Самоедская ярмарка в Сургуте

И.Я. Неклепаев

Странное впечатление производит Сургутская ярмарка. Обыкновенно ярмарка, где бы она ни была – в большом городе или в самом маленьком селе – и в том, и другом пробуждает шумную уличную жизнь и вносит с собой небывалое дотоле оживление. Но никакого оживления вы не заметите в это время в Сургуте. Здесь можно прожить целые годы и даже не подозревать, что в течение двух месяцев – декабря и января – в Сургуте происходит ярмарка, на которую съезжается масса самоедов с Пура, Надыма и Таза, обороты которой, может быть, простираются до сотни тысяч рублей…

Вот прошли Святки, почти всё рабочее население города отхлынуло на белоярскую пристань, где сосредоточивается зимой единственный источник местных заработков – доставка пароходских дров, и Сургут принял ещё более унылый и печальный вид, чем во всякое другое время. На улицах по целым часам не увидишь ни души. Всюду тихо, пустынно и глухо… А между тем это самый разгар самоедской ярмарки, и если нам случится проходить ночью на окраинах города мимо домов, принадлежащих наиболее богатым сургутским купцам, вы с удивлением услышите какой-то странный гортанный говор, какое-то галденье на непонятном для вас языке, доносящиеся с широких дворов, примыкающих к этим домам, и с ещё большим удивлением узнаете, что за этими высокими заборами и плотно запертыми воротами, под таинственным покровом ночи и происходит самоедская ярмарка.

Самоеды не останавливаются в городе, а устраивают свою стоянку, или так называемый «кайм», верстах в 30–40 от Сургута. Приезжая сюда с различных мест далёкого Севера, они обыкновенно разбивают несколько каймов, в каждом из которых группируются самоеды, более или менее близко знакомые друг с другом. Выбрав подходящее болото, обильно поросшее оленьим мхом, они раскидывают здесь свои чумы и пускают в болото оленей. Обыкновенно самоеды являются на ярмарку с жёнами и детьми и забирают с собой не только ту кладь, которую привозят для продажи, но и весь свой домашний скарб, чумы и оленей, словом, переселяются сюда на время ярмарки со всем своим домашним хозяйством. Некоторые пригоняют с собой стада оленей и несколько сот голов, которые и бродят здесь на болотах близ кайма. Нужно заметить, что и вообще меньше, как с двумя-тремя десятками оленей на одну семью, самоеды не приезжают на ярмарку, так как с меньшим количеством оленей невыгодно ехать в такую даль: олень, как известно, крайне слабосильное животное и в продолжительном пути больше 5–7 пудов не поднимает клади. Вот почему самоеды всегда берут с собой запасных оленей, которых и запрягают попеременно с езжалыми. Но, конечно, таким количеством оленей располагают далеко не многие, менее же состоятельные самоеды предлагают добытую ими пушнину и рыбу для продажи своим более богатым соплеменникам, которые, таким образом, являются в Сургут как с своей личной кладью, отданной им на комиссию. Некоторые занимаются при этом также перевозкою кладей нескольких сургутских купцов, промышляющих на Севере по рекам Пуру, Тазу, причём за доставку в Сургут с тазовских и пурских поселений самоедам платится от 1 руб. до 1 руб. 20 коп. за пуд, а за обратную доставку из Сургута на Пур – от 40–60 коп. с пуда.

Главный предмет самоедских товаров – это, конечно, пушнина и рыба, и лишь в очень незначительном количестве самоедами привозятся сюда мёрзлые ягоды (морошка и клюква), лебяжьи шкурки, гагарьи шейки и разных птиц пух и перья. Обыкновенно всю эту мелочь, начиная с ягод и кончая пером, забирают с собой самоедки, которые и обменивают её у здешних торговок на иглы, кольца, серьги и т.п. вещи. Что же касается пушнины, то больше всего доставляется сюда самоедами песцовых и оленьих шкур. Эти последние привозят в Сургут или в виде разнообразной зимней одежды и обуви – кумышей, малиц, пимов и т.д., или же прямо целыми невыделанными шкурами, которые употребляются сургутянами вместо постелей (в дороге), ковров и пр., а равно идут на шитьё из них кумышей и малиц, чем занимаются окрестные остяки. Это единственный из самоедских товаров, который почти исключительно потребляется на месте и не идёт никуда дальше Сургутского округа. Затем уже, в гораздо меньшем количестве, самоеды доставляют в Сургут шкуры лисиц, горностаев, белок, ещё меньше соболей, росомах, выдр и т. д. Бобры хотя и водятся в самоедских местах и обыкновенно идут у богатых самоедов на украшение кумышей и малиц, но в Сургут они не привозятся. Из рыбы, доставляемой сюда самоедами, первое место по количеству и ценности занимает осётр, за ним следуют муксун, стерлядь, щекур и т.д. Кроме того, самоеды привозят также осетровую и муксунью икру, осетровый и стерляжий клей, вязиг и так называемые «позёмы» (особый вид сушёной рыбы).

Запасшись всем этим, самоеды обыкновенно очень рано подымаются со своих мест, и лишь только упадёт первый снег, и установится мало-мальски сносный путь, они уже собираются в дорогу: сгоняют оленей, езжалых запрягают по два по три в нарты, а запасных привязывают к нартам сзади, укладывают товары и, забравши с собой все принадлежности чума, а равно ружья, луки и стрелы, направляются в Сургут. Весь этот путь с побережья Ледовитого океана и до Сургута, самоеды делают дней в 50–60 и, тронувшись со взморья в начале октября, приезжают сюда только к Николе. Такая медленность, несмотря на очень быструю езду на оленях и сравнительно небольшое расстояние, так как самоеды держат свой путь по прямому направлению на Сургут, объясняется тем, что большую часть этих 60 дней самоеды проводят на стоянках. Проехав день или два, они дня на три располагаются на стоянку, чтобы выкормить оленей и дать им надлежащий отдых. Здесь в близлежащих озёрах и реках они ставят сети для рыбы, а в окрестных лесах стреляют куропаток и белок. Те беличьи шкурки, которые они привозят сюда в числе прочей пушнины, значительной частью самоедов добываются уже в дороге, особенно теми из них, которые живут на взморье и в устьях Пура, Надыма и Таза, где, как известно, уже прекращается полоса лесов и растёт лишь один березняк… Точно так же и весь тот зверь, который любит большие леса, вроде соболя, росомахи и пр., привозится сюда или ближними самоедами, живущими в верховьях вышеназванных рек, где ещё встречаются лесистые острова, а если дальними, то лишь добытый ими в дороге. Таким образом, на эту дорогу до Сургута самоеды смотрят как на своего рода охотничий сезон, который в хорошие годы доставляет им значительное количество лишней клади.

Хотя официально Сургутская ярмарка считается открытой с 23 декабря по 15 января, почему и называется Рождественской, но обыкновенно самоеды начинают съезжаться гораздо раньше, благодаря чему большую часть покупаемых у самоедов товаров сургутские купцы успевают вовремя отправить на Ирбитскую ярмарку, хотя от Сургута до Ирбита кладь идёт около месяца.

Устроивши каймы, самоеды обыкновенно не сразу отправляются с товарами в город, а предварительно несколько раз понаведываются к здешним купцам налегке для разведок о ценах и, вообще, о положении рынка. Не знаю, как было раньше, когда учреждалась Сургутская ярмарка, но теперь все приезжающие сюда самоеды состоят уже давнишними и, вероятно, неоплатными должниками у немногих здешних купцов, ведущих самоедскую торговлю. Благодаря этому часть привозимых каждым самоедом товаров обязательно идёт на уплату старого долга, остальная часть или покупается сургутскими купцами на наличные деньги, или же обменивается ими на русские товары. Конечно, эти наличные деньги сейчас же при покупке самоедами русских товаров переходят обратно в руки сургутских купцов, причём обыкновенно этих денег никогда не хватает для закупки всех необходимых самоедами вещей, и часть последних опять забирается в долг до следующей ярмарки. Так и идёт эта задолженность из года в год уже с давних пор. При этом установился здесь тоже давний обычай, что если кто из самоедов кредитуется у того или другого русского купца, то только с ним одним он и ведёт всю торговлю и к нему только и доставляет свою кладь. Поэтому, выезжая в город, самоеды обыкновенно разбиваются на несколько групп, и каждая из последних направляется к своему «благодетелю». Но бывают иногда случаи и перебежчиков от одного купца к другому. Это зависит от того, кто из сургутских купцов лучше всех примет и угостит самоедов во время этого первого визита, который, таким образом, для здешних торговых имеет решающее значение на всю ярмарку. Чем лучше тот или другой купец примет и угостит самоедов, тем больше он может рассчитывать привлечь и заманить их к себе, причём, быть может, ему даже удастся отбить некоторую часть самоедов от своих собратьев по профессии. Вот почему заинтересованные в ярмарке купцы лишь только прослышат о появлении самоедов на каймах, сейчас же начинают спешно готовиться к принятию столь желанных гостей. Поднимается усиленная и спешная стряпня, варятся громадные котлы мяса, заготовляется в большом количестве коровье масло, а главное, конечно, водка. Последняя припасается для этого случая всегда самого лучшего достоинства в том, прямом и вполне верном, расчёте, что дикие гости по своей первобытной наивности склонны будут думать, что и продаваемая им потом водка будет такого же высокого качества.

Вот длинная вереница самоедских нарт привернула к подворью одного из этих купцов. Ворота моментально растворяются, и на дворе встречает гостей приветливый и радушный хозяин. Сейчас же он приглашает их к себе и любезно проводит в лучшие свои апартаменты, где в другое время принимает только исправника и местный бомонд. Когда гости рассядутся и несколько освоятся с окружающей их обстановкой, столь отличной от их чумов, начинается угощение. Каждому, без различия пола и возраста, подносится водка, на закуску к которой подаётся какая-нибудь ценная «патанка» (мёрзлая рыба), потом приносятся миски с варевом и горы хлеба, но самым лакомым кушаньем для самоедов является топлёное коровье масло, которое они или просто хлебают ложками или же макают в него хлеб. Затем гостям подаётся чай с приличной случаю прикуской, и всё это, конечно, обильно запивается водкой. В первое время ведутся ещё деловые разговоры о ценах, товарах и пр., но потом под влиянием угощения все настраиваются на весёлый лад. Хозяин радуется гостям, особенно если их привалило к нему густо, гости очарованы хозяином, и до разговоров ли здесь о ценах. Достаточно угостившись и забравши с собой как бы на память о таком радушном приёме и все подаваемые для еды ложки (обычай, свойственный в числе многих дикарей и самоедам), гости под вечер покидают купца и на ночь уезжают на каймы. Здесь они встречаются с другими партиями своих соплеменников, тоже в весёлом настроении вернувшихся от сургутских купцов, и между ними происходит совещание, кто из купцов оказался всех гостеприимнее, кто даёт выше цены и к кому лучше завтра завернуть с товарами. Иногда, впрочем, и на завтрашний день, и даже на третий самоеды приезжают ещё налегке, и хотя купцы встречают их с прежним радушием и угощают не менее обильно, чем и в первый приезд, но уже при прощании дают им понять, что не всё же им даром забирать с собой ложки, а пора привозить и товары. Вероятно, в предупреждение прямого грабежа торгующим с самоедами купцам запрещено ездить из Сургута на кайм для закупки самоедских товаров, в чём с здешних купцов и взята подлежащим начальством подписка, и хотя запрещение это иногда нарушается, но за этим строго блюдут сами же купцы, прекрасно понимая, что если хоть один из них проникнет на кайм, особенно с водкой, то другим немного «сойдётся» для продажи самоедских товаров.

Наконец, самоеды появляются с нагруженными нартами. Обыкновенно из кайма они выезжают к полудню. И на этот раз (однако уже последний) купцы тоже встречают их угощением, причём теперь больше всего стараются напирать на водку. Это угощение затягивается как раз до вечера¸ и когда тёмная ночь уже окутает город, купцы приступают к делу; выходят с гостями к товарам и при тусклом мерцании ручных фонарей двор каждого купца в это время представляет крайне фантастическую картину. Какие-то тени, по виду напоминающие гномов, копаются в ворохе чудовищных рыб, в то время как другие снуют между нартами, заваленными шкурами всевозможных зверей. И всё это лопочет, орёт и галдит на каком-то ужасном наречии, которое, однако, прекрасно понимает центральная фигура этой картины, с фонарём в руке зорко осматривающая и рыб, и зверей, и людей. Это хозяин-купец, сменивший приветливость и радушие на серьёзность делового человека. Теперь самое горячее время – начинается взаимный торг: оцениваются и взвешиваются самоедские товары и тут же отпускаются свои. Ворота плотно запираются, и уже никому постороннему не увидеть, что совершается за ними. Но я постараюсь приподнять завесу, скрывающую

эти таинственные торговые операции.

* * *

Вероятно, многие читатели удивятся, когда я скажу, по какой сравнительно высокой цене покупают сургутские купцы у самоедов привозимую ими на ярмарку пушнину и рыбу. Довольно сказать, что, например, в ярмарку 1891 года за пуд осетра, который тогда в Тобольске стоил около 3 ½ руб., в Сургуте платили самоедам от трёх до четырёх рублей. Обыкновенная же цена самоедского осетра колеблется здесь от четырёх до пяти рублей за пуд (мерного) и редко спускается ниже двух рублей (за недомерка). Белка, которая стоила в Тобольске 12 коп., покупалась у самоедов по 15 коп. за штуку. Песца самоеды продавали от одного до двух рублей белого и от 70 коп. до 1 руб. 20 коп. голубого. За соболя платили самоедам 8–10 руб., выдру – 5–7 руб., лисицу-белодушку – 3–4 руб., оленьи шкуры – 2 руб., кумыши – от 3 до 7 руб. И т. д. И такие высокие цены далеко не случайность только данного года. Они уже установились давно и варьируют в сравнительно небольших пределах. В общем, сургутские цены на самоедские товары очень мало разнятся от тобольских, а иногда даже, как мы видели выше, значительно превосходят их. Поэтому естественно возникает вопрос, какая же выгода торговать с самоедами, когда приходится за пушнину и рыбу платить почти ту же цену, чего она стоит в Тобольске, между тем как перевозка из Сургута зимой обходится, во всяком случае, не дёшево (в 1891 году за провоз до Тобольска брали от 70 до 80 коп. с пуда). И, однако же, эта выгода есть. Ещё бы не выгода, когда этот четырёхрублёвый осётр в конце-концов становится сургутским купцам всего-навсего, может быть, в полтинник… Делается это очень просто. Каждый из торгующих с самоедами купцов прежде, чем открыть эту торговлю, обязательно заключает с ним условие, что он согласится взять привезённые товары по указанной им цене, но только в том случае, если и они, в свою очередь, будут брать нужные им русские товары только у него одного, и ни у кого более. Вот это несложное условие, на которое самоеды соглашаются с тем большей охотой, что при этом каждый купец великодушно заявляет, что на этот раз он не прочь удовлетвориться уплатой лишь части старого долга, а остальную часть, так и быть, подождёт уж до следующей ярмарки. Но если они не захотят брать у него товары, чего, конечно, никогда не бывает, потому что ведь нужно же их брать у кого-нибудь, а от перемены одного купца на другого вряд ли получилась бы какая-либо выгода, то и он, в свою очередь, ничего у них не возьмёт, а лишь потребует уплаты всего долга, чем поставит их в крайне затруднительное положение. Вот на этой-то продаже своих товаров и навёрстывают сургутские купцы с самоедов всё то, что теряют при покупке у них пушнины и рыбы. Если самоеды запрашивают сравнительно дорого, то русские купцы ломят прямо баснословные цены. Эти последние даже известны в Сургуте под именем «самоедских цен», и если, например, сургутский торгаш запрашивает с местного обывателя какую-нибудь чудовищную цифру, то последний обиженно протестует: «Ты что же, дядя Пётр, самоеда али остяка, что ли, нашёл, что ломишь такую несуразную цену? Ведь это самоедская цена!…». И «дядя Пётр» отнюдь не оправдывается, что берёт шальные деньги с самоедов, а только флегматично заявляет, что «все, мол, дети Адама» и, значит, пред его алчным оком равны.

Как это ни покажется, может быть, странным, но тем не менее вполне справедливо, что самый главный по ценности продукт, которым запасаются самоеды в Сургуте, это, конечно, водка, и лишь за ней уже следуют ржаной печёный хлеб (самоеды никогда не покупают муки, а всегда берут печёным хлебом), скотское мясо, коровье масло, кирпичный чай, в последнее время и сахар, листовой табак, ружья, порох и дробь, топоры и ножи, мережа для сетей, а равно сукно, ситец и разные женские украшения – кольца, серьги и пр. А вот почём продают самоедам все эти вещи. Полуштоф водки, более чем наполовину разбавленный водой, стоит один рубль. Но что это за водка? Это какая-то настойка из табака и мухомора, имеющая столь ужасные свойства, что от неё не только опьянеть, но даже ошалеть можно. Правда, это в значительной степени и подкупает самоедов в её пользу, но зато не успеют они с такой водкой отъехать за околицу города, как она уже замерзает как камень, и на кайме её приходится долбить ломом и отогревать на огне. И эта цена (по рублю за полуштоф) представляется даже «божеской», потому что нередко и с русских, особенно в дальних сёлах, где нет кабаков, они берут рубль за бутылку. В сургутских же кабаках водка неизмеримо лучшего достоинства сравнительно с «самоедской» (эта водка, как и цены, тоже носит специальное название «самоедской» (стоит за полуштоф всего только 35 коп.) – неочищенная). Отсюда нетрудно сообразить, какой громадный барыш получают сургутские купцы только от продажи самоедам одной водки.

Печёный хлеб, какова бы ни была цена на ржаную муку в Сургуте, продаётся самоедам тоже, вроде водки, по одной цене, именно по 1 руб. 20 коп. за пуд, тогда как ржаная мука сургутским купцам обходится не дороже 40–50 коп. пуд. Но из пуда муки, как известно, выходит около 55 фунтов хлеба (тем более, конечно, «самоедского» хлеба, для которого не просеивается мука), так что печёный хлеб не должен бы продаваться дороже стоимости муки, но в действительности, как мы видим, он продаётся почти втрое дороже её. Топлёное коровье масло пополам со скотским салом (это тоже вполне обыкновенное здесь явление, в таком виде масло нередко покупается у здешних торговцев даже и русскими) продаётся самоедам по 2 руб. за безмен (2 ½ фунта), тогда как у обывателей совершенно чистое масло можно купить по 75 коп. безмен. Точно так же и скотское мясо ставится самоедам втрое и вчетверо дороже той цены, по которой оно продаётся в Сургуте. Было бы скучно и утомительно приводить далее все эти образчики цен. Я думаю, что и указанных мною достаточно, чтобы дать понятие об этом легальном грабеже, называемом самоедской торговлей.

Хотя, как я говорил об этом выше, самоедам всегда платят наличными деньгами (или, по крайней мере, высчитывается таковыми), но вся эта уплата деньгами есть, собственно, одна только фикция, а, в сущности, происходит лишь обмен самоедских товаров на русские. Но бывают случаи, особенно в сфере мелочного торга, когда и прямо меняются товары на товары без всякого посредства «меновых знаков». Здесь уже притязания сургутских купцов положительно не знают границ. Вот, например, некоторые факты «обмена»: за кирпич чая, стоящего в сургутских лавках около 1 руб. 20 коп., с самоедов берут 20 белок, безмен сахара – 15 белок, за топор – 10–15 белок, падушу табаку (¼ фунта махорки самого низшего сорта) – 3–4 белки; за какой-нибудь медный крестик, которому простая цена три копейки, за всё это требуют белку. И т.д.

После всего этого, конечно, немудрено, что осётр, за который самоедам платится от трёх до четырёх рублей, в сущности, обходится сургутским купцам, как я и выше говорил, всего-навсего, может быть, в полтинник. Но это ещё не всё. Кроме этих «самоедских цен», в здешней отпускной самоедской торговле существуют ещё некоторые специфические особенности, благодаря которым это превращение четырёхрублёвого осетра в полтинник совершается ещё скорее и легче. Вот здесь-то и начинается сфера тех таинственных операций, которые требуют покрова ночи и не любят посторонних глаз.

Вряд ли в ремесле самых искусных фокусников быстрота рук и ловкость играют такую важную роль, как в торговле сургутских купцов с самоедами. Действительно, нужно быть, по крайней мере, знакомым с чёрной и белой магией, чтобы, например, ухитриться, выливая ведро водки в подставленную самоедом посуду и на глазах у всех опрокидывая ведро, оставить в нём всё-таки около штофа невылитой водки и, таким образом, вместо ведра отпустить всего только 3 ½ четверти…

Конечно, можно взять сейчас же ведро и по весу определить, осталась ли там водка, но до этого ли теперь самоеду, который стоит здесь в блаженном состоянии «пьяненького» и, покачиваясь, уныло напевает, что вот ему льют крепкую водку, целое ведро, с которым он приедет на кайм, а, может быть, даже довезёт его и до родины и угостит там всех своих друзей. И этот фокус с водкой далеко не из последних. Стоит только посмотреть, с какой быстротой и ловкостью отмеривают здешние купцы самоедам различные материи, и как при этом аршин в их руках моментально соскальзывает почти что на четверть, чтобы согласиться, что вы имеете пред собою далеко не заурядных по такому захолустному месту артистов. Не менее ловкие операции проделываются и на весах. Если, например, самоеду нужно отвесить хотя всего-навсего ровно пуд, на весы никогда не ставится пудовая гиря, а всегда целая груда маленьких фунтовок, двухфунтовок, четвертушек, в которых не только самоеду, но даже и русскому немудрено сбиться со счёта, но не сбивается с него только тот, кто кладёт эти гирьки – он прекрасно знает, что во всей этой нагромождённой куче гирек вместо пуда положено только 30 фунтов. А инородец, поражённый горой этих гирек, ещё благодарит великодушного купца за «привес».

Какой же общий оборот Сургутской ярмарки? Это, конечно, определить трудно. Здесь всё, как мы видели, – и приём самоедов, и производимые с ними торговые операции, и тем более, разумеется, результаты этих операций – всё это окружается глубочайшей тайной. Но когда видишь десятки самоедских нарт, нагружённых осетрами и песцами, почти ежедневно в течение двух месяцев направляющихся к подворьям суругтских купцов, то крайне смешными представляются цифры официального отчёта, по которым весь оборот Сургутской ярмарки выражается меньше, чем в тысячу рублей… Вот что, например, говорит этот отчёт, составляемый по сведениям, ежегодно сообщаемым мещанским старостой в Сургутское полицейское управление, об оборотах ярмарки 1889/90 гг.: за всё время ярмарки было привезено: пушного товара на 400 руб., продано на 200 руб. (а остальной, выходит, самоеды увезли с собой обратно, якобы не найдя покупателей, или, быть может, подарили здешним купцам, как вам это покажется, читатель?), рыбы разных родов привезено на 545 руб., продано на 471 руб. 50 коп. (остальную привезённую рыбу самоеды, должно быть, съели сами, закусывая на каймах водку), мануфактурных товаров продано на 50 руб., разных мелочных изделий – на 135 руб., всего продано (с обеих сторон) на 856 руб. 50 коп.

Таковы эти смешные цифры. И опять поднимается вопрос: да стоит ли эта игра свеч, когда одно только угощение самоедов обходится, наверное, не в одну сотню рублей… Но, конечно, никто этим отчётам не верит и менее всего сам мещанский староста, прекрасно знающий все виды торговли, и самоедскую в особенности. Сведущие люди уверяют, что в цветущую пору Суругутской ярмарки обороты её, бесспорно, простирались до сотни тысяч рублей, да и сейчас они вряд ли спустились ниже полусотни. Ни для кого не секрет, что торговля с инородцами считается самым выгодным делом, причём эта выгода всегда увеличивается обратно пропорционально степени культурности инородцев. Чем ниже последние «в ряду органических существ», чем менее они культурны, тем больше выгод и больше «дивидендов» (как выражаются в Сургуте) перепадает на долю культурных купцов. Это в некотором роде закон инородческой торговли. Вот почему и в Сургуте торговлю с самоедами считают более прибыльной, чем с остяками, для которых здесь тоже есть свои ярмарки, или торжки в сёлах Юганском и Ларьякском, и хотя самоедской торговлей занимается сравнительно немного здешних купцов, человек 5–7 на весь Сургут, но зато это самые крупные местные коммерсанты, давно уже нажившие на этой торговле довольно кругленькие капиталы. Правда, в последнее время Сургутская ярмарка заметно начинает падать. С каждым годом самоедов приезжает сюда всё меньше и меньше, и соответственно этому ежегодно уменьшается количество привозимых на ярмарку товаров. Этому в значительной степени способствуют сами же сургутские купцы своими несуразными ценами на все русские товары. А между тем у самоедов на взморье появилась какая-то немецкая торговая компания, которая занимается рыбными промыслами в Тазовской и Обской губах и в то же время ведёт торговлю с самоедами на месте, причём, как оказывается, по словам приезжающих в Сургут самоедов, все необходимые товары эта компания продаёт не только не по «самоедским ценам», но даже дешевле, чем их можно купить в сургутских лавках; так, например, хлеб, который в Сургуте никогда не бывает зимой дешевле 70 коп. пуд., немцы продают самоедам по 50 коп. за пуд, кирпич чая у немцев стоит 1 руб. (в Сургуте – 1 руб. 20 коп.), фунт сахара – 20 коп. (в Сургуте – 25–30 коп.) и т.д. Естественно, что самоедам незачем ехать в Сургут, когда всё необходимое можно достать и дешевле, и ближе. И, вероятно, недалеко то время, когда Сургутская ярмарка совсем прекратится, и самоеды вовсе перестанут сюда ездить.