Борис Карташов, фото Ильи Абрамова
Несостоявшийся выстрел
Вот уже несколько дней Турков рыскал на своей «дэтэшке» по лесной округе, имея лицензию на отстрел лося. Но по урочищам, по топким распадкам так и не заметил копытных следов на черном торфянистом грунте. Куда-то скрылась дичина. Осталась одна надежда у Алексея. В вершине ручья, бьющего из-под скалы, жидкие грязевые берега поверх тундровой черни подернулись белесоватым налетом. Водная жижа, пробиваясь на поверхность, пронизывает где-то на глубине соляной пласт.
Заглушив «дэтэшку», загнанную в густой ельник, Алексей шагнул по гусенице и спрыгнул на пружинистый лесной подстил. Постоял немного, затем, закинув двустволку шестнадцатого калибра на плечо, вслушался в ночную тишину. Под ясной луной острые верхушки деревьев четко впечатывались в ночное небо, пронизанное тусклым серебром. Таинственные фантастические отзвуки рождала в его душе картина дремучей тайги, спящей глубоким сном.
Охотник давно приметил это место. Вот на такие природные солонцы с особою охотою валит зверь по ночам, когда опускается прохлада и затихает в воздухе звон гнуса. Турков, случалось, сам подправлял солонец, подсыпая крупную каменную соль в вечно вязкую болотину, незамерзающую даже в пору, когда трещат сибирские морозы.
По распадку Алексей шел, как по своему огороду, ни разу не останавливаясь, четко держал нужное направление. Определял его без малейших усилий, словно, внутренний компас указывал ему путь. Солонец он старался не тревожить лишний раз, предпочитая визит к нему оставлять на крайний случай.
Охотник умел обходиться без треска сучьев, попадающих под ноги. Дорогу держал под ветер, чтобы зверь, если он пришел на солонец, не почуял его издалека. Он знал по опыту, что копытные, как и любая другая дичина, способны по запаху определять, кто идет по лесу: простой грибник без ружья, или же охотник, от которого лучше держаться подальше.
Послюнявив указательный палец, Турков поднял руку перед лицом, определяя направление ветра. С какой стороны кожу на пальце холодит – с той и дует. Отойдя шагов на пятьдесят в сторону от ручья, чтобы быть под ветром, он, взведя курки двустволки, устроился на опавших листьях. Замер. Была, не была! Ждать придется, что называется, до упора. Авось повезет!
А время давило, не двигалось, смешавшись с мглою. Звенел гнус под ухом, назойливо облепляя лицо и обнаженные кисти рук. Затекли, одеревенели ноги. И нельзя было пошевелиться, чтоб не вспугнуть тишину. Одно получалось у Алексея как бы само собою: бороться со сном он научился сызмальства.
Вот на солонце обозначилась большая тень, гулко застучало сердце у охотника. Долгожданная цель! Турков стал хладнокровно выцеливать лесного великана. Взошла луна. Неожиданно она осветила прижимающегося к ногам лосихи маленького теленка. Дрогнула рука охотника. Не нажал он спускового крючка своей двустволки с жаканом. Поднял с земли сухую палку и, широко размахнувшись, бросил ее в сторону животных. Лоси отпрянули в сторону, послышался глухой звук ломающихся под их ногами сучьев, испуганное мычание лосихи.
Первый раз в жизни он возвращался домой без добычи. Но не расстраивался. Наоборот: радовался, что сумел побороть в себе пагубную страсть убивать беззащитных копытных, что не дал погибнуть родившейся молодой жизни.
Пустые страхи
Август. Лесное озеро окутано туманом. Рыба не ловится. Мы лежим с Григоричем у костра и лениво пьем чай, приготовленный из целебных кореньев и листьев. В траве, окрест, слышится писк и шуршание полевок, крики ночных птиц. Мягко шумит листва берез и ивняка. Величаво кряхтит кедр. Ему вторит хмурая ель и деловая сосна.
Неожиданно идиллию нарушает треск валежника. Вроде кто-то подбирается к нам. Но это иллюзия. Никого рядом быть не может. Умом понимаю это, однако успокоиться не могу.
– Дед, по-моему, кто-то рядом ходит, – не слышишь?
Тот прислушивается, затем заявляет:
– Пустое. Кто тут может быть?
– Может, медведь? Мужики рассказывали, что он где-то в этих местах бродит.
Напарник молчит. Я постепенно успокаиваюсь, но в душе тревога не проходит. Ружья-то с собой не взяли – сезон охоты еще не открыт.
– Надо построить здесь избушку, – Григорич ставит котелок на огонь, – негоже в палатке круглый год обитать. Во-первых, надо постоянно таскать лишнюю тяжесть с собой, во-вторых, в избушке в любое время года теплее и спокойнее.
Я согласно киваю головой. Мне лень вступать в дискуссию с дедом: если поддержу разговор – не закончится до утра. Такова уж характерная черта Григорича. Любит поговорить всласть по любому поводу.
– Давай подискутируем по поводу скептицизма древних греков, – улыбается напарник.
Мне лень отвечать на шутку Григорича и я молчу.
Подбросив в костер дров, товарищ прислушивается.
– А ты прав, медведь, однако, бродит рядом. Запах, видимо, наш привлекает, – после этих слов дед завернулся в дождевик и через минуту захрапел.
Меня охватывает беспокойство. Достаю их чехла охотничий нож. Но к костру никто не подходит. Тут усталость берет свое: засыпаю с ножом в руках. Но уже через минуту встаю и подбрасываю в костер сухие дрова, заранее приготовленные на ночь. Костер вспыхивает с новой силой, освещая кромку леса. Снова укладываюсь за спиной товарища. Сморю то на огонь, то на лес, пока не начинает светать.
Утром прохладно. Встаю, кипячу чай. Специально шумлю, чтобы проснулся дед. Храп прекращается и через минуту раздается его ехидный голос:
– А ты, не спал, однако? Все хозяина ждал? Напрасно. Он в это время ленивый, не нужны мы ему.
– Так ты специально про медведя мне наговорил? Испугать решил?
– Конечно. А то, вишь, разговаривать ему со мной не захотелось…
…Обиду на кореша держал неделю, до следующих выходных, пока опять не собрались в лес.
Зимовье построили к холодам. Когда приходилось в нем отдыхать, напарник ехидно рассказывал товарищам, как до икоты меня напугал.
Царская ягода
Морошка – ягода с уникальным, ни на что не похожая ни вкусом, ни запахом. Поэтому не всем приходится по нраву: некоторые не любят ее за излишнюю приторность и водянистость. Другие, напротив, отмечают ее излишнюю кислотность. И, тем не менее, в народе морошку называют «царской ягодой». Это за ее целебные свойства. На Русском Севере жители деревень делали из нее квас, морс, кисель. А нынешние умельцы приспособились изготовлять даже самогон, очень даже неплохой!
В северных районах, где морошка произрастает в изобилии, ханты прикладывают листья морошки, смазанные рыбьим жиром, к гноящимся ранам. Используют ее как перевязочный и кровоостанавливающий материал. Ягоды применяют так же, как потогонное средство.
…Идешь краем болота по редкому сосняку, под ногами мох пружинит, дурманящим запахом несет от багульника, на кочках, будто кто мелкие, белые шарики рассыпал — клюква незрелая. Голубику собирать еще нельзя, черника лишь местами в рот просится. Морошка же налилась солнечным светом, то здесь, то там привлекает сочными желтыми ягодами. Захочешь мимо пройти — не сможешь. Зрелая, тут же тает во рту, твердая (у таких один бок красноватый) в дороге не помнется, дозреет дома.
Одна незадача, как только нагнешься за ягодой, за ворот сразу лезет туча гнуса. Люди непривычные бросают все и бегут туда, где пространство продувается. Таежники же готовятся к сбору ягоды основательно. Первое – это одежда. Энцефалитный костюм, тщательно застегнутый на все пуговицы поверх сапог.
Репеллент лучше всего сделать самому, по рецепту Григорича: смесь дегтя с подсолнечным маслом наносится на марлю. Затем она прикрепляется к капюшону энцефалитки, так, чтобы было прикрыто лицо. Этой же смесью обильно мажешь кисти рук. Тогда ты на пару часов можешь не бояться быть искусанным. Кстати, вынести рядом такого соседа сможет не каждый – вонища несусветная. Потом еще дома от тебя будут шарахаться дня три, несмотря на то, что помоешься в бане основательно.
– Сейчас такого, как у меня дегтя, нигде нет, – хвастается Григорич, – это я его выгнал еще в прошлом веке – натуральный! А сейчас – все химия. От нее только морду коробит, а результата – ноль.
Дома ведерко с морошкой торжественно ставишь на стол, где ее ждут с нетерпением жена и дети. Каждый накладывает себе в тарелки горку желто-красной ягоды, добавляя, кто мед, кто варенье или сливки — и приступает к священнодейству – поеданию царской ягоды.
Брусника и йети
В предгорьях Полярного Урала каждый год осенью поспевает много брусники. Природа сама отдает людям эту удивительную необыкновенную ягоду. О ней даже сложена красивая легенда.
«Снигирь нашел источник с живой водой. И решила птица помочь народу, проживающему здесь – сделать их бессмертными. Набрал в клюв несколько капель живительной влаги и полетел, чтобы с высоты птичьего полета окропить людей и подарить им вечную молодость. Прослышав об этом, серая ворона бросилась вслед за ним, чтобы помешать ему. Так серая воровка решила отомстить людям, которые ее не любили. Любительница падали стала клевать бедного снегиря. Вскрикнув от боли, раненая птица, смешав драгоценные капли со своей кровью пролила их на землю большого соснового бора. Людям бессмертия не досталось, но чудесные капли превратились в бруснику, а у снегиря на груди появилось красное пятно».
…Сбор этой удивительной ягоды в августе-сентябре приобретает в наших краях массовый характер. За брусникой едут, идут, плавают на лодках, даже летают на вертолете практически все местное население. В труднодоступные места добираются на автомобилях «Урал» и прочей вездеходной технике. Такой выезд и организовал нам знакомый Григорича, тоже страстный любитель природы и родного края.
В этот раз остановились на берегу таежной речки, где был сосновый бор с плантацией брусничника. Но в нем ягода была мелковата и мы, спустившись к воде. В багульнике нашли большие кочки, усеянные брусникой. И хоть собирать ее в кустах было намного трудней, чем на беломошнике, все компенсировалось ее размером и спелостью.
Прихватив с собой по ведру, разбрелись по берегу. Через час собрались у машины с полными емкостями. Ссыпали бруснику в приготовленные заранее картонные коробки, вновь углубились в кустарник. Быстро набрав еще ведро ягод, я вышел к биваку и уютно устроился отдыхать – пить чай. Видимо услышав ароматный запах напитка, притопал и Григорич. Ждали третьего участника нашего вояжа, но тот задерживался.
– Хапает! Не может, видимо, оторваться от брусники, – язвительно заметил дед, – ну, да ладно, нам чаю больше достанется. Ему, конечно, легче в тайге находится – бородища вон какая! Никакой гнус не страшен. Надо сказать, что сосед Григорича работал лесником в местном лесхозе и, видимо, по традиции (таежный человек) носил бороду.
В это время на бугор подъехала еще одна машина, из которой вывалилось человек десять женщин. Весело поздоровавшись с нами, сразу же сообразив шикарный стол с различной снедью, уселись обедать. Самые нетерпеливые расспросив, где лучше собирать бруснику, отправились в багульник. Через какое – то время за ними потянулись и остальные.
Мы же, расположившись у машины, задремали. Сколько прошло минут не знаю, только нас разбудил истошный женский крик. Не соображая, что происходит, вскочили, оценивая обстановку. Из кустов багульника к нам неслись женщины. Лица были искажены от ужаса.
– Там… там, йети, снежный человек! – выдохнула одна.
– Какой, йети? Ты, что по фазе поехала? – я вопросительно посмотрел на товарища, ища у него поддержку.
– Волосатый, вот с такой бородой, – женщина даже обиделась на меня.
Все собрались у машины, рассказывая, что это за чудище и как он их напугал, рыкнув на них неожиданно из-под куста. Медленно соображая, но я стал кое о чем догадываться. В этот момент на тропе появился наш третий напарник… Вот тут и Григорич выпал в осадок от смеха. Он икал, тыча пальцем в знакомого, мычал, пытаясь что – сказать, но безуспешно – ничего не получалось.
К нам приближался лесник, одетый в майку и трусы, борода по пояс, волосатый как леший. В руках нес ведро с брусникой, на одном плече штаны, наполненные чем-то, на другом ветровка. Подойдя к машине, он деловито достал емкость и высыпал туда бруснику из ведра, затем стал из штанов, у которых штанины были перехвачены бечевой, тоже пересыпать ягоды. Эту же процедуру проделал и с ветровкой, наполненной дарами леса.
Все это происходило в полной тишине. Покончив со своими делами, лесник обвел нас удивленным взглядом:
– Вы, чего так переполошились? – поинтересовался он у баб, – я же пошутил, когда рыкнул на вас. А потом махал, звал к себе – ягод – то там немеренно.
Стан загудел как улей. Каждый пытался высказать свое мнение по данному поводу, не слушая других.
– Ты зачем разделся? – сквозь гам и смех поинтересовался я.
– Неохота было туда – сюда курсировать, вот и высыпал собранные ягоды во что было.
– Григорич внимательно осмотрел знакомого и сделал заключение:
– Похож! Только не на снежного человека (тот ростом, говорят, был три метра), а на мудака, который еще носит и бороду.
Продолжение следует…
