О.П. Цысь, В.В. Цысь
Кондинский монастырь находился в Березовском уезде Тобольской епархии, в 800 верстах от Тобольска вниз по реке, на правом высоком берегу Оби, при впадении в нее с северо-востока р. Кодушки. Монастырский комплекс включал, кроме храма «о трех престолах», каменную колокольню шатровой формы, несколько братских келий и традиционные для крестьянского хозяйства постройки. Вокруг монастыря постепенно сформировалось небольшое, насчитывавшее во второй половине XIX в. Около полусотни дворов селение, жителями которого являлись бывшие вотчинные монастырские крестьяне и переселенные из Пермской, Вятской и Казанской земель ямщики.
Организованный в 50‑е гг. XVII в. как мужской, в 1891 г. монастырь преобразуется в женскую обитель. О причинах этого правящий архиерей преосвященный Василий (Алявдин) (1880–1885 гг.) сообщал следующее: «Кондинский монастырь как миссионерский давно уже не приносит пользы… иноки сего монастыря бездельны и равнодушны к своему долгу».
Осенью 1887 г. новый Тобольский и Сибирский епископ Авраамий (Летницкий) (1885–1889 гг.) направил в Кондинский монастырь своего рода инспекцию из монахинь Иоанно-Введенского монастыря. На полях рапорта монахини Анастасии и рясофорной послушницы Пелагеи Дружининой преосвященный написал (позднее это заключение легло в основу рапорта самого Авраамия в Св. Синод): «Полагаю со своей стороны закрыть мужской монастырь по недостатку братии… но вместо сего монастыря было бы полезным для местного населения образовать женскую монашескую общину…».
В соответствии с указом 18 мая 1891 г. пришедший в упадок Кондинский Свято-Троицкий мужской монастырь был преобразован в женскую обитель с подчинением ее Иоанно-Введенскому монастырю. Епархиальное начальство, открывая женскую общину в с. Кондинском, «желало видеть в ней деятельную помощницу… в доброй примерной христианской жизни и в воздействии на подрастающее поколение инородцев путем школы».
Первые сестры: 4 монахини, 5 рясофорных послушниц и 9 белиц во главе с инокиней Анной прибыли из Иоанно-Введенского монастыря летом 1891 года. Управляющему Кондинской обителью священнику Шеркальского прихода Е. Иваницкому предстояло сдать сестрам оставшееся имущество.
Необходимо отметить, что Иоанно-Введенская обитель на рубеже XIX–ХХ вв. становится одним из центров монашества для всей Тобольской епархии (была основана в 1653 г. Как мужской монастырь, преобразована в женский в 1864 г.). Ее своеобразные «филиалы» возникли, помимо Кондинской общины, и в других уголках края. Подобные женские общины были как бы переходными организациями, школой монашества. Впоследствии, по мере развития монастырского хозяйства, они могли приобретать самостоятельность. Данный процесс следует признать вполне традиционным, характерным на Руси едва ли не с первых десятилетий утверждения христианства. Широкое распространение в XIX в. Женских обителей исследователи связывают с организацией просветительско-благотворительных учреждений в российском обществе как следствие реформы приходов в 1860‑е гг., со стремлением женщин к духовной и экономической самореализации и независимости. Одной из важных причин всплеска развития женского монашества И. К. Смолич считал общий подъём религиозности, вызванный влиянием старцев, а также изменение
семейного и общественного положения женщины в обществе.
Управление Кондинской общиной осуществлялось Иоанно-Введенским монастырем, куда в начале года предоставлялись на ревизию приходно-расходные книги, формулярные ведомости о монашествующих сестрах, рясофорных послушницах и временно проживающих на испытании, ведомости «на бытии на исповеди и св. причастии», об учениках миссионерской школы.
Успешное взаимодействие Иоанно-Введенского монастыря с Кондинской общиной обуславливалось, в том числе, и тем, что они на протяжении многих лет возглавлялись родными сестрами — Миропией (Мария Петровна Дружинина) и Анной (Александра Петровна Дружинина). Настоятельницы вели оживленную переписку по различным экономическим вопросам, что, несомненно, свидетельствует о тесных хозяйственных связях двух общин.
Указом Св. Синода от 26 октября 1909 г. Кондинская женская община была преобразована в самостоятельный третьеклассный монастырь. По случаю получения общиной нового статуса в престольный праздник 6 июня 1910 г. был отслужен благодарственный молебен, проведен крестный ход вокруг храма и в течение трех дней звучал торжественный колокольный звон.
Сибирские монастыри были в большинстве своем малочисленны. Протоиерей П. Попов, обозревавший церкви Березовского края летом 1882 г., обнаружил в угасающем Кондинском монастыре двух иеромонахов, запрещенного иеродьякона и послушника. К концу 1880‑х гг. здесь остался лишь один монашествующий. Подобного рода ситуация являлась характерной и для других мужских обителей Тобольской епархии. Так, в 1879 г. в четырех мужских монастырях было налицо лишь 11 монашествующих на 62 штатных места (заполнение — 17,7%) и 15 послушников, в то время как в единственном женском монастыре на 17 штатных мест состояло 22 монахини (заполнение — 129,4%) и проживало 118 послушниц.
Ситуация резко меняется после создания женской обители. Уже в 1892 г. при проезде через Кондинское научной экспедиции один из ее участников отмечал: «Надо отдать справедливость нынешним обитательницам монастыря, что в руках их он находится в очень удовлетворительном состоянии… Всех сестер в монастыре — 22, и все, не исключая интеллигентных (4–5), постоянно занимаются по хозяйству».
В 1895 г. в монастыре проживали наместница, казначея, 4 «монатейных монахини», 8 рясофорных послушниц, 15 «белиц на испытании»; в 1901 г. — 8 монахинь, 4 рясофорных послушницы и 12 белиц; в 1913 г. — казначея (она же — и. д. настоятельницы), 10 монахинь, 8 рясофорных послушниц и 10 «состоящих на испытании».
Особенностью состава насельниц являлось то обстоятельство, что среди них практически не было местных уроженок. Большинство присылалось из Иоанно-Веденского монастыря на определенное время. При реорганизации сестер опросили, желают ли они «окончательно переместиться в Кондинский монастырь» или по-прежнему будут считаться «временно командированными». Все 11 монахинь и 10 из 12 послушниц пожелали остаться при Кондинском монастыре.
О социальном происхождении, месте рождения монахинь и послушниц можно составить представление по формулярным спискам за 1913 год. Возраст монахинь колебался от 45 до 72 лет, составляя в среднем 55,8 лет; рясофорных послушниц — от 26 до 44 лет (в среднем — 35,6 лет); белиц — от 11 до 52 лет (в среднем — 25,6 лет). Подавляющее число насельниц происходило из крестьян.
В 1913 г. 5 монахинь и послушниц (17,2%) были родом из восточных уездов Пермской губернии, 1 (3,5%) — Печерского уезда Архангельской губернии, 2 (6,9%) — г. Омска, остальные 21 (72,4%) происходили из различных уездов Тобольской губернии. К жителям Тобольского Севера относилась лишь одна насельница — белица из крестьян села Кондинского Серафима Калачева (15 лет), попавшая в монастырь в 1902 г., т. е. когда ей было всего четыре года. В 1904 г. из трех насельниц — уроженок Тобольского Севера двое — девочки из с. Кондинского в возрасте 5 и 6 лет. Очевидно, что, хотя монастырь и имел региональное значение, он пополнялся почти исключительно выходцами с юга Западной Сибири. Лишь 3 сестры были вдовами, остальные 26 — «девицами», т. е. никогда не выходили замуж.
Таким образом, Кондинский монастырь, как и многие женские общины этого периода, являлся местом, где находили утешение, душевный покой и смысл жизни, преимущественно женщины, не вышедшие замуж или овдовевшие, а также девочки — сироты.
Земельная собственность обители стала складываться еще в начале 1660‑х гг. Однако с изданием указа о секуляризации от 26 февраля 1764 г. Кондинский монастырь оказался в полной финансовой зависимости от казны. С 1830‑х гг. и до революции 1917 г. Казенные поступления на его содержание практически не увеличивались и составляли 1600 руб. 47 коп. в год. Сумма оставалась неизменной, несмотря на то, что как цены, так и число насельников монастыря, возросли.
В XIX в. в Березовском округе рыбные запасы оставались исключительно богатыми. Это был один из немногих источников доходов, за счет которых монастырь мог бы компенсировать ущерб от секуляризации. К середине XIX в. сложился комплекс монастырских угодий — «песков» (богатых рыбой отмелей на берегах Оби и ее протоках), сохранявшийся в неизменном виде вплоть до революции.
На 1891 г. в плане «владение дач Кондинского Троицкого монастыря» было указано 1423 дес. 1530 саж. земли, в том числе «удобной» — 783 дес. 1404 саж., на «малом острове» — 43 дес. 2200 саж.
По данным на 1890 г., в 7 монастырях Тобольской епархии имелось угодий 6945 дес., т. е. Кондинской обители принадлежало 23,4% монастырских владений. В основном эти земли являлись малопригодными для хозяйственного использования.
Перспективным направлением являлась сдача в аренду рыбопромышленникам песчаных отмелей на островах. В первые три года существования женской общины угодья сдавались в аренду всего за 25 руб. в год, т. к. ранее они не чистились и были сильно засорены. На следующее трехлетие сумма увеличилась до 60 руб. в год, еще через три года — до 110 руб. в год. В донесениях настоятельницы Кондинской общины сообщается и об участии монашествующих в вылове рыбы «самостоятельными силами», однако аренда оставалась одним из важных источников прибыли. К 1901 г. доход от нее возрос до 225 руб., а с 1904 г. до 380 руб. в год.
Продукция северных промыслов, прежде всего рыба (осетр, муксун, сырок, нельма, язь, щука) и орехи, отправлялись на продажу в Иоанно-Введенский монастырь. Взамен Ивановский монастырь отправлял кондинским сестрам восковые и стеариновые свечи, керосин, церковное вино, ладан, елей, бумагу «для переплетов», строительные материалы и инструменты, ткани, горчицу, лавровый лист, одежду и др.
Природные условия затрудняли ведение сельского хозяйства. На речных островах, принадлежащих общине, «большей частью руками сестер», ставилось сено в объеме 1200 копен. С целью обеспечения учеников школы, а также для личных нужд содержался домашний скот: 1901 г. — рабочих лошадей 15, жеребят 13, дойных коров 12, быков 2, телят 3, птицы 17 штук; 1913 г. — рабочих лошадей 13, жеребят 5, дойных коров 14, нетелей 6, бык 1, телят 2, птицы 12 штук, овец 2. Соответственно поголовье скота в монастыре было стабильным или незначительно увеличивалось. Дальнейшее развитие животноводства сдерживалось недостатком сенокосных угодий.
В Кондинской волости в рассматриваемый период широко распространилось огородничество. По сведениям К. Д. Носилова, посетившего монастырь летом 1894 г., «в огородах росли картофель, репа, редька, капуста, огурцы (в парнике), морковь, но, видимо, северное короткое лето не позволяло этим овощам расти тут как следует… Монастырь для образца и для опыта сеет даже понемногу ржи, овса и ячменя. Рожь родится удовлетворительно ежегодно, но овес и ячмень только годами и при том требует себе непременно только южный склон, защищенный от северного ветра».
Как следствие, экономическая ситуация в монастыре определялась традиционными (природно-обусловленными) для региона видами деятельности: рыболовством, овощным растениеводством, животноводством, торговлей. В монастыре были устроены сараи, где нанятыми мастерами выделывался кирпич за плату от общины по 8 руб. тысяча, а продавался закупщикам по цене от 13 до 15 руб., доход от его реализации составил в 1904 г. 129 руб.
В качестве источника доходов использовалась продажа места для могил в ограде монастыря. Можно указать и на получение в 1913 г. 30 руб. из Екатеринбургской обсерватории «за наблюдения» (скорее всего, за погодой).
Систематические сведения о бюджете Кондинского монастыря приводятся в отчете общины за 1904 год. Судя по сохранившимся документам, его доходы складывались из трех основных источников: «штатных сумм» (казенной субсидии), «экономических сумм» (доходов от хозяйственной деятельности), «церковных сумм» (поступлений за счет продажи свеч, кружечных сборов, пожертвований и т. п.). В 1904 г. Кондинский монастырь получил из разных источников 4544 руб. 48 ½ коп., среди которых перечисления из казны составили 35,2%, суммы «экономические» — 39,9%, «церковные» — 24,9%. Таким образом, в этот период собственные доходы монастыря равнялись 64,8% от общего бюджета.
Разумеется, в этом отношении Кондинская община даже в период своего расцвета уступала крупным монастырям Европейской России и Сибири. Для сравнения укажем, что Троице-Сергиевская лавра получала в начале ХХ в. 706 445 руб. в год, томский Иоанно-Предтеченский монастырь — 29 436 руб.
Траты общины включали несколько статей. Настоятельница их рассчитывала следующим образом. На содержание 30 сестер общины нужно 1200 руб. в год или по 40 руб. на каждую. Оплата труда священника, включая дрова, ремонт квартиры, обходились в 500 руб. На каждого ребенка — инородца тратилось в год 30 руб. или на 10 детей 300 руб. На расходы по хозяйству требовалось еще около 500 руб. Всего же на содержание монастыря необходимо было 2500–3000 руб.
Восстановление обители обеспечивалось личным трудом монахинь и послушниц, умелым использованием различных сборов и казенных средств. К началу ХХ в. Сложилась существовавшая до секуляризации связка север — юг, позволявшая вести достаточно эффективный обмен производимыми товарами.
С момента своего создания Кондинский монастырь стал центром распространения христианства среди коренного населения Тобольского Севера. Собственно говоря, это служило главной причиной появления обители. Высочайше утвержденный доклад Св. Синода от 6 июня 1836 г., положил начало Кондинской миссии. Намечалось открыть училище при монастыре, «в котором обучались бы только Закону Божию и Русскому языку, чтобы со временем служить толмачами для миссионеров и помощниками в деле миссии».
Учителями при миссионерской школе состояли монахи. Реальное состояние школы и подготовки учащихся приводится в материалах ревизии священника П. Попова в начале 1880‑х гг.: «Из числа пяти инородческих мальчиков, находившихся налицо при настоятеле, и, вероятно, «лучший», не ответил мне ни на один вопрос…». П. Попов пришел к выводу, что Кондинское училище «не приносит надлежащей пользы», само обучение неприятно для родителей и мучительно для детей.
Весьма скептически об успехах миссионерской школы высказывался побывавший в монастыре летом 1880 г. известный краевед К. Голодников: «Сколько учеников бывает в этом училище, чему их учат, что стоит их содержание и с каким успехом идет в нем преподавание, — на все эти вопросы, я, к сожалению, не мог получить от настоятеля удовлетворительных ответов… Ни о каких благодетельных для края деяниях этой школы не слыхал я после и в Березове».
Реорганизация мужской общины в женскую должна была изменить ситуацию. Перед женской общиной ставились задачи, связанные преимущественно с успешной деятельностью миссионерского училища. Никто не требовал от сестер дальних разъездов и массовых крещений. Все работа протекала за редким исключением в стенах монастыря.
В монастырской школе при женской общине первое время занимались только девочки. Монахини выполняли обязанности кухарки, дворника, прачки, сторожа. Среди послушаний отмечены и такие: «в нынешнюю зиму присматривает за учениками в общежитии и [занимается] вязанием чулков учащимся». Так как дети остяков поступали из малоимущих семей, сестрам приходилось изготавливать для них все необходимое — от белья до верхней одежды. Монахини выполняли все внутренние работы в школьном здании (покраска, побелка, обивка обоями и т. п.), а также первоначально являлись и педагогами.
Свои наблюдения оставил К. Д. Носилов: «Школа маленьких остяков помещалась в главном здании женской общины — напротив храма. В большой, довольно светлой комнате дети сидели уже на местах. Меня встретила молодая девушка, по чертам лица которой я узнал сразу, что она инородка. Оказалось, что она жительница далекого Алтая и приехала сюда, желая послужить бедным остякам… Пока мы разговаривали с инокиней Ниной [Лепехиной], в школу вошел молодой священник, который отрекомендовался законоучителем, и начался снова урок. Дети бойко и толково читали молитвы и хорошо справлялись с вопросами своего законоучителя».
В середине 1890‑х гг. настоятельница Анна поставила вопрос о привлечении к обучению и мальчиков, о чем она просила свою сестру — игуменью Миропию: «Я хочу взять 3‑х мальчиков… Спросила бы ты Владыку, ежели нельзя сюда взять мальчиков, то уж в юрты придется [ездить], оно бы нам меньше хлопот и больше пользы». В последние годы XIX в. школа становится смешанной. Численность обучающихся достигла максимума в 1903 г. (28 чел.), затем несколько снизилась, составив в 1914 г. — 13 чел. (в том числе 12 инородцев и 1 русская). Возможно, здесь сказалась конкуренция с одноклассным училищем Министерства народного просвещения, организованном в с. Кондинском в 1904 г.
По сведениям З. Козлова, общие затраты на содержание школы Кондинского монастыря с 1899 г. по 1910 г. составляли около 1141 руб. в год. По нашим подсчетам, средний бюджет аналогичной сельской школы на Тобольском Севере в это же время не превышал 400–500 руб. Таким образом, по уровню оснащения и снабжения это учебное заведение, как, впрочем, и другие монастырские школы Тобольской епархии, выделялось из общей массы, что следует связать с особым вниманием к решению просветительских, миссионерских задач со стороны епархиальной власти и общественно-религиозных организаций.
В 1898 г. епархиальным архиереем Антонием (Каржавиным) при посещении монастыря было высказано пожелание о необходимости возведения нового удобного помещения для училища. В течение следующих трех лет (с 1898 по 1901 г.) на средства монастыря и субсидию РПМО велось строительство школьного здания на 25 чел., с кухней, комнатой для учительницы и общежитием. Общежитие было предназначено для девочек — остячек, а мальчики жили отдельно — в монастырском корпусе.
Педагогами монастырской школы в конце XIX — начале ХХ в. являлись женщины (за исключением законоучителя — священника). С 1891 г. по 1899 г. это была рясофорная послушница, дочь священника Нина Дмитриевна Лепехина, выпускница Тобольского епархиального женского училища. (До переезда на Тобольский Север преподавала в Иоанно-Введенской татарской школе). Она выучила остяцкий язык, и чтобы облегчить детям занятия, сама занималась переводом азбуки и учебников.
Н. Д. Лепехина пыталась учить инородческих детей прямо в юртах, «чтобы не отрывать их от семьи и домашней обстановки». «В Николин день остяков много было у Нины, — писала настоятельница, — ребята пели и певчие наши туда пришли. Пение было целый вечер. Остяки говорят: ладно что мы здесь, а то бы в деревне пировали».
Деятельность Н. Д. Лепехиной следует связать с новыми тенденциями церковной педагогики, где родному наречию в школьном обучении детей инородцев уделялось важное место. Во-первых, наличие большого числа небольших селений, в каждом из которых в отдельности церковная школа не могла быть организована, привело к появлению так называемых «передвижных школ». Они не имели постоянного места расположения и перемещались из одной деревни в другую по истечении учебного года. Тем самым достигалась экономия средств, а детей не нужно было забирать от родителей в интернаты. Во-вторых, был учтен опыт и методические разработки известного педагога-просветителя, миссионера И. Н. Ильминского, считавшего, что результата можно достичь лишь в случае преподавания на родном языке.
Однако в случае с «маленькой школкой» Н. Д. Лепехиной достичь успеха, сделав процесс обучения более доступным, не удалось. Этому помешали как недостаточная подготовленность самой учительницы, так и объективные условия. В отличие от русской избы в хантыйском чуме не имелось столов, лавок, достаточного освещения, чтобы обучать детей письму, счету. Приходилось ограничиваться чтением вслух и механическим заучиванием, что не позволяло выполнять школьную программу. Поэтому с конца 1890‑х гг. пришлось вернуться к традиционным методам и формам преподавания.
Об отношении коренного населения к обучению в это время можно судить по наблюдениям А. А. Сыромятникова, относящимся к 1892 г.: «Вообще девочек остяки отдают учиться крайне неохотно, находя для женщин образование излишним; если же мы застали десять девочек [в монастырской школе], то их отдали лишь благодаря голодному году, чтобы дома не кормить. Напротив, мальчиков остяки, преследуя практические цели, отдают учиться довольно охотно. “Мальчик, говорят, выучившись, сделается приказчиком или писарем”».
Иного мнения придерживалась настоятельница Кондинской общины Анна (Дружинина), в беседе с К. Д. Носиловым отмечавшая, что «те девушки, какие жили и учились в их монастыре, считаются лучшими невестами и их охотно сватают, предпочитая другим, т.к. они знают русскую жизнь, разные рукоделия и могут вести хозяйство уже по русскому образцу, который считается инородцами за идеал». В частном письме в Иоанно-Введенский монастырь (1895 г.) она была уже не столь оптимистична: «Что мы будем делать, остяки просят ребят мальчиков учить, а девочек говорят не к чему. Дадут ненадолго и опять гостить просят домой, то рыбу чистить, то с ребенком водиться».
Таким образом, отношение коренного населения к школе было непоследовательным. Осознание полезности обучения для некоторых детей (например, сирот) не привело к пониманию целесообразности грамотности в целом. С раннего возраста детей вовлекали во все производственно-промысловые процессы. Отдавая же их в школу, родители теряли маленьких помощников.
Отношения между монастырем и внешним миром выражались, не только, в заботах монахинь о духовном спасении инородцев и пастырском попечении над кондинскими крестьянами. А. А. Сыромятников отмечал, что «к монастырю местное население относится с большим уважением, так как он часто приходит на помощь бедном люду и в голодное время снабжает нуждающихся хлебом, за это многие крестьяне и остяки стараются, чем могут, помочь и монастырю». «Следует заметить, — писал он же, — что престиж монастыря с того времени, как он преобразован в женский, значительно поднялся в глазах местного населения».
Еще одно свидетельство, хотя и косвенное, — количество проданных свечей в различные периоды. Так, если между 1884 г. и 1890 г. ежегодно реализовывалось свечей желтого и белого воска от 2 п. 6 ф. (1884 г.) до 4 п. 36 ф. (1890 г.), то с созданием женской общины эти показатели резко возрастают: 7 п. 9 ф. (1891 г.), 8 п. 32 ф. (1894 г.).
Однако признать взаимотношения монастыря и крестьян бесконфликтными нельзя. Камнем преткновения был земельный вопрос. При крайне низкой плотности населения удобных и доступных по местоположению сенокосов было немного. В период больших половодий луга затапливались и не могли использоваться для выпаса скота. Крестьяне традиционно воспринимали все окрестные земли как общие, находящиеся в совместном владении их и монастыря. Настоятельница Анна даже просила свою сестру игуменью Миропию выхлопотать у консистории «указ», где было бы сказано, что все земли в радиусе трех верст от монастыря являются его собственностью, «а то… нас прижмут в ограде». Особую остроту этот конфликт приобретал во время революций: 1905–1907 и 1917 гг. В конечном счете все закончилось решением Кондинского общества об отобрании у монастыря его владений в 1918 году.
Сведения о конфликтах внутри женской общины, если таковые имели место, не сохранились. Вот как описывалась жизнь общины в отчете за 1913 г.: «В праздности без дела никто не живет: все бо по мере сил своих трудятся на пользу общую, трудятся усердно, тщательно, превращая иногда ночи в дни, особенно летом, когда участвуют в ловле рыбы… Службы церковные… совершаются ежедневно и в положенное по уставу время… На общей трапезе, в назидание сестер, читаются жития святых». При характеристиках монахинь в формулярных списках каждой дается высокая оценка: поведения «весьма хорошего, способная, трудолюбивая», «неутомимая в трудах в церкви» и др.
Кондинская обитель, интересная своей историей и богатым культурным наследием, испытала в XX столетии запустение и разрушение традиций иночества. При новой, советской власти она лишается собственности и в 1924 г. закрывается.
ВЫВОДЫ. Подводя итог, можно отметить, что дореволюционный период существования женской общины (1891–1917 гг.) отмечен подъемом монастыря. Успешно функционировала церковно-приходская школа, принимая в свои стены ежегодно до двух десятков детей русского старожильческого и аборигенного населения. Несмотря на объективные трудности, хозяйственная деятельность Свято-Троицкой женской обители получила значительное развитие и в определенной степени вышла из застоя, характерного для большей части XIX века. Монастырю в целом удалось стать самодостаточной хозяйственной единицей.
Вместе с тем, функции монастыря, территория, на которую он распространял свое влияние, постепенно сужались, что следует связать, в том числе, и с развитием приходской жизни в крае, а также завершением в целом процесса христианизации большей части обских угров.
