Я.Г. Солодкин
К числу самых значительных событий «Сибирского взятия» тобольские книжники XVII в. относили успешную экспедицию «руского полка» в Обь-Иртышье, предпринятую вслед за разгромом «кучумлян» на Чувашевом мысу, беспрепятственным вступлением казачьей «дружины» в Искер и ее победой у Абалака.
Наиболее обстоятельно про эту экспедицию рассказывается в Кунгурском летописце (далее – КЛ), два десятка фрагментов которого уцелели в составе открытой еще Г. Ф. Миллером ремезовской «Истории Сибирской» (далее – ИС).
Л. Н. Пушкарев, Н. В. Устюгов, Л. А. Гольденберг считали, что благодаря КЛ или ИС уцелело «написание» (далее – Н) о беспримерном казачьем походе. (Выполняя просьбу первого тобольского архиепископа Киприана, Н составили ветераны «Сибирского взятия»). С точки зрения Д. С. Лихачева и В. П. Адриановой-Перетц, КЛ дает возможность судить о «характере» утраченной «скаски» сподвижников неустрашимого атамана, которая легла в основу синодика «ермаковым казакам» (далее – С). Признать такие заключения убедительными, на наш взгляд, нет веских оснований.
Как сообщает анонимный «слогатель» КЛ, 5 марта 1582 г. Ермак из занятого накануне «товарством» «града» Сибири, служившего прежде «столицей» Кучума, отправил одного из трех своих «сверсников» – пятидесятника Богдана Брязгу (двумя другими являлись атаманы Иван Гроза и Иван Кольцо) – с полусотней казаков вниз по Иртышу, дабы «пленить» и объясачить демьянские и назымские городки и волости. Выйдя на конях к устью реки Демьянки, русский отряд после трехдневной безуспешной осады «великого и крепкого города» «зборного княжца» Демаяна, где укрылись две тысячи татар, остяков и вогулов, когда многие из них бежали, сумел «взять» ясак, а затем на легких стругах поплыл «вниз». 20 мая казаки «протокою» достигли городка Самара, «в сборе» с которым находились восемь князцов, застрелили «из ружья … Самару и с родом его, прочие же» направились «по своим жильям»; немногие оставшиеся «принесоша ясак с поклоном и шертовали ту», после чего ермаковцы «поставили» «большим князем» Алача «яко богата» и следом «присташа на Белогорье», где у остяков было «молбище … богыне древней». Не застав их, Брязга, «пождав на месте три дни», решил возвратиться в город Сибирь, и 29 мая казаки приехали туда «в радости» «с есаком», «здраво и в честности».
Многие исследователи, например, И. В. Щеглов, Х. М. Лопарев, А. А. Дунин-Горкавич, М. Б. Шатилов, Х. Атласи, К. Н. Сербина, С. А. Токарев, В. В. Мухин, В. И. Сергеев, З. Я. Бояршинова, М. И. Бузукашвили, Г. Л. Файзрахманов, В. А. Могильников, Н. А. Балюк, К. А. Анкушева, А. М. Малолетко, А. В. Матвеев, А. Б. Тапаева, А. И. Костанов, Д. М. Исхаков, З. А. Тычинских, Е. А. Рябинина, зачастую С. В. Бахрушин, иногда Р. Г. Скрынников, подобно Г. Ф. Миллеру считали, что Брязга, действительно, возглавлял экспедицию ермаковцев к Самарову городку и до белогорского святилища. Создателю КЛ, запечатлевшему казачьи предания об этой экспедиции, однако, по всей видимости, не были известны сообщения о гибели Богдана то в «подчювашской брани», то (что вероятнее) возле Абалакского озера из ранней редакции С, открытой Е. К. Ромодановской, выявленного Г. Ф. Миллером перечня атаманов и казаков (далее – П), павших в зауральском походе (с ремарками о местах и обстоятельствах смерти), и Погодинском летописце (далее – ПЛ), где «Брюзга» представлен есаулом. (В упомянутых перечне и «помяннике» Ермака «з братией» о том, что Брязга являлся есаулом, умалчивается, он значится среди казаков, хотя, возможно, не только рядовых, тогда как Никита и Иван Кольцо названы атаманами. Указание на «чин» Брязги могло отсутствовать уже в протографе П и С).
Сопоставление Основной редакции Есиповской летописи (далее – ОЕЛ)19 и ПЛ («Повести летописной, откуду начяся царство бисерменское в Сибири и чесо ради наречеся Сибирь …») привело Е. К. Ромодановскую к заключению о том, что о гибели Брязги создатель второй из названных «исторических повестей» знал благодаря какому-то преданию.
Скорее, в «Повести летописной…» запечатлелось припоминание, основанное на свидетельстве кого-то из ветеранов «пошествия» вольных казаков в «Сибирскую землю», сохранявшееся в устной форме у Абалакского озера (где, очевидно, бывал «слогатель» ПЛ, надо думать, тобольский сын боярский), как минимум, до конца XVII в.
Известно, что словосочетание «есаул казачей» употреблялось в среде служилого люда. Видимо, припоминаниями являются также сообщения о прозвище (Токмак), которое получил от казаков их «наставник», и о том, что «куда ныне ходят черес Камень, тогда (вскоре после гибели Ермака. – Я. С.) того пути (вероятно, Бабиновской дороги. – Я. С.) не бывало». С процитированными строками ПЛ об убийстве Брязги и других ермаковцев сопоставимы заметки безвестного книжника о смерти «начального» атамана (вызванного государем «к Москве») перед «приходом» в Искер воевод – князя С. Болховского и его сослуживцев. Свидетельство о том, что по Иртышу казаки добрались до Абалака, может принадлежать «списателю» «Повести летописной…». Ведь, как он пояснял, Тобольск находится в 12 верстах (поприщах) от этой реки, Саускан – в трех поприщах вдоль Иртыша от «града» Сибири, Сейдяк, Салтан и Карача, «гуляючи близ Тоболска», берегом Иртыша дошли до «Княжого луга». (В ПЛ утверждается, что на той же реке располагался занятый ермаковцами Назим, хотя, судя по С, речь должна идти об одноименном городке у «великой» Оби). К преданиям же, которые донесла до нас одна из самых любопытных редакций ОЕЛ, можно отнести сообщения об убийстве Сейдяком в «граде» Сибири семи сыновей Кучума (всего у хана их якобы было десять) и «поимании» правившего на Тавде Аблегирима князем Ф. Горчаковым, который «призвал» его «в город» (очевидно, Пелым).
Вспомним, что в КЛ Брязга, считающийся пятидесятником, не отнесен к «выборным есаулам», хотя обычно под началом последних и состояла полусотня казаков.
В С, который полвека тому назад ввела в научный оборот Е. К. Ромодановская, о Богдане Брязге говорится дважды: вначале сказано про его гибель в «побоище» «на брегу под Чювашею» вместе с Околом (Окулом), Иваном Карчигой и «их дружиною», затем – с ними же, и опять-таки включая «дружину», на рыбалке у Абалака. (Первая из этих записей, возможно, представляет собой вставку, конечно, едва ли удачную, ведь иначе бы получалось, что в решающем сражении, упорном и ожесточенном, ермаковцы не понесли потерь, да и в С говорится об «убиенных» в «драке» близ Искера). В П Брязга значится среди «побитых» на Абалакском озере вслед за Окулом и Иваном Карчигой, следом названы Сергей, Иван, Андрей и Тимофей. (Эти и другие имена атаманов и казаков, приведенные в П и С, а также в ОСЛ и КЛ, кстати, заставляют скептически отнестись к мнению,будто до половины «товарства» Ермака могли составлять литвины и «немцы»).
В имеющихся в ИС «вставных листах», как Г. Ф. Миллер определил КЛ, использован, очевидно, источник устного происхождения, согласно которому Брязга, убитый в октябре или декабре 1582 г., через несколько месяцев являлся предводителем похода в «остяцкую страну». О возможности обращения автора кунгурских «сказов» к такому источнику свидетельствует, между прочим, следующее обстоятельство. В 1675 г. Николай Спафарий разъяснял, что «Самаровский ям потому словет, что был остяцкий князь в том месте, имянем Самары, так же и городок выкопан на высоких горах»; в 1740 г. об этом писал и Г. Ф. Миллер.
Вероятно, С. У. Ремезов подверг редактированию «летопись» о «хождении Ермаковом» за Урал, созданную, скорее всего, незадолго до ее обнаружения. Но вряд ли указания на Брязгу были внесены в КЛ знаменитым тоболяком, который про этого есаула умалчивает (хотя упомянул о пяти атаманах казачьей «дружины»), а в принадлежавшем Софийскому собору «началного града» Сибири С, возможно, доступном автору ИС, сказано о гибели Богдана (не названного пятидесятником) то «на брегу под Чювашею», то близ Абалака вместе с другими соратниками «храброго смлада» Ермака. Версии «баснословного дополнителя» ремезовского повествования следует предпочесть мнение «слогателей» С, ОЕЛ, ОСЛ, ИС (впрочем, за исключением строгановского «историографа», неясно выраженное) о том, что в пору, когда вольным казакам удалось овладеть татарскими и остяцкими городками на берегах Иртыша и «великой» Оби вплоть до Назима, как и в первые месяцы сибирской экспедиции, «наставником» бесстрашного «товарства» являлся атаман, прослывший «разорителем» «царства» Кучума.
Сподвижники Ермака, вспоминая при возникновении Н о своем занятии остяцких городков, среди них выделили Назим (где многие русские «вои» на некоторое время могли и остаться), но, по-видимому, забыли про другие, да и о том, что вскоре казаки достигли Белогорья. Не исключено все же, что составители Н, П и С в число «ходивших и городки имавших» включили и тех, кто очутился у главного остяцкого святилища близ слияния Иртыша и Оби. (На то, что ермаковцы воевали до Назима и овладели им, указывается в С; предшественник Есипова либо сам дьяк трех кряду тобольских владык опустил первое из этих свидетельств).
В относящейся к 1668 г. челобитной тобольского служилого человека Степана Карпова (единственном очутившемся в распоряжении историков документе, сообщающем о пребывании ермаковцев в остяцких «городках и улусах») говорится об участии в белогорской экспедиции его деда Сергея Зиновьева, погибшего во время пленения царевича Маметкула. Если это известие хотя бы наполовину достоверно, то читающийся в КЛ обстоятельный рассказ про «пошествие» вольных казаков в «княжество» Самара не приходится считать целиком вымышленным. (Видимо, экспедицию против «низовых» остяков весной – летом 1583 г. ермаковцы совершили вслед за тем, как на Вагае в их руки попал Маметкул (Мухаммад-Кули). Но «бившему челом» Алексею Михайловичу С. Карпову гибель деда при «взятии» близкого родственника хана могла казаться важнее участия в этой экспедиции, так что Зиновьев, не исключено, сначала вместе с другими «резвыми воями» пленил султана, считающегося лучшим полководцем Кучума, а затем отправился в поход к «городкам и улусам» на Иртыше и Оби, закончившийся на Белогорье, – поход, ставший для Сергея роковым).
В отличие от легендарного Аргана (Аргуна, Яргака) Андриева (Тимофеева), упомянутого наряду с Ермаком Тимофеевым в Пинежском летописце и Забелинском летописном своде конца XVII в. Как атаман «единомысленной дружины» в обессмертившей ее экспедиции, Богдан Брязга должен считаться действительным соратником предводителя «мужественных и храбрых воев», павшим от рук «кучумлян», однако почти в самом начале «зауральской эпопеи» и, стало быть, не успевшим принять участия в «хождении» в низовья Иртыша и «великой» Оби.
В пятидесятника, который повел своих казаков к северным рубежам начавшего распадаться Сибирского ханства, Брязгу мог превратить кто-то из потомков этих ермаковцев, знавших о «сверснике» «великого ратоборца», конечно, не по П, С и ПЛ.
