Л. Терещенко
— Все! Гори оно огнем ясным, а я ухожу с этой работы! — еще с порога заявил Николай Васильевич и бросил на обеденный стол пухлую потертую папку.
Сам уселся на порожек и, кряхтя, стал снимать бродни, помогая левой рукой, а правую придерживая у груди, словно на невидимой перевязи. Рука, видимо, снова болела. Справившись с обувью, приоткрыл дверь и вышвырнул бродни в сени. Жена в доме поддерживала идеальную чистоту, и заходить в комнаты с улицы в обуви он не решался.
— Однако, что-то случилось, — встревожилась хозяйка, но спрашивать не решилась. За долгие годы совместной жизни она привыкла, что муж больше молчит, а если находит нужным что-то рассказать, то сделает это сам, без принуждения, а если нет, то и спрашивать бесполезно.
Николай Васильевич ел пирог, пил чай и молча, не мигая, смотрел в окно. Да, поселковые мужики не дремали. Они каким-то непостижимым образом узнавали, где сейчас находится рыбинспектор Конрад и, если он был на ТоготскоЙ Оби, ехали на Горную и рыбачили. Стоило Конраду отвалить на своей тэбээске от берега и взять куре в бескрайние обские просторы, как река у поселка начинала гудеть от мощных «вихрей». Поселковые спешили использовать отсутствие инспектора в известных целях. От них в большинстве случаев и узнавала Лена, где в данный момент находится ее муж. Эта многолетняя игра сельчан с инспектором, кто кого обхитрит, чаще заканчивалась в пользу закона. Потерпевший, почесывая затылок, платил штраф и мысленно желал Николаю Васильевичу споткнуться на ровном месте, сто чертей в печенку, а то чего-нибудь и похуже. В глаза же каялся, виновато улыбаясь, недоумевал: «Как же так, у воды жить и без рыбы быть!» Николай Васильевич оставался неумолим. Слыл он среди полноватцев неподкупным человеком. Даже байки о нем рассказывали: разлил, де, как-то по неосторожности ведро соляра в реку, взял и на себя протокол составил.
…Николай Васильевич поднял тяжелую голову.
— Понимаешь, задержал двоих. Один-то наш — Борис. — Спрашиваю: «У тебя, Боря, голова соображает? Второй раз нынче попадаешься. Весной у тебя отобрали три провяза и ружье, и снова ты за свое… А ведь штраф до сих пор, поди, платишь?» Отозвал его в сторонку, чтобы тот, второй, не слышал, говорю: «Тебя ведь, Борис, судить собираются. Слышал я, что дело на тебя завели в милиции за какую-то драку, а ты еще и в злостные браконьеры записываешься. Подумай о жене и детях, если себя не жалко». Молчит. А потом на своего напарника кивнул: дескать, упросил он меня показать, как настоящая рыба ловится, а то, говорит, живу на Севере и еще не видел. А второй говорит: «В отпуске я и решил отдохнуть с сыном на лоне природы. Поблеснить щучек…» А у самого в лодке сети, ружье и муксуны, нельмушка нестандартная, «Вы не сомневайтесь, — говорит, — я заплачу все что следует…» Достал блокнотик и счет инспекции в банке просит. «Честное слово, — говорит, — немедленно заплачу, только вы, пожалуйста, не сообщайте по месту работы — неудобно все-таки будет». Ладно. Отобрал сети, написал бумагу. Борису говорю: «Сети-то вижу, отцовские, так ты передай, пусть он сам за ними ко мне приезжает в Полноват!». Николай Васильевич достал сигарету, закурил и надолго замолчал, изредка поглаживая больную руку.
Лена прибрала со стола. Николай Васильевич докурил сигарету, медленно поднялся, бросил окурок в таз под умывальником и ушел за перегородку, в горницу. Лена осталась сидеть у стола. Она слышала, как муж стал звонить по телефону в Березово, но там не отвечали, и он, положив трубку, зашуршал какими-то бумагами.
Четверть века назад встретила она на Дальнем Востоке молодого техника. Голубоглазый и подвижной, с необычной фамилией. Слышит, — «Конрад, Конрад» и не поймет, то ли фамилия такая у него, то ли имя.
Встретила, полюбила, да так и пошла с ним рядом через всю многотрудную жизнь. Сначала, когда он отработал положенные три года после техникума, поехали в Нижневартовск. Назначили техником по добыче рыбы. Летом неделями мотался по промыслам, а зимой — командировки по колхозам.
Думала, что в Полновате все станет проще, легче. Приехали, а квартиры-то и нет. Сама на чемоданах разместилась в конторе, а он на все лето укатил к рыбакам в соседнее село Ванзеват. Потом уж стало налаживаться житье-бытье. Получили избушку. Ждали ребенка, первенца. Так бы и жить дальше, так нет. Уже когда сын родился, сократили на участке должность техника. Кто знает, как бы все повернулось тогда, не повстречайся мужу его знакомый из рыбинспекции. Говорит: «Чего ты, Николай, будешь мотаться туда-сюда? Давай лучше к нам, в инспекцию». Уговорил.
Уже больше десятка лет возглавляет он партгруппу на участке. План рыбодобычи, путина, дисциплина — за все он, партийный секретарь, ответственен. Брат из Кишинева с семьей а отпуск приезжает, спрашивает: «Что-то мужа твоего, Лена, никогда не видать?» «А где его в путину увидишь?!» Да и зимой тоже: неделями на лошадке по угодьям ездит, проверяет, бывает, и спит в снегу у костра.
Лена сидела, перебирала в памяти прошлое и настоящее, не смея поверить, что муж серьезно собрался уйти из инспекции.
Николай Васильевич сидел у стола, перед ним веером лежали его Почетные грамоты, медаль с изображением Ленина, Знаки победителя в социалистическом соревновании. Их было много, наград этих за нелегкий и беспокойный труд. Сидел и смотрел на них, размышляя о чем-то.
— Понимаешь, Лена, нервы порой не выдерживают, — устало поднял глаза Николай Васильевич. — Поехали мы с напарником после того случая с Борисом в сторону Ванзевата. Смотрим, а в обсохшей курье запор с весны оставлен. В ячеях высохшая рыба, утята. Даже сердце защемило от такого варварства и бесхозяйственности. Колхоза «Победа» участок-то. Ладно, думаю, разберемся
Николай Васильевич тяжело вздохнул.
— Нет, гори оно огнем ясным, уйду! Вот прямо сейчас позвеню райинспектору и скажу: больше я не работник, пусть другие попробуют…
Не успел протянуть руку к телефонной трубке, как раздался звонок. По разговору и выражению лица мужа Лена поняла, что звонит сам райинспектор.
— Вот что, мать, — сказал Николай Васильевич, кладя трубку, и я его глазах загорелся знакомый, решительный огонек, — собери-ка, родная, на завтра мне чистое белье. По Сосьве сырок стал подниматься, браконьеры загуляли, надо ехать, а то… В общем, сама понимаешь, такое дело, — виновато развел руки Николай Васильевич и улыбнулся.
«До конца жизни, наверное, так будет , — подумала Лена, как-то успокаиваясь и печалясь одновременно. — Если на своем участке неделями пропадает, то на Сосьве и месяца не хватит, собирать надо основательно».
«Ленинская правда», 4 января 1977 года
