Воспоминания Валентины Петровны Калашниковой
Прочитала в «Краеведе» статью «История Бобровки» и решила откликнуться на нее. Все так и было, как вспоминает Е.Е. Корчагин. Но он не упомянул еще одного человека, от которого зависело выполнение нормы лесозаготовок. Это мой отец, Петр Кузьмич Мясников, который по состоянию здоровья не мог работать в лесу. Он работал на дому пилоточем, как записано в его трудовой книжке, или пилоправом, как он себя называл.
Труд в то время был ручной. Пилили лес двуручными пилами, топором обрубали сучья. И сколько бы сил и старания ни прилагал, но если инструмент тупой, то едва ли выполнишь норму. С января 1947 года жили мы в п. Бобровка в маленьком насыпном домике. Каждый вечер рабочие, возвращаясь из леса, приносили ему пилы, лучки, топоры, лопаты — насобирывался полный угол всякого инструмента. К столу в переднем углу был прикреплен станок для закрепления пилы. Света не было. С семилинейной, а позднее с десятилинейной лампой отец всю ночь точил, а утром приходили рабочие, забирали свои инструменты — ив лес. Я не знаю, когда и сколько он спал, как ни проснусь ночью (кровать стояла рядом) — он все точит пилы. А днем делал топорища, лопаты, сани, станки к лучкам и многое другое.
Работал отец по нарядам, такая работа не считалась основной. Зарабатывал мало. Был он еще инвалидом то II, то III группы по болезни, получал мизерную пенсию. Для заработка тоже был предел: если зарабатывал больше, то убавляли пенсию. Получалось так, что работал и днем, и ночью, а получать было нечего. На пенсию по старости его оформили в 60 лет, пенсия была 54 рубля плюс 5 рублей на маму как на иждивенку. Колхозный стаж ее не считался в то время, да и документы не сохранились, сгорели, надо было ездить, искать свидетелей, доказывать, что 17 лет проработала в колхозе.
Мой отец был добрейшей души человек, старался всем помочь, особенно одиноким женщинам. Шли к нему с просьбами: то топорище сделать, то лопату насадить, то пилу выточить, то литовку (косу) отбить. Никому не отказывал и не брал никакой платы.
До 1950 г. мои родители, как и другие жители Бобровки, жили под надзором коменданта. Вытерпели все: и голод, и холод, и страх, и унижение. Сейчас тех самых старожилов в Бобровке осталось немного. Дай Бог им здоровья.
В 1966 г. я своих родителей перевезла к себе в г. Ханты-Мансийск. Отец, когда приехал сюда, встал на очередь на квартиру в свою организацию «Хантымансийсклес», так как мы жили пятеро на 24 кв. м. Прождал 17 лет, да так и не дождался. Умер в 78 лет.
Осенью 1930 года моих деда Кузьму Яковлевича Мясникова, 1878 г. рождения и бабушку Степаниду Васильевну с сыновьями Петром, Яковом, дочерью Марией, снохой Пелагеей и внуком Иваном 4 лет вывели из дома за то, что селяне избрали деда церковным старостой. Не было у них ни домработников, ни большого хозяйства. Со всем управлялись сами, были большие труженики. Землю для пахоты арендовали у татар в Челябинской области. Отец не один раз вспоминал, как приходил хозяин-татарин и заявлял деду: «Кузька, яйки давай, хлеб, масло давай». Вот такие были «кулаки». Вывели в чем были, для внука дали одеяло, подушку и кое-что из одежды. Довезли до Тобольска, там пришлось зазимовать в одной из церквей. Весной посадили на пароход и повезли на север.
Моих родителей и еще много семей высадили в с. Цингалы, а потом по речке Летней завезли в тайгу, высадили на берег в 5 км от села. Видимо, по берегам речки было много черемухи и назвали поселок Черемхи. Жили в землянках, пилили лес и строили небольшие дома на 2-3 хозяев. Одновременно строили комендатуру, школу, магазин, скотные дворы и др. Большую поддержку в первое время оказывало население с. Цингалы. Сначала оно с опаской отнеслось к спецпереселенцам: закрывали дома, лодки на замок, боялись ссыльных. А потом поняли, что приехали простые труженики, и помогали всем: посудой, картошкой, рыбой, одеждой. Так смогли выжить все жители Черемхов и благодарили Бога, что оказались именно здесь, ведь судьба тех, кого провезли дальше на север, оказалась более трагичной.
Позже мужчин из поселка направили на строительство Ханты-Мансийска, на лесоучастки в Добрино, Филинск, Бобровку. К семьям отпускали только в Новый год и 7 ноября. А женщины с детьми, старики жили в Черемхах. Основная их работа была в животноводческом колхозе, весной садили картошку, сеяли овес, рожь, все вырастало. Была своя мельница, где мололи муку из собранного зерна. Мама, Пелагея Николаевна Мясникова, работала телятницей и 11 лет дояркой. Труд был ручной, доили коров три раза в день, сами раздавали корм, убирали за коровами. Летом коров угоняли на пастбище куда-то далеко. Утром рано уезжали на лодках доить, днем там же заготавливали сено, вечером доили, сепарировали молоко и поздно возвращались домой. Колхоз был передовой, работали на совесть. У нас сохранилась фотография тех лет, где мама стоит в скотном дворе в белом халате с подойником, а в скотном дворе все блестит. Не один раз она ездила как передовая доярка в Ханты-Мансийск на совещания передовиков. Я ее видела очень мало. Утром рано затопит русскую печь и уйдет на работу, я еще сплю. А возвращается поздно, когда я уже сплю. Бывало, проснусь ночью, а она спит на кровати прямо в одежде.
Окончание следует…
