В.В. Цысь
Западно-Сибирское крестьянское восстание 1921 г. — крупнейшее в истории Советской России и СССР антибольшевистское народное выступление — привлекало внимание как советских, так и ряда современных исследователей. Однако далеко не все аспекты его истории раскрыты с одинаковой полнотой. Недостаточно, на наш взгляд, изучены вопросы, связанные с внутренней политикой повстанческой власти, включая и ее взаимоотношения с Православной Российской Церковью; не анализировалось участие самого духовенства в происходивших военно-политических событиях.
Рассмотрение данных проблем позволяет не только понять цели, мотивацию сторонников «советов без коммунистов», но и оценить, насколько справедливы упреки в адрес Церкви в излишней инертности, консерватизме, неспособности противостоять возникшим угрозам в условиях Гражданской войны.
Доступные нам источники, прежде всего исходившие из лагеря повстанцев, показывают, что в целом к религии в самых различных ее проявлениях они были настроены достаточно лояльно, но без особого пиетета. В чем причины подобного отношения?
На наш взгляд, это, во-первых, объясняется левой, близкой к эсерам, идеологией руководителей крестьянского движения, всегда прохладно воспринимавших различные институты «старого режима», к числу которых принадлежала и Церковь. С другой стороны, нельзя не учитывать консервативные взгляды части восставших крестьян, что в конечном счете не могло не способствовать сближению восставших с Церковью. В-третьих, гонения на религию при большевиках характеризовались как преследования свободы совести, завоеванной народом в результате Февральской революции, и поэтому заслуживающие всяческого осуждения.
Позиция духовенства определялась, в свою очередь, расчетами на хотя бы частичное восстановление отобранных общественно-политических и имущественных прав, защиту от преследований богоборческой власти. Большевики конфисковали в Тобольской епархии около 63 тыс. десятин усадебной, пахотной и сенокосной земли, принадлежавшей Церкви, лишили ее источников финансирования, закрыли духовные учебные заведения, изгнали Закон Божий из светских образовательных учреждений, подвергли глумлению обряды и вообще ставили под сомнение необходимость существования религии. Поэтому вполне естественно, что на территории, где коммунистическая власть свергалась, духовенство пыталось наладить сотрудничество с различными антибольшевистскими режимами, оказывать им посильную поддержку. Не являлись исключением и повстанческие военные и гражданские структуры, на короткое время (от нескольких дней до трех месяцев) устанавливавшие контроль в отдельных, иногда весьма обширных, районах Тюменской губернии в первой половине 1921 г.
Какая политика проводилась повстанцами в отношении Церкви, какие шаги предпринимались для того, чтобы задействовать ее потенциал? Можно выделить несколько важнейших направлений.
- Использование религиозных лозунгов для агитации и пропаганды. Одним из лозунгов «партизан» (своего рода слоганов по современной терминологии) стали слова «С нами Бог!» или «С нами Бог и победа!». Подтверждения этому находятся в листовках повстанцев, неоднократно апеллировавших к высшим силам. «Кровь расстрелянных вопиет к Вам и зовет на святое дело возрождения России. С нами Бог! Да здравствует свободная Сибирь! Да здравствуют граждане свободной Сибири!», — призывал начальник гарнизона г. Тобольска В. М. Желтовский. «Братья Партизаны, Товарищи Крестьяне!… Народ уничтожил Деникина и Врангеля, уничтожил Колчака, уничтожит — коммуну. С нами Бог и победа, ибо мы за правое дело!…» — отмечалось в другом воззвании.
В качестве официального символа народного антикоммунистического движения в Тобольске был установлен образец партизанского знамени: «По красному полю зелеными буквами начертаны лозунги: “С нами Бог!” ”Да здравствует Советская власть и Сибирское крестьянство!” “Долой коммунистов!”».
«Все будем твердо верить мы / Что с праздником весны / С своим девизом — “С нами Бог” / Мы победим врагов», — писал в одном из стихотворений неизвестный «партизан».
В сочиненной повстанцами песне «Партизанская» (на мотив музыки А. С. Даргомыжского песни «Старый капрал») содержались такие слова: «Дружно ребята в защиту / Родины нашей пойдем, / Вспомним святую молитву — / Бога к себе призовем. / Долго мы иго сносили, / Долго нас враг унижал, / Но Бога отцы умолили / Он нам надежду послал…».
Безбожие ставилось в вину коммунистам консервативно настроенной частью восставших: «В Омутинский район приезжало из Орловской волости Ишимского уезда крупное кулачество со своими готовыми постановлениями, где говорилось, что… все российские коммунисты… “лентяи, дармоеды, неверующие в Бога, нигде не работающие, а лишь сладко едящие и чисто одевающиеся награбленным нашим имуществом…”».
Однако повстанческая пропаганда не слишком «злоупотребляла» религиозной тематикой. Основной упор в разъяснении целей движения делался на произвол коммунистов, узурпировавших народную власть, завоеванную в 1917 г. «Мы хотим, — указывалось в обращении повстанцев к «Гражданам Сибирякам», — чтобы каждый человек верил, как хочет: православный посвоему, татарин — по-своему, и чтобы нас всех не заставляли силком верить в коммуну». В большинстве листовок, программных статей нет и намека на восстановление прежней роли религии и Православной Церкви после ожидаемой победы.
- Возврат Церкви части функций по учету населения. Повстанцы фактически упразднили ранее созданные большевиками ЗАГСы, о чем принимается решение высшего органа гражданской власти на контролировавшихся ими территориях Тобольского, Березовского и Сургутского уездов — Крестьянско-Городского совета (далее — КГС). Постановлением от 8 марта 1921 г. предложено «церковным причтам и соответствующим учреждениям, и лицам инославных и нехристианских вероисповеданий производить в метрических книгах записи рождений, смерти и бракосочетаний», имущество и книги передать из исполкомов причтам.
Это распоряжение было разослано по всем подведомственным учреждениям, о чем свидетельствует телеграмма КГС в адрес Сургутского комитета общественной безопасности от 14 марта 1921 г.: «…9. Запись рождения, брака временно в церквах». В то же время окончательное урегулирование данного вопроса откладывалось впредь до его рассмотрения «юридическим отделом». Поступившие ранее в ЗАГСы ценные бумаги церквей были переданы в КГС.
- Возврат религиозных атрибутов в государственные учреждения и учебные заведения, разрешение преподавания Закона Божия в школах. Декларируя свободу во всех сферах общественной жизни, повстанцы считали возможным возврат икон и других религиозных атрибутов, а также Закона Божия в школы.
Еще одним постановлением от 8 марта 1921 г. Президиум КГС поручил отделу народного образования разъяснить учителям, что «препятствий к вывешиванию в классах предметов религиозного почитания не встречается», а преподавание религиозных учений (православного, магометанского, иудейского и др.) может производиться в качестве необязательного предмета в стенах школы по желанию родителей, которые для этой цели приглашают священников, мулл, ксендзов и др. Преподавателями Закона Божия могли быть и сами учителя.
После освобождении от коммунистов с. Кондинского Березовского уезда на общее собрание его жителей «десятник принес икону, чтобы поставить ее туда, где она должна быть». Председатель Тюменского губчека П. И. Студитов отмечал: «Как агитационным средством бандиты воспользовались также религиозностью населения. Так, например, председатель Архангельского волисполкома рассылал приказы о водворении святых икон в помещении сельских советов и всех других учреждениях, снятии шапок не только в учреждениях, но и в частных домах».
- Придание официального статуса религиозным праздникам. Повстанцами не только признавались церковные праздники, но и устанавливался особый режим работы во время их проведения. Президиум КГС определил, что на масленице занятия во всех учреждениях г. Тобольска прекращаются в 2 часа 11 марта до понедельника 14 марта18. Намечалось также и празднование Пасхи (в 1921 г. прошла 18 апреля по старому стилю), не состоявшееся по причине взятия Тобольска частями Красной армии 8 апреля.
- Защита церковного имущества от коммунистической власти и ее сторонников. В частности, в Сургут из-за угрозы захвата со стороны наступающих отрядов Красной армии были вывезены из с. Юган ценности местного православного храма. В официальном сообщении командующего Петропавловским фронтом Ишимского уезда сельским штабам Орловской волости описывались зверства коммунистов: «Захотелось им в церковь, а там был сторож, который закрыл двери на крючок. Они сторожа убили, а храм обобрали, как святотатственники».
Таким образом, повстанцы старались защитить Церковь от произвола и насилия, оставаясь в целом в данном отношении в русле демократических традиций 1917 г. В то же время руководители народного движения дистанцировались от идеи возврата Православной Российской Церкви государственного статуса. Вот как об этом говорилось в одной из листовок, подписанной от имени Тобольского совета профсоюзов: «Городской рабочий, объединенный в Профессиональные Союзы, видит, как оживились с восстанием крестьян все черносотенные элементы, как часть духовенства, ищущая государственного жалованья, мечтает о старых Романовских порядках…». Основным лозунгом наиболее организованной части восставших являлся возврат к системе, установившейся в России после победы Февральской революции, в соответствии с которой Православная Церковь утрачивала роль единственного выразителя государственной идеологии.
Непосредственное участие духовенства в восстании и содействие мятежникам происходили в нескольких основных формах. Как известно, духовенству запрещено брать в руки оружие, но тем не менее и оно может оказать посильную помощь, прежде всего вдохновляя, убеждая и утешая участников вооруженной борьбы. При попытках формирования регулярных частей повстанческой Народной армии производилось назначение в воинские подразделения священнослужителей, как это было в армии дореволюционной и в белых частях. При отправке на фронт 31 марта 1921 г. 1-й роты «1-го Тобольского примерно-ударного батальона смерти» чины штаба батальона во главе с командиром, а также все следовавшие на позиции военнослужащие приводились к присяге полковым священником, после чего было совершено молебное пение «о даровании победы русскому народному воинству над врагами-коммунистами», а священник произнес напутственное слово: «Товарищи, вы идете на святое, великое дело защиты святой нашей веры православной, народной свободы и своих домашних очагов. Идите же смело, идите с твердой надеждой на победу, будьте стойки и тверды, и помните всегда и везде, что с нами Бог, а с кем Бог, тот и победит».
Можно указать и на отдельные примеры поддержки священно- и церковнослужителями «партизан». Так, в подготовке антикоммунистического восстания в Обдорске 17 марта 1921 г. принял участие дьякон местной Петропавловской церкви Новицкий. Набат на колокольне послужил одним из сигналов к началу действий заговорщиков. При наступлении отряда П. И. Лопарева на Самарово 10–11 мая 1921 г. бежавший из Белогорья священник предупредил повстанцев о приближении противника. По сведениям «Голоса Народной Армии», сестры Иоанно-Введенского женского монастыря предложили услуги по уходу за ранеными «партизанами».
Необходимо указать и на привлечение духовенства к важнейшим общественно-политическим мероприятиям, как это практиковалось в «докоммунистическую» эпоху. С его участием проходили такие события, как торжественное открытие заседаний органов власти различного уровня, молебны и крестные ходы с целью дарования победы, погребение погибших военнослужащих Народной армии. Так, вскоре после занятия древней столицы Сибири повстанцами, в воскресенье 27 февраля, в кафедральном Софийско-Успенском соборе состоялось торжественное богослужение по случаю освобождения Тобольска от коммунистов. После молебствия был совершен крестный ход в подгорную часть города, перед штабом Народной армии был отслужен краткий молебен. Архиепископ Николай (в миру — Покровский Николай Владимирович) вручил командованию повстанцев икону «Знамение Божьей Матери», а представители власти выступили с речами информационно-агитационного характера.
Как отмечалось в «Сводке сведений, полученных разбором документов, захваченных у повстанцев Ялуторовского уезда Тюменской губернии и Курганского уезда Челябинской губернии», составленной в конце февраля 1921 г., «работа попов здесь не осталась напрасной, и в некоторых местах был отслужен молебен и народ со слезами Молился Богу об победе над коммунистами».
При открытии волостного схода в с. Кугаевском Тобольского уезда в присутствии 150 делегатов и самого председателя Крестьянско-Городского совета — номинального главы гражданской власти на освобожденных территориях: «Неожиданно для многих… появляется церковный причт и совершает молебствие с водосвятием. Можно по-разному относиться к религиозным обрядам, но при данных условиях этот обряд производит весьма отрадное впечатление; слова молитвы, церковное песнопение в здании, где недавно заседали “комячейки” звучат протестом против изжитого насилия, ими крестьянство кончает с прошлым рабством, сковавшим все проявления не только общественной, но и личной духовной жизни <…> После окропления священной водой всего здания собрание приступает к деловой части».
В с. Бронниковское перед открытием волостного схода, состоявшегося 2 марта, граждане выразили желание пригласить священника совершить молебен в здании волостного самоуправления, «где и был отслужен таковой» о. Н. Гречениным.
Погибшие народоармейцы отпевались и погребались в соответствии с православной традицией. Наглядный пример — заметка, посвященная похоронам «геройски погибшего на южном фронте» М. О. Привалова, опубликованная на страницах газеты «Голос Народной Армии». Отпевание состоялось в кафедральном соборе. В присутствии высшего военного командования протоиереем Дмитрием Смирновым вместе с двумя другими священниками был торжественно совершен чин погребения, а затем произнесена проповедь, содержавшая среди прочего следующие слова: «Нет большей заповеди, нежели заповедь Господа Иисуса Христа, нет больше любви, как та, чтобы душу свою положить за друзей своих <…> Покойный герой исполнил заповедь Господа своего полностью — он погиб за нас и за наше счастье <…> Все мы, оставшиеся в тылу и не могущие принять участие в священной войне против тех, кто попрал имя Великого Христа, заповедовавшего нам любить друг друга, должны также принять горячее участие в этой борьбе, кто чем может: пожертвованиями, общественной и государственной работой, личными заботами о раненых и больных воинах и, наконец, нашими молитвами!». 7 апреля 1921 г. в последнем номере газеты «Голос Народной Армии», накануне взятия города красными, была опубликована статья епархиального архиерея о приносе в город всеми чтимой иконы Абалакской Божией Матери.
Кроме того, духовенство оказывало посильную материальную помощь повстанцам. Братия Абалакского мужского монастыря обязалась добровольно вывезти на своих лошадях 5 куб. саж. дров. Игуменом было пожертвовано «в пользу Народной армии» 50 тыс. руб.31 С 24 февраля по 18 марта насельницами Иоанно-Введенского монастыря было передано в виде добровольных пожертвований 20 пудов печеного хлеба и 250 коробков спичек.
29 марта на квартире у архиепископа Николая (Покровского) состоялось первое заседание «Комитета оказания помощи больным и раненым партизанам». Епархиальный архиерей выступил с речью, в которой призывал присутствующих числом около 100 чел., записываться в ряды Комитета. На его просьбу тут же откликнулось 10 человек. Участниками заседания было пожертвовано на нужды Народной армии 15 тыс. руб.
Примечательный факт — более заметным становится участие духовенства в вооруженном противоборстве на стороне восставших ближе к концу движения, когда угроза поражения стала более ощутимой. Чем вызвано подобное явление? Возможно, стремлением руководителей восстания в сложившейся критической ситуации аккумулировать любые доступные ресурсы, включая и идеологические. Недостаточным оказалось обращение к абстрактным идеалам свободы, попранной большевиками в 1917 г. Более понятным для части крестьян мог быть возврат к традиционным ценностям, в том числе религиозным. Вторая вероятная причина — заблуждение представителей Православной Российской Церкви, считавших положение повстанцев вполне прочным. Тем более что в таком виде рисовала обстановку на фронтах пропаганда «партизан». Третья причина — искреннее стремление помочь своей пастве, оказавшейся в крайне сложной ситуации.
Уже в период самого восстания, а также вскоре после его подавления разворачиваются репрессии против духовенства, так или иначе «запятнавшего» себя связями с повстанцами. Хотя священно- и церковнослужители немало пострадали в ходе гражданского противоборства, сведения на этот счет носят пока отрывочный характер. Так, при отступлении коммунистов был убит священник с. Реполово Тобольского уезда. В списке жителей г. Сургута, принимавших активное участие в антибольшевистском движении, значится настоятель Нижне-Лумпольской Богородице-Рождественской церкви: «[Николай] Кравченко, поп — расстрелян». В результате провала Обдорского восстания были расстреляны дьякон Петропавловской церкви и его жена. Аресту подвергались священник Чуртымской церкви Ишимского уезда И. Урбанский, благочинный 1-го благочиния Ишимского уезда (имя неизвестно), Тарский благочинный Дмитрий Вознесенский, дьякон Александр Робустов и др.
Как писал архиепископу Николаю (Покровскому) временно исполняющий должность благочинного 6-го благочиния Ишимского уезда священник Гавриил Панаев 19 мая (1 июня) 1921 г., «вследствие партизанской войны в районе моего благочиния, возможность какого-либо сношения с подведомыми причтами исключена», Малышевский иерей о. Виктор «прия мученическую кончину», Преображенский священник о. Георгий Иваницкий арестован и уведен, «жив ли неизвестно».
О том, в каком положении оказалось духовенство после описываемых событий, можно судить по письму священника Семёновской церкви Алексея Мороза, жаловавшегося архиепископу Николаю (Покровскому), что его благочиние осталось без благочиннического совета: «Часть членов эвакуировалась с колчаковцами, часть умерла, убита, разбежалась во время восстания. Много приходов без причтов, во многих богослужения совершаются священниками беженцами из европейской России на незаконных основаниях». После взятия Тобольска частями Красной армии был арестован и приговорен к расстрелу и сам архиепископ Тобольский и Сибирский Николай (Покровский). Иерарху все же сохранили жизнь, а в 1922 г. он присоединился к обновленческому расколу.
В целом же следует отметить, что многие представители Православной Церкви, включая высшего иерарха на территории Тобольской и Сибирской епархии, приняли активное участие в Западно-Сибирском крестьянском восстании. Сложно было ожидать иного от людей, оказавшихся при большевистском режиме в положении «париев», которых постоянно третировали как тунеядцев, лишили имущественных и политических прав. Однако поддержка Церкви (так же как и ранее ее помощь белому движению) не спасла повстанцев от поражения, что для духовенства обернулось новой волной гонений.
Стал свершившимся обсуждавшийся еще до восстания факт разделения Тобольской и Сибирской епархии, что должно было дать возможность организовать пусть и в усеченном виде систему управления православными приходами края, приблизить паству и духовенство к преосвященному. Испытания откололи от духовенства его наиболее слабую часть, перешедшую в обновленчество, сплотили оставшихся. Это, в частности, можно видеть по переписке епархиальных архиереев с благочинными и приходскими священниками за 1921–1923 гг., утрачивающей сухую официальность, наполненной искренними чувствами и размышлениями по поводу постигших Церковь бедствий.
