Воспоминания Лидии Николаевны Астраханцевой на 16 тетрадных страницах архивистам Березовского района передала внучка Лилии Николаевны Ольга Дымова, проживающая в Санкт-Петербурге.
Казымское восстание… Спустя 78 лет противоречивых суждений и домыслов о случившемся не убавилось. Этому историческому факту посвящены книги, создан художественный фильм, но ощущения правдивости изложенного почему-то не возникает. Рукопись Лидии Астраханцевой — взгляд самого близкого человека, женщины, которая предчувствовала трагедию…
«Я хочу записать все события последних трех месяцев, которые тысячами всяких вопросов, представлений сверлят так мой мозг и опустошают душу, совсем опустошают душу. Записать хочу потому, что дочери Света и Нора совсем еще малыши. Они не знают ужаса смерти, они просто считают, что папа уехал до весны, но ведь когда-нибудь они захотят узнать, что стало с их отцом, отчего он погиб и каким он был. А сумею ли я тогда рассказать им все так ясно и подробно, как знаю это сейчас? …Время, говорят, лучший исцелитель и сглаживает все переживания, как бы они ни были остры.
22 октября 1933 года я и Петр вернулись в с. Березово из отпуска. Отпуск Петра далеко не кончился, но мы с ним очень торопились попасть домой до прекращения навигации, так как иначе пришлось бы попадать домой зимним путем, а он длинен, вернее медлителен, при наших условиях и тяжел, а главное, Петр скучал и беспокоился о ребятишках. Какая ирония! Спешить, недоиспользовать отпуск, ехать скорей к семье, чтобы взглянуть на все мельком, потрепать на ходу детей, улыбнуться какому-нибудь успеху, проявленному ребенком, и уйти, с головой уйти в работу РИКа (районного исполнительного комитета), райкома (районного комитета партии), зарыться в газеты, книги — дел накопилось много…
А 26 октября Петру пришлось выехать на Казым. Я узнала о необходимости его выезда 24-го числа. Смутная тревога, непонятная мне тогда, нервозность овладели мной… Этому способствовали знания условий работы среди хантыйцев Казыма, которые имелись у меня благодаря работе в 1930-1931 годах на Казымской культбазе.
Мы с Петром приехали на культбазу в момент ее строительства и организации, тогда, когда некуда было поселиться. Пришлось въехать в одну из недостроенных комнат больницы и, уже вселившись в нее, вставлять рамы, навешивать двери. Прожили на культбазе до сентября 1931 года, и когда в основном строительство культбазы и ее организация были закончены, Петр оставаться на базе не захотел из-за несработанности с заведующим базы Бабкиным. Мы уехали в отпуск в Томск, где пришлось застрять до мая 1932 года ввиду прекращения навигации и моего болезненного состояния. Хотелось уехать снова в Туруханский край, на Енисей, куда по привычке тянуло Петра, но Березовский райком, не снявший Петра с учета при выезде его с культбазы, предложил вернуться, и по возвращении округ назначил Петра на должность председателя Березовского райисполкома.
В момент строительства культбазы настроение туземцев было спокойным. Они безоговорочно выполняли все необходимые работы, связанные со строительством. По окончании работы — строительства культбазы участвовавшие в нем хантыйцы в количестве 30-40 человек вынесли постановление на одном из собраний привезти зимним путем детишек в школу. Вообще все было как будто совершенно благополучно. Но по приезде из Томска в мае 1932 года приходилось встречаться с выезжавшими с культбазы сотрудниками, и они рассказали о происшедших там событиях следующее.
Когда осенью1931 года вопрос об укомплектовании туземной школы учащимися стал вопросом дня, заведующий базой товарищ Бабкин с присущим ему «партийным» пылом взялся за работу. Были направлены во все юртовые объединения культурные бригады по вербовке детей. К данному моменту как раз окрисполком разработал и выпустил постановление об обязательном начальном обучении. Постановление это не распространялось на туземное население, но, как исключение, включался для применения постановления Юильский городок (название не соответствует действительности — Юильский городок представляет собой всего несколько ясачных юрт и расположен наиболее близко к кочевьям более зажиточных казымских оленеводов). Видимо, окрисполком ошибочно включил его, понимая под словом «городок» какой-то крупный населенный пункт с оседлым населением. Для того, чтобы произвести на туземцев большее впечатление, посылался вслед за бригадами нарочный, вручавший на собрании туземцев якобы только что полученное постановление об обязательном обучении детей ханты в школе. Это произвело должное впечатление, и в скором времени с воем, плачем, как детей, так и матерей, ханты стали подвозить детей в школу. Всего было подвезено до 50 человек. К упорно не желающему отдавать детей в школу туземцу было применено административное взыскание, отобрано ружье в виде штрафа (при участии Дедюхина и, кажется, Бабкина).
Если добавить к этому перегибы, допущенные торговыми организациями в вопросах контрактации, снабжения и прочее, то станет понятно, почему уже в декабретого же года, выждав, когда завбазой Бабкин уедет с базы (в нем туземцы чувствовали крепкий административный кулак), туземцы в большом количестве нагрянули на базу, разобрали детей из школы, потребовали переизбрать совет, восстановить вправах шаманов и грозили сжечь базу. Приехавшие разобрать это дело окружные работники пошли на уступки и допустили переизбрание совета. Были выбраны в Казымский совет: председателем — туземец Спиридонов, членами — туземцы Каксин и Волгин. После всех тех волнений, которые пережила в это время база, получилась реакция. И в то время, когда нужна была огромная разъяснительная работа среди туземцев, сотрудниками базы овладела паника, боязнь делать выезды в юрты и вообще близко соприкасаться с туземцами.
Между тем назревал новый острый вопрос — облов озера Нум-то (в переводе с самоедского — Богово озеро), священного самоедского озера, очень богатого рыбой, находящегося в 227 км от базы на границе Казымского совета и Обдорского округа. Заготовительные организации невольно обращали на него взоры. На собрании туземной бедноты — кооперативного актива было вынесено постановление о посылке на данное озеро рыболовной артели. Артель была послана, но самоеды выехали на озеро и потребовали прекращения облова. Посылались после этого бригады на Нум-то для урегулирования этого вопроса.
Первая бригада в составе Шершнева, Хозяинова и других приехала на Нум-то, послала приглашение самоедам, чтобы они выехали на Нум-то для переговоров, а сами члены бригады занялись в это время приготовлением к обороне, подготовкой оружия, бомб и прочего и, не дождавшись приезда самоедов, хотя те и уведомили о времени приезда, уехали на базу. Вторая бригада в составе Мякушко, Лоскутова и других выходила немало по болотам, заблудилась в лесу, но с самоедами не связалась. Третья бригада в составе Гапина (от окрисполкома), Терентьева и других с самоедами не связалась, но по возвращении заверила, что настроение туземцев вполне мирное.
Однако окружком предложил березовским районным организациям по первому зимнему пути послать для урегулирования вопросов с самоедами авторитетную бригаду на более продолжительный период. И вот в состав этой бригады вошел Петр. Остальной состав: заведующий базой Смирнов, уполномоченная от обкома партии Шнейдер, от ГПУ — Посохов, от Казымского интеграла — Нестеров, два молодых активиста-туземца Каксин Никита и Лозямов, и от тузсовета Спиридонов и Каксин Егор.
Петр, Смирнов, Шнейдер выехали в октябре еще по воде, но по причине распутицы задержались в Полновате. Смирнов ушел на базу пешком, Петр и Шнейдер уехали из Полновата на базу 12 ноября на оленях. Вслед за ними приехал туда и Посохов. Не знаю срока выезда бригады с базы на Нум-то, но от мужа я получила телеграмму через нарочного, ехавшего на базу, такого содержания: «Приехал Нум-то 26 совершенно здоров (до отъезда на базу он тяжело болел ангиной), привет, целую, Петр». Телеграмма эта была мной получена 4 декабря. Больше я от него ничего не получала. Дальше поползли тревожные слухи о том, что на Казым приехал отряд ОГПУ, что туда направляют обозы с продуктами, людьми и прочим.
Все последующее время я жила на огромном напряжении нервной системы: поползли слухи, примерно в 20-х числах декабря, что на Казыме самоеды захватили бригаду в плен, избили и держат как заложников до выполнения ряда их требований, по существу контрреволюционных. Я металась от одного учреждения к другому. Я спрашивала, что случилось и верны ли эти слухи в РИКе, райкоме, в отделе ОГПУ, но везде получала ответ, что это вздорные слухи, что, правда, на Казыме не совсем спокойно и туда посланы люди для массовой работы, но что скоро все вернутся и в том числе и Петр.
Больше того, мне показывали в райкоме телеграмму за подписью Астраханцева от 13 декабря, где говорилось об отчетно-выборной кампании. Беспокойство мое все росло, и я стала говорить о том, что поеду на базу. Тогда 26 декабря я получила телеграмму следующего содержания: «Отчетно-выборная затянулась, 26 открылся пленум совета, кончится первого января, выеду пятого Астраханцев». Я почувствовала по стилю этой телеграммы, что она не от мужа, и спросила у Игнатова (зампреда Березовского райисполкома), кто сфабриковал эту телеграмму, но он разуверил меня в моих подозрениях. Итак, мне оставалось только ждать 5 января.
Подошел и этот срок — мужа и вестей от него не было, и 11 января я выехала на культбазу. На культбазе узнала жуткие подробности. Приехав на Нум-то, бригада послала в тундру к самоедам членов тузсовета Спиридонова и Каксина с целью вызвать для переговоров самоедов на Нум-то. Спиридонов и Каксин вернулись и сообщили, что самоеды находятся километрах в ста от Нум-то и приглашают поехать туда бригаду. Бригада поехала. Там было проведено собрание, но окончание его было перенесено на следующий день, то есть на 4 декабря. В этот день утром члены бригады сидели в ожидании, когда соберутся опять туземцы для продолжения собрания, как вдруг чум начал быстро наполняться народом, кто-то что-то закричал, самоеды и остяки набросились на членов бригады, связали, вытащили на улицу, избили, после опять затащили в чум. У троих членов бригады отобрали имеющееся у них оружие. Дальше самоеды заставили написать Никитина (работник Уралпушнины), только что, уже после расправы подъехавшего к месту событий (его бригада вызвала ехать с собой в стойбище, как владеющего самоедским языком, но он запоздал и приехал позже), свои требования, а именно:
- Вернуть четырех изъятых в 1933 году кулаков и шаманов.
- Убрать торговые организации из района озера Нум-то.
- Не вербовать детей в школу и т.д. и т.п.
Срок давался для исполнения этих требований — один месяц. При исполнении этих требований самоеды обещали возвратить бригаду. С этим письмом были отпущены Никитин, Спиридонов и Каксин. Шестого числа о произошедшем узнала культбаза, восьмого числа — райком, десятого числа из Свердловска выехали сотрудники ОГПУ. Возглавляли данную экспедицию товарищи Чудновский и Булатов.
По приезде их на культбазу, и до приезда, повелась массовая работа по разъяснению случившегося среди туземцев Ильбигортского, Хулорского, Амнинского, Выргимского и других юртовых объединений — выносились протесты, подтверждающиеся сбором танг, посылались делегации к самоедам. Первая посланная делегация из туземцев была задержана в течение девяти или двенадцати суток. После ее отпустили. Из второй бригады задержали и не отпустили совсем русского Белозерова. Третья делегация вернулась благополучно через пятнадцать дней (эта делегация возила протест, закрепленный тангами). Все возвращающиеся делегации заверяли, что все из бригады живы, что их кормят и довольно свободно держат порознь в отдельных чумах, что самоеды воевать не хотят, а хотят только того, чтобы их требования были удовлетворены.
В первых числах января, числа девятого, была послана последняя делегация в составе Спиридонова, Волгина и Антона (фамилию забыла). Ей был дан наказ, чтобы они предупредили самоедов и юильских остяков последний раз, чтобы они отпустили задержанных, иначе Советской власти придется принимать нежелательные меры. Бригада проездила 27 дней, вернулась с пустыми руками, но заверила еще раз, что хотя они пленных и не видели, но узнали, что они все живы, что самоеды и остяки разделились; Астраханцев, Смирнов, Шнейдер, Посохов и Hестеров находятся у самоедов, и Лозямов, Каксин и Белозеров — у остяков, что самоеды и остяки стоят на своих требованиях, но воевать не хотят, откочевали довольно далеко, так, вперед, якобы делегаты ехали 13 дней, обратно 9 дней и на месте пробыли 4 дня.
Не дожидаясь еще возвращения данной делегации, с прилетевшим самолетом Л-108 и на оленях выехал отряд с культбазы на Нум-то 2 февраля под руководством Булатова, Чудновский остался на базе — в штабе. До 20 февраля получали с Нум-то сведения о том, что отряд продвигается в тундру, самолет делал разведки, обнаружил часть чумов и захватил разведчика, что в начале февраля на Нум-то выехали 12 нарт, очевидно, за хранящейся там рыбой, но что они и 4 человека туземцев, выехавших на этих нартах, были задержаны, что аэроплан вылетел с частью отряда и, подлетев к трем вместе стоящим чумам, взял там двух самоедов (остальных оставили в чумах), и Булатов оставил письмо в чумах, чтобы самоеды немедленно привезли в эти чумы русских, за которыми аэроплан прилетит через день и вернет взамен всех взятых теперь пленных туземцев.
20-го или 21 февраля Чудновский вызвал меня и сообщил, что много остяков подошло близко к Самарово в поисках продуктов в лавках, и головка их задержана действующим там отрядом красноармейцев, в том числе главный шаман Вандымов Ефим и руководитель движения Ерныхов (И.А.?). У Вандымова был обнаружен один из пленников Павел Лозямов.
Это известие обрадовало и успокоило меня. Казалось, что это «первая ласточка», что на днях найдут и остальных людей. Но 23 февраля как снег на голову получила телеграмму из Березова, из дома: «Райком получил известие из Самарово, что Петра Васильевича везут раненым, выезжай немедленно». Через два часа по получении я выехала в Березово с тяжелым чувством, что эта телеграмма подготовляющая, что на самом деле Петр убит.
В Березово приехала в час ночи на 25 февраля, немедленно пошла в отдел ОГПУ и узнала то, что уже знала в силу предчувствия за дорогу от базы до Березова. Страшные, чудовищные подробности! Оказалось, что 18 февраля отряд Булатова встретил самоедов, последние оказали вооруженное сопротивление и несмотря на хорошее вооружение отряда (винтовки, пулеметы, бомбы) сражение продолжалось 40 минут. В результате, несмотря на количественное преобладание, самоеды были взяты. Потери со стороны отряда русских 3 человека и один ранен, со стороны самоедов — 9-10 человек. Захватив самоедов, русские потребовали сказать, где бригада. Тогда самоеды рассказали, что пять русских давно уже убиты.
Захватив бригаду 4 декабря, самоеды и остяки через 10-15 дней устроили большое шаманство — «поры», где главный шаман Вандымов Ефим сказал, что надо пять русских принести в жертву. После этого всех пленников вывезли на озеро Нум-то, накинули на шею веревки, привязали к оленям, оленей погнали и таким образом задушили всех. После чего задушенных скальпировали, а у Шнейдер вырезали груди.
Арестованных на Казыме кулаков и шаманов было 60 человек. Вскоре в Остяко-Вогульске состоялся суд. Одиннадцать человек были приговорены к высшей мере наказания, но они подали кассацию, и расстрел был заменен тюремным заключением на 20 лет. Вскоре большинство из них умерли, так как они не переносят тюремное заключение. Оправдано было 9 человек».
