Сорокалетним посвящается

Фото Вячеслава Гончаренко

Страшный возраст – «сороковник» с хвостиком. И смешной. Вроде бы есть еще порох в приснопамятных пороховницах, и до маразма пока далеко, и глаза в автоматическом режиме провожают ножки проходящих мимо девушек. Это с одной стороны. Только и суставы уже ломит, и сердечко пошаливает, и глаза, быстро вернувшись от созерцания девичьих прелестей, утыкаются в монитор или экран телевизора…

Почти каждый журналист и писатель второй половины XX века считал своим долгом посокрушаться о злой судьбе своего поколения – начиная с многочисленных и талантливых «детей победителей» (см. Михаила Веллера). И вполне справедливо: чего-чего, а лиха в России хватало всегда и на всех. Но именно у нас, сегодняшних сорокалетних «с хвостиком», на это больше прав, чем у всех остальных. Ведь это именно у нас украли Родину.

В школе мы истово заучивали статьи «Кодекса строителей коммунизма», боготворили Марата Казея и Павку Корчагина, рисовали плакаты «США, руки прочь от Никарагуа!» и «Свободу Нельсону Манделе!», мечтали когда-нибудь заработать на грудь орден Плайя-Хирон или, на худой конец, — Виртути Милитари. Мы жутко ненавидели Самосу, Рабина и Пол Пота, искренне любили Лумумбу, Дина Рида и заодно Митхуна Чакраборти.

Едва началась перестройка, как мы, пацаны, ушли в армию, а наши девочки – в декрет. До нас, «портяночных бритоголовых», лишь доходили слухи, что на «гражданке» что-то там происходит. Будучи в увольнении, мы впервые услышали о конверсии, Брюсе Ли и Артеме Тарасове, попробовали «пепси-колу» и увидели «вареные» джинсы «Мальвины». Только-только «дембельнулись», не успели толком попить пива, насмотреться «видиков» и нацеловаться с девушками, как Ельцин с компанией продали и пропили нашу Родину.

Нас учили любить Родину, гордиться ею и быть готовыми отдать за нее жизнь. И мы в массе своей действительно любили, гордились и готовы были отдать – без сожаления. И вдруг какие-то люди решили, что своего Отечества надо стыдиться и его презирать. То, во что мы верили двадцать лет, внезапно оказалось мифом, блефом, мишурой. На триста миллионов маленьких «я» вдруг рассыпалось всеобъемлющее союзное понятие «мы». И каждый оказался наедине со своими страхами, проблемами, несбывшимися мечтами…

Тогда еще мы этого не осознавали. Само времечко было лихое, пьяное, скорострельное. Помню, как в 1990-м я столкнулся в городском автобусе своего бывшего одноклассника. Он мне взахлеб рассказывал об учебе в свердловском вузе и тамошних друзьях, занявшихся прибыльным ремеслом рэкетира. А потом предложил: давай, Андрюха, тоже в «братки» подадимся, быстро «поднимемся», в люди выйдем! Но как-то не прельстила меня профессия бандита, я вежливо отказался и расстался с приятелем.

Повстречал я его вновь ровно через десять лет, когда он уже занимал пост крупного чиновника регионального уровня. Сидели мы у него в роскошном кабинете, гоняли кофеек, и тут припомнил я однокласснику то давнее предложение. Надо было видеть, как резко переменился он в лице, кинул испуганный взгляд на дверь, за которой только что скрылась его очаровательная секретарша, и зашептал: «Андрей, ты чего! Разве можно вслух вспоминать такое! Да и вообще не предлагал я ничего, тебе почудилось…»

Двадцать лет назад все было намного честнее и проще. Работяга еще мог послать на три буквы своего начальника, не боясь быть выгнанным с работы. В любое здание, например, окружной администрации, мог свободно и бесконтрольно зайти любой желающий – чтобы просто пообедать в тамошней столовке. Дудаев тогда еще командовал 326-й Тернопольской бомбардировочной дивизией, Абрамович торговал пластиковыми игрушками, а Вольфович вел юридические тяжбы с недобросовестными партнерами издательства «Мир».

Завтрашние бандиты и послезавтрашние депутаты-мэры-банкиры в то время еще трудились водителями, бульдозеристами, электриками. Даже настоящие криминальные авторитеты были тогда проще, человечнее, что ли. Например, пока вор Коржик «держал» Ханты-Мансийск, в городе не было наркотиков, а все споры между «хозяйствующими субъектами» решались относительно по совести. Не потому ли до сих пор не переводятся цветы на могиле авторитета на местном кладбище?

Вообще с возрастом меняешь свое отношение к погосту. Это в детстве-отрочестве можно пугаться призраков-вурдалаков, а в сорок начинаешь запросто здороваться с могилками: «Здравствуй, деда! Привет, сосед! Тетя Таня, и ты здесь?! Не знал. Извини, Андрюха, что тогда – не успел…» Ходишь между памятниками, вглядываешься в знакомые лица на фотографиях и с холодной рациональностью начинаешь прикидывать: если вот здесь оградку перенести, то вполне можно выкроить пару метров и для себя, грешного…

Впрочем, нам пока рано туда, в лучший из миров. Мы еще далеко не все на этом свете успели сделать. Внуки вот-вот пойдут — кто их нянчить будет? Ремесло свое только-только по-настоящему понимать начали, кредиты опять же на шее висят, пресловутое дерево до сих пор посадить не удосужились, да и на собственный дом все никак не удается подсобрать денег …

Так что выпьем вечером стопку за помин души ушедших, помянем добрым словом друзей, плюнем в адрес врагов, стиснем зубы и пожелаем, чтобы нашим детям и внукам довелось испытать чувство любви и гордости к своей Родине.

Будем жить!

2012

Оставьте комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Яндекс.Метрика