Путешествие из Тобольска в Березов
Прибыв в Тобольск 11 апреля 1839 г., 17 апреля по еще санному пути я выехала в Березов, однако из-за таяния снегов и большой воды на Иртыше я была вынуждена задержаться на первой же станции Бронниково в 36 верстах от Тобольска. По приказу губернатора меня вернули назад, в Тобольск, где я ожидала открытия навигации на Иртыше и Оби.
Панна Юзефа Жонжевска, вместе с которой мы выехали из Киева, имела местом назначения Тару, уездный городок на юге Тобольской губернии, здоровый и приятный климат которого не идет ни в какое сравнение с суровым холодом Березова, однако же она так была напугана одиночеством в чужой стране, что предпочла неудобства Березова, обратилась с прошением об изменении места назначения, на что и получила разрешение.
С тех пор все у нас было общее.
…10 мая Иртыш освободился ото льда. 17-го дано было знать, что корабль, на котором мы должны были отплыть в Березов, готов. Попрощавшись с губернатором, генералом Потемкиным, Северином Кржижановским, Онуфрием Петрашкевичем и другими, отправились мы, сопровождаемые нашими земляками, на берег Иртыша. Антони Павша, Кароль Мархоцки, Игнаци Струмилло, Константин Волицки и Керсновски проводили нас в лодке прямо на корабль, на котором мы должны были плыть.
Это была большая рыбацкая лодка {судно), восьмивесельная, поднимающая на борт до 10 тысяч пудов, тобольского купца Брахина, которую он построил для рыбной ловли на Обском море. Мы обнаружили приготовленную для нас каюту, или маленькую комнатку, под палубой, единственную, какая была на этом судне, совсем тесную, достаточно темную и забитую водкой и шкурами, которые издавали не слишком приятный запах, — однако комнатку бесценную с той точки зрения, что у нас был хоть как-то обустроенный свой уголок среди толпы незнакомых людей.
До самого сигнала к отплытию наши земляки помогали нам разместить наши вещи, и мы с грустью наслаждались последними доверительными разговорами, последним обменом мыслями и чувствами, запаса которых нам должно было хватить на долгие годы одиночества.
Несколько часов ожидания прошли в этих милых разговорах, наконец с неохотой услышали мы тройной выстрел из небольшой пушки, находящейся на нашем судне, — сигнал отплытия и взаимных прощаний.
Снялись с якоря, и наше судно двинулось на север, а небольшая лодка отвезла друзей на берег. И пока еще можно было различить белые платки, развевающиеся на ветру, мы посылали друг другу прощальные приветы. И вот все исчезло. «Бог весть, — подумала я, — не в последний ли раз звуки родной речи долетели до наших ушей?»
Было 10 часов вечера. Свежая зелень распускающихся берез сливалась с серыми сумерками, только шум весел и крики сплавщиков леса нарушали вечернюю тишину. Гористые берега Иртыша смыкались один с другим перед нашими глазами. Я погрузилась в свои мысли, и мне стало невыразимо грустно. Каждый удар весла отдалял меня все дальше и дальше от моей родины и нес в край пустынный и дикий! Мы обе с подругой стояли на палубе в молчании, каждая из нас была наедине со своими мыслями. Кругом ночь, тишина, пустыня; виднелись только время от времени по берегам небольшие татарские деревушки с торчащими минаретами, и, отрываясь на мгновение от собственных мыслей, мы переносились во времена Кучума, Ермака. Наконец холод и сгущающаяся ночная тьма вынудили нас спуститься с палубы в нашу каюту. Новизна нашего положения, прошлое и мглистое будущее так роились в голове, что я дождалась рассвета, так и не заснув.
Наша каюта — это каморка 4-х локтей в ширину и 6-ти в длину, с несколькими рядами полок по стенам, которые служили и кроватью, и шкафом для вещей; мы с Юзей спали одна над другой; маленькое узкое окошко под самым потолком едва пропускало мутный свет, но, сидя на верхней полке, можно было читать.
Кроме необходимой челяди и смотрителя (приказчика), на судне было и несколько пассажиров из мещанского класса, которые размещались, как могли, под палубой на мешках муки, предназначенной для Березова и Обдорска.
На рассвете мы проплыли Бронниково, небольшую деревню с русским населением. Дальше мы плыли мимо пустынных берегов, однако кое-где можно еще было видеть возделываемые поля, засеянные хлебом, хотя и в небольшом количестве.
На третий день нашего путешествия поднялась буря. Мы стали на якорь. Волны так сильно раскачивали судно, что нельзя было удержаться на ногах. Те, кто был менее привычен к воде, начали ощущать приступы морской болезни. Пани Ященко, матери учителя небольшой березовской школы, которая с дочерью ехала проведать сына, сделалось дурно. У пани Жожевской болела голова, меня тошнило, но я попробовала все-таки подняться на палубу, и свежий воздух и холодный ветер принесли мне облегчение. С тех пор у меня не было больше приступов болезни, даже во время более сильных бурь.
Буря длилась около двух дней. Бедная пани Ященко лежала все время почти без чувств, лицом вниз, а как только поднимала голову, ей вновь становилось дурно. Мужчины, привычные к воде, как утки, спокойно пили чай, спали или же курили. К вечеру буря утихла, и мы отправились дальше.
Иртыш весной разливается на несколько верст, течет между высокими берегами, покрытыми лесом, большей частью кедровым; низкие берега и острова густо заросли вербами. Вода Иртыша необычайно мутная, ее нельзя использовать, не фильтруя. Для этой цели у нас была машинка, взятая в Тобольске, для остальной же части экипажа, чтобы уменьшить хлопоты, наливали большие бочки воды, которой пользовались после того, как она отстоится. Время было ужасное. На пятый день нашего плавания миновали Демьянск, самую важную деревню на пути от Тобольска до Березова, от которой до Тобольска напрямую считают верст 200. Однако подсчеты эти предположительные, так как от Бронникова на полпути уже нет ни сухопутной дороги, ни верстовых столбов.
До Демьянска кое-где еще видны следы земледелия, но от этой деревни на север тянутся не возделываемые по причине все более холодного климата пространства.
По мере того как мы продвигались на север, несмотря на то, что был конец мая, исчезала весенняя зелень, которая так чудесно уже одевала леса в окрестностях Тобольска. Серели обнаженные, без листьев, вербы, которые из-за своей густоты так тянулись вверх, что просто стреляли в небо и выглядели как леса итальянских тополей; только вечнозеленые шпили кедров и пихт делали более приятным вид мертвых берегов. В то же самое время по мере продвижения на север все более укорачивались ночные часы, так что от Демьянска ночи почти что не было.
Ветер постоянно был холодный, но плавание прошло спокойно аж до Самарова, деревни, состоящей из нескольких десятков домов живущих здесь русских. Это самый значимый пункт между Тобольском и Березовом: половина пути и граница этих двух уездов.
Наше путешествие длилось уже неделю. С самого начала я была заворожена этим огромным пространством воды, девственных лесов, которые невозможно охватить взглядом, — они простирались передо мной, и разбуженное воображение дополняло картину. То упираясь или в Северный полюс — вечное скопление снегов в пустыне, или в каменные Уральские горы, о которых местные рассказывают столько чудес, воспринимая их как правду в своем воображении, полном веры и неуемной фантазии, и с религиозным благоговением передавая из поколения в поколение; то снова мысленно преодолевая пространство от Оби аж до Курильских островов, я переносилась через снега, льды, пустыни и широчайшие реки, леса, полные диких зверей, с которыми человек, скитаясь в зоне ему несвойственной, вынужден был породниться в своем сиротстве, обычаи которых принял, чтобы легче выжить в их краю. В этой великой природе, дикой, еще несущей на себе отпечаток руки Творца, не стертый усилиями человека, было что-то дивно торжественное. Дух и чувствует свое величие, мысленно обнимая творения Бога столь великие, столь различные, и чувствует свою ничтожность в присутствии этих памятников могущества Творца… Однако эти возвышенные впечатления превратились в итоге в какое-то меланхолическое чувство. Чем является человек на фоне таких великих творений? В чем заключается его мизерное предназначение? — Мелкий кусочек огромного единства, как один опавший листочек в этих безграничных лесах, мечется, ежеминутно подталкиваемый неизвестной ему силой, но считает себя чем-то важным.
Несколькими верстами ниже Самарова мы вплыли в Обь. Какая великая огромность воды! Иртыш, впадая в эту реку, тем не менее не сразу соединяет с ней свои воды. Долго еще можно отличать по цвету мутную воду Иртыша от чистейшей и прозрачнейшей обской воды. Эта последняя река значительно шире первой, течет по обширной равнине, делясь на очень большое количество разветвлений, или рукавов, каждый из которых становится рекой такой же широты, как и основное русло. Нужно великолепное знание местности, чтобы не заблудиться в этой густой сети.
Равнина, которую захватывает Обь своими рукавами, простирается вширь на несколько десятков верст, вдоль же тянется до Ледовитого моря.
Эти рукава, то расходясь, то вновь соединяясь в одно целое, формируют неисчислимое количество островов, заросших плакучими ивами. Всю эту равнину, словно руками, обнимают с обеих сторон два высоких берега, покрытых кедрами, лиственницами и пихтами. С этих высоких берегов начинаются возвышенности суши.
Неприятный холод, снег, падающий часами, деревья без листьев, земля без зелени не позволяли даже помыслить, что приближается конец мая.
26 мая день был настолько ветреный, что мы вновь вынуждены были стать на якорь. Пользуясь отдыхом, приказчик и еще несколько человек сели в небольшую лодку и доплыли до берега. Там ободрали прекрасный кедр, который приказчик приказал спилить на мачту. 14-летняя дочь пани Ященко выбралась на пешую прогулку с этим небольшим отрядом, а вернувшись назад, как выпущенный голубь с Ноева ковчега, принесла немного зелени как знак приближающейся весны. Конечно, это была не оливковая ветка, а несколько смородиновых веточек и листья ярко-красного пиона с пучками. Я радовалась этим растениям как встрече со старым знакомым в чужой стране.
От Самарова берега были пустынны, без селений. Эти пустынные места были словно граница между оседлыми поселениями и кочующими племенами остяков. Длинные рубашки без складок с вышивкой до подола — это одежда татарок; некоторые носят на голове высокие шапки, отороченные мехом, другие нечто наподобие рогатой диадемы с разными нашитыми монетами. У татар же одежда очень походит на еврейскую, то есть белые кафтаны, называемые лапсердаками, на голове остроконечные шапки с длинными ушами, отороченными мехом; только имамы, или род священнический, носят на голове белые чалмы. Религии придерживаются магометанской.
Продвигаясь далее на север, время от времени мы встречали юрты остяков. Как только их замечали, сразу же отправляли лодку, чтобы достать продовольствие, то есть свежих уток или рыбы, что не всегда удавалось; в последнем случае все мы довольствовались крупами, мукой, которыми мы запаслись, к тому же у нас были сухарики к чаю, у остальных же были хлебные сухари. Запаса хлеба хватило ненадолго, он быстро зачерствел и зацвел.
Иногда нам везло встретить на берегу небольшие русские поселения, в которых можно было достать хлеба, кур, яиц и молока, что мы очень ценили.
Меня еще в Тобольске напугали недостатком молочных продуктов в Березове; готовясь к ведению хозяйства, я купила в прибрежном поселке корову и везла ее с собой на судне, поэтому у нас и было обилие молока.
Наконец мы приплыли в Кондинск. Это деревня, насчитывающая более 10 изб русских поселенцев. Это поселение известно монастырем греко-российских монахов, которых переселили в Кондинск после того, как их монастырь в Березове сгорел во время пожара в 1798 г.
Мне сказали, что мы находимся от Березова всего лишь в 200 верстах. Несмотря на то, что этот городок не был для меня приманкой, я была рада, что наконец закончится водное путешествие на неудобном судне, где невозможно было воздух не только прогреть, просушить, но и просто освежить, тем более что мы обе с Юзей были нездоровы. У Юзи были флюсы, а у меня лицевая рожа.
31 мая мы покинули Обь, и наше судно вошло в Сосьву, реку почти такую же широкую, как Иртыш. Вскоре показался Березов.
Мы плыли уже 2 недели. Появление в поле зрения земли, к которой устремляешься, всегда значимо, потому что путешествие по воде неприятно своей монотонностью. Приближение к Березову вызвало на судне великое движение. Каждый выбегал на палубу, чтобы удостовериться в этом собственными глазами, как если бы он не верил другим, и я признаюсь, что тоже побежала за прочими. Затем, удовлетворив свой интерес, все отправились по своим местам и стали готовиться к прибытию: одни умывались, чистили платье, собирали свои вещи в одно место, одевались; другие начали суетиться около пушки, чтобы дать знак прибытия. Я смотрела на это движение, завидовала, может быть, тем, кто высматривал на далеком еще берегу знакомые дома, знакомых людей. У меня не было кого выискивать глазами, не было желания одеваться, и я стояла неподвижно на пороге своей каюты, как фигура святого Яна над шумящим каскадом. В конце концов мне захотелось двигаться подобно другим, я вышла на палубу, чтобы увидеть артиллерийские приготовления и быть свидетелем выстрелов из пушки. Я начала легкомысленно смеяться, когда увидела эту пушку величиной с добрую крысу. Из этого я извлекла мораль не хуже, чем во многих сказках, что не обязательно быть большим, чтобы наделать много шуму.
В скором времени мы поравнялись с Березовом, прозвучали 3 выстрела, и был брошен якорь.
Все сразу же пересели в лодку, которая вскоре причалила к берегу. Я и моя подруга остались на судне, ведь нам не к кому было спешить. Мы выслали казака, чтобы он приготовил для нас какую-нибудь квартиру.
Ожидая возвращения казака, я могла присмотреться к городу со стороны реки.
Виднелись две каменные церкви и один большой дом, хорошо построенный, выкрашенный в желтый цвет; остальной город состоял из небольших деревянных домиков в два этажа, почерневших от дождей и имевших непривлекательный вид. Кедровый лес окружал этот городок с трех сторон так, что он как бы выглядывал из леса.
Через пару часов посланный возвратился на лодке, чтобы сопроводить нас в приготовленное помещение, пока мы не найдем другого.
После двухнедельного путешествия по воде, не имея места, чтобы сделать и трех шагов, я была рада, что могу использовать ноги и что у меня две комнаты, чистые и светлые. Однако так как только перед нашим прибытием затопили печь, казак, пока комнаты не прогреются, пригласил нас к себе и угостил чаем.
Я была признательна ему за это гостеприимство, но пустой чай не был для меня вкусен, потому что я была голодна.
Все наши вещи и запасы остались на судне до следующего дня. Я попросила хозяина, чтобы он послал купить что-нибудь поесть, но он ответил мне, что здесь нет базара и что в их кладовой сейчас нет ничего съедобного, кроме кислых уток. Думая, что это утки с какой-то кислой приправой, я попросила принести их — через минуту мне объяснили, что кислые — это вежливое слово, которым обозначают протухшее мясо.
Мы вынуждены были отправиться спать голодными.
Ночь была светла как самый яркий день, потому что в это время года в Березове ночи попросту нет. Эта неожиданная смена ночи днем, которой мы не чувствовали в каюте с узким окошком, едва возвышающимся над водой, очевидно, и привела к тому, что мы не спали всю ночь.
1 июня 1839
Утром нам принесли самовар и немного молока. Наш чай и сахар остались на судне; мы с Юзей Жожевской посмотрели друг на друга, и глаза наши сказали, что это слишком жидко для голодных. Однако делать было нечего, мы выпили немного воды с молоком без сахара и без булки и отправились искать себе квартиру.
Не имея ни прислуги, ни базара, на котором можно было бы купить еду, мы решили снять квартиру со столом. Искали мы недолго. Мы просто-напросто пришли в дом, который нам рекомендовал полковник Кржижановский, дом, в котором он сам жил во время своего 14-месячного пребывания в Березове. Это был дом казака Козлова. Мы договорились, и сразу же начали перевозить наши вещи, а нам тем временем приготовили отменный ужин, состоявший из каши на молоке и какого-то печенья.
Нам предоставили три очень чистые комнатки, оклеенные бумажными обоями. Мы расположились как у себя дома и начали получать удовольствие от собственного дома.
3 июня 1839
Наша хозяйка зажиточна, гостеприимна, хотя и очень проста в обхождении. Она относится к нам не так, как обычно обращаются с квартирантами в наших городках, у которых пересчитывают куски и стараются, чтобы они как можно меньше стоили. Она относится к нам как к гостям, которых Провидение ей ниспослало. Все, что только есть в доме наилучшего, в нашем распоряжении: хорошее печенье, хорошие сливки к чаю, обильный, сытный стол, правда, часто приготовленный не по нашему вкусу. Нам непривычно было, что подают, например, сваренных соленых уток, залитых холодным квасом со сметаной, или же вареники с мясом, сваренные в молоке, — в то же время суп и жаркое без соли, ибо здесь такой обычай; однако же дают такое огромное количество еды, что голодным остаться невозможно.
В Березове нет тех весенних дней, которые у нас доставляют столько наслаждения, — там резкий переход от холода к внезапной жаре. Вчера еще топили печи, а сегодня не просто тепло, — жарко. Деревья начали распускаться, трава зеленеть и черемуха зацвела как по волшебству. Так жарко, что нужно освежаться водой со льдом. Все окрестности вчера были как мертвые, сегодня же оделись как под венец. Я должна вправду сказать, что Березов не кажется мне таким ужасным, как это рисовало мое воображение. Пословица говорит, что и дьявол был прекрасен, когда был молод; это же можно сказать и об этой местности. Есть ли хоть одна безобразная весной?
4 июня 1839
Березов сейчас исключительно кокетлив. Лиственницы покрылись молодыми иголками самой яркой зелени и издают очень милый запах. Трава, напоенная влагой тающей земли, растет как на дрожжах, растет прямо на глазах. Поднявшаяся Сосьва, заливая берега, представляется огромным водным пространством, которое, омывая множество островов, заросших ивами, теряется вдали, а перед глазами бегущие волны, пенясь, разбиваются о крутой берег, на котором громоздится городок. Суда и рыбацкие лодки, готовые к отплытию на Обское море на рыбный промысел, радуют глаз нахохлившимися мачтами, на которых мелькают при порывах ветра разноцветные флажки; небольшие лодки снуют, перевозя с берега груз и провизию, необходимую для многомесячного путешествия в безлюдных краях. Все эти приготовления придают движение и необычайную жизнь этой пустынной местности.
Наш хозяин, казак, добродушный старик, вместе с другими тоже собравшийся на Обское море, после того как полностью приготовил свою лодку к отплытию, пришел попрощаться с домашними богами, попрощаться со своей семьей, попрощаться и с нами, которых он уже считал своими друзьями.
В комнате, которую нам уступили, была большая икона за занавесками, в окружении большого количества малых икон в золотых и серебряных окладах. Количество икон в богатых ризах является определенным показателем зажиточности и набожности хозяев дома, таким образом тщеславие и благочестие сливаются и подпитывают эту священную смесь.
Наш хозяин был поистине набожный человек. Было часов 10 вечера, когда старик, прежде чем выйти из дома, вошел во главе своего семейства в комнату с образами, поклонился — и все поклонились, несколько раз пали ниц перед иконами, коротко помолились и встали. Старик со слезами на глазах попрощался с женой, детьми, со всеми остальными, и у всей семьи тоже стояли слезы в глазах.
Сердце мое сжалось, не знаю почему. Я тоже почувствовала слезы на глазах. Я не припомню, чтобы когда-нибудь вид роскоши и пышности или изящества искусства пробудили во мне желание обладать ими, но маленький домик, с утонченным целомудрием, в котором царят согласие, лад и достаток, — такой дом всегда очаровывал меня, в таком я хотела бы жить и умереть. Только сердечные чувства были моим миром, только в них я черпала наслаждение и грусть, счастье и боль. Никогда мои желания не переступали через порог дома. Мне казалось, что таким способом, словно стянув все радиусы моей жизни в одно место, сосредоточив в одном очаге все составляющие моего счастья, о которых знаю только я одна, я становилась менее зависима от стрел судьбы, так как, отгораживая себя от общества, я получала благополучие из рук природы, но не из рук людей. Увы! Тщетная надежда. Именно в это место ударила молния, и все мое счастье одним ударом грома обратилось в пепелище.
5 июня 1839
Немного ветрено, и потому не так жарко, и чуть меньше комаров. Вдвоем с Юзей мы вышли на прогулку с целью осмотреть городок.
Березов — уездный город Тобольской губернии, расположен около 63 градуса северной широты, на левом берегу Сосьвы, которая в нескольких милях от этого места впадает в Обь. Берег, на котором построен городок, высоко поднимается над поверхностью воды, но улицы болотистые, некоторые просыхают только во время сильной жары, на некоторых трясины не просыхают никогда, на некоторых же вечно стоят лужи, словно каналы, и жители Березова величают их озерами.
В наших городках такое положение дел было бы невозможно. Как могли бы существовать дома на улицах, по которым не проехать? В Березове это неудобство не так важно: летом никто там не ездит, нет колес, нет экипажей, нет дороги. Все ходят пешком или плавают на лодках. Поверхность земли в Березовском уезде, на всем своем обширнейшем пространстве, еще не поранена нигде следом от колеса. Зачем ездить? Для чего дорога, когда вся суша — это бескрайняя пустыня? Нет города, нет деревни, нет поселения человеческого на этом огромном пространстве, которое своими размерами поражает воображение.
Малое число жителей ютится по берегам рек, река же обеспечивает все потребности местных жителей: доставку дерева, съестных припасов, обмен с остяками и самоедами. В городке для перехода из дома в дом положены толстые доски, тес, кругляки, палки — по желанию хозяев ближайших домов.
По той же самой причине, что не видно нигде дороги, этого следа связи человека с человеком, весь край имеет вид совсем иной, чем у нас: прежде чем об этом даже допустишь мысль, глаза тебе подскажут, что это пустыня. Ездить начинают только тогда, когда замерзшие болота и реки могут выдержать груз на своем хребте.
В Березове сто и несколько десятков домов, почти все двухэтажные. Очевидно, из-за географического положения и влажного климата сложился обычай строить в два этажа. Нижний обычно предназначался для кухни, кладовых и хозяйственных помещений, верхний служил хозяевам квартирой. Не знаю, почему часто я встречалась с мнением, что Березов стоит на острове. Это вовсе не так. Как я сказала выше, этот городок только одной своей стороной прижимается к воде, а с трех сторон его окружает материк.
Располагает Березов двумя каменными церквами, Спасской и Заручейной (Запоточной?). Последняя названа так потому, что от города она находится за глубоким оврагом, который весной наполняется водой. Она построена в очень красивом месте на высоком берегу Сосьвы, в окружении прекрасных старых лиственниц. Эти лиственницы, как гласит предание, — остались еще от святой рощи, в которой идолопоклонники остяки поклонялись лиственницам. Еще и сегодня, несмотря на то, что между остяками распространяется христианская религия, они относятся к лиственницам с религиозным почтением.
Около этой церкви — кладбище, на котором похоронена знать; чтобы быть там похороненным, надо купить соответствующее право. Там есть надгробия из камня, мрамора, но чаще — отлитые из железа. Второе кладбище — в лесу за городом, там пристанище вечного покоя для бедных людей.
Около Спасской церкви, где было старое кладбище, находится могила Меншикова. Несколько лет назад тело его было выкопано, и оказалось, как и одежда, в замерзшем состоянии, в полной свежести, как если бы вчера замороженное. Потому что в Березове даже во время самой сильной жары грунт не размораживается. Только сверху лед более-менее тает на несколько пядей, и то на солнечной стороне.
На этой могиле нет никакого надгробия, ни надписи, только местные легенды сохранили память об этом месте. После перезахоронения тела над могилой насыпали небольшой холмик и окружили его деревянным штакетником, который не обещает быть долговечным. Поэтому через некоторое время не останется и следа от пребывания на земле человека, рожденного под такой странной звездой, который из низших слоев общества вознесся на самую высокую должность, держал в своих руках судьбы народов, поставил род свой одной ногой на трон — и вдруг упал еще быстрее, чем вознесся, в пропасть нужды и забвения. Местные березовские предания твердят, что Меншиков стал очень набожным, был будто бы церковным старостой в Спасской церкви и умел работать руками.
Местные березовские предания усыпляют, потому что так перемешаны со сказками — результатом поэтической фантазии народа, склонного к вере в сверхъестественность, что трудно различить правду в нагромождении выдумок и реальности.
Я видела в Спасской церкви служебник, пожертвованный Ольгой Долгоруковой во время ее пребывания в Березове, с ее собственноручной подписью.
В Березове есть два церковных прихода греческого обряда и резиденция протопопа. Находятся здесь также все присутственные места в соответствии с уставом уездных городов, за исключением канцелярии предводителя дворянства, которому некого там представлять, потому что дворянства нет. Имеется также небольшая уездная школа с двумя классами.
Население Березова по большей части состоит из казаков, есть также несколько купцов и очень мало мещан. Все без исключения в меру возможности занимаются торговлей и рыболовством. Здесь находится несколько магазинов, в которых продают легкий ситец, сахар, чай, варенья и другие привозные товары. Муку и крупы обыватели покупают прямо на судах сразу на год и сколько необходимо. Никакого базара, где можно было бы купить повседневную еду, нет. Каждый хозяин должен обеспечивать себя сам. Река и лес для них — и кладовая, и базар.
6 июня 1839
Как жаль, что нельзя пользоваться короткими минутами березовского лета; искушение манит в лес, но тучи комаров тут же выгоняют из леса. И против них нет никакого средства.
Не имея возможности гулять по лесу, мы с моей подругой решили завязать первые знакомства.
Прежде всего мы отправились к городничему, который нас уже несколько раз посетил. Небольшой домик кокетничал только изысканной чистотой, что, впрочем, свойственно всем сибирским домам.
Жена городничего, молодая и красивая, нарядившись в честь нашего визита, молча угощала нас множеством варений и чаем. Она была так несмела, что не могла произнести ни слова, только улыбкой отвечала, однако молодость и красота — огромный патент на снисходительность. Несмотря на свою молчаливость, жена городничего заинтересовала меня, как заинтересовывает несмелый ребенок, который в присутствии взрослых уходит внутрь себя, а раскрывается лишь рядом с тем, кому доверяет. Мне хотелось обязательно ее приручить, что мне немного в конце концов и удалось, и хоть я и не дождалась ее громких ответов на мои вопросы, но она наклонялась к уху мужа, а он, словно эхо, повторял вслух слова жены.
От городничего мы пошли к пани Нижегородцевой, богатой купчихе, для которой у нас было письмо из Тобольска. Ее дом, самый богатый в Березове (о нем я уже вспоминала), состоял из главного корпуса и двух флигелей — все выкрашено в желтый цвет.
Не зная точно, где именно живет хозяйка дома, я вошла в первые же двери. На пороге нас встретил молодой человек, которого я попросила показать, куда нам идти. Незнакомец необычайно вежливо проводил нас в гостиную, а сам скрылся. Я предположила, что он был смущен своим неглиже, ибо был в халате, и пошел переодеться.
Прошло несколько минут, к нам никто не вышел, и мы начали разглядывать то, что нас окружало. Все поражало нас своей роскошью, особенно потому, что это было в Березове. Огромные зеркала, картины, мебель красного дерева, хрусталь, серебро, великолепный фарфор свидетельствовали о зажиточности хозяйки и были следами знакомства Березова с европейской цивилизацией. Большие окна, из которых открывался вид на огромное водное пространство и леса за ним, обширные комнаты, образцово чистые, прекрасно меблированные, делали этот дом весьма приятным.
На окнах множество вазонов с крепкой растительностью, что создавало какую-то свежесть и необыкновенно цветущий вид на фоне этой тоскливой местности. Можно было забыть, что ты находишься в Березове.
Минут 10 мы гуляли по комнатам, рассматривая все окружающее, как по волшебным палатам феи из сказочного мира.
Наконец вернулся наш незнакомый проводник. Я угадала, что он переодевался. Пришел одетый в новый бархатный полосатый шлафрок. Это был сын хозяйки дома, а матери дома не было, поэтому мы вернулись к себе.
Нестерпимая жара постоянно стояла в комнате. Здесь нет рос, здесь нет вечерней прохлады, нет утренней свежести; солнце все время светит и печет, печет словно адским огнем без перерыва, без прохлады. Едва лишь оно спустится за горизонт, пряча только свой диск, но не скрывая ярких лучей, как снова поднимает голову и, кажется, говорит с издевкой, как преследующий неприятель: «Ты думал, что меня нет, а я здесь. Иди сюда, пусть тебя снова печет!»
Невозможно дышать, невозможно усидеть на стуле — лежу на полу, меняя место, и несколько раз в день бегаю в баню обливаться холодной водой. У меня отекают ноги и болит желудок.
Перед вечером мы отважились выйти на берег реки — нам сказали, от воды воздух прохладнее. Но едва мы оказались у реки, на нас напали несметные тучи комаров, и справиться с ними было невозможно. Плюс к тому добрые казачки, жадные до новостей, увидев, куда мы пошли, бросились толпою в ту же сторону. Каждая, хоть и была с нами незнакома, целовала нас в лицо трижды, сочувствовала нашему одиночеству и обещала нас развлекать. В качестве аванса своих добрых намерений все засыпали нас вопросами.
Мужественно выдержав двойную атаку, мы повернули домой.
12 июня 1839
Сегодня мы попрощались с единственным утешением в Березове — со свободой в собственном доме.
Из Тобольска приехала пани X. и по праву минутного знакомства в этом городе, пользуясь давними отношениями с нашей хозяйкой, соизволила явиться к нам без приглашения, будучи уверена, что доставляет нам великое удовольствие. Она заняла нашу, лучшую комнату, и теперь мы имеем одной комнатой меньше, но зато одной приятельницей больше, не считая гусыни, которую пани X. ради оригинальности возит с собой и ласкает ее, как собачку.
Пани X. — это сибирячка совершенно оригинальная: одевается по-русски, стреляет, ходит на охоту, имеет множество разного оружия, поэтому считает себя настолько выше прочих женщин, насколько от них отличается.
Пани X., в соответствии с развитым своим воображением, представляет себя, естественно, нашим другом и, считая одиночество самым большим злом из того, что нас встретило, думает, что делает гуманное дело, охраняя нас от него. И поэтому мы находимся в довольно ложном положении. Она, думая, что делает нам одолжение, отнимает у нас сокровище, мы в свою очередь вместо благодарности за доброе отношение чувствуем только принуждение и неволю.
15 июня 1839
Из Березова ни до Тобольска, ни в какую другую сторону нет иной дороги, кроме как по реке. Летом плывут на судах, зимой, когда река замерзнет, ездят по ее хребту. И это единственный путь, по лесу нигде невозможно, как говорится, протиснуться.
Березов — это главный пункт одноименного уезда, на просторах которого, если бы он находился в Европе, могло бы поместиться несколько удельных государств. По некоторым направлениям от Березова до своей границы уезд растянулся на 3000 верст. Граничит этот уезд на востоке с Енисейской губернией, на юге — с Тобольским уездом, на западе — с Вологодской губернией, на севере омывается Ледовитым океаном. На этом огромном пространстве земли насчитывается 15000 жителей. Однако за точность этого числа ручаться нельзя, так как кочевая жизнь остяков и самоедов не дает возможности точно их пересчитать. Однако даже когда едешь вдоль берегов крупных рек, где обычно селятся люди, видишь пустыню поразительную.
Проедешь несколько десятков верст, прежде чем наткнешься на несколько десятков юрт.
Весь этот уезд не знает никакого земледелия, только в Березове, центре цивилизации, и в некоторых русских селениях сеют немного репы и редьки; капуста вырастает в лист, но не закручивается в вилки, однако и этот лист жители рубят и квасят для борща, так же, как и ботву редьки и репы.
Картофель мог бы здесь расти неплохо, хотя клубни мелкие, так как ранние заморозки портят ботву, но здесь его мало садят, разве что для забавы, всего по нескольку кустов. Хозяйка, засадившая целую гряду, думает, что сделала великое дело. Вообще жителям Березова не нравится этот овощ. Видно, что их желудки более привыкли к мясным блюдам, которые усваиваются не с большим трудом; не любят таких, приготовление которых требует много работы, но дает мало еды.
Пани X., наша соседка, гость, или нахлебница, редко нас оставляет одних, хотя у нее здесь несколько братьев и замужних сестер. Однако она менее обременительна, чем можно было ожидать. Она много говорит, не требуя, чтобы ей отвечали. Часто часами она довольствуется ролью рассказчика и слушателя в одном лице. В ее речи много юмора, она рассказывает множество забавных историй из сибирской жизни — у нее талант представлять свои рассказы в лицах. Если утрата свободы и одиночества может быть чем-то возмещена хоть частично, то, наверное, тем, что из разговоров с ней лучше, чем из каких бы то ни было описаний, можно познакомиться с обычаями и характером здешних жителей. Но гусь пани X. является для нас настоящим бедствием: как только проснется, сразу же начинает гоготать в зависимости от настроения и портит нам самый сладкий сон, который, без привычки, мы не можем, по примеру пани X., возместить сном послеобеденным.
В Сибири привычка послеобеденного сна так вошла в обычай, что все после обеда раздеваются и ложатся спать, как это было бы на ночь, и спят долго. Магазины даже в Тобольске закрываются на несколько часов, предназначенных для всеобщего отдыха. Зато вечернее бодрствование переходит далеко за полночь. Игра в карты — излюбленное развлечение сибиряков.
17 июня 1839
Благодаря пани X. я завязала уже несколько знакомств. Вообще я нашла здесь больше красивых женщин, чем могла предполагать. Больше всего меня удивило, что много черноглазых брюнеток, в то время как светлые волосы и голубые глаза характеризуют практически весь русский народ. Я решила, что это должны были быть потомки казаков с Черного моря.
Березовские казаки ведут свой род от дружины Ермака, которая первой покорила Сибирь. В нее вошли добровольцы как с Днепра, так и с Дона; значительно помог людьми купец Строганов, однако в большей своей части это были поселенцы, присланные позднее Строгановым из-за Урала для удержания в спокойствии покоренного народа. Однако сегодняшние казаки вовсе не сохранили мужественных привычек своих храбрых предков. Постоянная безопасность усыпила в них воинственный дух. Все обленились и стали исключительно перепродавцами, тоскуют по своим набитым пером матрацам, и я видела двадцатилетних казаков, плачущих, если их случайно обнесут чаем.
Березовские казаки находятся в Российском государстве на тех же правах, что и остальное казачество. Каждый мужчина-казак должен нести воинскую службу с 17 лет и до самой старости, только тогда он может быть уволен от службы, когда начальство признает его к службе неспособным.
Однако эта служба ограничивается легкой обязанностью — отбыванием на часах в нескольких присутственных местах города Березова и несением службы по очереди при полковом штабе в Тобольске. Для этой цели всегда из Березова посылают нескольких казаков в Тобольск на 4 месяца, по прошествии которых им на смену едут следующие.
Офицеров выбирают из своего же круга, однако чин, хоть бы и самый высокий, не дает никаких привилегий наследникам. Сын полковника есть не кто иной, как простой казак и должен собственными заслугами заслужить себе звание.
Раньше казакам вольно было переходить на гражданскую службу или записываться в мещанство, теперь уже нельзя.
За исключением необременительной службы, о которой я уже говорила, казаки являются в Березове тем же, чем у нас евреи. Сами ничего не производят, ничем не занимаются, ни даже рыболовством, ни охотой, кроме легкой и приятной охоты на уток с сетями {перевесы), — только приобретают они эти снасти у остяков, меняя по очень низкой цене на вещи, необходимые этим последним.
Жители Березова на судах выходят в море на все лето, чтобы ловить рыбу, и там больше развлекаются торговлей, чем рыбной ловлей. Хоть каждый и имеет на своем судне команду, состоящую в большинстве своем из остяков, для рыболовства, однако свой улов составляет очень малую часть груза. Самую главную добычу получают рыбой, приобретенной у остяков и самоедов, так как эти народы, зная по обыкновению, в какое время суда выходят в море, стягиваются в эту же сторону с сетями и сбывают выловленную рыбу на суда, взамен на нужные им вещи.
Остяки пока еще не знают значения денег, у них выражением цены является обычно мех, а именно: шкурка белки представляет ценность в 20 копеек ассигнациями, горностай — таких же 40 копеек, песец — 3 рубля ассигнациями. Остяк, беря товар от русских, договаривается не на деньги, а на названные выше шкурки, имеющие нормальную цену. Другие меха, более дорогие, имеют очень разные цены, поэтому их стоимость пересчитывают в ценах названных выше шкурок, и таким образом идет торговля.
Жители Березова в общем живут в достатке, можно сказать, богатые. За предметами первой необходимости, такими, как рыба и дичь, достаточно руку протянуть. Бог держит для них всегда открытую кладовую: полные дичи и зверя леса, полные рыбы реки. Достаточно забросить сеть или поставить вентерь, чтобы иметь обильное пропитание на несколько дней. Обь изобилует отменными осетрами, нельмами, стерлядью, налимами, сельдью, щуками, муксунами, окунями и множеством другой рыбы. Нельма и стерлядь по нежности вкуса идут перед осетром. Налимы бывают пудовой величины. Сельдь — рыбка небольшая, но жирная и вкусная. Щука считается самой плохой едой, русские ее почти что не едят, кормят щукой только безмолвных собак, вскармливаемых лисиц и батраков из остяков.
Из дичи, идущей в еду, в огромном изобилии гуси, утки, тетерева, глухари, рябчики, куропатки. Бекасов и их подвидов хоть и много, но на них никто не охотится, может быть, потому, что малые размеры этой дичи не вознаграждают, в мнении здешних жителей, затраченных трудов, а может, потому, что не знают легких способов их добычи.
Зайцев здесь огромное количество, но русские брезгуют их мясом как едой нечистой, шкурки же их настолько дешевы, что не окупают перевоз до Тобольска, где их выделывают. Только остяки не пренебрегают никаким мясом, едят все, что только можно есть и что может усвоить их организм. Собаки не более изысканные в еде, чем остяки. Мясо лисиц, ворон, медведей, кишки, падаль, тухлую рыбу — все, что можно есть в сыром или вареном виде, но чаще — в сыром.
Березов — край, чрезвычайно обильный водой. Не вспоминая Оби, которая течет отсюда в нескольких верстах, в радиусе не больше версты от этого городка впадают в Сосьву несколько рек, как-то: Вайгулка, Малая Остячка, Большая Остячка, Казенка, Городинка, не считая мелких.
22 июня 1839
Сегодня день рождения моей дочери Паулины. Проснувшись, я сразу же помолилась о ней, потом моя мысль, постоянно к ней обращаясь, пронеслась по всей ее пока еще недолгой жизни. Не знаю, как так получилось, что на глазах у привязанных к ней родителей, среди братьев и сестер, которые ее любили, она перескочила, кажется, не заметив того, это время свободы и веселых игр, которое и в более поздние годы заставляет помнить о себе. Она в 10 лет была уже почти зрелой и умом, и сердцем. Словно Бог рано осенил ее знаком креста, совершил помазание на то предназначение, которое потом должно было исполниться.
Боже, если Ты берешь в расчет волнения нашего сердца, если наши притеснения, муки, наши слезы, наши молитвы задерживают на себе Твой взор милости, если невинность и самоотверженность дают право на Твою заботу, прими молитвы матери о счастье этого ребенка!
Я была взволнованна, хотела весь этот день пробыть в полном одиночестве, однако так не случилось. Пришла ко мне масса гостей. Пани Нижегородцева пришла с дочерьми и с зятьями; купчиха, о доме которой я говорила выше (ей за 50 лет), деятельна, рассудительна, со следами былой красоты. Она мать пяти сыновей и пяти дочерей, принадлежит к числу высшей березовской аристократии и имуществом, и родством, ибо дочерьми своими одарила всех березовских чиновников. Исправник, стряпчий, казначей, аптекарь — это ее зятья. Только одна дочь не получила права носить чепец, потому что вышла замуж за мещанина.
В Березове строго придерживаются знаков своего положения. Купчихи и мещанки, хоть бы и самые богатые, не носят на голове ни чепцов, ни шляпок, повязывая только разноцветные платочки. Привилегия носить чепцы оставлена только самым благородным, то есть чиновницам, и не только потому, что купеческий класс не хочет пользоваться привилегиями другого класса, напротив, купечество само стоит на страже, наблюдая, чтобы эта граница не была пересечена.
Пани X., которая в первом замужестве была за купцом, но всегда имела склонность к эмансипации, говорила мне, что, будучи вдовой, приехала из Тобольска в Березов и привезла с собой шляпки и чепцы, тем самым вызвав такое негодование березовской общественности, что ей без церемоний было сказано: если она наденет это барахло и осмелится прийти в церковь, то его сорвут у нее с головы и растопчут ногами. После такого заявления чепцы пани X. вернулись в Тобольск, не будучи проветренными на ее голове.
Жители Березова свято соблюдают границы того общественного положения, в которое поместило их Провидение.
Я принимала моих гостей как могла. Пани X. очень мне помогла, быстро разложив бостон на два столика, раздала карты, и таким образом мои гости чудесно развлекались.
В Березове как мужчины, так и женщины очень любят игру в карты, что очень выгодно там, где общество не много о чем может поговорить. Игра в бостон очень модная, а чья голова не способна вместить в себя такую великую мудрость, тот играет в очень легкую кварку.
Продолжение следует
