Фото Олега Холодилова
…День не заладился с самого начала. Картошка опрометчиво решила себя побаловать и вместо привычной растворимой бурды сварить натуральный кофе. Естественно, отвлеклась на симпатичного ведущего «С добрым утром!» и прозевала момент, когда начала подниматься пена в турке. Времени мыть плиту от пригоревшей жижи уже не оставалось, поэтому Картошка лишь уныло вздохнула и смирилась с тем, что вечером придется долго отшкрябывать печку от коричневой корки.
Предаваясь сожалениям о так и не выпитом кофе, она забыла посмотреть и прогноз погоды. Вспомнила об этом лишь на улице, когда холодные капли унылого весеннего дождика упали на ее слегка сожженные перекисью волосы. А зонтик, разумеется, остался висеть в прихожей… Впрочем, Картошку данный факт нисколько не расстроил – ведь столбик на «градуснике» ее настроения уже давно упал ниже плинтуса…
Она тряслась в дребезжащем салоне видавшей виды «маршрутки», искоса наблюдала за снующими по улицам людьми и предавалась привычным горьковато-сладостным уничижающим размышлениям. «Спешите-спешите, сограждане. Конечно, сегодня же Великая Суббота, канун Пасхи, завтра всех вас ожидает праздник. Будете утром с семьей христосоваться, куличами друзей одаривать, ребятишки станут крашенными яйцами биться. Праздник вас ждет, люди. А меня — нет…».
Она украдкой промокнула кончиком носового платка уголки глаз, но одна невыдержанная слезинка, потемневшая от туши, все-таки успела свалиться прямо на шелковый шарфик. Картошка взглянула на темное пятнышко, быстро расплывающееся на светлом шелке, и слезы из глаз хлынули уже ручьем. С ними явно не мог справиться старенький застиранный платочек. Сидевшая напротив молодящаяся старушенция в новенькой дубленке довольно ухмыльнулась и поудобнее устроилась на сидении…
Прозвище «Картошка» прилипло к Лене Картофеевой еще в детском садике, да так и сопровождало ее по жизни, перекочевывая вслед за ней в школу, институт, Дом культуры, где она сейчас работала методистом. Это прозвище не только напоминало об ее фамилии, не только ассоциировалось с ее круглым вздернутым носиком, но в чем-то отражало внутреннюю сущность девушки. Она по характеру была такой… неприхотливой, незамысловатой, скучноватой.
Другим всегда везло больше. Взять, например, подружку, Ирку Пуськину: фамилия самая что ни на есть «дразнительная», росту в ней метр с кепкой, мордашка могла бы украсить разве что захолустное сельпо… А вот поди ж ты – за Иркой табунами бегали парни, наперебой свидания назначали, даже дрались из-за нее. А у Картошки только занимали деньги до стипендии, да по пьяни делились с ней своими сердечными тайнами – Ленка ведь свой парень, не сдаст! Да и котлетами накормит…
В этих тягостных и привычных размышлениях незаметно иссяк поток слез. Картошка в последний раз судорожно всхлипнула, безнадежно осмотрела уродливую кляксу на шарфике, привычно махнула на нее рукой и стала пробираться к выходу. В тот момент, когда она собиралась выходить из салона, сидевший у двери поддатый и нахальный мужичок хотел было погладить ее пониже талии. Но взглянул в лицо девушки – и убрал свою шаловливую ручонку…
Это не укрылось от больших, чуть навыкате, глаз Картошки, которые тут же вновь стали набухать влагой. Вот ведь, даже этот не польстился… Никому не нужна… Ни для чего… Лучше умереть, чем каждый день чувствовать такое унижение…
Правда, работа отвлекла ее и слегка развеселила. В обязанности методиста, конечно, не входило участие в утренниках и различного рода театрализованных представлениях для школьников, но Картошка сама изъявляла желание сыграть в этих мини-спектаклях то Бабу Ягу, то Черепашку-Нинзю, то Дуремара. Но даже здесь ей никогда не доверяли роли принцесс и красавиц…
Девушка любила возиться с ребятишками, любила ощущать себя мини-волшебницей, способной подарить малышам небольшую сказку. В карманах ее костюмов всегда были рассованы конфетки и мелкие игрушки, которыми она щедро одаривала ребятишек. А потому нередко на утреннике выход служанки в ее исполнении вызывал куда более бурные проявления восторга зрителей, чем явление какой-нибудь королевишны. Естественно, королевишны таили злобу и норовили подсыпать ей соли в кружку с кофе…
…Последний утренник закончился уже поздно вечером. Картошка с сожалением переоделась, выключила в кабинетике свет, попрощалась со хмурым сторожем и потихоньку направилась домой. Погода на улице еще больше ухудшилась. Порывы ледяного ветра норовили бесстыдно забраться под юбку, холодные капли дождя стекали по волосам за воротник. Картошка быстро продрогла и стала высматривать какой-нибудь магазин, где можно было бы хоть чуть-чуть согреться. Но все они, как назло, сегодня оказались закрытыми.
И в этот момент где-то наверху, над низкими тучами, ударил колокол. Картошка вздрогнула, заоглядывалась. А-а-а, блин, сегодня же Пасха… Наверное, началась праздничная служба. И действительно, вокруг стоявшей неподалеку церкви толпилось множество народа – заканчивался крестный ход и живая человечья «речка» втягивалась внутрь храма. Повинуясь какому-то внезапному порыву, Картошка ускорила шаг и тоже поднялась по ступеням церкви.
Войдя внутрь, она неловко перекрестилась, потом перехватила укоризненный взгляд какой-то бабули с сердито поджатыми губами, спохватилась и торопливо натянула свой злосчастный шарфик на голову. Девушка уже пожалела, что зашла в церковь. Сейчас она наверняка сделает что-нибудь не то, нарушит какое-нибудь правило и все начнут ее ругать, или хуже того — потешаться…
Но постепенно происходящее внутри непонятное действие захватило ее, и она стала более внимательно присматриваться к происходящему. Ей понравилось, что никто не обращал на нее внимания, взгляды всех были устремлены на высокого священника с сединой в иссиня-черной бороде, который читал какую-то толстую книгу. Время от времени он ходил вдоль иконостаса, осенял крестом верующих и громко восклицал «Христос воскресе!». Вскоре Картошка настолько освоилась, что даже стала несмело произносить вслед за всеми «Воистину воскресе!».
Ее храбрость простерлась так далеко, что она даже подняла руки в надежде поймать освященное яичко, которые батюшка бросал в толпу верующих. Она припомнила примету, что пойманное в храме яйцо должно приносить удачу, но не верила, что ее ловкость бегемота и удачливость утопленника позволят схватить этот маленький кусочек персонального счастья…
«Ну, поймаешь ты его даже – что у бога просить-то будешь? Денег на то, чтобы обрезать половину носа? – самокритично думала Картошка. – Карьерного роста – до должности старшего методиста? Красоты, чтобы на меня обратил внимание вон тот мачо с задумчивыми темными глазами и «арамисовскими» усиками? Увы… Про счастливых говорят, что они богом поцелованы. А меня такой мачо никогда в жизни…» И слезы вновь затуманили ей глаза…
Именно этот туман не позволил ей заметить, как тяжелое зелененькое яичко вырвалось из сильной руки священника, взлетело под свод храма, зависло там на секунду, а потом понеслось вниз, ускоряясь с каждым мгновением. Оно летело неотвратимо и целенаправленно, вращаясь в воздухе подобно маленькому снаряду. И с точностью снаряда врезалось в голову Картошки…
Девушка лишь почувствовала, как внезапно померк свет перед ее глазами, голова стала легкой и пустой. Ее череп вдруг превратился в громадный бронзовый колокол, в который гулко бил набат: бам-бам-бам-бам-м-м…
В следующий раз осмысленный взгляд Картошки смог сфокусироваться на испуганном лице пожилого чернобородого священника. Он с тревогой всматривался в девушку, в особенности в громадный сливовый синячище, который созревал под ее левым глазом… Потом он ободряюще улыбнулся ей, осторожно прикоснулся кончиками пальцев к фингалу и тихонько шепнул: «У сороки — боли, у вороны — боли… Как зовут-то тебя? Ничего, Елена, даст Бог, до свадьбы заживет! Господи, благослови!».
Картошка низко опустила голову и стала осторожно пробираться к выходу. Ей казалось, что все вокруг смотрят на нее и смеются. Поглядите, мол, люди добрые, эта недотепа хайлом яйца ловит! Стыдобень! Позорище! Ха-ха-ха! Провалиться бы сквозь землю… Утоплюсь лучше – никому на свете такая дура не нужна…
— Девушка, подождите! – окликнул ее сзади глубокий мужской голос, чуть заметно приокивая. – Может быть, вам помощь нужна? Скорую вызвать?
Картошка прикрыла левую сторону лица шарфиком и подняла глаза. Перед ней стоял тот самый мачо с щеголеватыми усиками, его глаза смотрели заботливо, но на самом их донышке прыгали смеющиеся зайчики. Она молча помотала головой и хотела шмыгнуть в сторону, но как-то так оказалось, что шмыгать было некуда. Мужчина стоял, загораживая весь белый свет, и успокаивающе говорил ей:
— Не убегайте, пожалуйста! Разрешите, я вас провожу? Красивая девушка не должна ходить по ночам одна. Тем более такая – Богом поцелованная… Между прочим, меня Тимофеем зовут. А вас? Очень приятно! Такси — как раз вовремя… Если позволите, я окажу вам первую помощь. Моя прабабушка – между прочим, солистка Большого театра – мне секрет чудодейственного бальзама передала, по рецепту князя Феликса Юсупова. Вы о нем слышали? Итак, надо взять две части оливкового масла, одну часть листьев мелиссы… У вас есть дома мелисса? Нет? Сейчас заедем – купим… Синяк-то в три дня пройдет, а вот красота ваших глаз навсегда останется в моем сердце…
…Тимофей нес еще какую-то ничего не значащую, но приятную чушь, и Леночка Картофеева чувствовала, что ее душа согревается. И также легко уносится куда-то прочь – навсегда покидая слякоть, холод, невезение, одиночество…
2003
