Мое Самарово

Альбина Сергеевна Глухих

Прошу извинить меня, земляки, и прежде всего старожилы, что «присвоила» себе Самарово. Но надеюсь, что публикация подвигнет вас – Мухиных, Карандашовых, Корепановых, Кокшаровых и других потомков изначальных самаровских родов – рассказать о себе, своих предках и жизни села.

Елочная радость

Мой отец родом из деревни Экстезерь под Тобольском. Фамилия Глухих, по преданию, происходит от глухого жестокого барина, из поместья которого крестьяне сбегали в Сибирь.

В Самарово мы появились в начале Великой Отечественной войны, когда создавался техучасток (ныне управление речных путей). Поселили нас в маленькой избушке под самой вершиной горы, где сейчас стоит большой «чум» (стела первооткрывателям земли югорской). В детсад я не ходила. В меру сил ухаживала за больным младшим братом Альбертом. Монотонно проходил каждый день.

Но однажды случилось чудо, причем новогоднее. Вечером, когда уже зажгли лампу (электричества в Самарово еще долго не было), отец позвал меня к окну. Перед ним стояла пушистая елочка, а на ее ветвях качались цветные круглые ледышки. Мне казалось, что они вызванивают «В лесу родилась елочка», но самое чудесное – на нижней ветке висели две настоящие ягодные шанежки. Я сразу поняла: одна – мне, другая – Альке.

Потом работники техучастка устроили для своих детей новогодний праздник. Собравшись в конторе, мы делали из бумаги самолетики, лодочки и длинные цепи, украшали ими большую, до потолка, елку. Вместе с мамами водили хороводы, пели, читали стихи, пили чай с «постряпушками». Было так весело, что и домой не хотелось идти. Кроме этой общественной елки, была еще одна, которую устраивали две дочери-подростки начальника техучастка Николая Захарова.

Два чудесных случая

В Самарово привезли одежду из Америки и раздавали нуждающимся семьям. Мне достались две кофточки: одну не помню, а вторая до сих пор в глазах – розовая, пушистая, с коротким рукавом. Я больше любовалась ею, чем носила.

В другой раз жена приехавшего фронтовика намазала мне маслом два куска пеклеванного хлеба и присыпала его сахаром. Это был верх лакомства. Неудивительно, что свой кусок я съела моментально, а потом – нечаянно – и тот, что предназначался Алику. «Преступление» раскрыли быстро, но наказания не последовало.

Тыкву я не ем: в войну наелась

Тяжело, но Самарово жило, люди работали, воспитывали детей, сажали картошку, овощи, особенно тыкву. Кто мог – держал корову. Наша была удойной, мы сбивали сметану в высокой посудине – маслобойке и сдавали. Мать выделяла в кашу кусочек масла чуть больше ногтя. Мы следили, как он медленно превращается в желтую лепешечку, и мигом съедали.

Настоящим кормильцем был рыбокомбинат, где дешево продавали рыбьи головы, осетровые потроха. Рыба на столе была обычной едой – вареная, соленая, на всю жизнь я наелась икряников – лепешек на язевой икре, а еще тыквенной каши. Теперь ни в каком виде тыкву не переношу.

Свои волосы – на голову кукле

С соседскими детьми мы создали «театр». Находили какие-нибудь ненужные вещи и ладили из них наряды, превращаясь в золушек и принцев, даже делали «золотые» туфельки из старого картона, а каблуки – из деревянных юрков от ниток. Кстати, распарывая ненужную одежду, мать вытягивала нитки для будущего использования.

Были у нас и самодельные куклы из тряпья, волосы им приклеивали, состригая свои, за что нам попадало. Мне – довольно часто: когда в канаву свалилась моя галоша и я осталась без обуви, и когда на заборе повисла половина моего платья в горошек.

О врагах народа

О том, что в нескольких километрах от Самарово строится город, мы знали, но бывали там редко. Я – так всего три раза: пела с октябрятами на радио патриотические песни, участвовала в пионерском слете, и один раз меня возили на лошади в больницу, хотя в Самарово на площади была своя – в бывшем двухэтажном доме рыбопромышленника Земцова.

Казалось, что все крупные события проходили прежде всего здесь, в Самарово. Отсюда летали первые рейсовые самолеты. Однажды на воду спустилась «Каталина» – огромный американский гидросамолет. Посмотреть такое чудо сбежалось все Самарово. Здесь останавливались все пароходы. Когда они причаливали, самаровцы старались попасть в их буфет и приобрести что-нибудь необычное. Однажды отец купил ящик халвы, я объелась ею на всю жизнь.

Но людей пускали далеко не на каждый пароход. Я с ребятами проникла на такой пароход, чтобы узнать, в чем тайна. Появившийся солдат с винтовкой быстро прогнал нас, но мы успели заглянуть в открытый трюм. Там было много людей в одинаковой одежде – безликая серая масса. Это везли в спецлагеря «врагов народа».

Иногда случались их побеги. Мы жили уже на берегу Иртыша, и вот однажды такой беглец пришел к нам. «Тетка, дай репка, репка», – повторял он. «Нет у меня репы, на лучше хлеба». Мать сунула ему ломоть и захлопнула дверь.

Меня окрестили Татьяной

Среди сосланных и «врагов народа» выделялись те, кто пострадал за веру, – раскольники. Они жили за рыбокомбинатом, почти ни с кем не общались, умерших хоронили где-то на горе.

Не помню, как я, октябренок с мамой, попала в избушку к богомольной старушке, там было очень много икон, я не знала, как здесь себя вести. Вскоре после этого случая в Самарово пришел священник из Шапши, где удивительным образом церковь не только не уничтожили, но даже проводили в ней службу. В Самарово он проводил различные обряды. Мать пригласила его крестить меня и Альберта. Я, малолетний атеист, сопротивлялась как могла, но обряд все-таки прошла, как и брат. Священник сказал, что Альбина и Альберт – не православные имена, и дал нам другие – Татьяна и Алексей.

Сейчас я осознаю, насколько благородно, осознанно-правильно и мужественно поступал священник – много километров шел пешком, не боялся осуждения со стороны партийной власти, проводил обряды, находил слова утешения для людей.

Ледоход

– Иртыш недаром раньше называли могучим и грозным, он мог вырвать из затора флот, напустить наводнение, когда прибрежные дома буквально плавали. Но я не знаю ни одного случая, чтобы люди покидали жилье. Отец ставил немудреную мебель на чурки, спали мы на чердаке, а к дому он подвозил нас на лодке, – говорит Альбина Глухих.

Вот какой случай запомнился нашей рассказчице. Ледоход, затор. Льдины, как тропы, остановились, вода затопила берег. Группа мужиков распивает бутылку «краснухи» или браги, обсуждает ледовую обстановку. Раззадорившись, один из выпивших предлагает: бутылку отдадим тому, кто перейдет Иртыш. Все примолкли: Иртыш тогда был в полтора раза шире нынешнего, а вдруг затор прорвет? Тогда гибель ходока неминуема. И ведь нашелся такой «герой»: «Я пойду». И пошел по смерзшимся льдинам, а когда вернулся, был очень бледен, его трясло. Вечером затор прорвало, вода схлынула, и люди собирали по земле рыбу.

Ходили по Иртышу пароходы

А вот эпизод из биографии Максима Заякина – друга отца Альбины Сергеевны. Заякин, будучи капитаном путейского парохода «Красная Звезда», рассказывал, что, когда еще служил матросом на одном из тобольских пароходов, видел семью Николая II. По дороге в Тобольск императорская семья заезжала в село Покровское, на родину Григория Распутина – «старца», любимца царской семьи. Как раз в это время матрос Заякин был в Покровском и видел, как царица с детьми ехала в телеге к дому Распутина, а Николай II шел рядом.

В годы Великой Отечественной войны по Иртышу шли пароходы с эвакуированными детьми из осажденного Ленинграда. Некоторых высадили в Самарово, другие следовали дальше. Люди ждали этих худющих детей, одаривали, если могли, принимали в свои семьи. Позднее недалеко от рыбокомбината был открыт детский дом для детей фронтовиков. Собрали 35 тысяч рублей на его содержание, подготовили простые бытовые предметы: столы, табуретки, топчаны. Каким-то образом родители Альбины Глухих и ей приобрели топчан – своеобразную кровать на низких ножках.

Школа

– Вначале в Самарово была только одна школа – № 2 на Барабе, моя – № 4 – только строилась. Еще по разным домам кочевала татарская школа, где единственным учителем был мулла, который вскоре ушел на фронт, – вспоминает свое детство журналист. – Пришло мое время учиться, а школа еще не достроена. Временно было выделено здание, похожее на длинный сарай, недалеко от разрушенной церкви. Писали мы на газетах, между строчек, потом нам выделили тетради с наказом использовать аккуратно. В третьем классе мы переехали в новую школу. Она была одноэтажной и располагалась напротив церкви. Мы с гордостью таскали в нее парты, выбирали, кому с кем сидеть, мальчишки постоянно копались на церковном погосте. Однажды нашли череп, насадили его на палку и гонялись за девчонками.

Первой учительницей, наставником и старшим другом маленькой Альбины была Клавдия Ивановна Магрычева.

Наши идеалы

Самарово сороковых годов. Еще живы участники Гражданской войны, красные партизаны.

Евдокия Ершова вопреки воле отца стала большевичкой, за это он ее проклял. Она вступила в отряд Платона Лопарева и с ним дошла до Ямала, преследуя белогвардейцев. Возвратившись домой, вышла замуж за земляка Чукреева. Троим детям женщина дала знаковые для того времени имена. Старший, Ванцетти (в честь итальянского революционера), стал писателем и уехал в Москву, Спартак и Ленина остались в Самарово.

– Евдокия Чукреева часто встречалась со школьниками. Слушать ее было интересно, а вот сохранились ли ее воспоминания? – продолжает наша героиня. – Одной из первых комсомолок была и Матрена Усольцева. «Когда меня принимали в комсомол, моя душа петухом пела», – так бесхитростно вспоминала она о той оказанной ей чести.

Сталин

– В нашем доме есть радио – большая черная «тарелка». По радио выступает Сталин. Собрались соседи, даже дети. В доме тишина. Звучит только голос вождя: «Братья и сестры!» Потом слезы радости, плач по погибшим землякам. Все понимали: победили – теперь надо поднимать разрушенное хозяйство страны, – вспоминает День Победы Альбина Сергеевна. – А через восемь лет – как удар в спину – умер Сталин. На самаровской площади так много людей, что не обвести взглядом. Все искренне плакали: сосланные калмыки и немцы, солдатские вдовы, старожилы, потому что не представляли предстоящих перемен, не ждали очередного снижения цен.

Зоя

– Я прочитала очерк Петра Лидова «Зоя» о Зое Космодемьянской, как фашисты издевались над ней, а потом повесили. Я была потрясена мужеством, стойкостью вчерашней школьницы. Могу ли я хоть в малой степени испытать такие муки? Решилась. Вечером, когда родители ушли в гости, привлекла брата Альберта – он младше и подчинился. Зима, мороз. Я разделась, сняла валенки, мы нашли веревку, которой надо меня хлестать, и началось! Алик хлестал меня от души, я бегала, крепилась, сдерживая боль, – рассказывает эта маленькая, хрупкая женщина.

Родители не узнали о той экзекуции, а результат проявился через несколько месяцев – туберкулез лимфатических желез, который в нашем округе не лечили. Девочка выпила много лекарств, была пропитана насквозь медвежьим жиром, который принимала и вовнутрь, – ничего не помогало. В итоге осталась на второй год в шестом классе, но училась уже в свердловском туберкулезном санатории. Теперь этого санатория нет: ликвидировали за ненадобностью.

– Это были тяжелые послевоенные годы, но лечили нас отменно, я не помню ни одного смертельного случая. Еще деталь: нас кормили даже черной икрой, но мы ее не ели, потому что она была черной, – вспоминает Альбина Глухих.

Домой она возвратилась к восьмому классу, уже в школу № 2. Это был 1953 год. А в 1954-м ее отца перевели работать в Нахрачи (сейчас Кондинское). Там она и окончила школу.

Подготовила Елена Карманова