26 июня 1839
Мы с Юзей Жожевской были у пани Нижегородцевой. Нас очень ласково принимали и угощали множеством варений, фруктами, кедровыми орехами, кофе, чаем с чудеснейшим печеньем. В этом доме очень хороший достаток.
Муж пани Нижегородцевой имел обширную торговлю, ежегодно ездил на ярмарки в Нижний Новгород и в Ирбит и привозил очень много предметов европейского производства, о назначении которых семья часто даже не подозревала. Мебель, серебро, одежда — все у них было из Европы. Даже роскошь из роскоши — играющий комод — украшал их салон.
В Березове вообще царит великий достаток (исключаю остяков). Даже у самых бедных не найдешь такой нужды, какую у нас часто можно увидеть в низшем классе. Я не говорю о классе имеющих достаток, но и у беднейшей поденщицы, которая зарабатывает мытьем полов и стиркой белья, найдешь на столе хороший хлеб, дичь, рыбу, чай каждый день, для гостей — варенье; тонкое белое белье (другое никто не носит); несколько пар красивых платьев и хотя бы один шелковый салоп, лисий или беличий, с собольим воротником.
Для более богатых, то есть для широких кругов березовского общества, первым источником богатства является очень выгодная торговля мехами и рыбой. Любой, кто активен и имеет для того, чтобы вложить для начала в торговлю, 100 или 200 рублей ассигнациями, через несколько лет становится богатым купцом. Потому что прибыль на каждом обмене получает неимоверную.
Остяки, не знающие денежного курса, меняют вещь на вещь, и эти вещи имеют цену, назначенную им произвольно самими же купцами. Например, пуд муки имеет цену шкурки одного белого песца. Пуд муки стоит в Тобольске самое большее 50 копеек ассигнациями, в отдельные годы значительно дешевле, ибо часом цена снижается до половины той, что названа выше; доставка из Тобольска до Березова стоит не дороже 15 копеек с пуда, так как рыболовецкие суда, идя порожняком на промысел рыбы в Обское море, очень рады взять на борт хоть какой-нибудь груз вместо камней, которыми они вынуждены бы были загружать абсолютно порожние суда. В то же время за шкурку песца не далее как в Березове перекупщики берут с оптовых купцов 3 рубля ассигнациями, затем эти шкуры переправляют на Ирбитскую или Макарьевскую ярмарку, куда съезжаются для взаимного обмена товарами купцы из России, Болгарии, Кяхты.
Следовательно, на одном только обмене с остяками русский купец зарабатывает по меньшей мере вчетверо. Такие обмены бывают несколько раз в год.
Предметы, которые остякам требуются от русских, это мука, ножи, топоры, свечи, табак, бусы, медные бляшки, бубны, а также ситцы, китайка и сукно ярких расцветок. С этими товарами купцы не чувствуют угрызений совести, грабя бедного остяка или самоеда. К тому же выгода от этого некорыстна и тем вернее, что жители этих северных мест не боятся, чтобы какой-нибудь пришелец опередил их в торговле. Нужно обязательно пожить среди остяков, узнать их язык, завязать с ними личное знакомство, чтобы с ними торговать. У каждой семьи кочующих остяков, как и самоедов, есть свой знакомый купец, у которого она в любое время берет в долг, за оговоренное количество шкурок, необходимые ей предметы. Честность этих диких народов такова, что должник ни за какие деньги не отдаст другому то, что уже обещал отдать своему кредитору. Разве что неудачная охота в какой-нибудь год вынудит отсрочить выплату на год следующий, или же смерть должника и всей его семьи оставит кредитора неудовлетворенным, ибо пока жив хоть один человек из семьи, этот святой долг будет рано или поздно выплачен.
Другая причина достатка жителей Березова кроется в их обычаях. Сдается, что они лучше, чем мы, разгадали секрет свободной жизни. Ведь сколько раз мы, цивилизованные люди, приносили спокойствие, удобства и собственные удовольствия в жертву требованиям тщеславия или предубеждениям обычаев. Ведь скольких слуг держим мы не для собственного удовольствия, а чтобы дом наш содержался на уровне, приличествующем, как нам представляется, нашему положению. Этот сброд часто вместо удобств доставляет нам множество хлопот; для того, чтобы удержать дисциплину челяди, расположенной к разным выходкам из-за своей лени, мы вынуждены множить число приказчиков, которые забирают у нас наши доходы, но не всегда обеспечивают нам спокойную жизнь.
Эти и им подобные издержки неизвестны в Березове. Ни одна березовская сановница, ни даже самая богатая купчиха, не стыдится сама заниматься кухней и вести хозяйство, у нее только есть для помощи одна или две служанки, если она не может собственными силами справиться с множеством дел по дому. Березовские женщины знание кулинарного искусства считают своим достоинством. Каждая нововыходящая замуж должна щегольнуть своим воспитанием, взятым из материнского дома, приготовив собственноручно в доме мужа обед для гостей. Этот обед является в то же самое время показателем сметливости дочери и свидетельствует о хозяйственности родительского дома, в котором, как это видно по обеду, умеют хорошо принимать гостей.
Лавки, экипажи здесь неведомы и сдается, что никто в связи с этим не теряет на жизненных удовольствиях, а очевидно, приобретает в спокойствии и достатке.
Женщины, хоть и кажется, что они обижены, унижены таким порядком вещей, если посмотреть поглубже, сдается, что больше выигрывают. Дела по хозяйству, если к ним привыкнешь с детства и если с ними не связано представление об унижении, вовсе не так тягостны, как это кажется. Там муж берет в свой дом жену с желанием, заботится о ней, ибо чувствует, что она ему действительно полезна, что от нее зависит порядок и все удовольствия, какими он пользуется. Именно поэтому же в Сибири, несмотря на то, что здесь нет обычая давать за дочерьми приданое, хоть бы родители были и очень богатыми, старая дева — редкость. Мне не удалось видеть ни одной, кроме калек. Там женщины церемонятся и выбирают среди мужчин — у нас все происходит наоборот.
Есть еще одна причина, которая серьезно влияет на достаток и добрый быт жителей Сибири. Это то, что им не требуется приобретать земельной собственности.
У нас человек деловитый и смекалистый, если в результате трудов и экономии ему удастся скопить какой-нибудь капиталик, сразу же вкладывает его в приобретение клочка земли, чтобы таким образом обеспечить детям, как говорится, средства для жизни, то есть быт без необходимости трудиться. И так он тратит сначала половину жизни, работая, чтобы приобрести этот клочок земли, а потом другую половину, чтобы увеличить приобретенное богатство, и чаще всего умирает, так и не воспользовавшись ни минутой свободы. Там же, наоборот, приобретенный капитал постоянно под рукой, постоянно работает. Даже жадность, так свойственная людям, все более и более увеличивать свое богатство, не может здесь дать себе волю. Количество вкладываемых в торговлю капиталов ограничено малой численностью населения края. Поэтому вся прибыль идет на приобретение все новых жизненных удобств. Остальное, как запас, вкладывается в стоимость недвижимости и наряды.
Легкость зарабатывания жизненных удобств промыслом освобождает родителей от чрезмерной заботы о будущей судьбе детей. Дочери наверняка получат мужей, которые будут заботиться об их содержании, сыновья наверняка обеспечат себя, лишь бы хотели работать. Поэтому образование детей, которое стоит у нас так дорого, но чаще всего (прости, Господи, грехи наши) лежит мертвым капиталом, также не слишком беспокоит жителей Березова. Сыновья лишь бы умели немного читать да записывать долги остяков — этого и достаточно. А эти умения без особых затрат приобретаются в березовской школе. Науку арифметики заменяют счеты. Остальные знания приобретаются опытом.
Дочери учатся у матерей тому, что им следует знать, и если какая умеет немного читать и писать, то это умение расценивается у них как излишняя прибавка к воспитанию. Таким образом жизнь у них протекает легко и беззаботно, без ненужной заботы о будущем, как и без праздности и неограниченных желаний.
В Березове классы так не разделяются между собой, как это было бы у нас. Чиновники живут на том же уровне, что и купцы, мещане, даже казаки, только богатство приводит к различию. Более богатые дамы охотнее сближаются, беднейшие также ищут равных себе в имущественном отношении.
Березов постепенно разрастается домами. По мере увеличения доходов каждый ощущает потребность в более удобном жилье. Фантастическое изобилие леса облегчает строительство. Река без труда подносит срубленное дерево прямо к самому дому.
1 июля 1839
Подул северный ветер с Ледовитого океана, и сильно похолодало. Комары попрятались. Пользуясь этим счастливым обстоятельством, я решила пойти на прогулку. Юзя и пани X. сказали, что с удовольствием составят мне компанию. Комаров действительно не было, но зато тучи мошек, еще более злобных, чем комары, лезли в глаза и рот.
Юзя вернулась домой, пани X. я не могла уговорить поступить так же, а так как пани X. любит прогуливаться только по людным местам, для ее удовольствия нужно было тащиться по грязным и местами заболоченным улицам Березова, скакать по круглым деревяшкам и разного рода подобиям тротуара.
Сделав круг, мы вернулись домой. Пани X. пошла к сестре, а мне досталась свобода распоряжаться самой собой.
Пользуясь этой свободой, я пошла гулять за город. Вошла в лес. Через минуту (о, диво!) я увидела дорогу, проложенную колесами. Это была первая проезжая дорога, которую я видела с того времени, как покинула Тобольск. Это зрелище, столь незначительное, было для меня чрезвычайно милым. Если кому-нибудь случалось в чужой и далекой стране встретить одежду, какую носят в родном краю, или услышать ноту знакомой песни, которую поют на родине, тот поймет, какое впечатление оказала на меня эта дорога, напомнившая мне что-то родное. Я деловито пошла по дороге, даже не думая, что она может меня завести далеко. Не далее чем за версту я вышла к казенным складам, построенным на реке Вайгулке. Там находятся запасы водки, соли, муки, которые по мере надобности привозят в город.
Место это достаточно красивое — лужайка над рекой. Открывающийся новый вид приятно выделяется среди однообразно тянущегося леса. На этой лужайке несколько семей кочующих остяков разбили свои летние стойбища. Женщины и дети сидели около костра и пекли лепешки из муки в золе. Надо сказать, что остяки никогда не пекут хлеб, может быть, потому, что у них нет печей. Мужчины уехали далеко на рыбалку, и только собаки остались защитниками оставшейся части семьи. Впрочем, чего они могли бы бояться? Разве что медведя. Я покинула быстро этот берег — там были собаки и люди, а этого и дома вдоволь, я же искала естества, искала одиночества.
Углубившись в лес, я рассматривала деревья и прочие растения. Все другое, не такое, как у нас.
Может, я уже умерла для одного мира, но родилась для другого? Вокруг меня все изменилось: природа, люди, предметы, обычаи, фантазии — все другое. Если бы не чувства, тлеющие в глубине, если бы не зеркало памяти, в котором прошлое отражается такими живыми красками, что могло бы доказать мне, что это та же самая я?
И тут у меня возник вопрос: возможность сохранения памятью на самом дне души давних впечатлений — это благо или же наоборот? Я постаралась быстро отогнать от себя этот вопрос: я боялась осквернить кощунством свои мысли. Если умершее прошлое так прирастает памятью к душе, что ни оторвать его нельзя,ни воскресить невозможно, — то тяжело, очень тяжело; однако это единственная часть меня, в которой хоть и ощущается боль, но зато тлеет жизнь, остальное смерть, труха.
Бог часто ведет свои слепые создания к цели путями, понятными только ему одному, на которых содрогается их слабая природа, тем не менее цели эти оказываются благотворными. Так подчинимся и будем верить!
Я долго бродила в одиночестве по лесу, не смея, однако, отойти от берега из опасения заблудиться. Я заметила остяцкую юрту, которая выглядела больше и приличнее других; двери были открыты, мне захотелось заглянуть в юрту, и я вошла. Это была деревянная халупа, до половины вросшая в землю. Крыша была сооружена из деревянной подстилки, покрытой землей; через отверстие, проделанное в крыше, уходил дым. В углу от двери теплился очаг, постоянно поддерживаемый как для приготовления пищи, так и для того, чтобы дымом отгонять комаров. Над очагом был повешен железный котел, в котором варилась еда. Это была рыба в воде, слегка заправленной мукой, не только без какой-либо приправы, но даже без соли. Это повседневная пища остяков, называется бурдик.
У стены в глубине видны были ровно уложенные дрова в форме софы, или лавки, на них были наложены шкуры оленей. Видно, что на этом месте семья и сидит днем, и спит ночью. Направо стоял большой сундук, обитый жестью, и еще два небольших сундучка. Сверху полка, на ней маленькие штучки из коры, которые служат мисками для еды, около них ведерко из бересты и такой же черпачок с ручкой для воды. Несколько сачков и несколько ложек, а в углу посуда с водой — вот и все убранство дома богатого остяка!
Я застала отца и 10-летнюю девочку, оба были наги. Надо сказать, что отец сразу же надел малицу (рубашку из шкуры оленя, обращенной волосом наружу), девочка не посчитала нужным сделать это же.
Я не могла долго там гостить по причине ужасающей вони. Остяки несносно смердят. Когда остяк входит в какой-нибудь дом, в течение половины дня потом невозможно избавиться от запаха, хоть дом и проветривают, хоть в нем и кадят. Шкуры оленей, которыми они себя одевают, выделанные определенным способом, рыбий жир, воняющая пища, дым, не прекращающийся ни днем, ни ночью, которым остяк прокоптился, создают вокруг жителей этих мест атмосферу, неприятную до невозможности.
Нельзя даже вообразить себе, какими мерзостями остяки ежедневно питаются. Я не упоминаю здесь сырую рыбу, которая является первым деликатесом, даже у русских. Остяки едят сырое мясо, кровь, кишки, падаль, подгнившее мясо и рыбу.
Остяки, живущие поблизости от городка, имеют обычай, когда они голодны, приходить в Березов с котелком, подвешенным на палке, либо с лукошком (ведерко или корзина, разновидность посуды из бересты) для сбора подаяний от русских домов. И каждая хозяйка выливает или выбрасывает в эту посудину что ей в доме ненужное: немного вчерашней еды или сырой муки, обрезки мяса, кишки, а чаще всего помои из вымытых горшков и мисок или же воду, в которой парятся вонючие утки или рыба.
Остяки, как только наберут столько, сколько хватит для утоления голода на один раз, здесь же, на улице, садятся и начинают есть это зловоние. Мне однажды довелось проходить мимо подобного угощения — вонь от него была такая убийственная, что, заткнув нос, я вынуждена была бежать куда подальше.
Надо признать, что жители Березова, даже русского происхождения, не очень привередливы в отношении запахов, и требование чистоты, которой они так придерживаются в своих домах, не распространяется на еду. Они вовсе не обязательно выбрасывают вчерашнюю еду, ставят ее снова на стол и едят без отвращения мясные блюда, от которых разит так, что даже издали невозможно вынести их заразную вонь.
6 июля 1839
Какая духота, какой дождь! Никогда у себя на родине я не видывала таких ливней, как здесь. Дождь льет как из ведра без перерыва, то и дело сверкает, молнии бьют одна за другой, и кажется, что крайности сошлись на этих крайних границах земли. Жара, холод, дни, ночи, засуха и дождь — все чрезмерное.
Зажгли свечи перед иконами, дочь хозяина, 14-летняя девочка, читает Евангелие, хозяин, собравшись с духом, тихо молится, хозяйка с беспокойством поглядывает в окно, не горит ли их двор, и с каждым ударом грома кланяется до земли с перепуганным лицом — видно, что жизнь им мила, видно, что им есть что терять. Я же стала так равнодушна ко всему, что даже если бы солнце и звезды сошли бы со своих мест, мне кажется, что и этот феномен не вывел бы меня из апатии. Это нарушение природного порядка разве могло бы изменить мои чувства? Разве этот мир, мир, в котором я живу, принадлежит мне? Кроме сомнительной надежды на то, что я когда-нибудь прижму к груди моих детей, надежды такой слабой, так ни на чем не основанной, которою единственно из милости Бог сопровождает всегда предопределение человека, хоть бы и в максимальной степени отчаявшегося, которая, как единственный ангел утешения, как вера, как совесть, поддерживает человека до самой гробовой доски, — все остальное мне так безразлично, что даже самый важный в жизни человека вопрос — жить или не жить — минует мой ум без какого бы то ни было следа.
О, если бы я могла быть уверена, что душа, освобожденная от оков тела, сможет улететь к существам мне дорогим, проникнуть в волнения их души, обнаруживать себя во вдохновении, оберегать в невзгодах, придавать силы в борьбе, утешать в беде, — о, тогда перспектива смерти была бы для меня звездочкой надежды, светящей ясным светом на бесцветной дороге моей жизни. Ибо (прости меня, Господи, если Тебя эта мысль оскорбляет, я не хочу богохульствовать) бессмертие, если в нем не будет ни продолжения чувств души, ни памяти о прошлом, будет ли бессмертием? Без этих условий я понимаю только бессмертие материи, ни одна частица которой не исчезает в природе, только распадается, приобретает новую форму. Но Ты, Господи, обещаешь бессмертие для моей души, которая понимает, любит, соединяет мыслью прошлое и будущее, и та же самая мысль поднимается ввысь, к Тебе. Именно такого бессмертия я жду из руки Твоей, Господи.
11 июля 1839
Мы были приглашены в дом к исправнику на вечер в честь именин хозяйки дома.
В Березове такой обычай, что по первому приглашению, которое обычно делают с утра, никто не идет, — нас об этом предупредила наша наставница, пани X. Поэтому мы ожидали вторичного приглашения.
Часов около шести или семи посланец, которого, пользуясь обиходным выражением, здесь называют по-русски зазывала, пригласил нас официально. Мы пошли в десятом часу и застали уже значительное общество. Мужчины развлекались в первой комнате около столиков для бостона, рядом со стаканчиками с наливкой. Дамы занимали вторую комнату. Все были богато одеты, в дорогих материях, золотых цепях, фермуарах, некоторые в жемчугах. Только головной убор отличал чиновниц от неблагородных: у одних были чепцы, а у других разноцветные платочки, затянутые на голове таким образом, что придавали голове вид дыни. Однако головные уборы эти уже начали отступать от первоначальной простоты. Их обшитые концы, изящно подколотые шпильками с драгоценными камнями, претендуют на приближение к щегольской свободе.
Девушки заняли красный угол под иконами. Это место почетное, о котором никогда не забывает хозяйка, если хочет кому-нибудь оказать почет в своем доме.
В Березове есть один обычай, который прямо противоречит принятым у нас традициям. Там девушкам оказывают честь в первую очередь. Именно им сначала подают чай, варенье, их усаживают на почетное место. Странно мне было смотреть, как 10-летняя девочка идет впереди своей матери и понимает, что именно ей принадлежит право первенства.
Перед диваном был большой стол, заставленный разного рода вареньями и кедровыми орехами. Хозяйка по очереди угощала ими дам. Только что вошедшую приветствовали, подавая ей варенье, и с нее начиналась новая очередь. Мужчин же щедро угощали вином и наливкой.
Вокруг дам стояла такая тишина, что щелканье кедровых орешков раздавалось по всей комнате. Постепенно самые смелые начали перешептываться, это подтолкнуло всех остальных, и в конце концов тишина сменилась глухим говором.
Видимо, все уже собрались, потому что начали разносить чай с превосходными пирожными. Следует признать, что жительницы Березова отличаются в этой части кулинарного искусства: они делают пречудесные бисквиты, вафли, миндальное печенье, французские булочки, однако подают их только женщинам; мужчины отлучены от булочек, варений, что возмещается спиртными напитками.
Через некоторое время после прихода пани X. разложили бостон для женщин, другая часть компании занялась игрой в кварку, прочие развлекались молчанием и кедровыми орешками.
В полночь я хотела уйти, но любезная хозяйка не отпустила меня. Как раз начали накрывать к столу.
В два ночи подали ужин, состоящий из неисчислимого количества кушаний, а так как каждый прием похож на другой капля до капли, я должна ради гастрономического интереса описать эти блюда. Приступая к этому похвальному делу, я должна, вслед за одним нашим писателем, повторить обращение к моей музе:
Влей в меня вдохновение, каким был охвачен Гомер,
Когда, по примеру старых греков, описывал корабли.
Итак, я вдохновлена и приступаю.
Прием был a la fourchette, каждый набирал себе и ел где хотел, с кем хотел и что хотел.
Сначала был подан куриный паштет и рубленое говяжье мясо во французском тесте. Это блюдо обязательное, без которого не обходятся ни одни именины; оно носит в обиходе название пирог.
Когда это блюдо было съедено, стол заставили холодными закусками. Там были утки, гуси, по-разному приготовленные, соленые и несоленые; говяжьи и оленьи языки, соленые, свежие; заливные разноцветные ноги, головы с разными украшениями, просвечивающими сквозь прозрачную поверхность желе, а именно с разными листочками и цветочками. Не довольствуясь этими местными запасами, исправница выставила и привозные деликатесы. На столе фигурировала ветчина из Тобольска и холодная поросятина.
Когда первая перемена ушла со стола, подали вторые блюда с соусами. Появились котлеты и различная дичь, все в сладком соусе с изюмом, черносливом и луком.
После этого блюда стол заставили печеностями. Гуси, утки, тетерева, глухари, рябчики, куропатки тесно покрывали весь стол. Телячья печень занимала почетное место.
После печеного подали рисовую кашу, залитую белым соусом из миндаля и молока. Это единственный десерт, обязательный на березовских столах во время каждого угощения, других не знают.
После этого десерта пошли желе, очень прозрачные, украшенные по-разному, но добавление вина и гвоздики придавало им вкус не совсем приятный.
Наконец несколькими сортами печенья угощение завершилось.
Видя столько еды, трудно было поверить, чтобы 30 или 40 человек смогли все это съесть, но посуда из второй комнаты, где был накрыт стол для мужчин, возвращалась пустая.
Вслед за последним блюдом хозяйка вошла в столовую комнату с подносом в руке, на котором было несколько бокалов как для шампанского и бутылка со спиртным. Она приглашала отдельно каждого выпить, а вежливость не позволяла никому отказаться от того, чтобы наполнить бокал за здоровье хозяйки. Все женщины должны были выпить или хотя бы пригубить. Этот напиток шумит как шампанское, розового цвета и делается из малинового сока или из смородинового с добавлением сахара и французской водки. Он очень вкусный. Называют его апогар.
Вскоре за здоровье было выпито. Каждый попрощался с хозяевами, и все вместе вышли — комната словно вымела их за двери.
13 июля 1839
Здесь начинают появляться ягоды. Это необыкновенно приятно в Березове, где нет ни овощей, ни фруктов. Княженика — ягода, растущая на четверть локтя над землей, на твердой ножке, цветет розовым цветом, имеет форму и цвет, напоминающие малину, но менее сочная; самым большим ее достоинством является ананасовый запах. Однако добыть ее трудно, хоть и растет она в лесах в великом изобилии, потому что никто не хочет из-за нескольких десятков копеек вести бой в лесу с комарами: здесь ни бедность, ни жадность не заставят людей, как это бывает в цивилизованных странах, мыкаться за горстку денег для удовольствия богатых.
Есть еще ягода, которая называется морошкой, она видом своим напоминает ежевику. У нее прекрасный персиковый цвет, но она менее вкусна, чем княженика. Малины растет немного, и никто ее не собирает. Смородина слишком кислая, и в ней очень много зернышек, из смородины иногда только делают сок. Чаще же местные жители употребляют ягоду, которая называется голубикой (похожа на нашу чернику), и бруснику. Дозревание этих ягод длится аж до зимы, когда уже совсем нет комаров, и поэтому их собирают в огромном количестве и засыпают в бочки, а как только начнутся морозы, высыпают на пол в кладовых до полного замерзания. В таком состоянии их хранят всю зиму и используют для приготовления блюд, делают из них соки или же едят сырыми.
И это единственные плоды, которые дает березовская земля. Правда, надо добавить кедровые орешки. На кедрах растут большие шишки, похожие по форме на сосновые. Под зиму, когда они созревают, их собирают, толкут палками, и каждый зубчик отскакивает отдельно. Такие зубчики и называют орешками: под достаточно тонкой скорлупкой находится небольшое ядрышко, масляного вкуса, со смолистым запахом. Местные жители очень любят это лакомство, сдается, что больше по привычке, чем из-за вкуса. Без него не проходит ни одно торжество, им скрашивают долгие зимние вечера, и свет был бы не мил, если бы, набрав их на тарелку либо в фартук, каждый для себя, все домашние не отдали бы нескольких часов милой забаве — грызть кедровые орешки и засыпать весь пол выплюнутыми скорлупками.
Жительницы Березова столь неряшливы, что ореховые скорлупки всегда бросают на пол, от чего остаются пятна и вообще по полу ходить становится неприятно. Я не могла смириться с этим обычаем на общем фоне необыкновенной чистоты, царящей в домах.
Ягоды черемухи здесь в большом почете: из них пекут пироги, которые не так уж плохи по вкусу, но есть их неприятно из-за большого количества косточек, которые не выбрасывают, а перемалывают вместе с ягодами.
Из залитой водкой черемухи получается превосходная наливка, вкусом и запахом абсолютно похожая на вишневую наливку.
20 июля 1839
Сегодня я получила первое письмо от моих детей. Паулина хочет ко мне обязательно приехать. Я знаю, что не должна этого ей позволить. С того момента, как я получила письмо и знаю, что дети мои живы, что я могу с ними разговаривать из этого далека, все для меня повеселело: и дома, и околицы, и воды, и леса. У меня очень болела голова, и вечером я пошла с Юзей на прогулку. Сильный ветер загнал в лес комаров и мошек. Мы были одни. Это первая прогулка по Березову без мошек, без комаров и без нахалов.
Тишина, одиночество, вечерняя пора, свежесть воздуха и только что обретенная радость словно вливали через все чувства и ощущения какую-то невысказанную отраду в самую душу.
Чудесный прилив естественной жизни, которого я не чувствовала уже давно, давал в душе богатый урожай доверия, говорил мне о доброте Господа. И мне казалось, что я не стала еще его обездоленной дочерью.
Мы шли берегом реки и дошли аж до Вайгулки. Так было хорошо в этом уединенном месте, что даже не хотелось уходить. Однако возвращаться домой нужно было обязательно. Я донесла до дома милые впечатления от этой прогулки и хотела понежиться в них до утра, по крайней мере уснуть погруженной в них.
Возвращаемся. Переступив порог дома, мы застаем общество пани X., которая начала нам выговаривать, что мы не взяли ее с собой, ворчащую хозяйку, шумящих детей, вонь подгнившего мяса. Прощайте, милые впечатления от прогулки над рекой! Это был всего лишь мимолетный сон.
Ночью были первые заморозки.
3 августа 1839
Возникла идея прокатиться на лодке по Сосьве. Я люблю воду, люблю плавать, поэтому не отказалась. Исправница, пани X., я, Юзя и еще две женщины составляли всю команду. Мужчин дома не было, поэтому мы не смогли найти ни одного для компании и нужно было рассчитывать на собственные силы.
Я и пани X. сидели на веслах, ее служанка, как самая знающая дело, была рулевым. Мы счастливо переплыли реку и высадились на противоположном берегу, сухом, песчаном, поросшем травой и ивами. Я намеревалась исследовать низкий берег Сосьвы, лежащий против Березова, и поискать неизвестные мне растения и кусты.
Высадившись, мы разложили костер, достали из лодки самовар — этот верный спутник всех жизненных актов в Березове. Все нам благоволило, все было хорошо, пока не напали комары, но еще перед их атакой я свернула знамена. Видя, что оборона напрасна, я уселась на землю, спрятав под себя ноги, накрылась с головой платком и в таком положении нетерпеливо ждала конца трапезы.
Через час, напившись чаю, мы отчалили, чтобы вернуться назад. Посредине реки — самая свобода от комаров. Плавание по реке здесь единственная возможность побыть на свежем воздухе. Я ожила и вернулась к исполнению своих обязанностей — к веслам.
Как это бывает во всех свободных собраниях, пани X. Самовольно захватила власть, уверила нас, что проведет по самому короткому пути и сразу же посадила на мель.
Нам стоило многих усилий столкнуть лодку на глубину. Прошло несколько часов мозолистого труда. Пани X. не хотела отступиться от избранного ею проекта провести нас кратчайшим путем, но, несколько раз посадив нас на мель, она вынуждена была отказаться диктовать нам свою волю. Мы возвратились на глубину и прибыли к месту назначения с глубочайшим удовлетворением от того, что наша одиссея счастливо завершилась.
Пани X. оправдывалась перед всеми, что это не ее неумение, а стечение обстоятельств было причиной неудачи нашей экспедиции, я же, признав в душе превосходство мужчин, приняла решение никогда больше не спускаться на воду исключительно в обществе прекрасного пола.
От этой поездки остались у меня пузыри на ладонях от весел и боль в суставах, докучавшая мне всю ночь.
Вода на Сосьве начала спадать.
В Березове вода весной очень высоко поднимается, но больше всего меня удивило, что такая высокая вода стоит аж до августа. Какие бы огромные запасы снега по лесам ни подпитывали долго реки, впадающие в Сосьву, однако весь снег в окрестностях Березова и выше тает в июне. Уральские горы хотя и сохраняют снеговые запасы в течение всего лета, но они находятся ниже и не могут питать Сосьву. Следовательно, предполагаю я, самая вероятная причина длительного подъема воды та, что земля никогда не оттаивает до грунта, не всасывает воду, поэтому вода убывает лишь на столько, сколько может уйти по руслу Оби. Ветер, дующий с моря, не только сдерживает ее, но часто посреди лета, когда сильно задует на несколько дней, вода поднимается на еще более значительную высоту, чем весной, и заливает берега.
Сегодня уже совсем осень: листья на деревьях пожухли, трава тоже, реки вернулись в свои берега, оставив обширные побережья, залитые в течение нескольких недель глубокой водой, совсем голыми, грязными, топкими, без чистой воды и зелени, что производит впечатление очень невеселое. Березов теперь снял с себя свое весеннее нарядное одеяние, и это его очень портит. Он выглядит как старая актриса, которая, сыграв роль молодой и прелестной княжны, сбросила с себя красивые одежды, стерла румяна и белила и в будничном замызганном халате села, уставшая, у камина, среди старых вещей, разбросанных в беспорядке, которые еще час назад, подчеркивая ее прелести, вводили всех в заблуждение.
Однако все имеет свои хорошие и плохие стороны. Воздух теперь приятнее, чем летом, комары попрятались, и, следовательно, можно ходить на прогулки.
Я пошла в лес одна, потому что у Юзи не было желания. Нашла несколько рыжиков, что придало мне охоты искать далее. Я зашла в лес достаточно далеко и потеряла из виду берег. Солнце не светило, и я начала бояться, как бы не заблудиться, что в этих краях нередко случается даже с местными. В лесу нет ни дороги, ни какого-нибудь строения, ни придорожного креста, ни краешка поля, которые могли бы помочь заблудившемуся.
Я начала двигаться в сторону реки, как мне казалось, но все же не была уверена, что я не заблудилась. Лес казался мне все более диким и густым, но вскоре я вышла к какому-то оврагу, по дну которого текла струйка ручейка; заметив, в какую сторону он течет, я уже была уверена, что, идя по склону оврага, я должна буду выйти к реке. Берега оврага сильно заросли, протискиваться сквозь эти густые заросли было трудно, и я спустилась на дно оврага, где зарослей не было.
Едва я сделала несколько шагов, как овраг начал расширяться, — как бы узкий краешек лужайки раздвинулся у ног, и чудесная растительность заняла место крутых и голых обрывов. Вековые лиственницы, спуская сверху свои длинные ветви, осеняли это укромное место. Может, я бы и задержалась там подольше, отдохнула бы, но меня тянуло как можно быстрее выйти из леса, и я пошла дальше.
Дальше овраг поворачивал в сторону, и когда мне открылось заслоненное прежде пространство, я с величайшим удивлением и не скажу что с удовольствием оказалась среди нескольких остяков, стоявших лицом к лиственницам, изображавших какие-то пантомимы и лепетавших что-то на непонятном мне языке.
Я уже знала, что остяки, следуя обычаям своей древней шаманской веры, поклонялись лиственницам, и сегодня, хотя и скрывают это от людей нашего вероисповедания, приняв христианский обряд, все же не отрекаются полностью от старых обрядов и тайно их соблюдают. Они собрались в этой долине, конечно же, ради этой цели. Меня охватила тревога, я подумала, что, может, они захотят избавиться от меня, чтобы я не выдала их тайны. Я не знала, как далеко в этом отношении могли завести их обычаи. Если бы я могла убежать, то, разумеется, убежала бы, но отступать уже не было возможности, потому что меня увидели; пройти мимо я тоже не могла по причине высоких и крутых берегов. Поэтому мое лицо приняло спокойное выражение, и, хотя и с внутренней тревогой, но я прошла между ними.
По их лицам пробежало какое-то удивление, но ни один из них не сказал мне ни слова. Как я и надеялась, я удачно вышла по оврагу на берег реки невдалеке от Березова.
6 августа 1839
Подобные блуждания и даже исчезновение людей — не такая уж редкость.
Я познакомилась сегодня с одной чиновницей, мать которой два года назад, отправившись собирать ягоды с подругами, отбилась от них и потерялась. Несмотря на поиски от нее до сих пор не нашли ни следа.
Расскажу об одном случае подобного рода, который имел место несколько лет назад. Поведала мне о нем сестра той, что играла в этой истории главную роль.
Случилось это в Кондинске, что стоит на Оби выше Березова. Во время созревания ягод одна из местных жительниц пошла с приятельницами по ягоды. Через какое-то время она так отдалилась от остальных, что напрасно кричала, аукала — ни один голос не ответил ей. Тогда она пошла, как ей казалось, в сторону дома, но уже и ночь наступила, а она все не могла добраться до берега реки, течение которой довело бы ее до дому.
Когда стало совсем темно и, поняв, что заблудилась, она потеряла надежду выйти из леса до утра, она залезла на дерево, где, как она думала, будет безопаснее, и так переночевала.
Весь второй день ушел на поиск дороги, но — напрасно. Однажды потеряв нужное направление, чем дальше она шла, тем все больше уходила в глубь леса. Мучил голод, оставляли силы. Ягоды были единственной едой и питьем. Напрасно она надрывала голос, напрасно кричала — только глухая тишина отвечала ей эхом.
Надежда ее оставила, голод истощил силы. Она видела перед собой неминуемую смерть, но и та представлялась ей каждый раз в другом виде. Она видела себя то умирающей с голоду, когда не будет уже ягоды, то замерзающей от холода, то в когтях дикого зверя.
У нее уже не было силы ни кричать, ни искать дорогу; физическое изнеможение и отчаяние отняли у нее деятельность духа, и она целыми днями сидела, скорчившись, только голос желудка инстинктивно выводил ее ненадолго из этого болезненного состояния, и тогда она собиралась, ела немного ягод и вновь возвращалась к первоначальной неподвижности.
В таком положении она провела 8 дней. На девятый день, когда она собирала ягоды, послышался треск сухих веток. Все ее внимание сосредоточилось в слухе. Надежда придала ей силы. Треск все приближался. Через несколько минут ожидания она увидела приближающегося медведя.
Первым ее чувством был страх, но вскоре он прошел. Она подумала, что, может, Небо из милости посылает ей скорый конец вместо долгого умирания. Потом место страха заняла спокойная отрешенность.
Медведь приблизился к ней на несколько шагов — она осталась на месте, не шелохнувшись, и ждала последней минуты. Но медведь прошел мимо, не причинив ей зла, и спокойно пошел своей дорогой.
Когда страх окончательно прошел и уступил место разуму, женщина эта припомнила веру своих предков в то, что если медведь покажется заблудившемуся, — всегда выведет его на добрую дорогу. Эта мысль пронеслась у нее в голове со скоростью молнии. Надежда возродила ее отвагу, и, собрав все силы, она пошла за медведем.
Медведь шел медленным шагом, часто на нее оглядываясь, но видя, что она идет за ним, не прибавлял, не замедлял шаг. Когда они так прошли часть леса, силы стали оставлять бедную женщину, она уже чувствовала, что вынуждена будет отстать от своего проводника, ибо не могла идти далее. Она сделала еще несколько шагов из последних сил — и впереди, через ветви деревьев, увидела что-то вроде воды. И в самом деле, это был небольшой ручеек.
Луч надежды озарил ее сердце — она знала, что, если пойдет берегом ручья по течению, дойдет до русла реки, а где река — там и людские поселения. Едва она подумала об этом, остановившись над ручейком, посмотрела на своего проводника и увидела, что он рысью устремился в глубь леса. И тогда она, подкрепившись немного ягодой и отдохнув, отправилась вдоль по-над ручьем.
Еще одна ночь застала ее в этом лесу, однако же на другой день она дошла до устья ручья, до реки. Не имея силы идти дальше, она села на берегу, устремив взгляд на реку, смотрела, не увидит ли какую-нибудь лодку.
Целый день просидела она в напрасном ожидании. На другой день (это был уже 11-й день с того момента, как она потерялась) она услышала лай собак и выстрелы из ручного оружия. Хотела кричать — но настолько потеряла голос, что за три шага никто бы ее не услышал; поэтому она пошла в сторону выстрелов, которые часто повторялись. Казалось, что стреляли достаточно близко, но она так и не смогла встретить ни одного стрелявшего, потому что стрелявшие не стояли на месте, а переходили с одного места на другое, и когда она добредала до того места, откуда слышался выстрел, не находила там уже никого. Наконец выстрелы стали отдаляться, но она не рискнула идти им вслед, опасаясь отойти от реки и вновь заблудиться. В конце концов все затихло, и она потеряла и эту последнюю надежду.
После этих тщетных попыток она вновь вернулась к реке с чувством утраченной надежды. Грустная, она вновь села у реки, думая, что судьба играет злую шутку с ее чувствами. Она была утомлена и почти что в отчаянии. Снова устремила глаза на воду, и какова же была ее радость, когда она увидела лодку, а в ней несколько человек.
Она напрягала голос, чтобы закричать, однако напрасны были ее старания: из ее груди не вырвался ни один звук. Она была в отчаянии, думала, что и эта помощь пройдет мимо, как и первая, и осознание этого сделает ее смерть еще более ужасной.
Она чуть было не бросилась в воду, чтобы падением своего тела привлечь внимание людей в лодке, но река широкая, звук падения не долетел бы до них, и этот риск мог быть напрасным.
Лодка уже должна была с ней поравняться, и уже почти проплыла мимо, как у нее в голове блеснула новая мысль. В мгновение ока она сдернула с головы шелковую красную косынку, привязала ее к палке и начала махать.
Счастье, что на сей раз женщину заметили — лодка приблизилась и забрала ее. Те стрелявшие, которых она слышала, и люди в лодке принадлежали к одной компании, которая специально отправилась на ее поиски. Муж, дети и родные не переставали искать ее все это время, но когда их поиски ни к чему не привели, они привлекли соседей, знакомых, и все вместе отправились одни лесом, другие водой, стреляя и аукая.
Женщину едва узнали ее родные — такая она была изможденная.
18 августа 1839
Дождь, холодно. Весь день вышивала по канве. Я страстно полюбила это занятие — времени за ним совсем не замечаешь. Мысли отдыхают, счет ниток занимает все внимание, и нельзя думать ни о чем другом. Вечер проходит за чтением — на счастье, у меня достаточно книг из Тобольска.
В Тобольске сформировалась достаточно хорошая библиотека из книг на польском, русском и французском языках. Граф Петр Мошиньски заложил ее основание, оставив при своем отъезде книги, чтобы ими могли пользоваться другие. С этого времени собрание ежегодно увеличивается благодаря тому, что из Санкт-Петербурга присылают новые книги на деньги, пожертвованные тобольскими литераторами. Эти книги собирают в одном месте, они не являются собственностью никого конкретно, все имеют право брать для чтения те произведения, которые им нравятся, и по каждому требованию хозяин той или иной вложенной суммы имеет право, если захочет, изъять свою собственность, вложенную когда-то денежным взносом, в перерасчете на те книги, которые ему нравятся.
Благодаря этому книжному собранию моя мысль не испытывает голода. В Березове в присутственные места приходит газета «Северная пчела», благодаря которой до нас, в этот городок, долетает эхо из другого мира.
В самом Березове я нашла огромное количество книг, на что никак не могла рассчитывать. Среди местных жителей ходит значительное число романов на русском языке, как оригинальных, так и переведенных с французского, и чем они искусственнее, чем нелепее, тем с большим интересом их читают.
Пристрастие к романам и сказкам огромное. У каждой семьи есть свой излюбленный рассказчик, которого слушают долгими вечерами. Когда он приходит и располагается, чтобы начать рассказывать, весь дом, хозяева и слуги, старые и малые окружают его: одни сидят на табуретах, другие на полу, только бы поближе, только бы не пропустить ни одного слова, хотя в результате частого повторения все знают излюбленную сказку наизусть. Часто выражения, состоящие из бессмысленных слов, повторяются аж до тошноты, и чем бессмысленнее, тем чаще и тщательнее они повторяются.
Женщины, умеющие читать, очень любят романы. Меня не раз забавляло, как сибирская любительница литературы, вылезя из-за занавески у кровати, где она пряталась, чтобы свободно почитать, с книгой Арлинкура в руке выливает из своих уст на домашних поток выражений, от которых зарумянилась бы не одна торговка на наших базарах.
Ночи уже совсем темные. Воздух холодный, как у нас в октябре.
Самоеды с берегов Ледовитого океана пришли сюда за водкой. Березов — это последний населенный пункт к северу, где есть склады водки. Жители этой северной зоны так страстно любят этот спиртной напиток, что часто, не колеблясь, преодолевают путь в несколько сотен верст, чтобы им угоститься и, если получится, привезти его домой.
Самоеды выше ростом, красивее остяков. По выступающим щекам, маленьким глазам в них можно признать потомков монгольских племен. Они высоко подбривают волосы на голове, спадающая сверху шевелюра закрывает лоб наполовину. Подбородки не зарастают волосами, потому что у самоедов, так же, как у остяков, в обычае выдергивать волосы до тех пор, пока они вообще не перестают расти.
Язык самоедов совершенно иной, чем у соседей-остяков, они говорят очень неразборчиво и через нос, и это не недостаток их — такова особенность их наречия.
По характеру они более энергичные, чем остяки.
Образ жизни этого народа мы практически не имеем возможности понять. Они занимают самую северную часть Западной Сибири вплоть до берегов Ледовитого океана. Земля там низменная и болотистая — на ней не растут уже высокие деревья, только карликовые. Поэтому у самоедов нет столько топлива, сколько у остяков, и лес не оберегает их от холода. Тонкие ивовые прутья служат им единственным топливом, юрты они ставят на снегу, окутывая их вместо стен оленьими шкурами. Выглядят юрты как пирамиды, и называют их чумы.
Рыба, разное мясо зверя и птицы — это единственная их еда. Олени являются главным богатством. Это единственная страховка от голода.
На этих болотах ловится много белых песцов — их шкуры служат главным предметом торговли самоедов, это как монета при обмене товарами, с которой соотносятся все прочие стоимости. Ловят также лисиц различной стоимости, горностаев, белых песцов, уток-гагарок, шейки которых высоко ценятся из-за их красоты, их выделывают на шубы.
Самоеды одеваются оленьими шкурами так же, как и остяки, но их одежда больше украшена. Внизу повседневной их одежды — широкая кайма из нашитых узорами разных шкур. Самоедки носят пояса с огромными медными разрисованными бляхами, которые покрывают их груди, цепляют на себя множество бус, побрякушек, привязывают колокольчики к локтям.
Самоеды — это еще идолопоклонники, они чтят солнце, месяц и все предметы, которые своей красотой привлекают их внимание. Красивое дерево, камень, вода, как только задержат на себе их взгляд, сразу же становятся объектом религиозного поклонения. Религия их целиком чувственная, они верят в богов, которые объявляются им воочию в образе людей, предсказывают хороший или плохой улов, удачную или неудачную охоту, голод или изобилие.
Не только народные их предания полны этих явлений и предсказаний, но и сегодня их боги не менее к ним благосклонны, чем прежде. Каждый год бог объявляет то через одного, то через другого самоеда глухое пророчество, которое потом кружит по народу. Чаще всего боги являются в одежде самоедов в лесу или на берегах рек.
Продолжение следует
