Борис Карташов
Очередь
– Завтра в магазине будут продавать муку, – которой в продаже не было уже давно, по секрету сказала соседке Муська Канакова, продавщица.
Та – под честное слово зятю. Тот – товарищу по работе. Через два часа страшную тайну знали все жители поселка.
Очередь стали занимать с вечера. Чтобы не замерзнуть, ночью разожгли костер, кипятили в ведре чай, вели разговоры о скором светлом будущем – нужно только потерпеть немного. С этим соглашались…, но не все.
Наша семья тоже заняла очередь. Сначала у магазина дежурила мама, потом – сестры. К утру в очередь стал я с братом, поскольку было воскресенье и не нужно идти в школу.
Возле магазина появилась Веерка Тарасова, местная скандалистка и матещиница.
– Кто последний?
– Все первые сегодня, – съязвил старик Пантюхин.
– Помолчи, пердун старый, не осталась в долгу Веерка. – Спрашиваю: кто последний!?
– Я, – отозвалась Люська Поливцева.
– За тобой буду!
– Сейчас вся очередь переругается – Верка появилась, – заметила тетя Феня, техничка из конторы.
Как в воду смотрела баба! Не прошло и часа, и Тарасова уличила соседку в том, что та, якобы, не стояла в очереди.
– Я ее утром дома видела! Не могла она оказаться впереди меня. – Стала оттеснять ее с крыльца магазина.
– Уйди, стерва! – заорала соседка, – чай домой пить ходила. Как и все, всю ночь простояла. Подтвердите, люди.
– Вроде стояла, – неуверенно проговорил дед Пантюхин.
– А-а-а, стояла… вроде, – не отступала Тарасова, – значит, не было!
– Да перестань, Верка, морочить людям голову, – ввязались в склоку бабы с лесозавода. – Уйди.
– Что значит – уйди! Я за справедливость.
Постепенно нашлись сторонники и противники скандалистки. Ругань набирала обороты. Вспомнили «добрым словом» всех, кто любил отовариваться без очереди.
– Муська идет! Магазин сейчас откроется.
Взвинченная ночным бдением, толпа ринулась в помещение. В мгновение ока меня внесли в магазин и придавили к прилавку.
– А-а-а, – невольно вырвалось.
– Ребенка задавите!
Толпа замерла, но уже через секунду вновь так сдавила, что дыхание остановилось. Увидев мое состояние, стоящий рядом мужчина, стал расталкивать очередь.
– Выпустите мальчонку на улицу!
Не помню, как оказался на крыльце магазина. Болели ребра и голова. Подошла мать и увела домой.
Муки в тот день хватило не всем. Растрепанные и злые бабы расходились по домам, на чем свет костеря неизвестно кого.
Бабка пьяница
В нашем поселке все работающие мужики много и с удовольствием по выходным пили. Стаканами. То ли тяжелый физический труд тому способствовал, то ли суровые климатические условия Северного Урала. В эти тонкости никто не вдавался. Но стиль жизни у многих выработался такой: в воскресный день никак нельзя без бутылки водки. А там как карта ляжет. Ложилась она всегда в масть. За первой бутылкой следовала вторая, третья…
Начальство не делало из этого трагедии. Знали, все без исключения рабочие завтра выйдут на работу, причем, каждый будет трудиться по – стахановски. Но при всей многообразной тяги к спиртному, сельчане не любили алкоголиков, всячески их осуждали. Поэтому появление в поселке вечно пьяной пожилой женщины, не осталось незамеченным.
Любопытные навели справки. В списках рабочих, приехавших по вербовке, она значилась под фамилией Пичугина. Оформлена истопником в конторе. Занимала маленькую комнатушку в бараке для семейных. Более подробных биографических данных узнать не удалось.
Местные видели утром бабку, когда шла на работу и вечером, когда покупала в магазине бутылку водки. Так было ежедневно. Люди душещипательных разговоров с ней не вели, по возможности, сторонились. Не пристало с пьющими женщинами заводить дружбу. Через полгода Пичугина примелькалась, к ней привыкли. Наиболее языкастые приклеили кличку «бабка – пьяница». На это она не обижалась. При встрече, если была навеселе, всем улыбалась и грозила пальцем невидимому собеседнику.
В день получки бабка была щедра. Угощала выпивкой всех. Действо обычно происходило перед закрытием магазина. У прилавка появлялась Пичугина в расстегнутой фуфайке и хрипло командовала:
– Продавец, всем, кто тут есть желаю налить по стакану ****янского! – Так пренебрежительно она называла «Советское шампанское»
– Пять бутылок хватит? – Выставляла на прилавок продавщица.
– Может, хватит, а может, и нет! Как Бог подскажет. Но давай пока столько.
Женщина брала бутылки в охапку и ставила на пол. Затем вынимала несколько стаканов и раздавала желающим. Вскрыв емкости, наполняла тару. Некоторые из присутствующих отказывались от угощения, но большинство пило с удовольствием. За здоровье! Свое и бабка – пьяницы!
Чем еще запомнилась она? Своей матерщиной и трудолюбием. Раньше всех зимой вставала и шла на работу.
– Бабка – пьяница уже раскочегарила печки, – говорили люди, показывая на дымы из труб административного здания лесопункта, первые во всем поселке.
Летом Пичугина работала уборщицей, выполняла, выполняла обязанности курьера. Друзей у нее по — прежнему не было, никто с ней водиться не хотел, хотя отдельные граждане с удовольствием откликались на ее предложение распить вечером бутылочку «****янского».
Простился народ с бабкой – пьяницей в феврале. После аванса. Она выпила лишнего и, не рассчитав силы, замерзла по дороге в барак. Помочь ей никто не смог. По темну в поселке не ходили.
Ворона и кукла
У Али игрушек не было. Поэтому она вылепила с подружкой куклу из хлеба, который спрятали за обедом. Игрушка подсохла, девочки с удовольствием играли с ней: наряжали, укладывали спать, разговаривали.
Вечером, спрятав куклу во дворе, ушли домой. Наутро побежали к своей игрушке. Но их опередила серая ворона. Она подлетела к кукле и склевала ее. Горе подружек было неописуемым.
Весь день, плача, гонялись они за вороной, чтобы наказать ее, но поймать так и не смогли.
Клятва на верность
– Наш вождь, товарищ Сталин, тяжело заболел, – сказала на уроке учительница. – Об этом сообщили по радио, написали во всех газетах.
– А вожди разве болеют?
– Конечно, дети, болеют! – Октябрина Ивановна маленьким платочком вытерла слезу.
Через два дня в школе объявили траур. Умер вождь всех стран и народов Иосиф Виссарионович Сталин. Хотя занятия в школе и были отменены, домой никого не отпустили. Все находились в классе. Октябрина Ивановна с девочками плакали. Нам, пацанам, было жалко вождя, но как – то со слезами не получалось. Наоборот, настроение было приподнятое – ведь сегодня свободный от учебы день.
Октябрина Ивановна раздала чистые тетрадные листки.
– Дети, – обратилась она. – Сейчас каждый из вас напишет клятву верности заветам нашего вождя Иосифа Виссарионовича Сталина. Вы должны пообещать, что будете учиться не только на четыре и пять, но и быть достойными продолжателями его славных дел.
– А что если в делах я не смогу быть похожим на товарища Сталина? – задал бестолковый вопрос Витька Ефименко.
– Значит, предашь его и имя? – сказала Октябрина Ивановна, – с таким учеником нам не по пути. Правда, дети?
Мы молчали, так как не понимали, что означает «быть продолжателями славных дел вождя» и что такое «не по пути».
– Давайте пишите! – оборвала «дискуссию» педагог.
Через полчаса мы положили ей на стол свои клятвы. В них добросовестно написали все, о чем просила Октябрина Ивановна: об отличной учебе, примерном поведении, активной работе в деле построения коммунизма. Наши листки она аккуратно скатала в рулончик и перевязала красной ленточкой.
– Ваши клятвы будут храниться в учительской за портретом Иосифа Виссарионовича Сталина. Теперь он будет знать, как вы выполняете его заветы.
Было как — то жутковато от таких слов, хотелось спросить, как вождь будет следить за нами, но тут прозвенел звонок.
Прошел год. Наши клятвы Сталину стали забываться, да и учительница о них не вспоминала.
В 1956 году был развенчан культ личности Сталина. Его портрет кто – то забрал домой, а с ним и наши клятвы, аккуратно перевязанные красной ленточкой.
Берия вышел из доверия
Прошел слух, что в Москве разоблачена шпионская группа. Возглавлял ее главный начальник чекистов и милиции Лаврентий Берия. Одни жители связывали это событие с улучшением политической обстановки в стране и искренне радовались, другие – наоборот, никому и ничему не верили: слишком много в жизни хлебнули лиха.
Мы, мальчишки, также охотно обсуждали необычайную новость. Особенно нам было по душе, когда узнали, что «врагов народа» разоблачил соратник Сталина Маленков. Ведь его именем после смерти вождя мы часто клялись.
Вскоре появилась частушка, которую ребятня декламировала с удовольствием:
– Берия, Берия
— Вышел из доверия,
-А товарищ Маленков
— Надавал ему пинков
Кто сочинил эти строки, мы не знали. Спустя много лет, рассказал данную историю товарищу, с которым жил уже за много тысяч километров от своей малой родины. Оказалось, что и в его деревне после смерти Сталина эта частушка была в моде у детворы. Народная классика!
Конный двор
Он стоял на окраине домов, недалеко от железнодорожной ветки. Привлекал внимание высоким побеленным забором, за которым проглядывались добротные строения из бруса и огромные скирды сена. На фоне черных низкорослых бараков и частных домов конный двор выглядел светлым пятном на все пространстве.
Территория считалась зоной санитарного контроля, поэтому туда зайти мог не каждый житель поселка. Однако детворе это не касалось. Мы знали заветную дыру в заборе, без особого труда с горбушкой хлеба в кармане проникали к стойлам лошадей.
У каждого животного был свой рацион. Например, лошади, занятые на трелевке и погрузке леса, овса получали больше, чем те, которые работали на хозяйственных работах. Их пацаны жалели, при первой возможности подкармливали. Кони привлекали своей силой, чистотой, благородным нравом. Не было случая, чтобы какая — нибудь лошадь укусила или ударила копытом.
Без боязни быть выгнанным с территории конного двора, часто наведывались с ним, когда на смене был старый конюх Миша Кульматов, репрессированный в прошлом узбек. Мне казалось, что любил он только лошадей и детей. Нередко зимой зазывал в дежурное помещение погреться. Там было тепло, вкусно пахло подгоревшим хлебом. Это, наверное, потому, что на раскаленной плите всегда жарился овес. Им он нас, вечно хотевших есть пацанов, щедро потчевал. Мы шелушили поджаренное зерно, охотно жевали.
До сих пор в памяти остался запах конского пота, жареного овса и раскаленной плиты в дежурке конюха.
Витька с гармошкой, Вовка — с гранатой
Братья Витька и Вовка Туркины среди населения были на слуху. Это оттого, что в делах и поступках продвинутые были. Первый, ладно скроенный крепыш, по воскресеньям ходил по поселку с гармошкой и пел под ее аккомпанемент заунывные песни. В дни же государственных праздников с клубной сцены декламировал Маяковского. Читать стихи «глашатая революции» в концертных программах по тем временам доверялось не каждому. Туркину – старшему секретарь парткома леспромхоза разрешил это делать персонально: как — никак учился в летном училище, поступал в институт. Правда, потом что — то не заладилось – вернулся домой. Одним словом, Виктор слыл человеком образованным. Хотя и со странностями.
Младший, Вовка, с детства бредил найти клад и на вырученные деньги построить танк. Затем, отправиться, на нем служить в армию. Клад, естественно, не нашел, но вот противотанковую гранату из чурки выпилил классную. С ней он практически не расставался. Брал с собой даже тогда, когда ходил на болото за клюквой.
А как подрывал он воображаемые танки противника! Это было почище спектакля. Вовка, затаивался в канаве, и подолгу лежал в ней, поджидая условного противника. Наконец, тот появлялся. Туркина – младшего не смущало, что «танком» могла быть, например, корова или коза. Хлебовозка или велосипедист. Юркой ящерицей он подбирался к объекту и с криком «ура», «за Сталина», бросал «противотанковую гранату».
Не раз за это Вовка был бит мужиками и бабами, однако со своим увлечением распрощаться не хотел
– Смотрите, Вовка Туркин опять вражеский танк выслеживает, – говорили глазастые соседки, показывая в сторону односельчанина, который изготовился в кустах к очередной атаке.
Через два года он уехал в районный центр учиться на автослесаря. Вернувшись, работал кочегаром на паровозе, затем – в гараже. В армию Вовку, к сожалению, не взяли по состоянию здоровья. Детское танковое увлечение со временем, переросло в страсть к мемуарной литературе о войне. Любому знакомому обязательно навязывал разговор о войне, мог часами вести монолог, о каком – нибудь танковом сражении в годы Великой Отечественной войны. Это не всем нравилось, многие сразу старались отделаться от такого собеседника. Демонстрируя свое отношение к оратору, сельчане вертели пальцем у виска. Мол, не в себе парень!
Старший же Туркин, по – прежнему, по выходным ходил по улице с гармошкой, распевая песни. В дни праздников продолжал читать со сцены стихи Маяковского.
Продолжение следует…
