Софья Константинова
Ныне уже не существующий посёлок Лапоры — родина моего дедушки Юрия Рюриковича Пестрякова. Здесь он жил вместе с бабушкой, дедушкой, мамой, отцом, сестрой и тётями. В те времена у всех были большие семьи…
Лапоры — дорога на остров
На первый взгляд, название деревни Лапоры Березовского района звучит по-русски. На самом деле это мансийское название поселения Лех-погор: «лех» — дорога, «погор» — остров. На Малой Оби располагаются несколько островов: Аренинский, Наумковский и многочисленные мелкие, использовавшиеся для выгона скота и посадки картофеля. Один из таких островов и расположен напротив деревни Лапоры.
По данным переписи населения 1926 года, в разделе «Северные поселения» значится: юрты Лапорские (юрты Лех-погор), месторасположение — протока Лапорская реки Малая Обь. До районного центра Берёзово — 85 километров зимой на лошадях, летом лодками — 105. Ближайшая почта, телеграф, ветеринарный пункт, врач и школа — все в Берёзово. В юртах Лапорских в 1926 году насчитывалось 9 хозяйств, в которых проживало 16 мужчин и 14 женщин вогулов (манси).
В пяти километрах от юрт Лапорских располагался Лапорский выселок. Там в трёх хозяйствах жили русские (6 мужчин и 10 женщин). Таким образом, известно о двух поселениях с названием Лапоры. В обоих поселениях в период коллективизации были созданы колхозы: в юртах Лапорских в 1936 году — рыболовецкая артель имени Ворошилова, а в русском посёлке в 1934-м — сельскохозяйственная артель «На новом пути». Юрта — название в Западной Сибири селений и жилищ ханты, манси, селькупов. В советское время термин стал выходить из употребления на картах, но сохранился в бытовом обиходе, когда шла речь о селениях ханты и манси. В Лапорских юртах жили семьи манси Китаевых, Лыпшиковых и Екигоровых; в деревне Лапоры — Тамлатовых, Пажгиных, Воложаниных, Дудоровых, Туркиных, Корепановых, Титовых, Арзамасцевых, Кузнецовых, Тороповых, Пашниных, Булашевых, Могильниковых, Уфимцевых.
Кулаки, буржуи, експлотаторы
А еще были Лапоры для спецпереселенцев. Речь пойдёт о русских Лапорах — посёлке, организованном ссыльными переселенцами. Место, на котором построился поселок, находится в смешанном лесу на берегу узкого продолговатого залива (курьи) в пойме реки Малая Обь: две улицы домов и пашни рядом с посёлком недалеко от берега. По чёткому очертанию пашни можно сделать вывод о том, что землю раскорчевывали.
Благодаря моей прабабушке Марии Семёновне Пестряковой, в девичестве Бадьиной, у меня есть возможность написать о жизни спецпереселенческого посёлка Лапоры. Здесь прошло её детство и юношеские годы. Здесь она училась в школе и работала в сельхозартели. В Лапоры к ней бегал на лыжах на свидания за 90 километров её будущий муж Рюрик Васильевич Пестряков. Марии Семёновне исполнилось 86 лет, но она удивительно чётко помнит всех жителей поселка.
Долгая дорога в зиму (из воспоминаний М.С. Пестряковой)
Свою историческую родину — станицу Наваринскую Агаповского района Челябинской области — я запомнила плохо. Дом вижу как бы в сумерках, и помню только, как мы с сестрой Наташей на необъятной русской печи ползаем по теплому дедушкиному животу, а дед иногда ловит нас, щекочет своей коротко подстриженной бородой, и мы в восторге визжим. Вижу просторный двор и высокое крыльцо, на котором я спасаюсь от индюка: он не любил мой красный сарафан.
Сарафан тот забрали при раскулачивании в январе 1930 года… Из дома нас выселили, вывезли в Магнитогорск, откуда в теплушках доставили в Тюмень. Из Тюмени до Тобольска везли на лошадях. Я сидела между стариками Арзамасцевыми, нашими дальними родственниками, папа шел пешком, а мама сидела на возу с поклажей, прижимая к себе четырехмесячную Клаву. Чтобы мама не свалилась, ее привязывали к саням веревками. Отец иногда подходил к нашим саням и давал мне кусочек хлеба — «гостинец от зайчика или лисички»… Потом всех разместили по закрытым тобольским церквям: полумрак, нары в три яруса. И много гробиков — дети один за другим умирали от кори. В мае нас отправили в Березово. Везли в трюме допотопного парохода, и мы попали в шторм — суденышко страшно болтало. После было переселение в Шайтанку, где нас временно поместили у стариков Бабиковых. Отец вырыл землянку, в которой мы пережили первую северную зиму. По теплу всех переселили в бараки. Отца в это время с нами не было, он рыбачил в Нерге. Летом 1932 года и нас на плашкоуте привезли в Нергу, где уже был отстроен поселок, работали школа и клуб. Зима и весна следующего года случились голодными, умерло сразу 60 человек.
В Нерге мы жили в бараке с семьей Шеметовых. Их дочь Аня училась в школе, и она нам показывала, как пишутся печатные буквы. Осенью 1934 года дома разобрали, сделали плоты и нас на плотах, уже в середине сентября, повезли вниз по течению Малой Сосьвы. Никто не знал, куда и зачем нас везут, но перед отплытием устроили обыск. Что искали — неизвестно, а кедровые орехи отобрали. До Игрима мы плыли три недели, от Игрима до Ванзетура нас доставили на неводниках, причаленных к катеру. С нами была наша кормилица и спасительница корова Белянка. Но сено осталось в Нерге, и родителям пришлось по снегу заготовлять корове корм. В Ванзетуре я пошла в школу. На всю жизнь запомнился первый урок: задание — списывание с печатного текста. Я старательно срисовала у соседа неведомые мне знаки. На перемене меня обступил весь класс: все с любопытством разглядывали мою «работу» — хохот был такой, что дрожали стекла в оконных рамах.
За пять лет нас перевозили с места на место несколько раз: Березово, Шайтанка, Нерга, Ванзетур и, наконец, Лапоры. Поселили в бараке, на 36 квадратных метрах — 4 семьи из 16 человек. Посередине барака стояла большая русская печь, на ней дети спали и спасались днем от холода. Рядом с печью — буржуйка, к бокам которой мы приклеивали и так пекли ломтики сырого картофеля.
Вблизи от переселенческих бараков стояли дома, в которых жили вольные — так мы называли добровольно приехавших из Коми и Архангельской области. Мы вместе с их детьми учились в школе, играли, но, когда ссорились, они дразнили нас: «Кулаки, буржуи, колонисты, експлотаторы!». Вскоре вольные жители перебрались в Чуанель и Ватарнель, потому что не хотели жить вместе с переселенцами.
В 1934 году в Лапорах была создана сельхозартель «На новом пути», все переселенцы были вынуждены стать её членами. Первым председателем был Илья Дмитриевич Белкин, его в конце 30-х годов арестовали, и больше он к своей семье не вернулся. Вторым председателем избрали Фёдора Яковлевича Колмогорцева. Переселенцы разработали более 30 гектаров земли, выращивали картофель, турнепс и огурцы, небольшие площади были заняты овсом. А однажды хорошо уродилась рожь. Кроме того, разводили лошадей, крупный рогатый скот и овец. Вначале для артели были куплены две коровы и две лошади, после поголовье колхозного скота приумножалось за счет обобществленных бычков и телочек, а лошадей у переселенцев забрали сразу. Разумеется, занимались рыбной ловлей. На берегу стоял ледник, мастером-рыбоприемщиком был переселенец из Астрахани Поляков.
Огурцы высаживались рассадой в навозные гряды. Стеклянных рам практически не было, поэтому в августе, когда начинались заморозки, рабочие устраивали дымокуры, чтобы уберечь урожай. Картофель и овощи сеяли на острове напротив поселка и на Наумковском острове; в устье Лапорской протоки очень хорошо росли репа и турнепс — корнеплоды весили до трех килограммов и больше.
Мужики в поселке были мастеровыми. Ефим Александрович Лаптев и Антон Галактионович Булашев занимались изготовлением деревянных бочек и простой мебели — стульев, кроватей, табуреток, столов и школьных парт. Мебель была очень прочной, клей для неё изготовляли осетровый. Пни от хвойных деревьев тоже шли в дело, из них в особых печах топили смолу и дёготь. Еще изготовляли кирпич, излишки которого продавали в соседние посёлки Нарыкары, Новинские, Камратку. Трудились все. Рабочий день подростков был, как у взрослых, по 10 часов…
До войны жизнь в поселке била ключом. В зимнее время работали хоровой кружок и драматический, при клубе была небольшая, хорошо подобранная библиотека. Систематически выпускалась настенная газета. На колхозной сцене ставились спектакли «Крепостная актриса», «Тупейный художник», «Свои люди — сочтемся». Главные роли исполняли Елена Андреева и ее братья Александр и Николай. Елена Семеновна была продавцом, ее все уважали и звали Леночкой-приказчицей. В спектаклях принимали участие и люди более солидного возраста, например, Мария Михайловна Титова, которой тогда было 50 лет.
…В 1941 году случилось небывалое наводнение. Старожилы говорили, что подобное было в 1914-м, когда уровень воды был выше обычного более чем на два метра. Вода начала убывать лишь в конце августа. Сенокосные угодья затопило, кормов заготовили мало, и колхозный скот сохранить не удалось. К тому же в холодное лето даже картофель уродился плохо. На войну из поселка ушла большая часть мужчин, две трети ее погибло на полях сражений.
В целях поднятия благосостояния колхозных масс…
Но окончательно посёлок Лапоры исчез в 50-х годах. В архиве сохранились сведения о слиянии колхозов: «Исполком районного Совета депутатов трудящихся отмечает, что сельхозартель «Северная заря», им. Карла Маркса, «На новом пути» систематически не выполняют государственных планов развития животноводства, рыбодобычи и пушного промысла; рабочей силы в колхозах недостаточно, механизация трудоёмких работ не организована. За 1950 год колхозы имеют задолженность, заработки трудоспособных членов колхоза низкие. Материальное состояние колхозников неудовлетворительное. Из 125 хозяйств 30 хозяйств не имеют своих домов, живут в домах колхозов скученно. 58 хозяйств не имеют в личном пользовании молочно-продуктивный скот. В соответствии с пожеланиями членов колхозов «Северная заря» д.Ванзетур, имени Карла Маркса, «На новом пути» рекомендовать общему собранию укрупнённого колхоза установить размер приусадебного участка колхозного двора в 0,15 га…».
Так записано в протоколе собрания. В объяснительной записке по вопросу слияния колхозов руководство района отмечало, что в укрупнённом колхозе число хозяйств возрастет до 125, а число трудоспособных — до 140 человек. В сравнении с 27 хозяйствами и 34 трудоспособными членами артели в Лапорах это было весомым увеличением. Выполняя рекомендации окружного комитета партии о создании колхозов, однородных по национальности, руководство района в записке указывало, что «основной контингент населения укрупнённого колхоза составит русской национальности 79% к общему числу хозяйств, все остальные национальности имеют незначительный удельный вес. Хозяйственный центр будущего укрупнённого колхоза проектируется в селе Ванзетур как наиболее крупном населённом пункте, имеющем удобные земли для расширения селительной черты. Здесь же сосредоточен крупный массив пахотных земель до 20 гектаров. С 1937 года данный пункт является резиденцией Приобского сельского Совета. Населённые пункты Чуанель и Лапоры мыслятся использовать для производственных бригад».
После слияния колхозов прогнозировалось развитие животноводства и звероводства, рыбного, охотничьего и кустарного промысла, теплично-парникового хозяйства. Особые надежды возлагались на возможность механизировать процессы в сельском хозяйстве и полностью электрифицировать хозяйственный центр. За объединение проголосовали 32 колхозника, против — двое. Так, «в целях создания экономически мощного колхоза, широкого применения механизации в производстве, укрепления имеющегося общественного хозяйства и его дальнейшего развития, наконец, в целях поднятия благосостояния колхозных масс», прекратили своё существование два переселенческих колхоза.
…А в скором времени опустели дома, люди переехали на новое место жительства — и заросла крапивой чья-то малая родина…
