Русская Православная Церковь в освоении Сибири

Н.Н. Покровский

В истории России и древнейших времен распространение православия на восток, в земли, находившиеся вне круга христианских цивилизаций, являлось прочной непрерывной традицией. Эта общая закономерность хорошо прослеживается и в ходе славянской колонизации территорий Урала, Сибири, и Дальнего Востока.

По свидетельству Ремезовской летописи, принимаемому большинством историков, уже в отряде конкистадора Ермака было три православных священника и некий «старец бродяга» который хорошо знал и исполнял все сложные правила церковного богослужения. По сведениям той же летописи, использованной Г. Ф. Миллером, Ермак во время зимовки на Урале построил в своем лагере часовню во имя святителя Николая (хотя Р. Г. Скрынников, предложив собственную хронологию похода Ермака, считает эти известия недостоверными). Но само строительство церковных сооружений с самых первых лет проникновения в 80-х гг. XVI в. русских отрядов в Сибирь бесспорно. Согласно археологическим данным православная церковь имелась, например, в Лозьвинском городке, построенном в 1587–88 гг. как база продвижения в Сибирь и просуществовавшем не более десяти лет. Начиная с тех же 1580-хгг. православные храмы строили в возникавших один за другим в Сибири русских городах — в Тюмени, Тобольске, Пелыме, Сургуте, Таре, Нарыме и др.

И весьма показательно, что это открытие православным христианством новых земель на Востоке, как и подобные великие географические свершения западной христианской цивилизации на американском континенте, сразу же получили идеолого-религиозное обоснование как прямое следствие заботы Божественного Провидения о повсеместном распространении евангельской истины. Уже в составленном в 1622 г. по инициативе первого сибирского архиепископа Киприана и при участии казаков-ветеранов ермаковского похода кратком «Синодике ермаковым казакам» эта мысль проводится с предельной четкостью: Ермака «избра и вооружи Бог славою и ратоборьством» чтобы «очистити место святыни»; на месте этом «соделашася святыя божия церкви в прибежище православным христианом, а во славословие Отцу и Сыну и Духу Святому». В главной сибирской летописи, составленной в 1636 г. архиепископским дьяком Саввой Есиповым, этот же тезис о божественном замысле распространения в Сибири христианства торжественно и многократно повторяется, украшается параллелями из Библии. И вполне закономерно, что свой рассказ о походах и кровавых битвах в Зауральи Савва Есипов заключает особой главой «Благодарение Богу»: «Оттоле же солнце евангелское землю Сибиръскую осия, псаломский гром огласи, наипаче же во многих местех поставишася гради и святыя божия церкви и монастыри создашася …, и мнози невернии, уведевше християнскую веру, крестишася во имя Отца и Сына и Святаго Духа и от неверия бысть верни. И повсюду благодать излияся Божия…»

Важнейшим этапом распространения христианства на восток от Урала стало создание в 1620-1621 гг. в Тобольске первой сибирской епархии, причем сразу в ранге архиепископии. Нам недавно удалось издать большой комплекс документов, позволяющих детально проследить организацию и проведение этого церковно-государственного мероприятия по повелению патриарха Филарета и его сына царя Михаила Романова. Многотрудное дело становления на далекой колонизируемой окраине традиционных институтов регионального церковного управления потребовало нескольких десятков грозных грамот царя и патриарха местным властям. Хотя каждая такая грамота добиралась в один конец больше месяца, московские бюрократы пытались жестко регламентировать весь ход создания резиденции архиерея, главного соборного храма, системы церковного управления. Из Москвы приходили абсолютно нереальные сметы, в которых предусматривались все расходы вплоть до последнего бревна, до (/16 доли копейки. Но в конце концов все было сделано в Тобольске, все было сделано добротно, хотя совсем не так, как приказывалось. Когда тобольский воевода боярин М. М. Годунов попытался объяснить царю, что предписанных престижных апартаментов для архиепископа в назначенный срок построить невозможно, последовало беспрецедентное царское приказание Годунову, управлявшему всей Сибирью, немедленно освободить для Киприана собственный дом. Так боярину было внятно объяснено место архиепископа в сибирской иерархии властей. И сразу решение было найдено: купили несколько добротных домов у местных казаков, наняли работников «ронять лес» заготавливать стройматериалы и скоро все необходимое было построено. Соборный храм также создавался совсем не так, как сначала предписывалось. Некий тобольский иерей Иоанн еще до приезда Киприана начал строить большую Софийскую церковь. Ее купили у него недостроенной за немалую сумму в 432 рубля (это стоимость полутора десятков хороших крестьянских дворов) и быстро завершили строительство, а Иоанн стал протопопом соборного храма. Государственная казна взяла на себя все эти расходы по созданию главной церковной резиденции Сибири.

Воевода Годунов недаром не был обрадован возникновением новой структуры. Источники свидетельствуют, что в процессе колонизации восточных земель царская власть, справедливо опасаясь слишком большой самостоятельности и коррумпированности местных воевод, пыталась поставить их под какой-то церковный контроль. Распоряжающиеся большими территориями вдали от Москвы воеводы сибирских городов имели возможности для незаконного обогащения, значительно превосходившие среднерусский уровень. Источники XVII века красочно свидетельствуют о широких криминальных операциях воевод по присвоению главного валютного богатства Сибири — пушнины, о закупках воеводами больших партий скота у сибирских аборигенов в обход таможни, о присвоении государственных денежных средств, хлеба, соли и т.д. Наиболее действенным средством противостояния этому разгулу коррупции являлась для государства земская (мирская) система сословных организаций — общины казаков, горожан, государственных крестьян имели право жалобы государю на незаконные действия воевод и активно пользовались этим правом. Правление большинства сибирских воевод заканчивалось суровым московским расследованием их деятельности, зачастую — с конфискацией имущества. Но по мере постепенного превращения со средины XVII в. сословно-представительной монархии в абсолютистскую, права и возможности общин стали резко сокращаться. Другим возможным инструментом противостояния наглой коррумпированности чиновников на колонизируемых землях Востока России была, по мнению центральной власти, церковная организация. Уже после взятия в 1552 г. Казани в царском наказе первому казанскому архиерею св. Гурию эта тенденция была отчетливо выражена. При открытии Тобольской епархии подобная цель определенного контроля главы сибирской церкви за законностью всех действий воевод ставилась изначально.

Хотя главный документ, регламентирующий подобные права первого сибирского архиепископа Киприана, царский «Наказ» ему, не сохранился, нами был опубликован ряд документов, свидетельствующих о выполнении Киприаном подобных контрольных

функций и о царском одобрении этого. Так, после прибытия в Тобольск Киприан отправляет в Москву грамоту, в которой после сообщений о церковных делах следуют критические наблюдения о состоянии сибирских городов и городских укреплений, о слабой пожарной безопасности, а также дается вполне компетентный анализ методов преступного обогащения сибирских воевод и подьячих за счет местного населения и казны. В царском ответе Киприану и воеводе М. М. Гагарину приказывается подробно, по каждому пункту провести расследование и строго наказать виновных. Конечно, как всегда, грозность подобного царского повеления далеко не всегда свидетельствовала о его действенности. До нас дошли и другие царские повеления Киприану по светским делам, находящимся, строго говоря, в компетенции воеводской администрации. Так, ему предписывалось проконтролировать правильность расходования воеводами большой суммы денег, присланных из Москвы для финансовой поддержки новых крестьянских хозяйств, заводимых в колонизируемом крае. Другой раз Киприан обязан был, практически заменяя светскую администрацию, проверить правильность всей обширной налоговой документации, присылаемой местными властями вместе с собранными с населения прямыми налогами, понуждать воевод ускорить составление полного земельного кадастра и общей переписи населения.

Особые функции сибирской церковной администрации в сфере светского управления колонизируемым краем были подтверждены в дошедшем до нас царском «Наказе» от 08.02.1625 г. второму тобольскому архиепископу — Макарию. Ему, в частности, предписывалось «о государевых и всяких думных делах» с тобольскими воеводами «советовати и мысль своя им во всякия дела давати» Архиепископ согласно этому «Наказу» был обязан зорко следить, чтобы светские власти не допускали «небреженья» или отягощения населения незаконными поборами при исполнении своих административных обязанностей. В противном случае архиепископ после двукратного или трехкратного увещевания воевод и дьяков должен был сообщать о непорядках царю и просить его вмешательства. Известно, что до средины XVII в. сибирские архиереи не раз пользовались этим правом.

Тот же «Наказ» как и другие документы, свидетельствует о немалых прерогативах Церкви при осуществлении ею «печалования» о сибирских аборигенах. Заботясь об увеличении поступления ценной пушнины от аборигенов, Москва строго предписывала ненасильственные методы при их обращении миссионерами в христианство. Мало того, руководству сибирской церкви (как и ранее — казанской) предписывалось осуществлять общую защиту от притеснений местных властей всего аборигенного населения независимо от того, какую веру они исповедывали и собирались ли креститься. Архиепископ получал право рассматривать вместе с воеводами многие уголовные дела по обвинению аборигенов и практически всегда передавать такие дела на высочайшее решение, задерживая исполнение любых воеводских приговоров. Напомним, что самым распространенным способом обогащения воевод и их чиновников было необоснованное заключение аборигенов под стражу с целью получения взятки пушниной, угрожая суровым приговором.

Та же грамота подтвердила важнейшее право (и обязанность) руководителей сибирской церкви принимать от всех обиженных (перечислены «татаровя, и остяки, и черные люди, и пашенные крестьяне») челобитные на воевод и их чиновников и затем переправлять эти челобитные царю. Мы уже писали о немалом значении этого архиерейского права во время конфликтов между сибирскими мирами и воеводами, об использовании сибиряками церковного заступничества при отстаивании своих прав. Так было, например, в Енисейске в 1626 г., в Таре в 1636 г., в Тобольске в 1640 — 1643 гг. В последнем случае подьячий Савин Кляпиков сумел разоблачить огромный ущерб, нанесенный воеводой князем П. И. Пронским и группой его чиновников казакам, крестьянам, горожанам Сибири и казне таким простым приемом, как фальсификация государственных эталонных мер веса и объема. Князь арестовал подьячего, но за него заступился архиепископ Герасим, и московская комиссия подтвердила правильность сведений Кляпикова. В дни томского восстания 1648-1649 гг. духовенство последовательно стремилось выступать примирителем обоих враждующих сторон, вступаться за несправедливо наказанных, подчас получая удары и от восставших, и от властей.

Первым сибирским архиереям сразу же пришлось, опираясь на царские грамоты, вводить в Сибири древнерусский институт церковного суда, во многом узурпированный светскими властями Востока России. Напомним, что со времен принятия христианства Церковь в России, как и на Западе, имела право суда почти по всем делам над духовенством и другими «церковными людьми» а по некоторым категориям дел (споры о наследстве, богохульство и т.д.) — над всем населением. В соответствии с древними представлениями Церковь вела в Сибири борьбу с колдунами, черной магией и т.д. Нам удалось обнаружить в архивах несколько таких дел XVII — XVIII вв.; подобные судебные преследования не получили в Сибири сколько-нибудь широкого размаха, но указанные дела могут служить ценным источником по истории общественного сознания сибиряков прошлых веков.

Если в 1620-х-1650-х гг. центральная московская власть последовательно внедряла в Сибири общие нормы церковного суда, а также стремилась использовать Церковь для контроля и получения информации о злоупотреблениях местной светской власти, то во второй половине ХVII в. ситуация постепенно меняется. Союз Церкви и Государства при освоении новых восточных территорий, базировавшийся на византийской теории «симфонии» никогда полностью этой идеальной теории не соответствовал. Государство в Сибири не только оказывало весомую материальную и административную поддержку становлению и функционированию церковной организации на новых землях, но и не раз вмешивалось в чисто духовные дела — вроде назначения клириков к сибирским церквям и монастырям, замены листов в богослужебных книгах или молебнов по случаю освидетельствования присланной шахом Аббасом ризы Христовой. Царская власть была изрядно напугана попыткой патриарха Никона поставить «священство» выше «царства» и конфликт этот сказывается в Сибири сокращением архиерейских прав надзора над воеводской администрацией. А в самом конце XVII в. обнаруживаются немалые злоупотребления «десятильников» (светских чиновников архиерейского дома) в сфере духовного суда. Расследование этих злоупотреблений привело к острому конфликту между архиерейской и воеводской властью, и Москва решительно выступает в защиту последней, ограничивая в канун петровских реформ права духовного суда в Сибири.

Свою интересную специфику имеет в Сибири и проблема земельных владений Церкви, отношения к ним государственной власти. Как известно, светскую власть Европейской России довольно рано, еще со второй половины XV в. стал беспокоить рост церковных вотчин. Государство начало принимать меры по ограничению этого роста. Однако в Сибири при создании Тобольской епархии государство было объективно заинтересовано в том, чтобы снять значительную часть казенных денежных расходов на организацию и функционирование церковных институтов, заменив их земельными пожалованиями. В свою очередь, архиепископ Киприан весьма активно устраивал и расширял церковные земельные владения архиерейского дома, успешно добиваясь все новых царских грамот о передаче земли и рыболовных угодий в собственность, а также изрядно округляя свои владения сверх пожалованного и прикупая земли у соседних казаков. Сходную политику вели и некоторые монастыри. Но важна была не просто земля, а земля, населенная крестьянами. Между тем в Сибири, в условиях сравнительно слабого государственного аппарата принуждения и реальной немалой свободы передвижения закрепить обитателей церковных вотчин крепостническими методами было трудно.

Сибирские церковные организации с самого начала стремятся применять экономические методы привлечения и удержания крестьян на своих землях. Инвентарные книги Тобольского архиерейского дома за 1625, 1636 и 1651 годы показывают весьма положительные итоги этой политики в крупнейшей Ницынской вотчине, где быстро при помощи значительных денежных займов почти каждому новому крестьянскому двору было создано довольно устойчивое ядро постоянного земледельческого населения. Конечно, и в богатейшей Ницынской архиерейской вотчине, и на других церковных землях далеко не все крестьянские семьи оседали навсегда. Но архиерейская или монастырская денежная «подмога» в любом случае эффективно способствовала земледельческому освоению края. В недавнем исследовании екатеринбургского историка И. Л. Маньковой о хозяйстве монастырей Восточного Урала показано, что в XVII — первой четверти XVIII вв. имел место своеобразный симбиоз монастыря и его работников: монастырь получал столь необходимые ему рабочие руки, а пришедшие из-за Урала крестьяне, опираясь на монастырскую подмогу, быстрее получали необходимые хозяйственные возможности для старта: «В освоении края монастыри играли роль своеобразных колонизационных баз, где можно было поправить свое материальное положение и двигаться дальше на восток». Хозяин ставшего на ноги крестьянского хозяйства мог вернуть ссуду монастырю или архиерейскому дому, либо (что нередко случалось) передать, продать свое налаженное хозяйство новому пришельцу из Европейской России. Подобные процессы В. А. Александров отмечал и в государственной деревне.

Конечно, и на церковных землях Сибири постепенно (хотя и медленнее, чем по другую сторону Урала) усиливались закрепостительные тенденции. Нам уже приходилось писать о том, как архиерейские крестьяне Ницынской слободы (одновременно с соседними государственными) резко и небезуспешно протестовали против попыток увеличения размеров рентных платежей и повинностей за пользование землей. А в середине XVIII в. крестьяне Урала и Сибири активно присоединятся к широкому общерусскому движению протеста против самого института поземельной церковной собственности, что приведет к его отмене.

Открытие Тобольской епархии (а позднее, в 1727 г. и Иркутской), создание новых храмов и монастырей, продвижение на восток во взаимодействии с широкой народной колонизацией традиционной системы церковных приходов дают значительный импульс развитию на местной почве православной литературы, книжности, живописи, архитектуры, театра. Сейчас уже издано немало документов и исследований по истории сибирской православной культуры, накоплены интересные коллекции письменных, старопечатных, фольклорных и вещественных источников. В рамках настоящего краткого сообщения невозможен даже беглый обзор этих результатов исследовательской и собирательской работы. Упомянем лишь, что до революции 1917 г. этими проблемами успешно занимались церковные историки, как общерусского, так и краеведческого диапазона исследований, вроде К. Харламповича, А. Сулоцкого, Н. А. Абрамова, П. Н. Буцинского, М. К. Петровского. В советские десятилетия действовал, казалось, непреодолимый идеологический контроль, давление официальной антицерковной идеологии. Но на деле, если страх перед Лубянкой или жажда быстрой карьеры не отбивали элементарной научной любознательности, многие запреты удавалось все же обходить или игнорировать. Приведем хотя бы пример вдумчивого, бескомпромиссно-профессионального изучения общерусской истории древней литературы и книжности (церковных по определению) школой Д. С. Лихачева. в Ленинграде, учеными-книговедами Археографической комиссии и МГУ в Москве. В 1960 — 1970-е годы соответствующие исследования удалось развернуть в Новосибирске и Екатеринбурге.

В постсоветское время возник и набирает силу бурный поток всевозможных книг по ставшей модной и карьерно выгодной тематике истории православной культуры. Появилось большое количество очень скороспелых «теоретических» «культурологических» работ крайне низкого профессионального уровня, авторы которых слишком часто не знают ни основных источников, ни предшествующих фундаментальных исследований. Это преимущественно — информационный фоновый шум, не представляющий интереса для профессионального изучения данной проблематики. Но наряду с этим отмечается и весьма отрадное явление — значительное увеличение фундаментальных научных публикаций источников и конкретных «узких» исследований, анализирующих архивные и вещественные источники.

Русское население, мигрировавшее в Сибирь сначала преимущественно с Европейского Севера страны, а потом и из других регионов, несло с собою вековые традиции народного православия, иконы, книги. Так, в ходе новосибирских археографических экспедиций была обнаружена месячная Минея с владельческой записью Василия Паламошного, одного из сподвижников Ерофея Хабарова. На «крюковой» (нотной) рукописи XVII в., содержащей музыку к церковным службам, мы обнаружили запись о том, что она была приобретена «в Якуцком остроге на великой реке Лене» уже через несколько лет после основания Якутска. Вместе с тем весьма значительное число икон и книг для сибирских церквей и монастырей закупалось и доставлялось духовными и светскими властями. Уже первые сибирские архиереи привезли с собой довольно значительные библиотеки, немало икон, а также быстро наладили в Сибири книжное дело и изготовление местных икон. Закупки значительных партий книг по поручению Тобольского архиерейского дома, монастырей производил в Москве в «книжном» и «овощном» рядах столичных рынков Сибирский приказ. Документы Московского Печатного двора свидетельствуют о регулярных закупках в XVII в. новых изданий для Сибири. В свою очередь в столбцах Сибирского приказа сохранились известия о нескольких крупных партиях закупленных Тобольским архиерейским домом в Москве книг: в 1695 г. — 418 книг, в 1696 г. — 407.

Среди попадавших разными путями в Сибирь книг более всего было, конечно, книг, необходимых для отправления христианами службы в храме и дома. Это в первую очередь книги Священного Писания, литургические. Среди богослужебных книг многие использовались и как «четьи» — их читали для назидания, спасения души; в первых же сибирских книжных собраниях имелись и книги исторические (летописи, хронографы, Степенная книга), юридические (Кормчая, Номоканон, Зонара), полемические («Просветитель» Иосифа Волоцкого, «Слова» Максима Грека). Особой популярностью у сибирского читателя пользовались общехристианские и древнерусские жития святых, вскоре пополнившиеся и сибирскими сочинениями (упомянем жития Василия Мангазейского, Симеона Верхотурского, сказание об Абалацкой иконе). Возникло разветвленное древо сибирских летописей.

Земледельческая колонизация Востока России славянским населением, происходившая очень быстрыми темпами, закономерно приводила к росту числа православных приходов, которые не могли не возникать на новых, осваиваемых землях. Весь жизненный уклад, духовные и бытовые традиции приходивших в Сибирь людей были связаны не только с христианской догматикой, вероучением, но и с церковной службой и требоисправлением. Важным массовым источником, который все шире входит в научный оборот, являются прошения о строительстве храмов. Есть яркие документы, рассказывающие о начале новых сельских поселений в колонизируемой Сибири. Крестьянские общинные организации («миры») возникали на первом же этапе освоения Сибири и, как это было в XVI — XVIII вв. на Русском Севере, сельская община традиционно стремилась к совпадению по охвату с церковным приходом, а храм выполнял немало и мирских функций. Примером стихийного возникновения сельской общины и церковного прихода является изученная нами история второго крестьянского объединения Томского уезда. В 1644 г. наряду с пашнями под самым городом Томском крестьяне освоили для хлебопашества земли на некотором удалении от города, там возникла Верхняя слобода в несколько десятков дворов, возникла сельская община, силами которой сразу же была выстроена Спасская церковь. Просьба крестьян о присылке им священника на государственном жалованье (руге) не была удовлетворена. Тогда крестьяне нашли собственную кандидатуру — ссыльного московского стрельца Ипата, рукоположенного затем в священники архиепископом и живущего за счет прихожан.

При возникновении новых сельскохозяйственных поселений при активном участии (а то и по инициативе), местных властей, также часто предусматривалось возведение храма одновременно с первыми жилыми домами. Так, в 1624 г. известный тобольский воевода Ю. Я. Сулешев (быстро ликвидировавший конфликт с церковью своего предшественника М. Годунова) предписал в своей грамоте следующий порядок создания новой Чубаровской слободы: найти желающих поселиться на этой земле, выдать каждому значительную помощь из казны деньгами и семенами, затем воеводскому чиновнику вместе с представителями создаваемой общины выехать на место и выделить удобные участки сначала для церкви с кладбищем, потом для крестьянских дворов с огородами и для пашни.

Понятное дело, что церкви и часовни практически сразу же строились при возникновении новых острогов и городов. Так было (о чем мы уже упоминали) и в первых зауральских городах возникших еще в 1580-х годах, так было и на всем остальном пути движения на Восток вплоть до Аляски и Форта Росс. Многие из городских церквей, особенно — на первых порах, строились и содержались за счет государства (включая жалованье духовенству), но со временем степень участия государства значительно сокращалась.

Как и на Русском Севере, сибирский храм традиционно являлся важным центром не только духовной, но и светской общественной жизни. В трапезных церквей часто проходили общие собрания («сходы») членов общины, там хранилась «мирская коробка» содержавшая казну общины и ее архив, в том числе и важные государственные акты. По давней традиции там же можно было положить «явку» — жалобу, извет для дальнейшего рассмотрения ее местными властями (а если жаловались на них, то и московской комиссией). Церковная казна нередко выдавала беспроцентные ссуды общинникам. В городах этот обычай стимулировал торговое, купеческое предпринимательство.

При всем этом рост числа церквей значительно отставал от увеличения православного населения (не говоря уже об успешной миссионерской деятельности среди аборигенов). К началу XVIII в. в Сибирской митрополии насчитывалось всего 160 церквей, большинство приходов были огромными по размерам. В 1799 г. количество храмов одной Тобольской епархии достигло 626, хотя к тому времени (с 1727 г.) из нее уже выделилась обширнейшая Иркутская епархия. Учреждение новых сибирских епархий и впоследствии сопровождало колонизацию Сибири.

В 1834 г. была открыта Томская епархия (в ее составе с 1879 г. существовало Бийское викариатство — на Алтае успешно действовала знаменитая духовная миссия, заложившая прочные основы научной лингвистики алтайских языков); в 1840 г. учреждена Камчатская епархия, разделенная в 1898 г. на Благовещенскую и Владивостокскую; создание Енисейской епархии датируется 1861 г., Якутской — 1869 г., Забайкальской — 1894 г.

С открытием первой сибирской епархии постепенно начинает развиваться и дело духовного образования. Развиваться с немалым трудом — приходилось преодолевать и нехватку материальных средств, трудности со снабжением духовных школ учебниками, сложности с приисканием педагогов. Мало того, жесткими административными мерами нередко ломалось сопротивление родителей учеников — сына надо было отправлять в школу подчас за многие сотни верст, снабжать в чужом городе средствами к существованию. Тем не менее и в Сибири домашнее обучение в семье клирика основам будущей профессии постепенно все более заменяется школьным.

Уже в 1727 г. при Тобольском архиерейском доме обучалось 57 учеников и еще 14 — при Тобольском Знаменском монастыре. В 1743 — 1748 гг. архиерейская школа была преобразована в семинарию, вскоре получившую традиционный состав из 8 классов, причем в первый класс поступало ежегодно по 80 — 100 учеников. В Тюменском областном музее нами был выявлен сборник учебных работ тобольских семинаристов — опыты по стихосложению на латинском и русском языках.

Законодательство и многолетняя реальная политика церковных властей по замещению вакантных должностей священников в первую очередь учениками семинарии привела к тому, что в Сибири к средине XIX в. не менее трех четвертей священников имели семинарское образование, а подавляющее большинство преподавателей семинарии окончили духовную академию. Определенные успехи имела к тому времени и сеть низших церковных школ, где могли обучаться крестьяне и горожане. В 1848 г. в Тобольской губернии действовало 52 таких школы с 706 учениками.

Среди податных сословий грамотность была наиболее широко распространена у старообрядцев, несмотря на то, что довольно специфическое, традиционалистское образование в этой среде распространялось обычно подпольным образом. Но старообрядчество на Урале и в Сибири — это особая большая тема. Здесь отметим лишь, что система тайных старообрядческих заимок-скитов играла исключительно важную роль в стихийной вольнонародной колонизации Сибири, ее земледельческом освоении. А неизбежно тесная спайка, взаимовыручка всех членов преследуемых религиозных общин во враждебном окружении способствовала накоплению капитала и буржуазному развитию. Это было интересно прослежено П.Г.Рындзюнским — для московской федосеевской общины, Р.О. Крамми — для выговской поморской, В. И. Байдиным и А.Т. Шашковым — для урало-сибирских часовенных. При этом Р. О. Крамми давно уже провел интересную параллель подобных процессов первоначального накопления капитала с развитием протестантских общин Америки. А в последние годы нам довелось наблюдать, как енисейские староверы, давние знакомые новосибирских археографов, с крушением советского режима быстро попытались возродить интенсивное фермерское хозяйство — и как столь же быстро эти попытки были задавлены постсоветской бюрократией.