Евгений Владимирович Вершинин
Обстоятельства пребывания казаков Ермака в Сибири довольно подробно (но не одинаково) рассмотрены в работах Р.Г. Скрынникова и А.Т. Шашкова. Столица Сибирского юрта Искер была занята ермаковцами 26 октября 1582 г.
Летом 1583 г. в Москву прибыла небольшая станица (25 человек) от Ермака. Казаки привезли радостную весть о разгроме Сибирского ханства, были одарены Иваном Грозным и отпущены обратно, но не одни. Царь решил воспользоваться небывалой удачей казаков и послал в Сибирь отряд стрельцов (из Подмосковья, Казани, Свияжска, Вятки, Перми Великой — всего 300 человек). Командовал отрядом молодой князь С. Д. Болховской. Сначала предполагалось, что стрельцы Болховского перейдут через Урал зимним путем на лошадях, однако выяснилось, что «в Сибирь зимним путем на конех пройтить не мочно». В царской грамоте Строгановым от 7 января 1584 г. указывалось вместо 50 конных ратников подготовить к весне 15 стругов, на которых отправился бы в Сибирь отряд Болховского.
К наиболее ярким событиям пребывания казаков в Искере относятся: разгром татарского войска 5 декабря 1582 г. под Абалаком; зимний поход начала 1583 г. казаков (под предводительством атамана Никиты Пана) вниз по Иртышу с целью приведения к покорности местных остяков; гибель атамана Ивана Кольцо и еще 40 казаков, которые попали в ловушку; пленение лучшего полководца Кучума царевича Маметкула; неудачная осада со стороны карачи (ближайший советник у тюркских правителей) Искера весной 1584 г.; гибель Ермака 5 августа 1584 г. в ночном бою на реке Вагай. Как сообщает Погодинский летописец, «после того вскоре» в Искер пришел отряд князя Болховского, следовавший за Урал по пути Ермака. Преодолев волоковый путь, отряд на стругах вышел на реку Тагил и основал небольшое поселение — Верхтагильский городок. В Искере, как хорошо известно, казаки и стрельцы пережили страшную голодную зиму 1584/1585 г.; в живых остались только голова из отряда Болховского Иван Глухов (сам князь умер) и 90 ермаковцев. Но еще до прихода Болховского, после гибели Ермака среди казаков произошел раскол: часть их во главе с атаманом Матвеем Мещеряком ушла обратно за Урал. Последние ермаковцы и голова И. Глухов покинули Искер, видимо, в конце весны 1585 г. и спустились вниз по Иртышу и Оби, пройдя затем «чрезкаменным» путем к Пустозерску и далее «к Руси». Этим была поставлена точка в знаменитой эпопее отряда Ермака.
В то время, как ермаковцы покидали Сибирь, через Тагильский волок прошел отряд И.А. Мансурова, посланного для основания новых государевых городков. Добравшись летом 1585 г. до Искера, Мансуров обнаружил, что там обосновался Сеид-Ахмат, племянник Едигера (у которого в свое время отобрал Сибирское ханство Кучум). Не решившись высадиться у Искера, Мансуров проследовал вниз по Иртышу и с началом ледостава основал на правом берегу Оби, напротив устья Иртыша, городок (в литературе он известен как Обской, или Мансуровский). Этот городок просуществовал до лета 1594 г., но какие-либо факты из его недолгой истории нам неизвестны. Достоверны лишь сведения о его конце: в наказе первым сургутским воеводам (от 19 февраля 1594 г.) говорилось: «И пришед в тот Обской город, взяти из Обского города с усть Иртыша у Гневаша Лутохина ратных людей, литву и казаков, которые годуют в Обском городе (видимо, годовальщики из Тобольска — Е. В.) …А Обской город велел розломать и зжечи, и впредь ему не быть».
Возникновение Обского (Мансуровского) городка обеспокоило аборигенное население, жившее вниз по Оби. Летом 1586 г. в Москву лично приехал куноватско-ляпинский князь Лугуй с просьбой оградить его владения от возможных нападений служилых людей из Обского городка. В Москве благосклонно отнеслись к Лугую, поскольку он «приехал наперед всех бить челом», и разрешили ему самому привозить ежегодную дань в количестве 280 соболей к приказным людям на Вымь. Немного ранее, еще при жизни Ермака, русской власти подчинился властитель городков Коды Алач, который приобрел статус служилого князя. После основания Тобольска служилые люди его гарнизона окончательно привели в подданство и обложили ясаком остяцкое население нижнего течения Иртыша. Как хорошо известно, в 1586 г. был основан город Тюмень, а в следующем году — Тобольск. В 1589 г. Верхтагильский городок был заброшен, поскольку более удобным путем за Урал стал Вишеро-Лозьвинский. Новый городок (Лозьвинский) был основан у впадения реки Ивдель в Лозьву.
В течение девяти лет, до основания Верхотурья, Лозьвинский городок являлся «воротами» в Сибирь, через который проходили на восток отряды служилых людей и различного рода грузы. Именно здесь появилась первая за Уралом судоверфь. В 1589 г. служилые люди из Тобольска начали собирать ясак с вогулов Большой Конды.
Однако подчинение пелымских и кондинских манси оказалось непрочным. Давний недруг России пелымский князь Аблегирим решил, видимо, поддержать хана Кучума, который в 1590 г. сделал набег под Тобольск. Сам Кучум летом 1591 г. Потерпел поражение от тобольского воеводы князя В. В. Мосальского-Кольцова, но в Москве решили нанести окончательный удар по непокорным вогулам. Против них был задуман масштабный поход, в ходе которого возникли новые русские города — Пелым и Березов. Обстоятельства возникновения этих городов подробно рассматривались в работах А. Т. Шашкова. Однако в его сведения можно внести некоторые поправки.
Местом сбора войск стала Чердынь, в которой уже к июлю 1592 г. находился воевода Н. В. Траханиотов. В научной литературе, начиная с Г. Ф. Миллера, считается, что Траханиотов был чердынским воеводой, что не соответствует истине. Конец XVI в. — это время значительных изменений в системе местного управления в Русском государстве. На смену наместнической форме управления приходило воеводское управление и разрешенное рядом с ним земское самоуправление. Как убедительно показал А. П. Павлов, в 1580–90-е годы в города часто назначались «приказные люди», еще не имевшие названия воевод, но по существу (как гражданские правители города и уезда) являвшиеся таковыми. Воевода Траханиотов носил это звание в военном («стратилатском») смысле, поскольку формировал отряд для броска за Урал. Но местным администратором в Чердыни в 1592 г. был приказной человек Салтан Чаплин. Известна царская грамота в Пермь Великую (август 1592 г.) на имя С. Чаплина, «или хто по тебе иные приказные люди вперед будут».
Документы об этапах похода и основании Пелыма и Березова не сохранились, поэтому реконструкция этих событий допускает разные варианты. Как следует из царской грамоты (от 5 июля 1592 г.) Максиму и Никите Строгановым, немного ранее им было указано предоставить в распоряжение Траханиотова 100 человек «со всяким ратным боем». В данной грамоте, во изменение прежнего распоряжения, указывалось, чтобы Строгановы выставили сначала отряд в «50 человек пеших с пищальми в судех в лехких», которые должны были отправиться с Траханиотовым в Лозьвинский городок и далее в Сибирь. Из грамоты очевидно, что поход был запланирован на конец лета — осень 1592 г., поскольку из Лозьвинского городка ратные люди должны были пойти на судах. Всякие запасы ратные люди брали с собой с расчетом на осень, зиму и до весны (1593 г.). Другие 50 человек на лошадях должны были быть готовы «к первозимью в войну на Пелымского».
Основной документ, в котором изложены планы похода (но не сами события) — это наказ (без начала и без даты) воеводе князю П. И. Горчакову, который должен был присоединиться к Траханиотову или в Чердыни, или (если тот успел перейти к зиме 1592/93 г. за Урал) в Лозьвинском городке. Наказ можно датировать осенью 1592 г.; очевидно, что именно с Горчаковым должны были идти ратники Строгановых «по первозимью». В конце 1636 г. березовский старожил казак Трофим Семенов при расспросе в Тобольске показал, что «в прошлых де годех… посланы были с Москвы в Сибирь Березова города ставить воеводы Микифор Траханиотов да князь Михайло Волконской, да голова Иван Змеев, а с ними послано было на житье на Березов город ратных людей триста человек, а прибраны те ратные люди на Москве да на Коломне да в Переславеле Резанском; да им же де велено взяти з земель даточных людей с Вятки, с Перми, с Выми, от Соли Вычеготцкой полтораста человек. И воеводы де Микифор Траханиотов да князь Михайло Волконской, да голова Иван Змеев с ратными и з даточными людьми пришли в Сибирь на Верхотурье через Лозву зимним путем, а Верхотурья… в ту пору не было. А весною де, пришед на то место, где ныне Березов, город и острог поставили одним летом, толко города покрыть не успели».
Опираясь на фразу о «зимнем пути», А. Т. Шашков настаивал на том, что отряд Траханиотова проследовал зимой 1592/93 г. до Лозьвинского городка, затем, без остановки, шел по льду рек Туры, Тобола, Иртыша и Оби, пока не достиг устья Северной Сосьвы. Поднявшись по ней, Траханиотов весной-летом 1593 г. построил первые укрепления Березова. Эта схема вызывает большие сомнения. Мне представляется совершенно нереальным длительный путь отряда в 450 человек по льду сибирских рек. Если ратники могли идти на лыжах, то как быть с транспортировкой продуктов, артиллерии, военных припасов и т. д.? Оленьих упряжек на Лозьве взять было негде. Я считаю, что Траханиотов дошел до Лозьвинского городка действительно зимой. Местному воеводе И. Г. Нагому еще ранее был послан из Москвы указ подготовить к весне 1593 г. «большие суды и малые суды и струги гребные». В наказе Горчакову, который должен был догнать Траханиотова в Лозьвинском городке, говорилось о том, что в случае недостатка судов их следовало построить общими усилиями всех участников похода. Таким образом, дождавшись вскрытия рек, Траханиотов по рекам отправился в поход и к началу лета 1593 г. вполне мог достичь Северной Сосьвы (источники XVII в. свидетельствуют, что водный путь от Тобольска до Березова занимал около трех недель).
Большинство историков, в том числе и автор данной работы, придерживается мнения, что Березов был основан летом 1593 г. отрядом Н. В. Траханиотова. Есть, однако, версия о более раннем происхождении Березова, которую в 1940 г. выдвинул известный источниковед А. И. Андреев. Он пытался доказать, что известный нам князь П. И. Горчаков еще до похода 1593 г. был воеводой в Березове (!), а сам государев город был основан около 1587 г. В обоснование своего мнения А. И. Андреев сослался на расспросные речи самого Горчакова (в 1619 г. в Приказе Казанского дворца выясняли пути через Уральские перевалы): «Был де он в Сибири в Березове городе… тому с двадцать с пять лет, а шел он в Сибирь на Березов город, не займуя Верхотурья и Тобольска, от Соли от Вычегодцкой на Еринский городок, а с Еринского на Вымь, с Выми на Турью, а с Турьи на Печеру, а с Печеры через Камень на Березов. А как де он был на Березове, и до него, и при нем торговые всякие люди со всякими товары зимним путем ходили на Березов с Выми через Камень на собаках». Надо заметить, что князь П. И. Горчаков стал первым воеводой Пелыма, но никогда не был воеводой Березова. В этот город он был послан из Москвы зимой 1595/96 г. с войском и артиллерией для подавления восстания остяков и самоедов Нижней Оби. Поэтому Горчаков имел право сказать, что и до него торговые люди ходили «чрезкаменным» путем на уже существующий Березов. Что касается обнаруженной А. И. Андреевым «Памяти» сысольским целовальникам о припасах, что пошли «в отпуск» Горчакова, то документ, несомненно, связан с упомянутым походом, маршрут которого проходил через земли коми-зырян. Н. А. Миненко присоединяется к мнению А. И. Андреева и вносит некоторые дополнения. Исследователь считает, что Березов был основан осенью 1585 г. отрядом И. А. Мансурова, который спустился на судах до устья Северной Сосьвы, построил острог, а затем вернулся обратно к устью Иртыша. Никакими документальными свидетельствами эта схема не подтверждается.
В наказе князю Горчакову от 1592 г. Березов упоминается дважды. В первом случае говорится о том, что «на Березов остров Микифору (Траханиотову — Е. В.) с товарищи взять с собою наряд». Во втором Горчакову указывалось на пути в Сибирь, в Вологде, закупить 200 прутов железа, из которых 50 предназначались для Березова. Это означает лишь то, что в Москве уже твердо определились с названием нового города — Березов. Как считается, новый город был заложен недалеко от местного поселения (непонятно, вогульского или остяцкого). По-вогульски селение называлось Халь-уш, по-остяцки Сугмут-ваш, что одинаково означало «Березовый город». Насколько мне известно, исследователи не задавались вопросом, почему город получил название Березов, а, скажем, не Березовск (например, Тобол — Тобольск). Мне представляется, что первоначально место, утвержденное в Москве для строительства нового города, и носило название, зафиксированное в наказе, — Березов остров (быстро сокращенное до просто «Березов»).
Почему остров? Березов был построен там, где изгиб реки Вогулки близко подходит к Северной Сосьве. В двух верстах ниже Березова от Сосьвы отделялась Вогульская протока, впадавшая в реку Вогулку. Таким образом, расположенный между Вогулкой, Сосьвой и протокой между ними Березов мог производить впечатление острова. В Москве об этом месте могли знать из отписок тобольских воевод, которые еще до основания Березова посылали служилых людей в низовья Оби. В 1621 г. березовские казаки объясняли в Москве, зачем был основан город Березов: «А поставлен тот город для того, что в том месте были многие остяки и самоедь, а нашего ясаку с себя не платили. И ис Тобольска де воеводы посылали к тем остяком и самояди… служилых людей для нашего ясаку. И те де остяки и самоядь тобольских служилых людей побивали, а ясаку де нам не платили». Город (кремль) и острог вместе с дворами служилых людей были построены за лето 1593 г.; весной следующего года даточные люди были отпущены обратно за Урал.
Летом же 1593 г. отрядом князя П. И. Горчакова у впадения реки Пелымки в Тавду был заложен город Пелым. Наказ Горчакову предписывал основать новый город в местности Таборы (ниже возникшего Пелыма по Тавде). Воевода так и планировал сделать, о чем свидетельствует поручная запись 10 стрельцов (от 21 февраля 1593 г.), которых набрали в Чердыни для службы «в новом городе в Тоборех». Однако наказ оставлял окончательный выбор места для построения города за Горчаковым: «А пришед в Тоборы, присмотрить под город место, где пригоже… или старой город занять, где лутче». В то же время наказ рекомендовал, в случае сопротивления пелымского князя Аблегирима, соединенной рати Горчакова и Траханиотова остановиться «против Пелымки на старом городище» и начать военные действия против вогулов.
Согласно наказу, воеводы должны были приложить все усилия, чтобы разгромить пелымского князя Аблегирима, захватить его самого и старшего сына в плен и казнить их вместе с 5–6 «пущими заводчиками». В то же время указывалось не применять репрессий к рядовым вогулам: «А черных людей всех примолыти и обнадежить, чтоб жили по своим юртам и в город приходили». Известно, что старшего сына Аблегирима Тагая взял в плен сын боярский В. Ф. Тырков; он же отвез его в Москву. О конце Аблегирима достоверных сведений нет: то ли он погиб в бою, то ли сдался и был казнен. Г. Ф. Миллер, опираясь на архивные источники, указывал, что младший сын Аблегирима Таутай и сын Тагая Учот в 1598 г. содержались в Москве под караулом. Учот принял христианство и впоследствии был известен под именем Александра. Судя по этим скупым свидетельствам, Горчакову удалось выполнить статьи данного ему наказа, но город он основал не в Таборах, а у впадения Пелымки в Тавду, видимо, недалеко от старого вогульского городища.
Зимой 1593/94 г. казаки березовского гарнизона во главе с Иваном Змеевым и 150 служилых остяков кодского князя Игичея Алачева окончательно сломили сопротивление вогулов Большой Конды. Как вспоминал в 1600 г. «лучший» человек Большой Конды мурза Курманак Танаев, объединенное войско русских и остяков «юрты де их разорили и животы и статки все поимали, а жены де их и дети, и род и племя поимали к себе князь Игичей Алачев». Сами кодские остяки в 1636 г. так рассказывали об этом погроме: «Кондинского князя Агая взяли и изменников вагулич многих побили, а иных переранили» 97 . Уже к августу 1594 г. кондинский князь Агай с сыном Азыпкой и братом Косякмой находился в Москве. Интересные дополнения к этим событиям содержатся в поздней челобитной (датируется 1606–1608 гг.) Четыря Досаева, который оказался братом (возможно, просто принадлежал к той же княжеской династии) Агая. Еще до разгрома Большой Конды он «сошел» в Коду, где «служил государеву службу» и, по его словам, «брата своего Агая князца выдал государю». Он же сообщил, что в Москве Агай принял крещение.
Основание Березова болезненно подействовало на северных хантов и тундровых ненцев Нижней Оби. Весной 1595 г. Березов был осажден их совместным воинством, за исключением служилых остяков Коды, которые, наоборот, принимали участие в подавлении восстания. Обдорский князец был взят в плен и отправлен в Москву, где его крестили под именем Василия и отпустили обратно. А на реке Полуй, недалеко от резиденции обдорских князей, возник небольшой русский Носовой (Обдорский) городок, предшественник нынешнего Салехарда. Произошло это не ранее весны–лета 1596 г.
Следует отметить, что в научной и краеведческой литературе нет единого мнения о дате основания Обдорска (выбор колеблется между 1593, 1595 и 1596 годами). В книге Р. С. Васильевского и Д. Я. Резуна дана следующая характеристика Обдорского городка: «Государев» острог на Собском устье вновь появился (авторы придерживаются мнения, что первое русское поселение на этом месте возникло еще в 1500 г. — Е. В.) в 1595 г. и представлял из себя четырехугольник, огороженный стоячим тыном с двумя башнями. Высота острожных стен доходила до 3,5, высота башен — до 7,5 м. Городок не раз осаждался обскими ханты и перестраивался. В 1641 г. была расширена острожная стена, поставлено два амбара для торговых людей».
Вопросы возникают сразу. Почему Обдорск оказался на устье реки Собь, а не на Полуе? На какие источники могут сослаться авторы, уверенно описывая острожные укрепления и башни? В какие годы городок выдерживал осады со стороны хантов? Была ли в 1641 г. расширена острожная стена, существование которой вообще не доказано? Любая фраза из приведенного пассажа не опирается ни на какие достоверные источники. Не менее фантастичны сведения о первоначальном виде Обдорска, приводимые в книге А. К. Омельчука: «Крепость представляла из себя небольшой четырехугольник, огороженный стоячим тыном. Две башни были смотровыми, две — проезжими. Крепость для надежности была обнесена вокруг рогатками. Над одноэтажными домами годовщиков (правильно «годовальщиков» — Е. В.) возвышалась деревянная маковка Васильевской церкви, срубленной в 1602 г.».
Мнение А. Т. Шашкова о том, что русский Носовой (Обдорский) городок возник в ходе подавления восстания северных хантов и самоедов в 1596 г. представляется более убедительным. Отряд Горчакова добрался до Березова «чрезкаменным» путем зимой 1595/1596 г., а остяки Коды точно помнили, что поход «на Обдор на государевых изменников на остяков» возглавлял именно Горчаков. Таким образом, наиболее вероятное время разгрома Обдорского княжества и основания Носового городка — это весна-лето 1596 г.
До 1594 г. форпостом русского продвижения в Среднее Приобье являлся Обской городок. Служилые люди Обского городка продвигались вверх по Оби, подчиняя местных хантов и составляя первые ясачные книги, отсылаемые в Тобольск. По крайней мере, в Москве при составлении наказа об основании города Сургута в начале 1594 г. знали, что выше Обского городка существуют местности Сургут и Лумпеки, а за ними — Пегая орда (Нарымское Приобье) князя Вони. Более того, в Тобольске содержался сын Вони Урунк.
Когда и кем он был захвачен в плен? А. Т. Шашков на основании косвенных доказательств предположил, что еще в 1592 г. «воевать» Пегую орду были посланы кодские остяки князя Игичея Алачева. Ученый опирался на следующие факты. В 1595 г. у крещеного остяка Степана Пуртиева сбежали «жонки полонянки купленные, одна Нерымского полону, а другая Тымского полону». А. Т. Шашков считал, что набег кодичей (по заданию из Тобольска) мог состояться не позднее 1592 г., так как в следующем году они участвовали в походе на Войкарский городок, зимой 1593/94 г. громили Большую Конду, а летом 1594 г. вместе с русскими служилыми людьми строили Сургут. Во время этого набега и мог быть захвачен в плен Урунк.
Перечисляя свои «службы» в 1636 г., кодские остяки припомнили: «Посылали их, остяков, на государеву службу со князь Игичеем же Алачовым з двесте человек без служилых руских людей в Сургуцкой уезд на государевых же изменников на остяков войною. И тех де они изменников остяков… [побили] многих». К сожалению, и эти сведения точно не датированы, поскольку в других случаях кодичи указывали фамилии русских военачальников, возглавлявших походы, что легко проверяется по другим источникам. В данном же случае кодичи отлично помнили, что они были «без служилых руских людей».
Сургут строился, согласно наказу первым воеводам князю Ф. П. Борятинскому и голове В. Аничкову, летом-осенью 1594 г. служилыми людьми из Тобольска, Березова, Пелыма, годовальщиками ликвидированного Обского городка и остяками (250 человек) князя Игичея Алачева. Между прочим, кодичи в своей челобитной 1636 г. разделяют эти две службы: поход на остяков будущего Сургутского уезда и строительство самого Сургута вместе с русскими казаками. Это свидетельствует в пользу мнения А. Т. Шашкова о том, что поход в Нарымское Приобье предшествовал основанию Сургута. В дополнение я бы обратил внимание на одну фразу из наказа первым воеводам Сургута. В случае отказа князя Вони явиться в Сургут и освободить сына Урунка, уплатив ясак за два года, воеводе Борятинскому рекомендовалось отправить отряд «воевать» Пегую орду. Сам отряд должен был состоять из «лутчих людей князя Игичея… и тутошних остяков». Не свидетельствует ли это о доверии русских властей к остякам Коды, которое они могли завоевать в предшествующем самостоятельном походе на Пегую орду?
Вследствие фрагментарности дошедших до нас письменных источников обстоятельства присоединения к России территории Нарымского Приобья известны далеко не достаточно. Они связаны с окончательным разгромом Пегой орды князя Вони. Как уже говорилось, к моменту основания Сургута сын Вони Урунк находился в русском плену. А. Т. Шашков считал, что, согласно ожиданиям московского правительства, князь Воня поспешил в построенный Сургут «с изрядным количеством «мягкой рухляди» и выкупил сына. Никаких прямых свидетельств источников по этому поводу не имеется, однако из царской грамоты новому сургутскому воеводе О. Т. Плещееву (от 31 августа 1596 г.) известно, что ясак с Пегой орды полагалось собрать за два года (7103 и 7104 гг.), то есть с 1 сентября 1595 г. Отсюда можно заключить, что князь Воня все-таки внес ясак за 7101 и 7102 гг. Однако, как сообщал Плещеев в Москву летом 1596 г., посланных к нему ясачных сборщиков Воня в свои владения не пустил и отказался в целом платить ясак. Местный князь Бардак, в чьих владениях был основан Сургут, сообщил Плещееву, что Воня «ссылыетца» с подкочевавшим к Пегой орде Кучумом и договаривается с ним о совместном нападении на Сургут. В ответной грамоте Плещееву был подробно разработан план похода на Пегую орду.
Сводный отряд под началом сургутского головы И. И. Колемина должны были составить 50 служилых русских людей и 100 юртовских татар из Тобольска, 50 казаков из Березова, 100 остяков князя Игичея Алачева и 100 человек из гарнизона Сургута. Сам поход планировался на весну 1597 г. В грамоте предусматривалась возможность отсутствия березовских казаков и кодских остяков, так как в Москве еще не знали, «умирилась» ли уже «Югорская земля и на мере стала» (имеется в виду восстание нижнеобских аборигенов 1595–1596 гг.). В этом случае Плещееву надлежало заменить их остяками Сургутского уезда, которые «нам служат и прямят».
Вопрос о дате похода на Пегую орду, как и тесно связанный с ним вопрос об основании Нарымского острога, не имеет в научной литературе однозначного решения. Большинство историков приняло мнение П. Н. Буцинского, который писал: «неизвестно почему, но поход против Вони в 1597 г. не состоялся». Ученый решительно заявлял, что поход мог состояться только в 1598 г., и тогда же был построен русский острог Нарым. В основе этого вывода лежит, очевидно, наказ новому сургутскому воеводе князю С. М. Лобанову-Ростовскому и голове И. Н. Ржевскому от 31 января 1597 г. Наказ исходил из того, что новые власти прибудут в Сургут к лету 1597 г. Среди прочего Лобанову-Ростовскому предписывалось в случае, если поход на Пегую орду еще не состоялся, до осени 1597 г. «повоевать» не подчинившиеся городки и волости, расположенные вверх по Оби, «опричь Пегой орды». Большой поход на Воню указывалось перенести на весну 1598 г.
Поскольку документов, которые бы точно датировали уже совершившийся поход на Пегую орду, не сохранилось, исследователи были вправе выбирать между 1597 и 1598 годами. Ясность, как мне кажется, вносит уже упоминавшаяся челобитная кодских остяков 1636 г., в которой они вспоминали: «Их же остяков триста человек посылали на государеву службу вверх по Оби реке в Пегую орду под Нарымской городок с Иваном Каляминовым и со князь Петром и со князь Иваном Алачовыми и с русскими служилыми людьми войною, а… Пегую орду Нарымской городок взяли и на бою многих изменников остяков побили, а жон их и детей в полон поимали».
Итак, почти через 40 лет кодские остяки хорошо помнили, что отрядом командовал Иван Каляминов (в котором легко угадывается голова Иван Колемин, которому и поручалось возглавлять поход грамотой от 31 августа 1596 г.). Между прочим, в наказе Лобанову-Ростовскому предписывалось прежнего воеводу Плещеева и Ивана Колемина «из Сургута отпустить». Вывод очевиден: Плещеев, согласно грамоте 1596 г., успел отправить объединенную рать Колемина до приезда воеводской смены, то есть весной 1597 г.
Как следует из свидетельства кодских остяков, их отряд возглавляли сыновья Игичея Алачева, князья Петр и Иван. Представляется, однако, что их отряд насчитывал не 300, а 100 человек, как планировалось в царской грамоте. Той же грамотой предполагалось участие в экспедиции двух атаманов и 50 казаков из Березова. Не позднее 5 февраля 1602 г. в Москву поступила челобитная от березовских атаманов Ивана Пешего, Истомы Аргунова и 70 казаков. Из нее следует, что они были «на нашей службе в Пегой орде и городок взяли, и наших непослушников под нашу царскую высокую руку привели», а захваченный ясырь привезли с собой на Березов.
Можно предполагать, что план похода был максимально выполнен, и в нем участвовали служилые татары из Тобольска, которых возглавлял соратник Ермака Черкас Александров (грамота рекомендовала Колемину советоваться в походе с князем Игичеем и Черкасом Александровым, «потому что им тамошние сибирские всякие дела и походы за обычей»). Между прочим, Черкас Александров в августе 1598 г. принимал участие в окончательном разгроме Кучума. Это лишний раз указывает, что большой поход на князя Воню, несостоявшегося союзника Кучума, имел место годом раньше.
В нашей совместной работе с А. Т. Шашковым высказано предположение, что тогда же, в 1597 г., был заложен и русский Нарымский острог. В настоящее время я скорректировал свое мнение. План о походе Колемина, изложенный в царской грамоте, предполагал, что во время военных действий на территории Нарымского Приобья будет построен временный острог (как опорный пункт), который после приведения князя Вони к покорности следовало уничтожить.
Нам совершенно неизвестно, был ли заложен этот острожек, а если был — то продолжал ли он существовать, вопреки наказу, далее. Я склонен думать, что Нарымский острог все-таки не был основан в 1597 г., и вот почему. Служилые люди, излагая в челобитных свое участие в разных походах, обычно указывали на их ключевые моменты («изменников побили», «город поставили», «острог взяли»). В нашем распоряжении имеется три свидетельства участников похода 1597 г., в которых зафиксирован центральный эпизод. Кодские остяки помнили (как цитировалось выше), что «Пегую орду Нарымской городок взяли»; березовские казаки по свежим следам писали, что «городок взяли». Еще одно свидетельство восходит к березовскому атаману Савелию (Истоме) Аргунову. В 1663 г. его сын Лазарь подал в Сибирский приказ челобитную, в которой, добиваясь своих целей, перечислил службы отца. Дату похода на Пегую орду Лазарь, разумеется, не знал, но кратко отметил: «И Нарымской острог взяли». Таким образом, данные источники ничего не говорят о построении русского Нарымского острога во время разгрома Пегой орды.
Согласно «Книги Записной» (ранней редакции Сибирского летописного свода), Нарымский и Кетский остроги возникли в 1596 г., а первым приказным в них был сургутский атаман Тугарин Федоров. Дата основания острогов неверна, но другая часть сообщения небезосновательна. В челобитной 1626 г. атаман Т. Федоров вспоминал: «Да меня ж, государь, холопа твоего посылал из Нарыму твой… воевода князь Семен Михайлович Лобанов в Томской город, и я… есашных людей привел под твою царскую руку и есак с них взял». Т. Федоров служил в Сургуте с самого основания города, а князь Лобанов-Ростовский был местным воеводой в 1597–1599 гг. Я склонен считать, что русский Нарым возник в 1598 г., откуда Федоров не позднее следующего года совершил поход в район будущего Томска. В 1601 г. стрельцы и казаки Сургута говорили о службе в двух острогах: Нерымском и Куняцком.
По поводу возникновения Кетского острога в научной литературе тоже существуют разные мнения. Г. Ф. Миллер не назвал никакой даты, П. Н. Буцинский считал, что Кетский острог был основан не позднее 1602 г., и связывал это с подавлением волнений аборигенов бывшей Пегой орды. Определенную путаницу в данный вопрос вносит факт существования на реке Кеть Кунгопского острога. В 1604 г. приказным человеком в Кетском остроге являлся письменный голова из Тобольска Постник Бельский. Из его отписки в только что возникший Томск следует, что в данном ему наказе фигурирует Кунгопский острог, ясачные функции которого распространялись на «чюлымские и киргисские и мелеские городки» (на которые стал претендовать Томск). Далее из контекста отписки Бельского ясно, что Кетский острог унаследовал ясачные (как, видимо, и другие) функции Кунгопского острога. Однако из данной отписки совершенно неясно: или Кунгопский острог был перенесен на другое место и получил название Кетского, или при неизменном положении острога к 1604 г. просто сменилось название.
Непротиворечивую версию попытался выстроить А. Т. Шашков (хотя она высказана в нашей совместной работе, но соответствующая часть текста принадлежит А. Т. Шашкову). Во-первых, он обратил внимание на фразу из челобитной Т. Федорова о том, что сургутские воеводы князь Ф. Т. Долгорукий и А. И. Голохвастов (они были на воеводстве в 1599–1601 гг.) посылали его из Сургута «на Енисею», где он обложил ясаком местные племена, а непокорных «воевал и многих побил», «князцов и лутчих людей в Сургут привел». Путь Федорова к Енисею именно по Кети определяется только предположительно. Во-вторых, в челобитной 1601 г. сургутских служилых людей после пассажа о Нерымском и Куняцком острогах сказано: «А ныне де их товарищев послано на Енисею острогу ставить 50 человек». А. Т. Шашков разделил эти два похода; экспедиция Федорова являлась своего рода разведкой, а отряд в 50 человек основал в верховьях Кети в 1601 г. Кунгопский острог. Замечу, что можно было бы отождествить эти два похода, но это вошло бы в противоречие с версией А. Т. Шашкова, поскольку Федоров в своей челобитной ничего не говорит об основании острога.
Итак, по мнению А. Т. Шашкова, в 1601 г. возник Кунгопский острог, расположенный в 416 верстах выше устья Кети. Этот вывод ученого основан на путевых описаниях Г. Ф. Миллера (заметим, что при описании реки Кеть Миллер опирался только на устные рассказы местных жителей). Миллер писал: «Старое городище, по-остяцки Mendege-Kuotshe-gobt… где вначале стоял Кецкой острог, пока его не перенесли на нынешнее место. Остяцкое название дословно означает «место старого острога». При некотором желании аборигенное название (отбросив mendege — старый) можно переиначить в русский «Кунгоп». Однако против отождествления этого места с первым русским острогом на Кети возникает ряд возражений. Во-первых, зачем сургутским казакам было называть построенный острог на языке местного населения? Разве что в случае, если это название уже существовало применительно к аборигенному поселению. Во-вторых, несколько странно, что местное население сохраняло свыше 130 лет память о русском остроге, который, если и существовал, то всего около года. В-третьих, Кунгопский острог оказывался слишком далеко, чтобы контролировать ясачные волости, которые вскоре вошли в Томский уезд. В-четвертых, можно учесть мнение кетского воеводы Г. Ф. Елизарова, высказанное им в 1611 г.: «А выше того Кецкого острогу и в прежние лета было поставить не уметь, что было запасу ис Сургута лодьею ходить невмесно выше нынешнего Кецкого острогу (речь идет о Кетском остроге, основанном в 1602 г. и расположенном в 200-х верстах от устья реки — Е. В.).
Я солидарен с выводами П. Н. Буцинского и А. Т. Шашкова о том, что Кетский острог возник в 1602 г. В челобитной атамана Федорова есть такой эпизод из его долгой службы: «И как, государь, Пегая орда отложилася, и меня, холопа твоего, из Сургута посылал… воевода князь Яков Петрович Борятинской да Володимер Васильевич Пивов в Пегую орду. И я… Пегие орды всяких людей по твою царскую руку привел и город поставил, и есак с них взял». Таким образом, подтверждается известие Сибирского летописного свода о том, что первым приказным в Кетском остроге был Тугарин Федоров. В челобитной кодских остяков 1636 г. тоже содержится упоминание об основании Кетского острога, которое предположительно можно соотнести с событиями 1602 г. По словам остяков, их посылали вместе с русскими служилыми людьми «на государевых изменников на кетцких… войною; и они де на бою тех изменников кетцких остяков многих побили и переранили, и в Кетцком острог поставили». Почему-то остяки не запомнили имя того, кто командовал сводным отрядом и назвали Черкаса Рукина, под началом которого намного позднее (в 1618 г.) участвовали в походе на Енисей.
Сведений об «измене» аборигенов Пегой орды сохранилось немного. Достоверно то, что восстание имело место при сургутском воеводе князе Я. П. Борятинском (1601–1603 гг.). Кроме свидетельства атамана Федорова, сохранилась поздняя челобитная (1635 г.) новокрещена Нарымского острога Никиты Осипова, в которой он приписывал себе заслуги раскрытия заговора против русской власти. Год этого события он назвал неправильно (1598), зато точно помнил, что с предательской вестью «побежал в Сургут и известил воеводам князю Якову Борятинскому». Вследствие доноса «тех изменников Басаргу с товарыщи 10 человек повесили». Личность Басарги подтверждается другим документом. Летом 1603 г. новый сургутский воевода Ф. В. Головин допрашивал князька Басаргу, сына князя Вони Сегея и других «лучших» людей разных волостей Сургутского уезда о причинах восстания. Из этого следует, что казнь «изменников» при воеводе Борятинском — ошибка памяти Никиты Осипова.
Ввиду слабой обоснованности существования какого-то Кунгопского острога, можно присоединиться к мнению, что первый русский острог (Кетский) был основан в 1602 г. (не ранее лета) в ходе подавления восстания селькупов «Сургуцкого уезда Пегие орды Нарымского острогу»; что первым приказным в остроге был атаман Федоров; что сначала острог по невыясненным пока причинам назывался Кунгопским. Однако очень скоро он принял название «Кетский», о чем свидетельствует царская грамота от 31 марта 1604 г. на Березов. Она была составлена в ответ на челобитную жителей «Вымской землицы», в которой коми-зыряне сообщали, что они ездят торговать на Березов и в Сургут, а оттуда воеводы посылают их вместе со служилыми людьми «вверх по Оби реки в Нерым в Пегу орду, и в Кетцкой, и в Чюлым, и в Чересы, и в Мелесцы, и в Порабилцы, и в Сым». Почти одновременно с этой грамотой (25 марта) был закончен наказ основателям Томска Г. И. Писемскому и В. Тыркову, в котором, в частности, указывалось ясак отсылать в Сургут и не допускать его сбора со стороны служилых людей из Нарымского и Кетского острогов.
После основания Березова и Обдорского городка центральное правительство наконец стало осознавать масштабы почти неконтролируемой промысловой колонизации районов, расположенных к востоку от Пура и Таза. Ее пионерами еще в XVI в. стали жители Русского Севера и коми-зыряне из вычегодско-вымских земель. Со временем активным торговым обменом с разными группами самодийцев Нижнего Приобья стали заниматься жители Пустозерска.
Промыслово-торговые экспедиции поморов конца XV — XVI вв. за Урал отразились в Сказании «О человецех незнаемых о Восточной стране», в «Югорском дорожнике» и записках английских мореплавателей. В 1617 г. промышленные и торговые люди утверждали, что из Поморья в Обскую губу они ходят по 30 и более лет. Автору Сказания «О человецех незнаемых» уже было известно о самоедах-молгонзеях, которых он поместил «на Восточной стране за Югорскою землею». Можно считать доказанным, что в начале XVI в. по среднему течению реки Таз проживали предки современных энцев, имевших самоназвание monkansi. Свою местность они называли «Monkansi ja», что, собственно, и означает «земля монканси». Отсюда произошло русское слово «Мангазея», под которым сначала подразумевали географическую местность, а затем выросший на правом берегу Таза легендарный город.
Инициатива и значение коми-зырян в промысловом освоении севера Сибири также не подлежит сомнению. Есть народы — кочевники степей, кочевники тундр. Коми-зырян эпохи средневековья можно назвать кочевниками лесов. «Зырянский след» в освоении Сибири невозможно не заметить: от выявленных археологами поселений XII–XIII в. в Нижнем Приобье до свидетельств русских документов XVII в. В Северо-Западную Сибирь коми-зыряне проникли одновременно с новгородцами, хотя масштабы этого проникновения русским летописцам остались неведомы. Но летопись — не единственный источник. В Нижнем Приобье русские в конце XVI в. зафиксировали немало остяцких поселений с характерным пермским окончанием «кар» (городок). Если взглянуть на карту южного побережья Обской губы, составленную С. У. Ремезовым, можно обнаружить составные гидронимы со словом «виска» (по-зырянски «протока»). На реке Таз к моменту основания в 1601 г. государева города Мангазея уже существовал Зырянский городок (выше Мангазеи). У остяков Средней Оби большая парусная лодка, которая, как считается, появилась вместе с русской колонизацией, носила название «зырянский каюк». Среди сибирских первопроходцев и казаков XVII в. документы называют немало людей с христианскими именами и отчествами, но с показательным прозвищем «Зырян».
Освоение севера Сибири коми-зырянами в XV–XVI вв. носило промыслово-торговый характер, и в этом они были схожи с особой северорусской этнографической группой — поморами. Промысловая деятельность жителей Русского Севера и коми-зырян в Сибири шла намного впереди военно-политической экспансии Московского государства. Как и позднее в Восточной Сибири, при продвижении в новые «землицы» воеводы пользовались знаниями и навыками промышленных людей, присоединяя их к военным отрядам. В уже упоминавшейся челобитной коми-зырян 1604 г. говорится, что их вместе со служилыми людьми посылают не только из Сургута, но и из Мангазеи «вверх по Тазу реке в Ючеи и в Енисею, и в Велиткею(?), и в Тунгусы — для нашего ясаку и острогов ставить».
После присоединения к России Нижнего Приобья центральное правительство задалось целью поставить под свой контроль деятельность частных промышленников в Тазовско-Туруханском районе и объясачить трудноуловимых тундровых ненцев. События, предшествующие возникновению на реке Таз государева острога, были таковы. Осенью 1597 г. в приуральский город Чердынь прибыли В. П. Головин и И. В. Воейков — первые воеводы еще не построенного города Верхотурья, который им и предстояло основать. В царской грамоте от 12 декабря 1597 г. им предписывалось, наряду с постройкой городовых укреплений Верхотурья, сделать весной следующего года 20–25 речных судов для перевозки в Сибирь хлебных запасов и людей. Помимо этого, из Москвы предписывали: «Да для Мунгазейского ходу велели б есте зделати судна с 4 или 5, роспрося тамошних людей, в каких судех мошно в Мунгазею и в Енисею ходить» (напомним, что под «Мунгазеей» здесь понималась географическая область, а не город, который был основан несколько позднее). Видимо, данный указ составлялся в Москве не за один день. В конце его текста приказные дельцы снова вернулись к вопросу о посылке судов в Мангазею, причем значительно его конкретизировали: «А которым нашим ратным людем итти в Мунгазею, и под тех есте наших ратных людей велели зделать три кочи, распрося вымич ратных людей Васьки Тарабукина с товарищи, которым итти в Мунгазею, каковы кочи будет им надобе для морсково ходу».
Нам неизвестно в точности, состоялся ли поход в Мангазею Васьки Тарабукина «с товарищи». Косвенным свидетельством его реальности является уникальное сообщение Сибирского летописного свода. Согласно ему, в 1597/98 г. в Сибирь был послан «Мангазейские земли проведать» и объясачить местных жителей дворянин Федор Дьяков. Летопись говорит об успешном завершении экспедиции и возвращении Дьякова в Москву в 1599/1600 г. Возможно, Дьяков еще не прибыл в столицу к январю 1600 г., когда правительство Бориса Годунова выдало жалованную грамоту пинежанам и мезенцам, просившим разрешения на свободу плаваний «в Мунгазею морем и Обью рекою, на Таз и на Пур, и на Енисею» для соболиных промыслов и торговли с самоедами. Однако в том же 1600 г. в Москве было принято решение об основании на реке Таз государева города Мангазеи.
Экспедиционный отряд, который состоял из 50 березовских и 50 тобольских казаков, возглавлял князь М. М. Шаховской, письменный голова из Тобольска. Летом 1600 г. тобольская часть отряда на одном коче и трех коломенках (вид речного судна) двинулась вниз по Иртышу и Оби и прибыла в Березов. Там в спешке местными казаками строились четыре морских коча. Опоздав со всеми сроками навигации, отряд Шаховского на 5-ти кочах и 5-ти коломенках отправился дальше. Историки, писавшие об основании знаменитой Мангазеи, ошибочно утверждали, что Шаховской вышел в Обскую губу. Между тем, из отписки самого Шаховского, которая была известна в Москве уже к 11 февраля 1601 г., следует, что у Пантуева городка три коча потерпели крушение, а «коломенки де у них прибило к берегу, и водою на коломенки налило, и запас деи у них муку и толокно подмочило, а крупы и соль потонула». Шаховской писал, что оставшиеся кочи «малы и не крепки, а в коломенках де морем не ходят». Князь Мирон Шаховской, стремясь выполнить данный ему наказ, нашел выход из трудной ситуации, но прежде зададимся вопросом: что это за Пантуев городок, о местоположении которого гадали историки? Ответ на этот вопрос дают путевые описания Г. Ф. Миллера. Пантуев городок находился на правом берегу Каменной Оби, в 20 верстах от устья и примерно 80 верстах от Обдорска; на языке северных хантов он назывался Woksarit-wasch (Воксарский городок), а по-ненецки — Pandu-garden (Пантуев городок). Миллер заметил: «Прежде это была крепость, которая и сейчас (в 1740 г. — Е. В.) заселена остяками».
Остановившись в Пантуевом городке, Шаховской писал «с казаки на Обдор к остяком и самоеди, чтоб их в Монгазею отвезли на оленях». И действительно, по словам участвовавших в экспедиции березовских казаков, «а как деи пришла самоедь, и они деи поднялись на оленях… а сами до Мангазеи шли на лыжах». Но какие самоеды оказали помощь отряду Шаховского? Весьма вероятно, что русский отряд сопровождали с оленьими упряжками кунные самоеды (лесные ненцы), которых перед русской администрацией представлял князец Ниля. Если это так, то князь Василий Обдорский разыграл хитрую комбинацию. Он нанял (или уговорил) кунных самоедов сопровождать отряд Шаховского и в то же время вступил в сговор с тундровыми кочевыми ненцами. В 1607 г. он признался перед березовской администрацией: «Как де преж сего самоеды нам изменили, казну и наряд погромили, мангазейских воевод, князя Мирона Шаховского (помощником у Шаховского был Д. Хрипунов — Е. В.) и служивых людей побили, и он де, князь Василий, в той же изменой думе был», причем говорил ненцам, чтобы они не сообщали об этом «изменном деле» его сыну Мамруку, поскольку тот «прямит» русской власти и ему не подчиняется. Впрочем, березовский воевода уже тогда, в 1601 г., подозревал, что князь Василий и остяки Обдорской волости «заодно с самоядью».
Нападение тундровых самоедов на отряд Шаховского произошло за рекой Пур; было убито около 30 казаков, но раненый князь Мирон Шаховской и 60 служилых людей спаслись, «падчи на оленев душей да телом». То, что русских казаков сопровождали лесные ненцы, тундровых ненцев нисколько не смущало, поскольку обе самодийские группы находились во враждебных отношениях (на это, видимо, и рассчитывал князь Василий Обдорский). Историки до сих пор иногда ставят под сомнение основание Мангазеи экспедицией Шаховского. Между тем, имеется подлинный документ 1663 г., свидетельствующий об успешном завершении похода. Это, уже упоминавшаяся челобитная якутского казака Лазаря Аргунова, в которой он, среди прочего, перечислил «службы» своего отца. А отец Лазаря, березовский атаман Савва Аргунов, находился в отряде Шаховского и, видимо, не раз вспоминал в семейном кругу, как «самоядь их на тундре многих служилых людей побили и запасы их все отгромили, и после того оне до Монгазеи шли, голод и всякую нужу терпели и, пришед в Монгазею, самоядь в аманаты поймали и к шерти их привели и город поставили». Правда, город, вопреки наказу, был заложен не в устье Таза (заболоченной и безлесной местности), а на 200 верст выше по течению. Таким образом, тундровым ненцам не удалось помешать основанию государева острога, а осенью 1601 г. в Мангазею прибыли новые воеводы, князь В. М. Мосальский и Савлук Пушкин, с отрядом в 200 казаков.
Есть и еще одно свидетельство, что Мангазейский острог был возведен весной-летом 1601 г.: 21 ноября этого года в Москве была подписана грамота березовскому воеводе князю Борятинскому и голове Викентьеву, являвшаяся ответом на челобитную березовских казаков во главе с атаманом Яковом Чермным (а они участвовали в походе Шаховского). Казаки сказали (это указывает на то, что они лично били челом в приказе Казанского дворца): «Как де их погромила самоедь, и они деи у смерти обещалися к соловецким чудотворцам молитися». Значит, казаки успели вернуться в Березов, и, видимо, тут же были отправлены (возможно, с ясачной казной) в Москву, куда прибыли до 21 ноября 1601 г. В грамоте указывалось отпускать казаков в Соловецкий монастырь по 2–3 человека, причем «с крепкими поруки», что они возвратятся к месту службы.
В свое время М. И. Белов уверенно писал о том, что государев город Мангазея возник на месте уже существовавшего небольшого городка поморов — своего рода торговой фактории. Ученый вообще был увлечен идеей о существовании на севере Западной Сибири еще до похода Ермака целой сети торговых городков русского происхождения (к ним он относил известные по письменным источникам Пантуев и Надымский городки). Сейчас хорошо известно, что и Пантуев городок (на Оби), и Надымский (в устье реки Надым) по происхождению и составу жителей были аборигенными (остяцкими). Что касается городка на реке Таз — предшественника Мангазеи, то никакими письменными источниками его возникновение и существование в XVI в. не подтверждается. М. И. Белов основывался только на данных дендрохронологического анализа древесины, добытой при археологических раскопках Мангазеи. Между тем последние исследователи городища Мангазея (Г. П. Визгалов и С. Г. Пархимович) подвергли критике методы обращения М. И. Белова с результатами дендрохронологического анализа и пришли к выводу, что гипотезу М. И. Белова о раннем поморском городке на месте будущей Мангазеи «нельзя принять из-за отсутствия доказательной базы». Пока что уверенно можно говорить о существовании на реке Таз до 1601 г. так называемого Зырянского городка (от Мангазеи где-то выше по течению). Именно там уже осенью 1601 г. находились два русских сборщика ясака, присланных мангазейским воеводой князем В. М. Мосальским.
