Михаил Иванович Девятков
Я родился 14 ноября 1918 года в деревне Иска Велижанского района (ныне — Нижне-Тавдинского). Семья у нас была большая. Хозяйство было среднее, всем хозяйством управляли сами, сено косили, жито сеяли, дрова заготавливали на зиму, за скотом ходили, огород был свой.
В 1929 году стали раскулачивать и ссылать те семьи, которые были богаче нас, а в 1930 году сослали и нас. Отца с нами не было во время раскулачивания, его взяли раньше, приезжала милиция, все какое-то золото искала, а откуда оно у нас, вот отца и забрали, увезли. Брата Федора сослали тоже раньше в Семипалатинск.
Когда пришли раскулачивать, нас с братом не было дома, мы нанимались в это время пасти чужих лошадей (нам давали по 20 копеек за пастьбу). Когда узнали, что нас выселяют, мы прибежали домой. У нас скопилось денег своих у каждого больше рубля. Милиционеры нашли эти деньги, стали отбирать, а брату стало жалко заработанных денег, он плакал, вырывал деньги, не отдавал, но ничего не смог сделать, и деньги милиция отобрала. До сих пор этот осадок, эта жалость осталась в душе. Зачем же детские деньги отбирать, ведь мы так старались их заработать.
Взять с собой ничего не дали, в чем были, в том и повезли, велели взять только пилы и топоры. Ехали на своей лошади, да соседи дали еще своих двух лошадей. Доехали до Тюмени на лошадях. Отца выпустили из тюрьмы, он догнал нас в Тюмени. От Тюмени повезли на пароходе, вернее, пароход вел баржу. Мы были все переселенцы на барже, охрана кругом стояла, к ночи люки закрывали. Довезли до Тобольска, поместили в духовной семинарии, там было уже много народу — раскулаченных, которых привезли раньше еще нас. У отца опухли ноги от цинги, он не мог ходить.
Пока ждали отправки дальше, мы с братом нанялись пилить плоты, а сестра нанялась в няньки, все-таки подмога семье. Из Тобольска погрузили нас на пароход «Усиевич». Доехали до Цингалов, нам сказали: «Кто хочет остаться в Цингалах, могут выходить на берег». Мы вышли, холодно, дождь, все вымокли, а сушиться негде.
Поселили нас у дедушки с бабушкой остяков, плохо говорили по-русски, но люди оказались добрые, обогрели, накормили, чем могли, жалели нас. Кто был постарше отправились строить поселок за речку Черемхи, там и стали строить первый поселок, корчевали вручную лес (веревками сами тянули вместо лошадей) — это в 10 км от Цингалов. Чем-то надо питаться, и мы с братом ловили рыбу на закидушки.
Еще до Черемхов, когда мы жили в Цингалах, мы с братом нанялись пасти местных частных коров, сшили бродни, повели скот за Чугас (гора такая), полетел снег, коровы разбежались. Бегали, бегали мы, но не могли собрать, плачем: как теперь перед хозяевами будем отчитываться, что нам будет. Что делать? Темнеет. Перешли мост, видим, там стадо, думаем: «Может, и наши коровы тут, которых мы пасли?». И правда, только двух коров нет. Назавтра мужики пошли искать коров, нашли, их медведь задрал. Но мужики нас не ругали, говорят, что мы не виноваты.
К осени в Черемхах построили дома на две половины, на двух хозяев, одна большая русская печь на две половины. Доски для потолка и для пола пилили вручную. На потолки доски кое-как нашли, а на пол не хватило, пол постелили из жердей. На печь кирпича не было, сплели трубу из прутьев, обмазали глиной, а как глина высохла от жара, стали гореть трубы из прутьев, много было пожаров, пришлось организовывать пожарную охрану, дежурили сами по очереди.
Все находились под властью коменданта. Первым комендантом был Сапегин, он был хорошим человеком, сочувствовал нам, а после него был Елфимов, тот был нехороший, злой. Каждый день отмечались у коменданта.
Еды не хватало. Местные ловили рыбу, а мы не имели сетей, да и плести не умели, у нас же никогда у рук это не было. Научились мало-мало, куда денешься.
У отца все время болели ноги, но он сумел нам сделать санки, нарубим тал, плетем корзины, игрушки стали делать из дерева да из прутьев, менять стали у местного населения, но сразу в Цингалы нас с обменом не пускали, ловили и отбирали все, так мы через Слушку обходили. Дадут лепешек из ячменя, хлеб, молоко, а то крупы ячменной, мама смешает их с горсткой муки — вкусно было.
Помогали нам местные, как могли. Помню, Мотошин был, научил нас: вот там в поле есть такая трава, ее можно высушить, протереть, смешать с мукой — вот и еда. Так и делали. Много народу умирало от голода.
Брата Илью забрали на заготовки в Слушку. Приду к нему, наймусь копать кому-нибудь картошку, сено косить (этому мы были приучены с детства). Принесу за работу домой картошку — мама и рада. А уж потом сами раскорчевали деревья, огород посадили, полегче стало.
Потом организовали колхоз. Мужики плавили лес, мы его ловили, вытаскивали на берег, стали строить: построили школу, больницы, садик. А в 1937-1938 году увезли куда-то мужиков (отец умер раньше в 1936 году), брали и женщин. Говорили, что увозят на стройку дороги (по-моему, Ивдель-Обь), а никто из взятых не вернулся обратно, только одна женщина вернулась — Чьянова.
К этому времени вернулся из Семипалатинска брат Федор. Только вернулся, сразу его взяли и еще двух человек. Брата Федора расстреляли в Омске в 1938 году, а брата Петра расстреляли в Ханты-Мансийске в 1937 году.
В 1938 году я строил дорогу в Остяко-Вогульске, работал год. Делали дорогу из Самарово в гору, все делали вручную, корчевали, копали лопатой. Жили мы в клубе рыбников (там, где теперь церковь), потом увезли на Перековку по улице Ленина. До поездки в Остяко-Вогульск работал в колхозе, но документы не сохранились, и эти годы у меня пропали, в стаж не вошли.
Заготавливали на участке лес (против Цингалов, жили в бараках), пилили для пароходов дрова.
В 1939-40 годах — отправили в Устье Назыма, тесали клепку осиновую для бочек для засолки рыбы. Здесь же, в Устье Назыма, заготавливали фанеру для самолетов.
Потом отправили за Нялино, мастером был Мошкин, пилили лес для конефермы, жили в палатках, было много змей, пристроили нары, чтобы повыше было. Дали хлеб, продукты кое-какие, мастер уехал. Мы работали, продукты вышли, мы голодные. Видим, по реке едут рыбаки, попросили взять с собой. Говорим, что скажете, то и будем делать. Взяли. Поработали, хоть рыбы наелись. А душа болит, ведь мы на работе числимся. Пошли искать деревню. Видим чум, возле чума женщина-остячка с мальчиком, испугалась нас, мы кое-как успокоили ее, убедили, говорила она по-русски плохо. Спрашиваем, далеко ли деревня. Говорит, что далеко. Дошли до своего места, приходит катер, приезжает мастер. Мы его спрашиваем: «Что так долго?». Он отвечает: «Война началась». Вот так мы и узнали про войну.
Забрали из нас 6 человек, а меня с братом, Мирошниченко, Попкова Михаила Петровича, Александра из Нялино, еще среди нас был один финн (по-русски говорил хорошо) оставили на заготовки.
Строили конеферму, начальником был Кабанов, косили сено для лошадей. Вывезли нас на Устье-Иртыша, жили в бараках. Потом отправили в Ахтино тесать ружболванку. Болванку тесали из березы. Лес рубили сосновый, построили избушку. Решили для себя организовать баню — большая печка-бочка, нагрели воды, искупались — бегом в избушку.
Мы знали, если береза плохая, с сучками — не пойдет на ружболванку, свалишь березу, а она в середине гнилая, опять валишь вручную новую березу. Потом снова перевезли в Ахтино, там береза лучше. Дали по 900 грамм хлеба, соленых щурагаев (мочили в воде), эти 900 грамм надо было заработать, а это тяжелый труд.
Чтобы ружболванку не раздирало по концам, варили вар, концы обмакивали в вар (болванка длиной 1 метр, 1,25 см, для пулеметов делали короче, все надо было по ГОСТу). Работали на Устье Иртыша, подошла баржа, берег далеко, пересохло, на руках, да всяко грузили.
Переслали нас в Цингалы, приехала экспедиция в 1942-43 году — надо искать хорошую березу для ружболванки. Ходили на две партии. Рубили визири. От Иртыша поставили столб и сказали, что надо вести визири до Малого Салыма. Рубили вдвоем. Смотрели, где какой лес. Дошли до Салыма, нашли избушку, там были спички, дрова, обогрелись, пошли дальше. Через 4 километра — выход дороги на Батово, опять избушка на пути, затопили, дым повалил.
Пришли в экспедицию в Сотники. Болванку тесали в Кедровом, Урманном, Нялино. Нечаянно порубил ногу. Брат повез меня в Батово на лошади в больницу, промыли марганцовкой. Приехал начальник, спросил, могу или нет работать. Я ответил, что не могу, болит нога, да и кровь плохо останавливается.
Брат работал пилоправом. Дали мне бюллетень. Начальник говорит: «Давай, мы тебе будем привозить заготовки, а ты будешь тесать ружболванку, я согласился, полгода так работал, пока нога не зажила.
Работал в Сотниках — тесал ружболванку в 1943-44 годах. Отправили в Добрино — тесать болванку. Потом в Горнофилинске готовили фанеру для самолетов, фанера должна быть отменной — без сучка, без задоринки.
В Бобровке работал с 1946 года. От речки Бобровка есть речка Кожурка, она пересохла, а фанеру сохранить надо, на плотах перевозили, на речке перекаты, через ворот крутили, чтобы не замочить фанеру. Довести фанеру надо до Пороховушки, а там по Бобровке уже легче. Потом строили бараки в Дальнем массиве, Бобровке, по берегам лес сплавляли мулём.
В 1946-47 годах меня отправили на курсы в Томск учиться на электропильщиков, электромехаников. До Тюмени ехали поездом в телячьем вагоне. Доехали до Омска, до Новосибирска, до станции Тайга — здесь пересадка, доехали до Томска, перешли мост, пришли в техникум, просят паспорта, а у нас только справки. Дали 600 граммов хлеба, какую-то баланду, сказали, что приехали рано. Подрабатывали, где придется. Выучился, вернулся в Бобровку.
С 1962 по 1964 год был лесником в Бобровке, в лесничестве, которое было в подчинении Ханты-Мансийска, начальником был Бородин. Шумилов Георгий работал по Луговой стороне, а я Горной. Строил я и дома в Горноправдинске, от сплавконторы нас передавали несколько раз. Работал я в Дальнем массиве на трелевке в 1950 году, сначала строили ледянку, корчевали лес, по ледянке возили на лошадях лес.
Сколько лишений, невзгод пришлось перенести! Сколько работ переделал! И голод, и холод — через все прошел. Да разве я один? Сколько нас таких было!
Женился в 1942 году в Назыме на Прасковье Васильевне. Вырастили детей. Дети выросли, получили образование, имеют семьи.
В 1973 году вышел на пенсию. Я всегда работал добросовестно, на совесть. Как с детства был приучен, так до пенсии и работал, не покладая рук, от работы не отлынивал, за любую работу брался, план всегда перевыполнял, имею грамоты, медали.
2004 г.
