Являлся ли кодский князь Алач вассалом Ермака и Ивана Грозного?

Я.Г. Солодкин

Среди многочисленных вопросов истории экспедиции Ермака, привлекающих внимание сибиреведов без малого три столетия, современных ученых все чаще стали занимать взаимоотношения казачьей «дружины» и коренного населения обширного края, вскоре сделавшегося «далечайшей вотчиной» московских государей. В частности, в историографии последних десятилетий получили отражение судьбы Кодского княжества в годы крушения «Кучумова царства».

Сведения об участи этого нижнеобского княжества в пору «Ермаковой одиссеи» имеются лишь в одном источнике – Ремезовской летописи (далее – РЛ), включая один из фрагментов Кунгурского летописца (далее – КЛ), содержащихся в самом популярном среди нескольких произведений «изографа» петровской эпохи.

Согласно КЛ, после того, как в ходе экспедиции в низовья Оби казаки под предводительством пятидесятника Богдана Брязги 20 мая 1582 г. «убили княжца Самару и с родом его», большинство остяков разбежалось «по своим жильям», а другие «принесоша ясак и шертоваша»; следом Брязга «поставиша князя болшего Алачея болшим, яко богата суща, и отпустиша со своими честно», а затем с «товарством» достиг Белогорья, где находилось «молбище … богыне древней», откуда «в радости» вернулись в город Сибирь.

Об Алаче однажды упоминается и в РЛ. Оказывается, «низовой» панцирь Ермака, отданный вслед за гибелью «храброго смлада» атамана «в приклад Белогорскому шайтану», забрал кодский князь, и этот панцирь у Алачевых «доднесь не слышится» (т.е., получается, до времени создания «Истории Сибирской» С.У. Ремезова – рубежа XVII–XVIII вв., хотя с ограниченной самостоятельностью Коды было покончено еще в 1643 г., и ее последнего князя Д. М. Алачева затем с семьей отправили на «Русь»). Кроме того, как читаем в РЛ, в 7091 (1582/83) г. «ехал Ермак вниз Иртыша реки, воевал Кодские городки. Князей Алачевых с богатством взял и все городки Кодские и Назымский городок со многим богатством князя их взят, и ясак с них собрали». В синодике «ермаковым казакам» (далее – С), приведенном Ремезовым, этот поход «вниз Иртыша по Обе, по Тавде» отнесен уже к июню–июлю 1581 г., причем сказано о «повоевании» и Лабутинских городков. (По свидетельству того же тобольского «списателя», Лабутинский городок располагался на Тавде). Соответствующие известия РЛ явно восходят к Есиповской летописи, однако в обеих ее редакциях, в том числе Распространенной, которую использовал автор открытой Г.Ф. Миллер «Истории», говорится лишь о пленении во время казачьей экспедиции по Иртышу и Оби князца Назыма. (В Строгановской летописи при этом речь идет о Казыме, и это чтение, к которому склонялись Г.Ф. Миллер и Н.М. Карамзин, косвенно подтверждается рядом документов). Нетрудно заметить, что в ремезовском повествовании в отличие от КЛ (помимо расхождений в хронологии) говорится о захвате кодских городков и пленении Алачевых, как и безымянного назымского князя. Кроме того, в РЛ, включая С, умалчивается о том, сколько ермаковцев пало в походе в низовья Иртыша, хотя названо количество убитых «под Чувашею», у Абалака, с атаманом Иваном Кольцом и Ермаком. (По сохранившемуся в миллеровской копии перечню атаманов и казаков (далее – П), жизни которых унесла «зауральская эпопея», и С, внесенному в рукопись Чина православия, принадлежавшую тобольскому Успенскому (Софийскому) собору, из этого похода не суждено было вернуться атаману Никите Пану с 14 или 15 казаками).

Исследователи, расходясь в определении того, кто предводительствовал экспедицией «православных воев» до Белогорья (Богдан Брязга, Никита Пан или Ермак), обычно повторяют летописное свидетельство о «поставлении» Алача и главой тех остяков, князем которых накануне являлся Самар. При этом А.А. Дунин-Горкавич и М.Б. Шатилов, явно следуя РЛ, указывали на покорение в следующем, 1583 г., Ермаком кодских земель, не замечая, что данное свидетельство знаменитого тоболяка противоречит известию КЛ, а в представлении Н.А. Балюк Алач – сын Игичея – сделался наместником (или главным наместником) Москвы в Приобье. (В действительности Игичей приходился сыном Алачу, отцом которого был Певгей). Как думалось Е.В. Вершинину, кодский князь подчинился русским еще при жизни Ермака. На взгляд Р.Г. Скрынникова, казаки образовали на северо-западе Сибири вассальное княжество, а Алач стал их союзником. А.Т. Шашков изложил знакомые нам строки КЛ следующим образом: после сражения с Самаром к победителям «явился со своими людьми для переговоров» Алач, и поскольку в планы казаков «не входила война с одним из самых могущественных в Нижнем Приобье хантыйских княжеств», ермаковцы «заключили с кодским властелином дружественный союз, передав» Алачу управление «всей округой». Заметим, что, по словам анонимного создателя КЛ, Брязга был послан в низовья Иртыша, дабы волости «назымские (казымские) пленить и привести к вере, и собрать ясак вдоволь роз(с)кладом поголовно», да и сам А.Т. Шашков определял этот поход (с точки зрения видного историка, Никиты Пана) как ясачный. Отчего же тогда ермаковцы с Белогорья, по пути куда ясак брали «з боем и без бою», повернули обратно, а не двинулись в богатую Коду?

КЛ часто признается вышедшим из казачьей среды, даже окружения Ермака, а интересующий нас рассказ приписывается участнику экспедиции, завершившейся поблизости от владений Алача. Однако еще Н.М. Карамзин отмечал «баснословность» этого произведения, которое явно запечатлело фольклорные версии ряда событий «Сибирского взятия», тем более что сложилось (такая датировка наиболее вероятна) скорее всего в последних десятилетиях XVII в. Благодаря П, С и Погодинскому летописцу известно, что Богдан Брязга погиб за несколько месяцев до «хождения», во время которого ермаковцы достигли устья Иртыша, т.е. сообщение КЛ, которое поддается проверке, оказывается неверным. Еще одно свидетельство того же источника – в Аремзянской волости Брязга «велел верно целовати за государя царя, чтоб им («иноземцам». – Я.С.) служить и ясак платить по вся годы, а не изменить» – явно навеяно реалиями последующих десятилетий, ведь поход за Урал был предпринят вольными казаками, пусть и снаряженными Строгановыми. Указание безвестного «слогателя» на «поставление» Алача правителем остяков, накануне подвластных Самару, противоречит даже соответствующей статье РЛ и включенному в ее состав С (к которому обращался и Г.Ф. Миллер), очевидно, из ризницы тобольского кафедрального собора. Примечательно также, что, по словам С.У. Ремезова, яскалбинскому и суклемскому князцам Ишбердею и Суклему Ермак, получив от них ясак, «наказал, да служат».

С.В. Бахрушин называл Алача первым кодским князем, признанным Москвой. Е.В. Вершинин и А.Т. Шашков, ссылаясь на КЛ, считали, что отец Игичея попал в зависимость от русского царя в начале 1580-х гг. или 1583 г. Но тогда в недавних владениях Кучума и его вассалов действовала казачья вольница, о практике назначения которой местных правителей сведений не сохранилось. Зато известно, что в 1586 и 1586/87 гг. жалованных грамот нового московского царя Федора удостоились куноватско-ляпинскй князь Лугуй, казымский мурза Цынгоп (Сенгеп), обские самоеды. Утверждение, будто Лугуй, Цынгоп и Игичей стали добровольно платить дань Москве в начале 1590-х гг., ошибочно. Е.В. Вершинин и А.Т. Шашков находили, что тогда же кодским остякам «ясак … был заменен обязанностью нести военную службу». При этом видные сибиреведы сослались на челобитную «всех городков и волостей Кодцково уезду иноземцев» от 3 июня 1636 г. с жалобами на князя Д.М. Алачева. Но в указанном документе говорится лишь о том, что вначале «кодичи» платили в царскую казну по 2 соболя в год («лет с десять и болши»), а затем, со времени деда князя Дмитрия, т.е. Игичея, – по 30 белок ежегодно. В той же челобитной сказано, что остяки Коды стали вносить ясак в Тобольск и Березов, «как де государю Бог поручил Сибирское царство», следовательно, не ранее 1587 г. Возможно, в то время, когда были основаны Тюменский и Тобольский остроги (накануне же возник Обский или Мансуровский), Кода и заняла особое место в административной системе «русской» Сибири, а вовсе не при Иване IV. (Утверждение, будто весной 1583 г. завоевание мансийских и хантыйских княжеств, как и татарских улусов, проводилось «под непосредственным наблюдением московского правительства», – очевидный домысел, тем более что отряд воеводы князя С.Д. Болховского прибыл в Сибирь только в конце лета или ранней осенью 1584 г.).

Следует отклонить и тезис Н.А. Балюк о превращении Алача в наместника Москвы в Нижнем Приобье. Со времени строительства Березова летом 1593 г. полнота власти в самом обширном на первых порах уезде Западной Сибири принадлежала его воеводам и письменным головам, накануне же (вероятно, после основания Обского или Мансуровского городка поздней осенью 1585 г.) ясак там, надо думать, и с кодских остяков (вспомним про известие из челобитной 1636 г.), собирали годовальщики, служившие, как зачастую считается, в Тобольске – остроге, затем городе. С тех же пор, когда уцелевшие ермаковцы и служилые люди под началом головы И.В. Глухова покинули Сибирь, Алач, хотя и ненадолго, вновь сделался безграничным правителем одного из крупнейших княжеств Югорской земли.

Таким образом, известие КЛ о «поставлении» пятидесятником Б. Брязгой явившегося в казачий стан со свитой Алача владетелем и земель, ранее принадлежавших Самару, не заслуживает доверия. Вероятно, Кодское княжество в то время, когда Ермак «сбил с куреня» хана Кучума, подобно многим другим, было лишь обложено ясаком. Спустя же несколько лет Алач мог (как и Лугуй с Цынгопом) получить жалованную грамоту нового московского государя, а вскоре за участие в подчинении российскому самодержцу Кондинского и Обдорского княжеств, в строительстве Сургута и, возможно, Березова, подавление мятежей «иноземцев» Нижнего Приобья владения кодских правителей с санкции «святоцаря» Федора значительно увеличились.