представляет собою уже феноменальную ценность. В последние три-четыре года свежепросольный моксун на Тобольском рынке продавался от одного рубля до рубля пятидесяти копеек за штуку. Кроме того, надо принять во внимание еще и то, что из этой рыбы вынуты первым скупщиком икра и жир, составляющие всю и даже более ценность. Крупная моксуновая икра, хорошо приготовленная в соленом виде, продается на Тобольском рынке от 40 до 75 коп. за фунт. Само собою разумеется, что не все моксуны приготовляются свежепросольно, а только те из них, которые пойманы к концу рыболовного сезона. Добытые же ранее поступают в крутой засол, а оттуда в стопы, почему и называются стоповыми. Свежепросольный, или бочечный, моксун доставляется с места лова в бочках, в которых он и приготовляется. Он подается к столу в числе других снедей, и многие любители предпочитают его привозной и тоже ценной печерской семге.
Вся наловленная в бассейнах Иртыша и Оби рыба вывозится первоначально в Тобольск, а отсюда на главные рыбные рынки — в Екатеринбург и Ирбит на ярмарку. Мороженая — по первому зимнему пути, а соленая — в конце сентября. Эта последняя погружается на рыбацкие суда (паузки и баржи), которые и буксируются пароходами, нарочито приходящими за этими судами в Березовский край на места их стоянки по пескам, так как постоянное и правильное пароходное сообщение от Тобольска вниз Иртыша идет только до села Самаровского, а далее уже вверх по Оби, на Сургут, Нарым и Томск, а от этого направления Березов остается в стороне на 500 верст.
Цифра соленой рыбы всегда зависит от хорошего улова и при этом условии достигает в максимуме своем до 500000 пудов.
С открытием навигации из Тобольска в Березовский край, низовья Оби сплавляется до 40 рыбацких судов с рабочими артелями и всеми материалами и припасами. Кроме того, они снабжаются также и всеми необходимыми для обитателей севера продуктами и частью – товарами и таким образом снабженные представляют собою во время пути плавучий рынок. А так как суда эти, несомые только течением, плывут довольно тихо, то к ним навстречу и выезжают жители сел и деревень для покупок нужных им припасов.
Из этого количества судов только до шести останавливаются в пространстве до г. Березова на песках Сухоруковских, Малоатлымских, Шеркальских и Чемашевских, а остальные плывут за г. Березов к последнему северному русскому поселению Обдорску и далее в Обскую губу — в область самоедов. Недавно открыты промыслы рыбы и в Тазовской губе, принадлежащие компании «Функ и Щербаков» и самостоятельно англичанину Вартроперу, которыми для вывозу наловленной рыбы устроены две небольшие паровые шкуны «Обь» и «Таз». Кроме этих пионеров крайнего севера, в этой же местности, близ устья реки Пур, впадающей в Тазовскую губу, занимаются промыслом рыбы и два брата Тетюцкие, торговые жители г. Сургута, и один или двое из жителей г. Березова. На месте промысла сих последних есть уже небольшое поселение, так как эти личности почти постоянно живут тут. Они отбывают из этого пункта только в начале зимы в Сургут и Березов и возвращаются на оленях в марте месяце.
Компания «Функ и Щербаков», а также и Вартропер пойманную рыбу приготовляют в соленом виде, а последнюю садят в сады, а потом морозят и вывозят ее на оленях. Промысел рыбы производится артелями самоловщиков, а также и неводами. До прибытия этих пионеров промыслом рыбы занимались туземцы, кочевники этой местности самоеды, и ловили эту рыбу самым первобытным способом: сетями, приготовленными из тонких прутьев или лесных волокон. Наловленную рыбу они также вывозили в Сургут в мороженом виде, что и теперь делают. Представителями этой рыбы являются преимущественно осетры и стерляди, первые бывают весом до восьми пудов, а последние – более пуда. Будучи в Сургуте, мне доводилось видеть громадного и жирного тазовского осетра, привезенного самоедами на двух сплоченных вдоль нартах (санях). Он весил более 8 пудов; а также и стерлядь весом более пуда, внутренность которой была положительно залита янтарным жиром.
Сообщение нового русского рыбацкого поселения с г. Сургутом проложено самоедами прямо сначала по реке Пуру, а затем по улусам сургутских остяков, разбросанным по реке Агану, впадающему с севера в Обь недалеко от Сургута, что составляет по прямому направлению до 600 верст. На средине этого пространства, между вершинами Пура, Надыма, Агана и Трем-Агана есть небольшой водораздел: первые две реки имеют течение на север, а последние — на юг.
Первый русский человек, проехавший по этому пространству с самоедами, был житель г. Березова Мамеев, а затем в начале 1879 года командированный по распоряжению генерал-губернатора Западной Сибири Н.Г. Казнакова для исследования этой местности состоящий при Западно-Сибирском отделе Имперского географического общества классный топограф Хандашевский. Его сопровождал Мамеев как уже раз проехавший эту местность и несколько казаков березовской команды. Хандашевский из Обдорска проехал на оленях в Обскую губу к устьям реки Надыма, к постоянным летним промыслам купца, крупного рыбопромышленника и главного скупщика привезенной в Тобольск мороженой рыбы Корнилова, а отсюда по направлению этой реки к югу, в вершины р. Трем-Агана и по ней в г. Сургут.
Заканчивая краткие сведения о рыбопромышленности на крайнем севере, я снова возвращаюсь в долину Иртыша, где в начале зимы бывает особенно значительный промысел рыбы и преимущественно стерляди, называемый местными жителями «юровым». Он бывает единовременно и не на всем пространстве низового Иртыша, а местами и именно в тех пунктах, где река имеет более значительную глубину; жители эти места называют ямами, куда стерлядь собирается на зимнюю стоянку.
Для юрового промысла стерляди употребляются самоловы, которые опускаются под лед в небольшие проруби, сделанные во всю ширину реки недалеко друг от друга. Таким образом ко времени лова весь почти лед над ямами и поблизости их издалбливается этими прорубями с вложенными в них самоловами; и когда все способы лова готовы, тогда начинают подымать стоящую на глубине рыбу, волнуя воду длинными шестами. Испуганная рыба, поднявшись из своего спокойного ложа, попадает на бесчисленное множество острых самоловных уд. На этот промысел собирается много народу, так как он и разовый, и скорый — «юровой», при котором к каждому самолову необходимо несколько рук, чтоб выбрать пойманную рыбу и вновь опускать поводки с удами в воду. Юровая стерлядь бывает жирная и янтарно-желтая. С окончанием «юровой» крупный промысел рыбы как в Иртыше, так и в Оби совершенно прекращается. С этого времени в Оби появляется ничем еще не объяснимое замирание воды. Замор этот идет с самого севера и сначала по одной стороне реки, а потом по другой. Туземцы, аборигены страны, называют это явление «духом». Они говорят, что «дух» этот проходит по всей низовой Оби до г. Нарыма Томской губернии. Он захватывает и Иртыш в пределах Самаровской волости, т.е. на 150 верст от устья этой реки. Появление замора в воде отражается на всех потребителях: все начинают сильно кашлять. В это время река совершенно пустеет; вся рыба, почуя «дух», бежит к берегам, где имеются незамерзающие родники, и там останавливается, повернув головы к бьющей из ключей воде. В этих местах скопляется рыбы очень много, она становится близ берега одна над другой, представляя собоюбольшую кубическую фигуру. В конце зимы туземцы выслеживают эти места, прорубают проруби и вытаскивают рыбу небольшими баграми, так как рыба, увидев отверстие, выставляет головы поверх воды.
Влияние замора на рыбу таково: отделившись от родника, она начинает кружиться и сплывает на поверхность воды уже мертвой.
В большинстве случаев указателем мест остановившейся у ключей духовой рыбы служит след, проложенный лисицей: она первая отыскивает эти места и начинает ловить рыбу. Отысканию мест подстойной рыбы для лисицы служат обвалы льда у берегов, которые являются от убыли в реке воды, которая в начале зимы всегда сильно прибывает в Оби, так что выходит и на лед, затопляя на нем толстый слой снега. Такое явление туземцы называют «наледью». Когда же вода, постояв в таком виде недели две-три, снова укатывается в Ледовитый океан, то оставляет за собой в реке свободное пространство между водой и льдом, который постепенно оседает, отрываясь от берегов. Лисица же, проведав у обрывов стоящую рыбу, ловит ее.
Объяснив здесь о средствах, на которые жители северного края приобретают себе насущный хлеб и другие продукты, я скажу несколько слов и о доставке этого славного жизненного продукта к далеким местам их жительства.
С отплытием из Тобольска рыбацкой флотилии начинает приближаться к нему с верховьев Иртыша новая своеобразная флотилия. Это большие барки, нагруженные ржаным хлебом. Они сплавляются из Тарского округа за 700-800 верст от Тобольска и именно из южной половины его, которая, благодаря тучной почве, не требующей удобрения, славится урожаями ржаного хлеба и пшеницы, который, несмотря на имеемые в округе четыре винокуренных завода, потребляющих до полумиллиона пудов в год, отпускается почти в таком же количестве в Тобольск и на отдаленный север губернии — в Березов и Обдорск. Кроме этого, в эти местности сплавляется хлеб и с верховьев Оби из пределов Томской губернии, этим последним обеспечивается преимущественно Сургутский округ.
Сплавляемый в Обдорский край хлеб скупается преимущественно инородцами Архангельской губернии зырянами, которые отправляют его на оленях за Урал, где ценность на хлеб доходит иногда до двух и более рублей, тогда как в Обдорске она редко достигает до рубля за пуд, несмотря на то, что он доставлен за три тысячи верст.
Независимо от этой свободной хлеботорговли, для полного обеспечения народного продовольствия правительством учреждены в нескольких пунктах казенные хлебозапасные магазины. Но так как в эти магазины хлеб доставляется не хозяйственным, а подрядным способом, то он и является всегда в довольно высокой цене, почему и не может конкурировать с ценами вольных хлеботорговцев. Эти запасные магазины стоят только как стражи, охраняющие продовольственные цены на хлеб, и в крайних случаях являются уже существенною поддержкою существования. Впрочем, и в данное, и в прежнее время большая часть инородцев, несмотря на высокую ценность хлеба, обращается за ним в казенные магазины, так как он здесь отпускается и в долг. В некоторых случаях хлеб и в вольной продаже отпускается в долг, но он, несмотря на низкую, почти вдвое меньшую против казенной цену, в конце концов является всегда дороже казенной, ибо за него нужно заплатить продуктами по цене, назначенной хлеботорговцем.
Цены на хлеб остаются неизменяемыми только у тех хлеботорговцев, которые ведут торговлю собственно одним хлебом, как, например, березовский купец Окунев; он исключительно торгует хлебом и, отпуская его в долг, возвышает только несколькими копейками цену.
…Расставаясь с долиной Иртыша, я мог в то время с уверенностью заключить, что долина эта, имеющая на своем 500-верстном протяжении до семи тысяч жителей, не может служить в будущем к новым на ней поселениям, ей совершенно достаточно и естественного прироста настоящих обитателей, но заключениям моим, хотя и основанным на несомненных данных, не суждено было подтвердиться на самом деле. В прошлом 1888 году, как я, к крайнему моему удивлению, узнал, в самый северный пункт этой долины, а именно в район Самаровской волости, где, как мною уже объяснено, совершенно прекращается растительность хлебных злаков, Сибирским приказом о ссыльных распределено и поселено чрез Тобольскую экспедицию о ссыльных до 800 человек ссыльных. Чем руководился в этом случае Приказ, посылая такую массу ссыльных в самаровскую местность, не подходящую под условия закона о поселениях ссыльных (том XIV Устава о ссыльных), неизвестно.
Приведенным законом и общим о бл гоустройстве в казенных селениях (том XII) для сельских обывателей Сибири установлен земельный надел в 15-десятинной пропорции удобной земли на каждую ревизскую душу. В районах же многоземельных волостных дач, представляющих удобства к новым будущим поселениям, прибавляется в наделе ещё 2/5 этой пропорции, т.е. по 6 десятин, из коих 1/5 — на естественный прирост населения или прибылые души, а 1/5 — на ссыльнопоселенцев и отставных солдат, приписываемых к этим волостям.
Удобствами к новым поселениям или приселениям закон вообще признает главные основные качества для сельского хозяйства: землю, годную к пашне и сенокосу, чистую проточную воду и другие угодья. Эти главные основания предусмотрены и законом о ссыльных при водворении их в Сибири.
В этом особом законе положительно выражено, что ссыльные, распределенные Приказом для поселения в волостях и сельских обществах, кои получили в надел пропорцию удобных земель с надбавкою 1/5 части на приселение ссыльных, по прибытии на места их водворения получают наравне со старожилами все угодья и сначала заготавливают лес для постройки себе жилища, а затем приготовляют землю под пашню, а на это время они живут в домах обывателей, которые и получают за содержание их арестантское кормовое довольствие.
Все водворенные ссыльные находятся в ведении губернской экспедиции о ссыльных до тех пор, пока они по истечении установленного законом срока не поступят в крестьянские податные оклады. Для наблюдения же за бытом ссыльных при экспедиции и поныне состоят по штату смотрители и ревизоры поселений, которые и должны командироваться на места водворения ссыльных. Но эти условия, как видно из практики, хранит только закон в своих скрижалях! О положении ссыльных в Сибири никто не заботится, кроме полиции, которая следит за ними, но только с иными целями, исполняя закон о предупреждении и пресечении преступлений и при случаях упорядочивая их холодный и голодный быт помещением на казенные квартиры и кормовое довольствие в чижовках волостных и полицейских управлений и тюрьмах.
Высказав здесь законные основания, на которых должна созидаться колонизация ссыльных в Сибири, я снова возвращаюсь к партии ссыльных, выдворенных, или, правильнее сказать, брошенных на произвол судьбы в голодной Самаровской волости.
Эта многочисленная партия несчастных людей, присланная из Тюменской центральной тюрьмы за пароходом в казематированной барже, по прибытии в Тобольск была сдана Тобольской экспедиции в распоряжение окружной полиции и потянулась уже за присмотром стражников к месту своего невольного причисления. А так как сухопутного сообщения, кроме 35 верст от Тобольска, в низовьях Иртыша нет, то ссыльные и должны были плыть по реке на обывательских лодках.
Совершив свой 500-верстный путь на утлых челноках и перенеся все перемены погоды и волнения на реке, измокшая и передрогшая партия ссыльных наконец прибыла в село Самаровское. Жители, встретив такую массу присланных к ним ссыльных, сначала крайне удивились такому небывалому явлению, но, когда эта масса потребовала себе квартиры и пищу, то удивление жителей перешло в страх и опасения за свое имущество и даже саму жизнь. Но волей или неволей они должны были исполнить это требование, чтобы на первых порах не озлобить их против себя, скрепя сердце, они стали делить с новыми своими сельчанами покупной хлеб и соль.
Отдохнув, обсушившись и утолив голод даровым хлебом, ссыльные на другой или третий день снова собрались к волостному правлению и потребовали себе душевого надела угодий. Но сельский сход и волостные начальники объяснили им, что они сами, хотя и старожилы, не имеют никакого душевого надела: у них есть только река, которой они пользуются, ловя в ней рыбу, да пустопорожний погорелый лес с болотами и кустарниками; пашни они не пашут, потому что хлеб тут не родится, рыба в реке водится только с водополья до зимы, а с этого времени она уходит в верховья реки, потому что в воде появляется «дух» — замор, вредный для рыбы. В этот тяжелый период времени для всех вообще жителей является уже всё покупным, даже самая рыба, если ее не запасли на зиму.
Выслушав этот новый для себя приговор, вытекающий из суровых условий местности, в которую они присланы на жительство, подвергающий их новой, тягчайшей каре — голодовке, не предусмотренной ни уголовным кодексом, по которому они присуждены к лишению родины и некоторых прав состояния, ни особым законом о ссыльных, выражающим собою полную заботливость и попечение о ссыльных на местах их новых жительств, стали, как говорится, в тупик. Но чтоб сколько-нибудь ослабить условия своего тяжелого положения, они прибегли к практикуемой предшественниками их, ссыльными, мере: потребовали себе от волости временные виды на отлучку и пустились вновь путешествовать, направя свой путь к Тобольску, совершая, быть может, в это время вольные или невольные преступления из-за куска насущного хлеба, а добравшись до города, разбрелись по всем направлениям и, примкнув к массе своих собратов бродячих ссыльных, затерялись в море житейском.
Село Самаровское, конечный населенный пункт долины Иртыша, где имело место рассказанное событие, довольно зажиточное рыбацкое село, расположено на правом берегу Иртыша у подошвы горы; в нем 146 обывательских домов и одна большая старинная каменная церковь с высокой двухэтажной колокольней, обнесенная каменной с железной решеткою оградой. Внутренность этой церкви с живописью на стенах представляет хороший вид: золоченые иконостасы, сделанные искусными руками, большие местные иконы украшены серебряными с позолотою ризами.
Среди обывательских строений видны несколько больших хороших, городской постройки домов, крытых железом, принадлежащих местным торговым людям, главным рыбопромышленникам и скупщикам мороженой рыбы у мелких рыболовов. При въезде в село стоит большой форменный почтовый дом, где принимается всякого рода корреспонденция, а в версте за селом устроена пароходная пристань Иртышско-Обского буксирно-пассажирского пароходства компании «Курбатов и Игнатов», главных контрагентов казны по перевозке от Тюмени до Томска партий ссыльных из России арестантов. Неподалеку от церкви и волостного правления красуется большое новое одноэтажное здание сельского двухклассного училища с квартирой для учителя дар местного жителя крестьянина Земцова, представляющее совершенный контраст со старым, отвратительным на вид зданием волостного правления. Это последнее, старое низкое здание, пропитанное исстари вином, главным аргументом всякого волостного разбирательства прежнего времени, в таком виде встретило и реформу новых крестьянских судов и продолжает вот уже девять лет вмещать в себе новое правосудие, девизом которого должны служить незабвенные слова в Бозе почившего монаха-законодателя: «Милость и правда да царствует в судах». И этот девиз должен быть начертан золотыми буквами над входами в залы суда подобно тому, как при входах в храмы молитвы встречаются начертанные слова Спасителя: «Храм мой, храм молитвы наречется».
Заботы крестьянские чиновников, институт которых введен в Сибири с 1883 года, не коснулись еще этой старой закваски, а крестьяне, привыкшие к старым порядкам и к своему кабацкому на вид зданию, валят в него зачастую в пьяном виде на свой новый суд. Само собой разумеется, что такое грязное снаружи и внутри здание храма крестьянской Фемиды не может влиять на них нравственно. Между тем, в то же время благолепный их храм молитвы всегда заставляет убирать неряшества, ни один крестьянин не пойдет в церковь неряшливо и в неприличном виде.
«Как в чертоги золотые
Внесть лохмотья сироты…»
А при таких условиях и правда в суде новом и правом, несомненно, может появляться заплатанной и в одеждах, залитых вином.
Крестьянские чиновники, опекуны крестьянского быта и нравственности, сидящие по городам и редко посещающие своих опекаемых на местах их жительства, не могут усматривать всех этих заплат и пятен из своего спокойного далека, как, например, из Тобольска, за 550 верст до Самарова. Им доводится, большею частию, видеть только бумагу, на которой изложены волостными писарями результаты разбирательств волостных судов, обжалованные тяжущимися сторонами, а вследствиеэтого зачастую, быть может, и справедливо обжалованные решения за отсутствием кассационных поводов, прикрытых заплатами, остаются не кассированными присутствиями по крестьянским делам. А волостные писаря, в большинстве случаев не принадлежащие к крестьянской среде, ничем не связанные с нею, кроме получаемого жалования, пользуясь безграмотностью руководимого ими народа, несомненно, могут из личных своих интересов пришивать или приклеивать эти заплаты к крестьянской правде. Недаром мудрый законодатель, составляя ранее сего учреждение по управлению государственными крестьянами, поставил за непременную обязанность избирать волостных писарей из среды крестьянских обществ и указал на способ приготовления этих лиц к занятию писарских должностей. Он предвидел, что в овечье стадо волков не следует впускать. Эти узаконения и в настоящее время, с введением нового порядка управления крестьянами, при употреблении их не могут идти вразрез. Они могут только пополнить важный пробел в этом новом законодательстве, не нарушая его. Разумный совет и толковое указание крестьянских чиновников на способы приготовления из крестьянской среды лиц к занятию писарских должностей может впоследствии отстранить избрание писарей из среды посторонней, занимающих письмоводство, но незнакомых с крестьянским бытом и несолидарных с их интересами. Неисполнение этого законоположения в прежнее время давало в результате всегда то, что посторонние лица, знатоки писарского дела, прослужа несколько лет, оставляли свои должности и, объявив капитал, записывались в гильдии. Им стричь и брить овечек было нипочем — благо обрастают скоро! А стриженым руном и поделиться было можно. Нынешние же писаря-разночинцы старого закала, прикрывшись в овечьи шкурки, при наблюдении крестьянских чиновников, не нуждающихся в львиной доле снятого руна, чтоб в продолжительное отсутствие их не проделывали своих старых штук, в особенности при первоначальных розысках по делам уголовным, не подлежащих ведению крестьянских чиновников, — слишком даже сомнительно. В этих последних случаях старые дельцы-писаря в прежнее время, чтоб ослабить улики против заподозренных состоятельных лиц, примешивая к тому ж и неповинных общественников, до того умело запутывали или совсем изглаживали горячие следы преступления, что опытным следователям трудно было и разыскать их, а вследствие этого в большинстве случаев и приговоры суда против заподозренных ограничивались только сильным подозрением.
Незабвенными в моей памяти остались слова бывшего председателя губернского суда, а затем и члена совета главного управления и управляющего государственными имуществами Западной Сибири покойного Е.А. Заборовского: он при встречах с чиновниками по крестьянским делам всегда спрашивал: «А что, крестьяне по-прежнему продолжают управляться волостными писарями?»
Прежним законодательством о волостных писарях было установлено: способных крестьянских мальчиков, кончивших курс сельской школы, помещать в волостные правления учениками, а затем зачислять помощниками с платою небольшого вознаграждения от общества и лучших из них по выбору определять волостными писарями. В полное же осуществление этого закона в конце пятидесятых годов в г. Омске при IV отделении Главного управления Западной Сибири на средства Министерства государственных имуществ была открыта школа для приготовления крестьянских мальчиков на должности волостных писарей. Кончившие курс поступали сначала для практических занятий помощниками, а затем и волостными писарями. Но прежняя местная администрация, нуждавшаяся в юрках и дельных шерстобитах, мало обращала внимания на этих кандидатов, они так и затирались в массе претендентов-разночинцев, искавших писарских мест, которые по нескольку человек сидели в полицейских управлениях, занимаясь письмоводством безвозмездно, по году и более дожидаясь себе теплых местечек, чтобы вознаградить сторицею за даровой труд.
Крестьянские чиновники, чтоб видеть все и знать крестьянскую правду, должны находиться как можно чаще и дольше среди крестьян, что и предвидел законодатель, учреждая институт этих чиновников.
Мне не раз доводилось видеть здания волостных правлений еще непригляднее на вид Самаровского и одно из них в селе Викуловом Тарского округа, за 200 верст от г. Тары. Это здание — старая небольшая заплатанная изба типа оставшихся от откупа питейных заведений, до того неприглядная на вид, что я, когда доводилось проходить или проезжать мимо, всегда отворачивался, чтоб не видеть его. Между тем, волость Викуловская, как мне известно, не настолько бедна, чтоб не могла возобновить свое волостное правление, в здании которого помещается и волостной суд, хотя бы ввиду того, что село Викулово назначено постоянным жительством участкового чиновника по крестьянским делам, который, впрочем, не только не живет тут, но даже редко посещает свой участок: не более двух-трех раз в год проездом. Он постоянно живет в городе. Другое — в селе Рыбинском в том же округе и участке. Здесь волостное правление помещается в старом заброшенном арестантском этапе.
Равным образом мне доводилось видеть здания волостных правлений совершенно противоположного вида, а именно в селе Усениновском Туринского округа. Здесь это красивое здание — каменное, нарочито построенное для волостного правления и суда, в пандан великолепному двухэтажному храму и приходскому училищу. Впрочем, инициатива постройки такого красивого здания не принадлежит крестьянским чиновникам, оно построено до прибытия их в Сибирь по личному желанию самих крестьян. Проезжая мимо, я всегда говорил: «Честь и слава крестьянскому разуму!»
Коснувшись здесь Иртышско-Обского пароходства компании «Курбатов и Игнатов», я скажу еще несколько слов об этом пароходстве.
Первым контрагентом казны по перевозке партий арестантов был белевский купец У.С. Колчин, который, принявши на себя эту операцию, построил с помощью казны шесть пароходов, из них три больших, в 180 сил каждый, и к ним три казематированных баржи для помещения арестантов и три небольших буксирных. Большие корабли названы им в честь бывших в то время правительственных лиц по этой операции «Рейтерн», «Косаговский» и «Беленченко», а один из небольших, в 80 сил, — «Хрущев», в честь бывшего генерал-губернатора Западной Сибири. Пароходную команду и начальников к ним Колчин привез из России, обеспечив их хорошим содержанием. Капитаны и машинисты получали годового содержания по 1600 рублей, а матросы по 20 рублей в месяц. Первые из них были вполне практичные, умелые люди, а вторые имели даже ученые степени инженер-механиков. В числе капитанов был один даже совсем заправский мореход, а именно В.В. Калистратов, имевший от американского правительства аттестат на шкипера дальнего плавания, а потому его и называли все Американцем, а другой, А.И. Плотников, за время его плавания по бассейнам Иртыша и Оби составил подробную навигационную карту этих рек.
Впоследствии эта компания расширила свое дело принятием на себя по предложению правительства нового обязательства с казною по перевозке из Тюмени до Семипалатинска партий солдат-новобранцев, следующих из России в Туркестан, и для этого нового дела построила три особые плоскодонные парохода ввиду неглубокого фарватера верховьев Иртыша от Омска до Семипалатинска, а к ним и три баржи, приспособленные для помещения солдат. Пароходы эти названы «Сарапулец», «Казанец» и «Казнаков» — этот последний назван в честь бывшего, с 1875 по 1880 год, генерал-губернатора Западной Сибири. Затем, разделив этот новый путь на станции, компания устроила при них удобные пристани с конторками и комнатами для пассажиров, ожидающих прихода парохода по установленным рейсовым расписаниям. Эти пароходы, так же, как и обско-иртышские, снабжены хорошими буфетами и небольшими библиотеками для пассажиров 1-го и 2-го класса.
Новое компанейское дело уже совершенно оживило Западную Сибирь. Города Томск и Семипалатинск, отстоящие друг от друга на расстоянии более 4000 верст, водяным путем соединялись между собой правильным, удобным и сравнительно дешевым пароходным сообщением. Публика, давно ожидавшая такого сообщения, стала переполнять собою компанейские пароходы, и даже такая, как свободные переселенцы, едущие из России в Сибирь и Туркестанский край.
Местное сибирское пароходство, существующее с 50-х годов, хотя также имеющее на большинстве своих пароходов помещения для пассажиров, но как специально буксирное, для транспортирования грузов, не имеющее на своем пути ни определенных станций, ни срочных расписаний о приходе и отходе пароходов, ни даже порядочных буфетов на них, не могло предоставлять всех этих удобств для публики, которая ввиду всего этого только в крайних случаях прибегала к поездкам на этих пароходах.
Гениальная же мысль к осуществлению этого оживления всецело принадлежала генерал-губернатору Николаю Геннадьевичу Казнакову, неутомимым трудам и безусыпным заботам которого во многом обязана Западная Сибирь. Николай Геннадьевич, вступив в 1875 году в управление Высочайше вверенным ему отдаленным сибирским краем и обозревая подробно во всех частях его, сразу заметил важный пробел, тормозивший развитие и оживление этого края, а именно — полное отсутствие правильного, постоянного сообщения по вполне доступному к судоходству верхнему течению Иртыша от Тобольска до отдаленного, пограничного с Туркестанским краем областного города Западной Сибири Семипалатинска, и в то же время из собранных им лично подробных сведений о положении дел в Западной Сибири усмотрел, что местное сибирское пароходство, ведя свое дело исключительно между Тюменью и Томском, более четверти века транспортируя грузы, не завязывало еще правильных сношений с Туркестанским краем через Семипалатинск, естественные произведения которого шли в Сибирь и Россию долгим сухим путем. Пароходство это хотя и не оставляло совершенно впусте верхнее течение Иртыша, посылая в него каждогодно небольшую часть своих пароходов, но разновременно и неопределенно и исключительно до г. Павлодара (бывшая казачья станица Коряковская), находящегося между Омском и Семипалатинском, для погрузки приводимых барж солью, добываемой в принадлежащих казне знаменитых солесадочных Коряковских озерах; и один только раз, в начале навигации — до Семипалатинска для отвоза из Тюмени солдат-новобранцев, следующих в Туркестан. Такое неопределенное и разновременное движение этих пароходов по верхнему течению Иртыша не могло иметь никакого существенного влияния на местности, прилегающие к этому течению на пространстве более чем на 1700 верст от Тобольска до Семипалатинска…
