И. Пронькин
«Наверно, я получил пятерку, должно быть, пятерку, — думал Илюша Прохоров, глядя на стопку тетрадок, которую только что положила на стол Татьяна Ивановна, — Конечно же, пятерку, ведь никто из них, — повертел он головой, оглядывая сосредоточенно затихших одноклассников, — не ходил на охоту и не писал об этом».
Илюше очень хотелось, чтобы в его тетрадке стояла пятерка—красненькая такая, с завитушечкой. Ведь это первое сочинение, написанное им в 5«б» классе, в котором он появился этой осенью. Раньше Илюша учился в восьмилетней школе, а нынче перешел в среднюю № 5, до которой было ближе ходить. Здесь все незнакомо и непривычно. Илюша робеет и во время перемен старается не отходить далеко от двери своего класса.
Ему так нужна эта пятерка. Во-первых, чтобы убедиться, что он тоже может написать что-то похожее на те рассказы, которые Илюша читает в толстых-претолстых книгах. А во-вторых, из-за тайного чувства необходимости доказать свое превосходство над этими мальчишками и девчонками, которые никак не хотят признавать Илюшу за своего.
Илюше вспомнилось, как он писал это пятерочное сочинение.
Приятней приятного было открыть новую тетрадку и за разлинованном сине-сиреневыми полосками листе написать: «Мы с папой и с моим другом Сережкой ходили на охоту». Она сама написалась — эта первая строчка, как только Татьяна Ивановна сказала, что сегодня будет сочинение на свободную тему: «Кому что больше запомнилось этим летом, о том и пишите». Написалась еще до того, как Илюша открыл тетрадь и вывел жирно заглавие «На охоте».
Илюша хорошо помнил этот вечер. Ребятня резвилась во дворе. Там же был я его лучший друг Сережка. Но идти туда не хотелось. Куда лучше было смотреть, как отец, обмотав белой тряпочкой шомпол туго-натуго загонял его в ствол и вытаскивал, уже весь измазанный маслом.
— Что, тоже хочешь со мной пойти? — неожиданно спросил отец.
— Хочу, — одними губами прошептал Илюша.
— Я рано пойду — проспишь, — засмеялся отец.
— Нет, я не просплю. Я рано-рано встану — раньше тебя.
— Ну, что ж, тогда пойдем вместе.
Обрадованный Илюша выбежал на крыльцо.
— Сережка, Сережка! — закричал он, и когда тот подбежал, выпалил: — я завтра с папой на охоту пойду.
— Возьмите меня с собой, — простонал сраженный этим известием Серьга. — Тебе одному все равно неинтересно будет.
Илюше сильно не хотелось просить отца. Кто знает, может отец тогда совсем не возьмет с собой. Но он не мог оставить друга.
Через минуту Илюша выскочил обратно.
— Разрешил, папа разрешил! Он сказал — пусть идет! Только мы рано пойдем.
— Я маме скажу — разбудит, — клятвенно заверил Сережка и запрыгал козликом по тротуару.
Домой в тот вечер он ушел раньше — надо было готовиться в поход.
«Рано-рано мы вышли из дома. Сережка уже ждал нас».
Шафрановый клубок солнца, казалось, осыпал весь двор желтыми лепестками. Щурясь от яркого света, крутил прутик Сережка.
— Небось заждался? — улыбаясь, спросил отец.
— Ага, — выдохнул Серьга, радостный, что все тревоги ожидания позади.
— Ну, тронулись, — поправив рюкзак, зашагал к воротам отец. Парнишки ринулись следом.
«Мы пришли на Самаровский сор. Это такой большой зеленый луг, который заливает вода. Теперь ее уже нет, даже луж не осталось — одна трава».
Отец шагал размашисто, широко. Ребята спотыкались о кочки и отставали. Бегом догоняли и снова отставали. Они все время ждали, что вот-вот вылетит утка, отец обязательно ее убьет и тогда можно будет подержать утку в руках, выдернуть перышко для стрелы или еще для каких-нибудь нужных вещей. Но уток не было, и постепенно скованность пропадала.
Наконец, путь охотников пересекла неглубокая протока. Так как ребята были в кедах, отец оставил их я велел не уходить далеко от этого места, перешел вброд на другой берег и скрылся за возвышенностью.
«Когда папа ушел дальше, мы остались у протоки и стали ловить рыбу. Она прямо выпрыгивала на берег. Сережка зашел по колено в воду и поймал трех щурогаек».
Вода была холодная, и Илюша, зная, что отец может наругать, остался на берегу. А Сережка снял обувь и брючонки и как ни в чем ни бывало стал бродить по протоке. В прозрачных струйках отчетливо виднелись небольшие рыбки, которые застывали возле берега, словно обдумывая, куда плыть дальше. Загоняя их на мелководье, Серьга сноровисто действовал руками.
— Держи, — кричал он, выбрасывая трепещущую рыбу на берег.
— Как они называются?— спросил Илюша, когда Сережка, продрогнув, вылез из воды.
— Щу-р-ро-гайки, — ответил тот, чакая зубами.
«Вернулся отец, и мы стали обедать. А потом прилетели три утки и сел на речку».
— Тихо, — промолвил отец. — Тихо, не шевелитесь. — и подтянув к себе ружье, пополз к уткам.
Ребята, чуть дыша, во все глаза глядели на уток, которые спокойно чистили перышки.
— Тррах! — и две утки, часто-часто махая крыльями, пронеслись мимо мальчишек. Одна вяло трепыхалась на воде, а потом застыла серым комком.
— Ур-ра! — потряс воздух дружный вопль.
«Пала убил одну утку. Больше ничего не попадалось, и мы решили вернуться домой. Мне и Сережке охота очень понравилась. И вообще все понравилось: и речка синяя-пресиняя, и луг зеленый-презеленый и все-все, что мы видели. А потом мы с Серьгой этих щурогаек поджарили и съели. Было очень вкусно».
Здесь он, конечно, наврал. Самодельный очаг из четырех кирпичей не давал возможности хорошенько поджарить рыбу. Но ребята не унывали. Правда, кроме бравых охотников, никто во дворе не стал есть это блюдо, уж больно у рыбы вид был несъедобный. Но марку надо было держать — и ничего, съели
— Самое плохое сочинение, — взяла в руки синенькую тетрадку Татьяна Ивановна, — написал Прохоров.
Илюша ничего не понимал. «Такое хорошее сочинение, — думал он, — все-все написал, что было, а она говорит — плохо».
У Илюши пунцовели щеки, наливались слезами глаза.
— Прохоров написал обо всем, о чем можно и не писать, — класс засмеялся. — Откуда это ты взял слово «щурогайка»? — обратилась она к Илюше. — В русском языке такого слова нет. И ошибок много. Я поставила тебе два, Прохоров, — положила тетрадь Татьяна Ивановна.
Илюша крепился изо всех сил и не заплакал.
«Ленинская правда», 12 ноября 1977 года
