Валерий Константинович Белобородов
В 20-е годы двадцатого века в стране шел поиск новых форм влияния государства на население национальных окраин, с помощью которых можно было бы интенсифицировать его культурный рост и обеспечить переход «от патриархальщины к социализму». Важную часть работы должны были выполнить созданные на местах комитеты Севера. Обь-Иртышский Север входил тогда в состав Тобольского округа Уральской области, и комитеты организовались как в Тобольске, так и в Свердловске. Председателем Тобольского комитета Севера был заместитель председателя окрисполкома К.Г. Желтовский, а его заместителем — П.И. Сосунов, уже имевший к тому времени опыт работы в области государственного устройства северных окраин России в Наркомате национальностей, а до этого участвовавший в установлении советской власти в Березове и Обдорске. Большую полезную работу в Тобольском комитете выполнял В.М. Новицкий — этнограф, педагог, уроженец Березова, окончивший Казанский университет. Тоболяки с самого начала энергично взялись за работу.
13 июля 1925 г. на заседании специальной комиссии по составлению плана и сметы по обслуживанию туземных племен с докладом выступил В.М. Новицкий. Он предложил культурное обслуживание туземцев вести посредством специально организованных передвижных групп. Заседание этот способ признало единственно возможным. И уже 3 августа комитет вырабатывал план организации передвижного культурного отряда для района рек Большой Юган, Аган и Тром-Юган (Сургутский район), население которого находилось в бедственном положении и особенно нуждалось в медицинской помощи. Отряд предполагалось послать на 6 месяцев. В президиум Тобольского окрисполкома комитет срочно отправил письмо за подписью Сосунова, в котором обосновывалось предложение о передвижном отряде и испрашивалась на его содержание сумма в 7045 р. 70 к. А вскоре был определен и состав отряда. На должность руководителя решили пригласить северного инспектора окроно Михаила Андреевича Протопопова. Ему предстояла командировка в Москву для приобретения самого необходимого для культурно-просветительной и медицинской работы и подыскания для отряда врача.
В этот же день П.И. Сосунов обратился с письмом к профессору-североведу В.Г. Богораз-Тану, в котором просил оказать всяческое содействие М.А. Протопопову. Организуемый отряд, писал он, будет первым опытом, который должен «создать почву, благоприятствующую начинаниям Комитета Севера по данной линии». «На т. Протопопова, — продолжал Сосунов, — будет возложено всестороннее научное обследование данного района в хозяйственно-экономическом, этнографическом и бытовом отношениях, каковую задачу, по моему мнению, т. Протопопов, безусловно, выполнит, а этим выполнением установит, насколько целесообразна система данной организации».
Предложив М.А. Протопопову руководство этим ответственным экспериментом, который неизбежно должен был столкнуться с огромными трудностями, комитет сделал во всех отношениях правильный выбор. Уроженец Обдорска Михаил Андреевич любил Север и уже имел опыт учительской и краеведческой работы в родном селе в 1919—1923 гг. Этот опыт серьезно обогатился после того, как Протопопова пригласили на должность школьного инспектора Тобольского окроно по Северу. Проработав около года, он, по его собственным словам, «почти все время провел в беспрерывных разъездах по школам огромного северного инспекторского района». Для предстоящей работы будущий начальник отряда был и неплохо по тому времени образован: в 1919 г. окончил Тобольскую гимназию с отличными и хорошими оценками в аттестате зрелости. И, наконец, имел вполне определившиеся исследовательские наклонности и стремился к продолжению образования.
В конце лета и начале осени 1925 г. Тобольский комитет Севера вел оживленную почтовую и телеграфную переписку со многими столичными учреждениями, целью которой было возможно лучшее оснащение отряда и подготовка его к предстоящим работам, неисчислимые сложности которых в комитете хорошо себе представляли. Сосунов обращался в Российское общество Красного Креста и военно-хозяйственное управление Красной армии с просьбами поделиться медицинским снаряжением, зимними офицерскими кроватями, походными палатками, столами и стульями, обмундированием, спальными мешками, в научных учреждениях просил фотоаппарат, фонограф, барометр, термометры, учетный и обследовательский бланковый материал.
Что-то удалось достать, чего-то нет. Главное — не удалось привлечь в отряд никого из московских врачей. Времени до намеченного срока выезда отряда оставалось в обрез. Протопопов выехал из Москвы в Тобольск, а туда срочно отправился Сосунов — разрешать оставшиеся проблемы. К тому времени выяснилось, что первоначальная смета не учла всех предстоящих расходов и после пересчета составила 7551 р. 67 к., а Тобольский окрисполком мог дать только 5335 р. 20 к. Недостающие две с лишним тысячи Сосунов просил у председателя Комитета Севера при Президиуме ВЦИК П.К. Смидовича (а заодно и ежегодную субсидию в 1800 р. на издание краеведческого журнала «Наш край»).
Во второй половине сентября Протопопов отправил телеграмму в Москву Сосунову: «28 сентября идет Сургут последний пароход… Если нет врача, телеграфируй Калашникову…». 22 сентября в Тобольск пришел ответ от Сосунова: «Условия московских врачей для Юганского отряда неприемлемы. Считаю целесообразным на медицинскую работу в отряд срочно пригласить работающего второй тобольской амбулатории Калашникова, гарантирую ему устройство в будущем году вуз том случае, если он проработает отряде год».
24 октября отряд в составе Михаила Андреевича Протопопова и фельдшера Ефима Алексеевича Калашникова прибыл в Сургут, а 31 октября — в село Юган, где и приступил к работе. Руководствуясь, видимо, мыслью, что в этом новом деле важен оперативный анализ, обо всем сделанном и наблюденном Протопопов регулярно и подробно сообщал в Тобольск комитету и редакции газеты «Северянин». Например, в обзоре Юганского сельсовета, составленном на начальном этапе работы, 19 декабря 1925 г., он обстоятельно рассказывает об отношении туземцев к партийным работникам. Порядок отчетности отряда был специально рассмотрен Тобольским комитетом Севера еще до выезда в Сургут, но Михаил Андреевич к отсылаемой в Тобольскинформации относился, видимо, не как служащий, а скорее как исследователь и просто неравнодушный человек, находившийся «внутри» туземного быта. Любопытна реакция П.И. Сосунова на такой характер донесений Протопопова в февральском письме: «Обращаясь к поступающей от Вас информации, Комитет Севера не может не отметить, что непрекращающийся до самого последнего времени поток этого рода материала — безусловно, обильного и интересного по своему содержанию для какого-нибудь будущего историка и бытописателя — для Комитета Севера, с чисто деловой точки зрения, поскольку в этом материале превалируют зачастую личные впечатления, личные переживания и т.п., существенного значения иметь не может».
Сосунов настаивал на предоставлении информации в соответствии с установленными формами отчетности, но при этом комитет очень внимательно рассматривал то, что поступало, и не раз донесения отряда становились предметом обсуждения на очередных заседаниях. 19 ноября 1925 г. на повестку дня встала задача приобретения очень желательного для отряда кинематографа, В.М. Новицкому было поручено составить предварительный расчет. 19 марта 1926 г. решалась задача пополнения запаса медикаментов, 22 апреля рассмотрена смета окроно на содержание отряда в 1925—1927 годах.
Анализ итогов первых четырех месяцев работы Протопопова и Калашникова дал, основываясь на их информационных письмах, секретарь Тобольского комитета Севера М.П. Копотилов. По его мнению, за это время был уже собран ценный материал о быте туземцев и выработалось представление о методах возможной среди них культурной работы. Чтобы достичь этого, пришлось прежде всего преодолеть недоверие остяков, стоически и безоговорочно приняв все условия их быта, отбросив «даже элементарные культурные привычки, забыв про брезгливость, прямую возможность заразы и т.д.». В ответ остяки стали охотно обращаться за медицинской помощью, с октября по февраль Калашников принял 304 больных. Проявили они интерес и к беседам о кооперации, государственном страховании и др., которые сопровождались демонстрацией изображений с помощью «волшебного фонаря», задавали много вопросов. Даже стали обращаться в отряд для разбора своих внутренних конфликтов. В конце января Протопопов сделал подробный доклад на расширенном собрании представителей окрисполкома и райисполкома и делегатов районного съезда советов. Работа отряда была признана вполне удовлетворительной.
Архивные документы свидетельствуют о том, что Сургутский райисполком (РИК) вслед за Тобольским комитетом Севера придавал важное значение работе отряда. 16 марта и 9 апреля 1926 г. президиум РИКа на внеочередных заседаниях принял постановления по сообщениям Протопопова и Калашникова. В частности, он поддержал их попытки создать туземный актив и пункты ликвидации неграмотности, опыт устройства передвижных выставок культурно-санитарной и промышленной тематики, одобрил намерение перенести действия отряда в районы концентрации остяцкого населения Агана, Тром-Агана и других притоков Оби в летний период.
К началу 1926 г. в отряде, по-видимому, уже созрела мысль о том, что постоянная, длительная работа среди туземного населения не может базироваться на самоотверженности врачей и учителей, и непрерывные разъезды по юртам и стойбищам не только во всех отношениях чрезмерно тяжелы, но и малоэффективны, нужно создавать на этой обширной территории небольшие центры концентрации культурной работы. На это обратил внимание и президиум Сургутского РИКа, особенно ориентировав отряд на оказание экономической и медицинской помощи и усиление стационарного характера работы. В частности, Протопопову он поручил его идею о создании «примитивных культцентров в бассейнах рек с туземным населением» проработать совместно с Сургутским краеведческим обществом и представить в РИК «для скорейшего возбуждения вопроса перед окружным центром».
Так совместными усилиями отряда, райисполкома и Тобольского комитета Севера постепенно прояснялась перспектива дальнейшей организации политического и культурного влияния на туземное население.
В июле 1926 г. работа Юганского культурно-санитарного отряда была закончена. 2 августа М.А. Протопопов сделал доклад на заседании Тобольского комитета Севера о деятельности за период с 1 октября 1925 г. по 1 августа 1926 г. Некоторые фрагменты этого итогового доклада заслуживают воспроизведения. С описанными в нем фактами, явлениями и тенденциями работники местных советов, хозяйственники, учителя и другие специалисты сталкивались впоследствии не один десяток лет. Вот три небольших отрывка — информация «из первых рук».
«До сих пор работа, например, Юганского райтузсовета… существующего формально для обслуживания туземных нужд, на самом деле туземцев вполне не удовлетворяет, [так] как носит преобладающий русский уклон. Сложность некоторых вопросов, входящих в компетенцию сельсовета, значительно превышает понимание туземцев, выходит за пределы их умственного кругозора. Сознание ответственности за свои возможные ошибки еще более отпугивает туземцев от участия в работах по советскому строительству. Поэтому необходимо построить туземные советы исключительно по национальному признаку, преимущественно по местностям компактного обитания туземцев, и тогда есть основание рассчитывать на жизненность существования этих райтузсоветов».
«…Туземцы крайне неохотно отдают своих детей в русские школы. К тому же сам учительский персонал иногда оказывается не в состоянии умело устранить рознь между учащимися русскими и остяками. Непременным условием продуктивной школьной работы должна быть предварительная разъездная работа учителя среди туземцев».
«…Как на средство реальной пропаганды среди туземцев следует указать на (точный, но не карикатурный) плакат. Подверженные чрезвычайной впечатлительности остяки с особенной непосредственностью воспринимают плакат. Отряду приходилось даже самому прибегать к созданию плаката путем известного комбинирования вырезанных из газет и книжек картин. Были даже попытки издавать остяцкий бюллетень…».
Интерес к выполненному опыту был самый пристальный. В сентябре 1926 г. М.А. Протопопов получил командировку в Москву, где должен был обстоятельно, с использованием всего собранного материала сообщить в Комитете Севера о положении туземного населения и своих соображениях о направлении дальнейшей просвещенческой работы в их среде. На состоявшейся в декабре 1926 г. в Свердловске третьей Уральской областной краеведческой конференции Михаил Андреевич сделал сообщение «Опыт низовой краеведческой работы в Сургутском районе Тобольского округа» и был избран членом Уральского областного бюро краеведения.
Этот добросовестнейшим образом проведенный девятимесячный опыт внимательно изучался специалистами в области межнациональных отношений, и на рубеже 20-х и 30-х годов стали организовываться красные чумы — учреждения для культурно-политической работы среди коренных малочисленных народов, обслуживавшие население бассейнов крупных притоков Оби.
В заключение — о судьбе сотрудников Юганского культурно-санитарного отряда.
Набирая отряд, Тобольский комитет Севера обещал обоим его участникам в случае выполнения ими всех условий договора предоставить возможность для поступления в высшие учебные заведения. Для того и другого это было весьма привлекательное условие. В отношении Е.А Калашникова Сосунов быстро исполнил данное ему обязательство: уже осенью Ефим Алексеевич прямо из таежной глуши перенесся в прекрасный город науки Томск, «Сибирские Афины», и стал студентом медицинского факультета университета. С Протопоповым дело оказалось сложнее.
Председатель комитета К.Г. Желтовский писал 11 августа 1926 г. в Комитет Севера при Президиуме ВЦИК, что стремление Протопопова к получению высшего образования с широким общественно-политическим уклоном остается твердым, и просил помочь в устройстве его в Московскую академию социального воспитания, хотя бы вольнослушателем, и посодействовать в предоставлении ему работы по туземным вопросам, чтобы обеспечить его существование во время учебы. Одновременно делались попытки поступления на педагогический факультет Московского университета и в Ленинградский этнографический институт. Но было уже поздно, набор в вузах закончился, и Михаилу Андреевичу опять пришлось отложить осуществление мечты о высшем образовании до лучших времен.
Тем временем обнаружилось сразу несколько новых работодателей. Протопопов переехал в Свердловск и с 9 октября 1926 г. стал сотрудником Уральского областного комитета Севера, одновременно участвуя в работах облплана, облоно и областной краеведческой организации. Кроме того, продолжал писать в газеты и журналы. По его инициативе был открыт «Северный отдел» в журнале «Просвещение на Урале», и Михаил Андреевич стал самым активным его сотрудником. В конце лета 1927 г. по настоятельной просьбе Тобольского окрисполкома он был послан в Тобольск на должность разъездного инспектора окроно по просвещению национальных меньшинств. Отработав год, вернулся в Свердловск к своим обязанностям в Уральском комитете Севера и следующие два года занимался вопросами культурного строительства в северной части области. В это же время как член бюро областной краеведческой организации он руководил секцией Севера и много содействовал привлечению к участию в ее делах сотрудников северных учреждений.
В июне 1930 г. Протопопов был командирован в Москву в Центральное бюро краеведения для доклада и выяснения ряда вопросов текущей работы. Одновременно несколько дел поручил ему Уральский комитет Севера. Но самое главное — с этой поездкой было связано исполнение давнего желания Михаила Андреевича о продолжении образования — областной комитет Севера командировал его на первый курс северного отделения Ленинградского педагогического института имени Герцена. С 16 июля 1930 г. он числился в длительной командировке без сохранения содержания.
В Ленинграде Протопопов проучился всего два года и при этом наряду с учебой заведовал кооперативно-промысловым кабинетом института и преподавал политпросветработу и культурное строительство, а в январе 1931 г. был назначен заведующим подготовительным сектором и кабинетом педагогики и политпросветработы.
10 июля 1932 г. полустудент-полупреподаватель М.А. Протопопов был отчислен из института народов Севера, так как возвращался в Свердловск, где его ждали, как всегда, сразу несколько обязанностей: сотрудника Уральского научно-исследовательского института педагогики, инспектора облоно по Крайнему Северу, ответственного секретаря северного совета в Уралплане и члена бюро Уральского комитета Севера. Поле деятельности, как и прежде, было необъятным, а поручения подчас чрезвычайно ответственными. Так, в конце августа 1933 г. из-за задержки поставки на Крайний Север грузов с учебниками, учебными пособиями и стройматериалами возникла угроза срыва своевременного начала учебного года в северных школах, и Уралоно срочно командировало его в Тюмень, Тобольск и на станцию Куломзино для разрешения проблемы, наделив правом получить груз на железнодорожной станции и переотправить его пароходами. Дочь Протопопова Маргарита Михайловна рассказывала, что только ее болезнь послужила уважительной причиной для освобождения Михаила Андреевича от отправки в Березовский район в составе бригады по урегулированию возникшего на Казыме конфликта, известного как Казымское восстание, вскоре погибшей.
Из всего сказанного у читателя, полагаю, уже составился образ человека, самозабвенно работавшего на пользу общества и родного северного края, энтузиаста народного просвещения и культурного строительства и вполне законопослушного гражданина. В дореволюционное время чиновники такого типа непременно были на хорошем счету, награждались за свое усердие к службе чинами и орденами и жили вполне обеспеченно. Но новое государство за безупречной службой Протопопова разглядело некие скрытые негативные стороны, которые в ноябре 1937 года дали мнимые основания тройке при УНКВД Свердловской области обвинить его в контрреволюционной деятельности и осудить на 10 лет исправительно-трудовых лагерей.
Отбыв 10 лет в лагерях в Бурят-Монголии и Омске, Михаил Андреевич в 1947—48 гг. работал в Омске старшим научным сотрудником областной станции юных натуралистов. Только в 1953 г. судимость вместе со связанными с ней ограничениями была снята, и он получил возможность вернуться в Свердловск к семье. В своем ходатайстве о реабилитации Протопопов, не зная за собой никакой вины, писал: «За время пребывания в лагере я не имел никаких взысканий. Пройдя все виды работ, от землекопа и лесоповалыцика до контрольного десятника, уполномоченного по технике безопасности и, наконец, экономиста-плановика плановой части колонии, я, кроме благодарностей, премий и поощрений, ничего не имел в личном деле». 14 января 1958 г. дело М.А. Протопопова было пересмотрено и производством прекращено за отсутствием состава преступления, постановление тройки при УНКВД Свердловской области отменено.
Приехав в Свердловск уже в предпенсионном возрасте и с подорванным здоровьем, Михаил Андреевич смог после большого вынужденного перерыва возвратиться к делам, которым с энтузиазмом отдавался в довоенные годы, и остаток жизни прожил, продолжая дела своей молодости. До выхода на пенсию в 1959 г. он работал инструктором областной детской экскурсионно-туристической станции облоно, а после этого еще десяток лет, уже безвозмездно, — ученым секретарем областного совета краеведения. В 60-е годы Михаил Андреевич получил почетные грамоты за многолетнюю активную организаторскую работу по развитию краеведения и за большой вклад в проведение Всероссийского смотра музеев; в 1963 г. ученый совет Свердловского областного краеведческого музея наградил его значком «Уральский краевед».
19 января 1969 г. М.А. Протопопов умер в Свердловске, оставшись до конца истовым тружеником, полным неистощимого желания служить общественному благу.
«Подорожник», №6, 2005
