Городок до и во время войны. Часть 2

А. Оленева

Первый юбилей

Итак, округу и окружному центру исполнилось десять лет. Эта первая круглая дата отмечалась праздником и выставкой. Для этого был построен новый дом, который потом стал универмагом, а старый просто продуктовым магазином, теперь гастрономом.

На выставке были представлены богатства округа: меха диких пушных зверей, продукция Самаровского рыбокомбината и лесного хозяйства, а также достижения рыбной промышленности и животноводства, работа школ и учебных заведений в диаграммах и фотографиях и многое другое. После юбилея поселок стал называться Ханты-Мансийском.

Жизнь в поселке стала меняться и не в лучшую сторону. Это стало заметно уже в 1939 году и обострилось в следующем и особенно в предвоенном полугодии.

Резко уменьшились лимиты на муку, другие продукты и промтовары. Начались очереди за хлебом, его просто не хватало, отпускали в руки 2 кг. Люди метались от одного магазина к другому, чтобы купить его, не понимая, в чем дело. За картошкой стояли с вечера и простаивали всю ночь. Стали исчезать из продажи сахар, крупы и другие продукты, а также промтовары. Зато шли эшелоны с мукой в Германию. Это наше правительство честно выполняло договор по поставке продуктов в эту страну.

Дыхание войны

Так мы почувствовали первое дыхание приближающейся войны. А вскоре вот сама пришла незваная война. На далекий фронтовой Запад увезли мужей, отцов, старших братьев. Осиротели семьи. Остались старики и женщины со своими детьми, горем и непростыми житейскими заботами. Для простого народа военные годы все были тяжелыми: недоедание, работали без отпусков, тяжелый физический труд уносил здоровье, люди преждевременно старились.

Особенно была тяжела первая военная зима. Как говорят в народе: беда не приходит одна Летом 1941 года в округе была высокая затяжная вода. Значит, бескормица.

После ее отката остались няша по колено, трава в два метра высотой, которая сразу полегла. Стебли крупные, жесткие не годились в корм, поэтому скашивали только верхушки. Практически кормов заготовили мало, отсюда сокращение поголовья скота. Животные, как и люди, недоедали, слабели, болели, отелы с осложнениями, обессиленные коровы не могли встать на ноги, приходилось на ремнях поднимать и подвешивать к балке. Ни хлеба, ни овса не было, чтобы подкормить. Выручал тал. Как только можно было пересекать Иртыш, потянулись саночники, срубали молодые прутики, укладывали на длинные санки и тащили в угор. Потом талины приносили в жилье, оттаивали, снимали кору и давали корове.

Красноармейским семьям немного помогало государство. Матери на несовершеннолетних детей получали мизерное денежное пособие, поселковый Совет один раз в зиму выделял пару лошадей, поближе отводили делянку для заготовки дров, чтобы снова их на санки — и домой, как снег выпадет. Это «поближе» было за старым окрисполкомом, на теперешней улице Чехова. На санках до дому, ох, как далеко и тяжело было тащить.

Продукты по норме сначала по заборным книжкам, а потом по карточкам, отдельно хлеб и отдельно другие, продукты. Создано было карточное бюро, которое занималось выдачей организациям карточек

Условия были жесткие: получить продукты можно было в магазине, куда прикрепили. Хлеб вперед нельзя было получить ни на один день, если почему-либо не получил за текущее число, то паек пропадал. Если потерял карточку, то целая трагедия: ее не выдавали вновь. Промтовары простому люду вообще не давали ни разу за четыре года, поэтому что было, износилось до ремков. Такие товары, как спички, отпускали на вес, мыло наливали, жидкое, черное, о качестве и говорить нечего. Выпуск этой продукции был налажен на месте. Чуть-чуть продавали керосин не на лампу, конечно, а на маленький пузырек с крошечным фитилем, который больше коптил, чем светил. В поселке было много нищих, они ходили из дома в дом и просили подаяние. Существовала организация под названием «Красный Север», которая выполняла разные бытовые услуги: стирку белья, подшивку валенок, ремонт кожаной обуви, починку железной посуды. Работала пошивочная мастерская, которая выполняла разные заказы из материала заказчика.

Так жил и бедовал простой народ. А что касается наших руководителей и их приближенных, то они, деликатно сказано, не обижали себя. Закрытые магазины, а в них хлеб без нормы, бублики из муки высшего сорта, продукция с американского стола. Да Бог им судья, все равно дольше нас не прожили.

Как говорят, не бывает худа без добра. В годы войны в п.Ханты-Мансийск был переведен из Тобольска рыбтрест. Для него выстроили служебное помещение, на углу улиц Ленина и Дзержинского, а также жилые домики по ул. Лопарева. Тогда так и называли — трестовский поселок. Появился рыбтехникум. Значит, много новых людей, молодежи. Также был заметный приток эвакуированных разных национальностей: немцев с Поволжья, западных украинцев, молдаван, калмыков и особенно мне запомнились поляки. Кроме них, приехали к нам из военных городов: Москвы, Ленинграда, Новгорода и других. Это были учителя, врачи и люди других профессий. Из какого-то города сюда был перевезен профессиональный драматический театр, который прожил у нас до 1948 года. Всем прибывшим нашли немудреное жилье и работу.

В поселке стало людно, все это оживляло и освежало жизнь. При театре работала студия, где учили художественному чтению, кто-то пробовал себя в артистической деятельности. Был создан замечательный джаз, на мой взгляд, профессиональный. Музыканты играли в кинотеатре перед киносеансами, и все танцевали — зимой в одежде, а летом в легких платьях. Среди работников треста оказалась певица с хорошим голосом. В фойе было сделано небольшое возвышение, появлялась стройная, высокая певица в черном, длинном эстрадном платье, под аккомпанемент пианино развлекала нас романсами. Поэтому в кино шли пораньше, как на праздник, чтобы потанцевать или послушать солистку. Это было хорошей отдушиной и отвлекало на время от тяжелых военных событий.

…Свое повествование я хочу закончить такими поэтическими строками, автором которых я не являюсь, но разделяю чувства, вложенные в их содержание:

«На дальнем бреге, в устье Иртыша,

Стоит уютный деревянный город.

В нем моя юность ранняя прошла,

А в памяти моей он вечно молод.

И кажется сейчас издалека,

Что не было родней Ханты-Мансийска.

Ни города, ни просто уголка

На доброй и большой земле Сибирской…»

Ханты-Мансийск

«Новости Югры», 22 августа 1995