А. Оксенов
Великий, всемирно-исторический факт возникновения в Сибири в конце XVI столетия русской колонизации, до сих пор не закончившейся и распространяющейся теперь, кроме Сибири, на Среднюю Азию, сложился из целого ряда вековых усилий русского народа, так или иначе, проникнуть за Урал, в неведомые страны. Ермак, завоеватель Сибири, личность которого, к сожалению, до сих пор остается не совсем ясною, явился в конце XVI столетия энергическим выразителем этих вековых стремлений русских людей – воевать и промышлять за Уралом, в Сибирской земле. Он, так сказать, формулировал ясно то, что издавна уже, но довольно смутно бродило в сознании русских людей, ограничивавшихся в своих походах за Урал грабежами туземцев и не имевших, подобно Ермаку, мысли стать прочною ногою на севере Азии и сделать этот край русским владением. На обязанности историка лежит исследовать, какой ряд фактов предшествовал возникновению русской колонизации в Сибири и какое значение имели такие предшествовавшие факты в общем ходе завоевания Сибири.
Инициатива в сношениях русского мира с древнейшими обитателями северо-западной Азии принадлежала промышленным гражданам Великого Новгорода. Эти сношения, по преимуществу военные, завязавшиеся еще в XI веке, шли постепенно и имели своих отважных деятелей, о которых, однако, сохранилось очень мало сведений, почерпаемых из скудных, отрывочных известий древнерусских летописей. Прежде чем русские казаки, во главе с Ермаком, проникли в Сибирь в сравнительно позднейшую эпоху, новгородцам пришлось немало приложить труда и энергии на разведывание и даже завоевание, к сожалению, не удавшееся, земли Югорской, которую можно было считать в известной степени ключом к обладанию Сибирью.
В настоящем случае нет нужды распространяться подробно о сношениях Великого Новгорода с Югорской землей; об этом нами было говорено в другом месте. Приведем только результаты нашего исследования по этому предмету, чтобы затем перейти к вопросу об отношениях московской политики, как прямой наследницы новгородской, в древнее время к Югорской земле, или нынешней северо-западной Сибири.
Уже с первой половины XI столетия новгородцы стали совершать походы в Югорскую землю и продолжали их в XII веке. О некоторых из таких походов этого времени сохранились известия в Новгородской (I-й) летописи. Только неизвестно, переходили ли при этом новгородские отряды через Уральские горы, в бассейн р. Обь. В первое время новгородцы, может быть, ограничивались сбором дани только в Югре, находившейся на западных склонах Уральского горного хребта.
С конца XII столетия до первой четверти XIV века в первоначальных летописях не встречается известий об югорских походах новгородцев. Это, впрочем, не значит, что новгородцы прервали всякие сношения с Югрой. Вероятно, походы новгородцев в Югорскую землю с целью собирания дани по-прежнему продолжались, и, вообще, оканчивались для новгородцев благополучно, так что летописцы не считали нужным заносить в свои летописи известия об этих походах, как о явлениях обычных: в летописях же встречаются всего более известия только о таких походах в Югорскую землю, которые сопровождались каким-нибудь несчастьем, неудачей для новгородцев. Что сношения новгородцев с Югрой в своем роде прогрессировали, в этом может служить порукою важное обстоятельство, что во второй половине XIII столетия Югорская земля считалась уже новгородскою волостью. В договорной грамоте 1265 года между Великим Новгородом и великим князем тверским Ярославом Ярославовичем, при перечислении волостей новгородских, упоминается, между прочим, и Югра. В это время Югорская земля считалась новгородскою волостью, но когда именно новгородцы стали смотреть на Югорскую землю как на волость, то есть как на свое владение, об этом нет положительных известий. Только известно, что, кроме вышеупомянутой договорной грамоты, еще в шести других таких же грамотах Великого Новгорода, относящихся ко времени от 1270 по 1471 год, Югра, или Югорская земля, упоминается в числе волостей новгородских.
Считая Югру своей волостью, новгородцы в то же время продолжали отправлять в эту землю вооруженные отряды для сбора дани. О нескольких таких походах с начала XIV века до половины XV века (1323–1446) сохранились известия в новгородских летописях. Из известий о походах новгородцев в Югорскую землю видно, что в эту страну ходили отряды так называемых «даньщиков» (сборщиков дани) собирать с обитателей земли Югорской дань. При этом новгородцы стремились брать столько дани, сколько можно было взять при помощи всевозможного насилия, так что сбор югорской дани был не чем иным, как военною реквизицией, или контрибуцией в неприятельской стране. Такой характер отношений новгородцев к Югре объясняется тем, что новгородцам не удавалось прочно водворить свое господство в земле Югорской и обеспечить за собою получение постоянной дани с жителей этой земли.
Вообще о власти новгородцев в Югорской земле нужно заметить, что эта власть не имела за собой ничего прочного и выработанного. Хотя новгородцы и называли в своих договорных грамотах с русскими князьями и даже с польским королем Казимиром IV Югорскую землю своей волостью, но эта земля оставалась сама по себе, под управлением своих князей, и никакого новгородского управления в ней не было. Если новгородцы и говорят о Югорской земле, как о своей волости, то совсем не в том смысле, в каком они называют в тех же договорных грамотах другие свои отдаленные области, как, например, Пермь, Печору, Заволочье и др. Считая Югорскую землю своей волостью, новгородцы под «волостью», очевидно, разумели только свое право похода в эту землю для сбора дани. Это станет еще яснее, если посмотрим на отношения новгородцев к другим их волостям. Из договорных грамот Великого Новгорода с русскими князьями видно, что Великий Новгород посылал в свои волости особых правителей, которые там называются «мужами». Поэтому нужно бы ожидать, что и Югорская земля, как волость новгородская, уже в 1265 году (время написания первой из дошедших до нашего времени новгородских договорных грамот) управлялась каким-нибудь «мужем». Но об этом на протяжении двух столетий (1265–1471) нет ни одного положительного известия, и самая история новгородских походов в Югорскую землю с древнейших времен до второй половины XV столетия приводит нас к убеждению, что в Югорской земле не было никаких «мужей», правителей от Великого Новгорода. Между тем, в Печорской земле и Перми, как волостях Великого Новгорода, находились «мужи» или «володетели», управлявшие этими землями от имени Великого Новгорода. Например, одно время (между 1328 и 1340 годами) Печорская сторона находилась в ведении какого-то Михаила. В Перми, как волости Великого Новгорода, были володетели Ярец, Федор Брюхо и др.
Причина непрочности власти Великого Новгорода в Югорской земле заключалась, без сомнения, во-первых, в том, что эта земля находилась очень далеко от господствующего центра и вследствие своей отдаленности представляла для новгородцев условия, не выгодные для частных сношений с нею, а только посредством этих сношений власть Великого Новгорода и могла там упрочиться. Кроме того, новгородцы, по совершенно справедливому замечанию г. Барсова, «были стеснены в своих завоевательных стремлениях на крайнем северо-востоке постоянным противодействием со стороны поволжских князей, которые очень рано овладели важным пунктом на водном заволоцком пути, Устюгом, и перерывали сношения их с Югорской землей. Новгород отправлял в Югру своих даньщиков, подкрепляя их значительными военными силами как для отпора обычным нападениям устюжских князей и двинян, так и для борьбы с югорцами, от которых они должны были постоянно ожидать сопротивления. При таких условиях Новгород, конечно, не мог, хотя и называл Югру своею волостью, завести в ней славянские поселения, ни дать ей своего управления. Югра управлялась своими князьями, вела с даньщиками упорную борьбу, из которой новгородцы выходили не всегда с успехом.
Итак, новгородцы, называя землю Югорскую своею волостью, указывали этим только на свое право (если вообще возможно такое право) предпринимать туда походы для сбора дани, размер которой зависел от произвола «даньщиков».
Вогулы, принадлежащие вместе с остяками к так называемому югорскому или угорскому племени, жили издавна по западным, а более по восточным склонам Уральских гор, в бассейне рек Камы и Оби. Они занимали, главным образом, места по рекам Колве, Вишере (в бассейне Камы) и по Тавде, а также в верховьях Большой Сосьвы (бассейн р. Оби). По их собственным преданиям, они с древнейших времен жили в этих краях. Древний общественный быт вогулов, как кажется, ничем особенным не отличался от быта остяков (югры). Подобно последним, жили они по временам отдельными родами, во главе которых стояли старшины-родоначальники. Несколько родов иногда признавали одного общего начальника, вроде князя. В известиях о древнейших сношениях русских с вогулами упоминаются иногда вогульские князья, как, например, Асыка, затем сын его Юмшан и князь Пыткей. Впрочем, вогулы в отношении организации общественного быта сравнительно с остяками (югрой, югричами), как кажется, стояли несколько ниже. Мы, например, не находим известий ни об одном «большом» вогульском князе, между тем как у остяков таким «большим» князем был одно время Молдан. Затем, вообще встречается мало сведений о вогульских князьях, тогда как о князьях югорских (остяцких) в источниках упоминается довольно часто. Поэтому можно думать, что вогулы большей частью жили отдельными родами, не соединяясь в более или менее значительные общественные союзы.
О значении вогулов для поступательного движения русских в зауральские страны нужно заметить, что этот народец не играл выдающейся роли. Судьба вогулов тесно была связана с судьбой Югорской земли, в ближайшем соседстве с которой они жили. И мы, говоря о политических отношениях Московского государства к Югорской области, в то же время будем упоминать и о вогулах, если только они чем-либо заявляют о своем существовании в этих случаях.
Со второй половины XV столетия деятельная роль новгородцев в походах на Югорскую землю прекратилась вследствие падения политической самостоятельности Великого Новгорода, и попытки проникнуть в северо-западную Азию принадлежат или жителям областей, входивших в состав Московского государства, или самому московскому правительству. С уничтожением политической автономии Великого Новгорода, область которого присоединилась к владениям великого князя московского, естественно, и волости новгородские на севере подчинились этому князю. Так, в 1471 году московские воеводы Василий Федорович Образец и Борис Слепец овладели Двинскою и Печорскою землями, и жителей этих земель привели в подданство московскому князю. В следующем 1472 году московские воеводы князь Федор Пестрый и Гаврило Нелидов заняли Пермскую волость, причем захватили в плен пермских воевод Кача, Бурмата, Мичкина, Зырана и туземного князя христианского исповедания Михаила. Эти завоевания придвинули московские владения к Югорской земле, которая в известном отношении считалась новгородскою волостью. Право походов в Югорскую землю, принадлежавшее до сих пор новгородцам, переходило теперь к московским князьям. Конечно, московское правительство собственно по своей инициативе могло при удобном случае предпринять поход в Югорскую землю для окончательного завоевания этой волости Великого Новгорода; однако, оно принуждалось к этому еще и внешними обстоятельствами. Так, вогулы, жившие сопредельно с московскими пограничными землями и на пути в Югорскую землю, тревожили своими нападениями жителей Пермского края. В 1455 году вогулы, руководимые своим князем Асыкой и сыном его Юмшаном, сделали набег на места по реке Вычегде, причем ими был убит пермский епископ Питирим. Великий князь московский, Василий Васильевич Темный, занятый борьбой с самим Великим Новгородом, не мог в то же время предпринять что-либо в отношении отдаленных новгородских волостей. И только в 1465 году великий князь московский Иоанн Васильевич, сын Василия Темного, обратил некоторое внимание на далекую Югорскую землю. При этом интересен прием, которым пользовался московский князь при завладении Югорской землей. Великий князь не отважился посылать своих воевод с войском в малоизвестные страны северо-западной Азии, не разведав предварительно об этих странах через частных лиц, способных на подобное дело. Предприимчивые люди для такой рекогносцировки Югорской земли в то время легко могли явиться. И вот, в 1465 году великий князь московский Иоанн Васильевич приказал устюжанину Василию Скрябе идти походом в Югорскую землю. Василий Скряба составил свой отряд, по выражению летописи, из «хотячих людей». Затем к Скрябе присоединился вымский князь Василий Ермолич с отрядом, состоявшим из вымичан и вычегжан. Поход Скрябы из Устюга в Югру увенчался успехом для русских добровольцев. Скряба захватил много пленных, в том числе югорских князей Калпака и Течика. Земля Югорская приведена в подданство московскому князю. Пленные князья отправлены в Москву. Но великий князь возвратил им отнятое у них Югорское княжество и отпустил их домой, наложив на них и на принадлежавшие им владения определенную дань. Главный руководитель русских в этом походе Василий Скряба получил от великого князя пожалование. Заметим, что в известии об этом походе в первый раз говорится о приведении земли Югорской в русское подданство и о наложении на обитателей этой страны определенной дани.
Асыка, вогульский князь, нападавший в 1455 году на пермские пределы, в 1467 году должен был сам защищаться от нападений со стороны русских. В этом году вятчане в числе 120 человек и присоединившиеся к ним пермяки предприняли поход на вогулов, ближайших соседей земли Югорской. Поход этот для русских имел удачный исход. Сам князь вогульский Асыка был захвачен русскими в плен и приведен в Вятскую землю. Однако, Асыка каким-то образом освободился из плена: по крайней мере, в 1483 году он жил в своей Вогульской земле, как это видно из летописного известия о походе московской рати в Югорскую землю в этом году.
В 1481 году какой-то Андрей Мишнев с отрядом, состоявшим из «шильников» и устюжан, ходил в Великую Пермь и, между прочим, при столкновении с вогулами около города Чердыни нанес им поражение. Под «шильниками», участвовавшими в этом походе в землю Вогульскую, вероятно, разумеются бездомовные люди, собравшиеся из разных мест и городов, другими словами, всякий сброд людей, шайка вольницы. Можно предполагать, что поход этот был одною из частных попыток разведать о землях Вогульской и Югорской, при поощрении великого князя московского или его наместника в Устюге, так как в отряде Андрея Мишнева участвовали также устюжане.
После окончательного покорения Великого Новгорода и присоединения его территорий к Московскому государству, великий князь Иоанн Васильевич вспомнил и о Югорской земле, считавшейся, хотя и номинально, в ряду новгородских волостей, и решил присоединить ее к московским владениям. 9 мая 1483 года, по повелению великого князя, московские воеводы князь Федор Курбский-Черный и Иван Иванович Салтык-Травин с довольно большим отрядом отправились в земли Югорскую и Вогульскую. В последней князьями в то время были известный уже нам Асыка и сын его Юмшан. Отряд московских воевод состоял из устюжан, вологжан, вычегжан, вымичан, сысоличей и пермяков. Первое сражение у русских в этом походе произошло с вогулами при устье реки Пелыма (по летописи Пелыни), притока реки Тавды. Вогулы, имевшие своим предводителем князя Юмшана, сына Асыки, потерпели от русских поражение, но сам князь Юмшан успел убежать. Русские в этом случае потеряли убитыми только семь человек (устюжан), а «вогуличь, – по словам летописи, – паде много». В известии об этом походе в первый раз говорится о пути, по которому шла московская рать в Югорскую землю. Воеводы, разбив вогулов, шли сначала вниз по течению реки Тавды, левого притока р. Иртыша, миновали места около нынешнего города Тюмени на р. Туре, левом притоке р. Тобола, затем пришли в Сибирскую землю, то есть в места около впадения р. Тобола в р. Иртыш; наконец, они проследовали вниз по течению реки Иртыша до впадения его в р. Обь, где уже была земля Югорская. На пути в эту землю московские воеводы захватили много пленных и награбили много разного богатства. Придя в Югорскую землю, воеводы захватили в плен некоторых югорских князей, в том числе главного князя земли Югорской Молдана и двух сыновей князя Екмычея. Потери русских убитыми собственно в сражениях с Югрой были, по-видимому, незначительны; по крайней мере, летописное известие о походе ничего не говорит об этих потерях. Но зато в отряде русских, бывших в земле Югорской, свирепствовали какие-то болезни, отчего перемерло много людей в отряде, особенно вологжан. Устюжане же потеряли только семь человек, убитых при начале похода в сражении с вогулами. О судьбе других участников похода (вычегжан, вымичан, сысоличей и пермяков) летопись умалчивает. Окончив свои завоевания, отряд возвратился в г. Устюг в конце сентября месяца 1483 года, пробыв в походе около пяти месяцев.
Поход московского войска в Югру под предводительством князя Курбского-Черного и Ивана Ивановича Салтыка-Травина произвел громадное впечатление на обитателей северо-западной Азии, испытавших на себе тяжелые удары русских завоевателей. Разные князья югорские, вогульские и даже один сибирский князь спешили изъявить свою покорность великому князю московскому. При этом любопытна деятельность пермского епископа Филофея, как посредника между этими униженными, слабыми князьями и гордым и могущественным повелителем Московского государства.
Вогульский князь Юмшан, ускользнувший от преследований московских воевод во время похода русских в землю Югорскую в 1483 году, прислал в следующем 1484 году к великому князю московскому своего родственника вогула Юргу и сотника вогула Анфима с челобитной о своем помиловании. Главным «печальником» о князе Юмшане выступил пермский епископ Филофей. Великий князь московский дал Юмшану опасную грамоту, которая последнему была доставлена Левашом, слугою епископа Филофея. Юмшан, получив опасную грамоту от великого князя, явился в 1485 году (18 августа) с этою грамотою к епископу Филофею в Устьвымский город в сопровождении двоих вогулов, из которых один был тесть его Калба, а другой назывался Ломотко. В этом же году, 1 сентября, епископ Филофей с князем Юмшаном и с вышеупомянутыми вогулами отправился для челобитья к великому князю в Москву.
В 1484 году также прибыл к великому князю московскому югорский князь Пыткей с богатыми дарами от кодских (кондинских) князей Лаба и Чангила и вообще от всей земли Югорской бить челом об освобождении захваченного русскими в плен главного югорского князя Молдана и других князей. Великий князь, принимая во внимание «печалование» за югорских князей со стороны пермского епископа Филофея и Владимира Григорьевича Ховрина, казначея, а также имея в виду политические расчеты, исполнил просьбу Пыткея. Все князья югорские приведены были в подданство великому князю с обязательством платить установленную дань, пожалованы принадлежавшими им землями и отпущены восвояси.
Кроме договора, заключенного в 1484 году в Москве между великим князем московским и князьями вогульскими, кодскими (кондинскими) и югорскими, 4 января 1485 года состоялся между жителями Пермского края и теми же князьями еще другой договор, который имел специально местное значение, то есть население Пермской области старалось обезопасить себя этим договором от возможных набегов со стороны обитателей земель Вогульской и Югорской. Договор этот был заключен недалеко от Устьвымского города, там, где имел свою резиденцию пермский епископ Филофей. При заключении договора, с одной стороны были князья кодские (кондинские) и югорские Молдан с сыновьями, Пынзей, Сонта и Пыткей, как представители от своих земель, с другой стороны – вымские князья Петр и Федор, вычегодский сотник Алексей Казак и владычний слуга Леваш, как представители от земли Пермской. Главные условия договора, предписанные со стороны пермяков князьям вогульским, югорским и кодским (кондинским), состояли в том, чтобы последние «лиха не смыслили, ни силы не чинили над пермскими людьми, а великому князю правились во всем». Заключение этого договора князья вогульские, югорские и кодские закрепили своей клятвою, состоявшею в том, что они, по своему обычаю, пили с золота воду. В феврале месяце 1485 года все эти князья отправились в свои земли.
Из того деятельного участия, которое принимал в заключении мирных договоров с Югрой и вогулами пермский епископ Филофей, можно, кажется, заключить, что он при этом имел главною целью распространение христианства между дикими народами зауральского края. Мы не находим многих и положительных доказательств плодотворности такой деятельности епископа Филофея. Но христианское имя «Анфим» одного вогула, приходившего с челобитьем от вогульского князя Юмшана к великому князю в Москву, по-видимому, указывает на небесплодность христианской проповеди русских просветителей, по крайней мере, среди вогулов.
Затем, нельзя не заметить, что во время заключения этих мирных договоров происходили довольно деятельные сношения между русскими, с одной стороны, и вогулами и обитателями земли Югорской, с другой. Многие князья вогульские, югорские и кодские со своими людьми приходили в Москву и Пермскую область. Русские, по делам мирных переговоров, также ходили в земли этих князей: так Леваш, слуга епископа Филофея, доставлял опасную грамоту Юмшану, князю земли Вогульской. Путем таких сношений, без всякого сомнения, русские приобретали кое-какие географические и этнографические сведения о землях Вогульской и Югорской.
Несмотря на то, что в 1483 году русские совершили очень удачный поход в земли Югорскую и Вогульскую, обитатели этих земель, однако, не подчинились вполне русскому господству, и русские, для окончательного подчинения упомянутых земель своей власти, предприняли в 1499 году еще в больших размерах поход за Урал, в северо-западную Азию.
Воеводами в югорском походе 1499 года были князь Семен Федорович Курбский, князь Петр Федорович Ушатый и Василий Иванович Гаврилов (Заболоцкий-Бражник). У каждого воеводы было по отдельному отряду. Отряд Курбского состоял из устюжан, в числе 1304 человек, и из вятчан и жителей Вязьмы, в числе 500 человек. Всего в отряде Курбского было, таким образом, 1804 человека. Второстепенными начальниками в этом отряде, подчиненными князю Курбскому, были Цыгорь и Владимир Сугорские, боярские дети, затем – Константин Яковлевич Путьин, Лев Иванович Алексеев и Петр Копов. Последние трое – вятчане, которые, после окончательного подчинения Вятки великому князю московскому в 1489 году, были записаны «в слуги великому князю» и наделены поместьями в Московской земле.
В отряде князя Ушатого были вятчане, важане и пинежане, в числе 1920 человек. Начальниками в этом отряде, зависевшими от князя Ушатого, были вологодские дети боярские Никита Тимофеевич Мотафтин и Никита Кушников; кроме того, также несколько человек вятчан, поселенных в Московской земле и наделенных поместьями: Гавриил Сафонов, Иван Синкин-Бобровников и Иван Юшин.
Третий отряд находился под начальством Гаврилова (Заболоцкого-Бражника). Помощниками его были вологодские дети боярские Осип Савельев и Федор Неправдин и вятчане, поселенные в Московской земле, Яков и Григорий Татариновы. В отряде Гаврилова было 200 человек вятчан и, судя по разрядному расписанию югорского похода 1499 года, 100 человек разных инородцев, как то: эрзян, арян, татар и вотяков. Таким образом, по расписанию, весь отряд Гаврилова должен был состоять из 300 человек, что мало вероятно, если принять во внимание, как это увидим ниже, что Гаврилов, действуя совершенно независимо от воевод князей Курбского и Ушатого, тем не менее взял, по выражению донесения об этом югорском походе, «50 городов да 50 голов». Надо думать, что в отряде Гаврилова, при самом снаряжении в поход, войска было гораздо более 300человек. К этому же предположению приводит и то соображение, что если вполне доверять разрядному расписанию похода, то самое число людей, назначенных в поход от каждой из инородческих групп (эрзян, арян, татар и вотяков), было бы чрезвычайно малым: каждому из четырех племен приходилось бы представить для похода средним числом всего только по 25 человек, так как всех инородцев от четырех групп в отряде Гаврилова, по расписанию похода, назначалось 100 человек. Предполагая в отряде Гаврилова более 300 человек, нельзя принять за достоверное и общее число войска, участвовавшего в походе в Югорскую землю в 1499 году, как это число обозначено в разрядном расписании похода – 4024 человека.
Рассматривая, из каких элементов было составлено московское войско, совершившее югорский поход 1499 года, находим, что непременною частью каждого из трех отрядов этого войска были вятчане, и при том в числе незначительном. Это объясняется, вероятно, тем, что они должны были исполнять главным образом роль путеводителей для московского войска, как люди, которым были известны дороги на северо-восток древней России и северо-запад Азии.
По донесению об югорском походе 1499 года, сохранившемуся в некоторых разрядных книгах, движение московского войска имело следующее главное направление.
Три отряда разными путями сошлись на реке Печоре, затем шли вместе до Уральского хребта. Перейдя через Уральские горы, московское войско разделилось, как можно судить по донесению о походе, на две части. Одна часть войска была под совместным предводительством воевод князей Курбского и Ушатого, а другая часть, по числу уступающая первой, находилась под командою Гаврилова. После перехода через Уральские горы та и другая часть войска, совершив завоевания в земле Югорской, соединились около Ляпина, югорского (остяцкого) городка, находившегося, как и нынешняя остяцкая деревня этого имени, на берегу реки Сукер-я, притока р. Сыгвы.
Теперь постараемся определить, по какому направлению в отдельности каждый отряд московского войска совершал свой путь в Югорскую землю. Движение всех трех отрядов началось из земли Московской, в собственном смысле, так как сами воеводы были назначены в поход в Москве. Кроме того, вятчане, получившие приказание участвовать в этом походе, также жили в Московской земле. Они, после окончательного подчинения Вятки великому князю московскому, были посажены на поместья или поселены в Боровске, Алексине и Кременце.
Так как, по расписанию похода, главную часть отряда князя Курбского должны были составлять устюжане, то вероятнее всего, что Курбский из Москвы шел, прежде всего, на город Устюг, где присоединил к своему отряду устюжан. Далее он направился от Устюга вниз по Северной Двине до впадения в нее реки Вычегды, затем поднялся вверх по Вычегде. Чтобы перейти с Вычегды на реку Печору, Курбский мог выбрать одну из трех дорог: во-первых, можно было по рекам Выму и Ухте через волок дойти до реки Ижмы, левого притока реки Печоры; во-вторых, дорога к р. Печоре шла по рекам Вычегде и Чери (по правому притоку р. Вычегды) через волок в реке Ижме; и, наконец, третий путь с Вычегды на Печору мог провести с реки Вычегодской Мылвы на Печорскую. По какой именно из этих трех дорог с Вычегды на Печору шел со своим отрядом князь Курбский, решить трудно, так как в известиях о походе нет никаких указаний по этому предмету.
Другой воевода, князь Ушатый, с вятчанами отправился из Московской земли на судах по рекам Сухоне и Северной Двине вниз до реки Пинеги, затем верх по р. Пинеге до волока, который отделяет эту реку от р. Кулоя. На р. Пинеге Ушатый присоединил к своему отряду пинежан и дождался прибытия важан, так как, по расписанию похода, пинежане и важане должны были составлять главную силу отряда этого воеводы. Когда отряд был совсем в сборе, Ушатый 20 июля продолжал путь далее. Он, перейдя Пинежский волок между Кулоем и Пинегой, пошел вниз по р. Кулою. С этой реки воевода перешел на р. Мезень, затем с Мезени разными путями достиг реки Печоры. С Мезени на Печору он шел, по всей вероятности, по тому почти прямому пути, который идет вверх по Пезе, правому притоку р. Мезени, затем по Рочуге, одной из двух рек, образующих Пезу, через Пезский 15-тиверстный волок, по реке Чирке, притоку Цыльмы, впадающей в Печору.
Третий отряд под предводительством Гаврилова двигался сначала Волгою к р. Каме. На этом пути Гаврилов должен был, по расписанию похода, присоединить к своему отряду разных инородцев, как-то: татар, арян, живших около Казани, вотяков и несколько человек эрзян. Затем отряд Гаврилова Камою поднялся до Колвы, и из последней, через волок, перешел к Печоре.
Все три отряда сошлись на Печоре. В каком же именно месте на р. Печоре произошло соединение отрядов, другими словами, с какого пункта на этой реке московское войско направило свой путь через Уральские горы? Пути с Печоры на Обь главным образом определялись течением рек. В то время существовало три более или менее важных дороги из древней России через Уральские горы в северо-западную Азию. Во-первых, можно было идти с Печоры вверх по притоку этой реки, Усе; затем дорога лежала по притоку Усы, Пай-яр-яга. Далее путь шел в горах, через так называемый Большой переход, к истокам Соби, притока Оби. Вторая дорога с р. Печоры лежала по р. Щугору через Уральские горы к р. Сыгве (Сысве), притоку Сосвы, впадающей в Обь. Наконец, третий путь с Печоры на Обь тянулся по р. Илычу, притоку Печоры, через Уральские горы к р. Сосве, притоку Оби. По всей вероятности, все три отряда сошлись на Печоре в том месте, где в эту реку впадает Щугор. С этого пункта удобнее всего можно было направить путь через Уральские горы в самый центр Югорской земли. Так как в то время, когда отряды соединились на Печоре, реки были уже покрыты льдом (движение соединившихся отрядов к Уральским горам началось во второй половине ноября), то московское войско продолжало свой путь на лыжах. Как известно, зимой в северных странах, покрытых глубоким снегом, такой способ передвижения самый удобный. Соединенный отряд с Печоры двинулся 20 ноября. Переход отряда до Уральских гор длился 14 дней. Перейдя через Уральский хребет, московское войско разделилось на две части. Это уже не первый случай, что войско, совершающее поход в Югорскую землю, делится на два отряда, причем обыкновенно один отряд направляется для завоеваний вверх по р. Оби, а другой вниз по ее течению. Воеводы Ушатый и Курбский с одной частью войска, большей по числу, пошли севернее к низовьям р. Оби. На такое направление пути этих воевод указывают два обстоятельства. Во-первых, в горах они убили 50 человек самоедов и захватили у них 200 оленей. Но встретиться с самоедами воеводы могли только в том случае, если они направили свой путь на север, – по переходе через Урал, от истоков р. Щугора, так как известно, что самоеды жили в то время по западным и восточным склонам только северного Урала. Во-вторых, ясно, что воеводы сначала направили свой путь к нижнему течению р.Оби, так как они, прежде всего, встретились с югорскими князьями, во владении которых находились места при устье Оби, где жили обдоряне. Эти князья югорские, как видно, предупредили приход московского войска к самому устью Оби, заявив свое желание подчиниться без всякого сопротивления московским воеводам. В донесении о походе сказано, что князья югорские выехали навстречу воеводам на оленях, а рать их на собаках. Воеводы московские, без всякого сомнения, к раньше захваченным оленям (200 голов) у самоедов присоединили еще оленей и собак, на которых приехали к воеводам князья югорские со своей ратью, и, таким образом, воеводы продолжали путь не на лыжах, а, вероятно, на оленях. Этим отчасти можно объяснить довольно скорый переход московских воевод с северного Урала к югорскому городку Ляпину. По донесению о походе, этот путь от северного Урала до городка Ляпина был совершен ими в одну неделю. Прибыв, наконец, в самую Югорскую землю, воеводы взяли городок Ляпин, затем еще тридцать три городка, захватили в плен 1009 человек, принадлежавших к числу лучших людей в земле Югорской, и 50 человек князей. О движении другой части московского войска под предводительством Гаврилова в донесении о походе не приводится особенных подробностей. Во всяком случае, эта часть московского войска действовала независимо от воевод. В разрядных книгах только упоминается, что отряд Гаврилова также завоевывал городки и брал в плен «голов», под которыми, как кажется, следует разуметь югорских старшин или родоначальников. При этом есть большое разногласие в сведениях, сообщаемых разрядными книгами о завоеваниях воеводы Гаврилова. По одним известиям, отряд Гаврилова взял 50 городков и 50 голов, по другим, только 8 городков и столько же голов. Как кажется, следует принять за достоверное первое известие на следующих основаниях. Все сведения о походе 1499 года утверждают, что в этот поход вся Югорская земля была «извоевана» московскими войсками. Если только допустить, что воеводами, князьями Курбским и Ушатым, было завоевано тридцать три городка и воеводой Гавриловым 8 городков, то придется в таком случае принять, что во всей Югорской земле и было всего только сорок один городок. Но из указаний других источников известно, что городков в Югорской земле было, даже при неточных сведениях об этом, далеко более 4063. Таким образом, вернее будет допустить, что воевода Гаврилов со своим отрядом завоевал 50 городков и взял в плен 50 голов.
Это сведение еще и потому весьма вероятно, что тут под городками разумеется не такие сравнительно большие городки, как, например, Ляпин, где жили князья, как начальники над несколькими родами, а городки незначительные, все население которых, может быть, состояло из одного только небольшого рода, начальник которого и назывался у русских головою, как об этом говорится в донесении о походе.
Совершив завоевания в Югорской земле, обе части московского войска соединились и возвратились вместе в пределы Московского государства.
Теперь, в заключение обзора походов москвичей в Югорскую землю и на вогулов, необходимо сказать несколько слов об отношениях могущественного московского правительства к Югорской и Вогульской землям.
Результаты московской политики в продолжение почти полустолетия по отношению к Югорской и Вогульской землям нельзя назвать блестящими, если смотреть с точки зрения распространения пределов Русского государства и развития русской государственности. Результат военных столкновений и дипломатических сношений Москвы с югрой (остяками) и вогулами, судя по истории этих столкновений и сношений, по-видимому, сводился к тому же, к чему привели новгородцев их многовековые сношения с Югорской землей. Даже можно сказать, что Москва, завладев новгородскими волостями, вместе с тем унаследовала от Новгорода Великого и приемы в своих политических отношениях к Югорской земле, как известно, считавшейся в числе новгородских волостей. Московская политика в отношении Югры сделала, в сущности, самый незначительный шаг вперед. А именно, московское правительство, по-видимому, не желало, подобно Новгороду Великому, или, лучше сказать, новгородской вольнице (даньщикам), делавшим набеги на Югру, – довольствоваться только одними походами на Югорскую и Вогульскую земли, собирая при этом, по обычаю новгородской вольницы, единовременную дань (нечто вроде контрибуции) с населения этих земель. Москва, содействуя разным «хотячим» людям, «шильникам» и ополчениям северных городов в их походах на Югорскую и Вогульскую земли и заключая после этих походов мирные договоры с югорскими и вогульскими князьями, стремилась наложить на этих князей и на принадлежавшие им земли постоянную дань, при чем – в обеспечение исправного взноса этой дани и для санкции подданства югорских и вогульских князей с их людьми московскому государю – эти князья приводились к присяге, как это было, например, в 1484-1485 гг., после похода в Югру кн. Курбского Черного и Салтыка-Травина. Однако, все политическое подчинение Югорской и Вогульской земель Московскому государству собственно этим и ограничивалось, а такие результаты московской политики нельзя назвать значительными.
«Кроме обыкновенной присяги на верноподданничество, – говорит профессор Фирсов, изучавший положение инородцев в Московском государстве, – да некоторых даров, которым в Москве усвояли название дани, да еще иногда заложников, правительство не требовало от таких подданных других знаков холопства и не находило на первых порах других обеспечений твердости и ненарушимости этого холопства: внутренних отношений в их обществах оно не думало касаться, не заводило городов в их землях, не посылало туда воевод и других служилых лиц в качестве правителей»…
«Сами такого разбора московские данники не с другой точки зрения, – продолжает тот же исследователь, – смотрели на свое подданство московской власти, как на договор между равноправными народами или на временную меру для достижения известных целей и стремлений, и не думали своему верноподданству усвоять какое-либо серьезное значение, по крайней мере, не хотели допустить мысли, чтобы за ним могло последовать какое-либо изменение во внутренних их отношениях».
Из исторического обзора политических отношений Московского государства к Югорской земле видно, что правительство московское вовсе не думало об окончательном подчинении себе Югорской земли и включении ее в систему московских областей. Москва готова была ограничиться приведением в подданство себе отдаленной Югры взиманием с нее определенной, постоянной дани, причем внутренний строй Югорской земли оставался неприкосновенным: ни московские наместники, ни подъячие не появлялись среди Югры. Однако, такой modus vivendi Московского государства рядом с Югорской землей оказывался невозможным в силу некоторых обстоятельств, не допускавших мирного совместного политического существования Москвы и Югры. Отношения между Югорской землей и Московским государством не были правильными, но находились в состоянии беспорядочности, приводившей к военным конфликтам между русским и югорским населением: через небольшие сравнительно промежутки времени обитателям Югорской земли приходилось иметь дело с ополчениями, составлявшимися из жителей разных северных городов, – с ополчениями, являвшимися в Югру далеко не с миролюбивыми намерениями. Обстоятельства, приводившие к такому печальному для Югры результату, заключались, по справедливому замечанию г. Фирсова, прежде всего «в самых полуданнических отношениях инородческих союзов к московской власти. Отношения, развивавшиеся из полуподданства, отличались неопределенностью и заключали в себе значительные противоречия основаниям шертных записей, которые давали поступавшие в полуподданство инородцы. Князья их, присягавшие на подданство московскому государю, дававшие клятву не сноситься с недругами царя и служить, по его указанию, против его изменников и недоброхотов, в то же время удерживали за собою все средства не исполнять этих обязательств». Князь московский, даже после совершенной победы и подчинения себе таких подданных, как югорские и вогульские князья с их землями, не отнимал у этих князей их княжеств, источник их силы, но, напротив, жаловал им и утверждал за ними их земельные владения. У государя московского не было другого обеспечения верности таких подданных, «кроме клятвы их начальных людей, да иногда заложников. Вследствие этого, начальные их люди признавали верховное господство московского государя лишь тогда, когда видели в том выгоду для себя или когда принуждаемы были к тому (пермские и югорские князья) оружием, и при других обстоятельствах являлись врагами этого господства».
Кроме этого, полуподданство Югорской и Вогульской земель являлось неустойчивым и не могло содействовать мирному политическому единению между Московским государством и обитателями названных земель в силу некоторых причин, которые часто не зависели от воли ни московского государя, ни тех владетелей или начальных людей инородцев, которые от имени своих народов присягали на подданство Москве. «В народонаселении как русском, так и инородческом, – говорит г. Фирсов, – были элементы, которые противодействовали мирному соединению с Московским государством инородческих союзов с сохранением в последних старинного их устройства. Как ни слаба была связь, которая порождалась полуподданством инородческих властителей московскому государю, как ни слаба была связь между Московским государством и инородческими союзами, все же она была достаточна для того, чтобы приводить в то или другое соприкосновение русское и инородческое население. При недостатке должного умственного и общественно-экономического развития у того и другого, это соприкосновение, конечно, не могло обойтись без враждебного столкновения между тем и другим. Согласить интересы не умели, ибо, в силу своей неразвитости, не знали других способов улаживать дела, кроме насилия. Отсюда – постоянные взаимные грабежи, уводы пленников, а за ними формальные войны между русскими и инородцами, и часто вопреки намерениям верховных властителей68. Рассказанная нами история отношений Московского государства к Югорской и Вогульской землям представляет несколько примеров такого рода задираний с обеих сторон. Например, в 1455 году вогульский князь Асыка нападал на Пермскую окраину; а в 1467 году толпа в 120 человек вятчан и пермяков сделала набег на вогулов, и проч. Московское правительство, как было выше замечено, не считало выгодным для себя включение земель Югорской и Вогульской в круг московских областей, но, с другой стороны, полуданнические отношения к Москве югры и вогулов не приводили к желанному порядку, а, напротив, служили источником военных столкновений; к этому же приводили взаимные отношения обитателей Югорской и Вогульской земель с жителями московских областей. Что же, в таком случае, оставалось делать московскому правительству для урегулирования своих политических отношений к югре и вогулам?
Московское правительство могло избрать для этой цели два пути: или совершенно отказаться от всяких сношений с Югорской и Вогульской землями, уничтожить полуданнические отношения этих областей к Московскому государству и вполне предоставить их самим себе, или же ввести эти земли в систему московских областей, учредить в них управление, строить города, содействовать переселению русских крестьян и т.д. Первый путь оказывался решительно невозможным для московского правительства: именно в силу географического положения Югорской и Вогульской земель, соприкасавшихся с окраинами тогдашнего Московского государства, невозможно было предупредить столкновения русского и инородческих племен. «На всем протяжении северо-восточной России, включая сюда и землю Югорскую, и Сибирское царство, не было, – говорит г. Фирсов, – к тому естественных преград; напротив, волжский бассейн, принимая в расчет и Каму, давал все пособия к соприкосновению разноплеменных народов; он был исконным трактом, по которому от пределов Азии двигались на запад и север инородческие племена, и с юго-запада русское племя к Азии». По словам другого почтенного исследователя, теперь покойного, знатока Уральского края Н.К. Чупина, «Урал не представляет непрерывной стены между Европой и Азией. Напротив, во многих частях своего громадного протяжения он состоит из параллельных между собой возвышенностей, или гряд гор, более или менее длинных. Иногда один какой-нибудь из этих параллельных кряжей тянется непрерывно верст на 50, на 80, и служит водоразделом речек и ручьев, текущих на запад и на восток, в Европу и Азию, и называется Уралом (на севере Поясовым Камнем или горами Югорскими). Но потом он вдруг прерывается, и водоразделом далее на несколько десятков верст – служит уже другой параллельный кряж, лежащий от первого восточнее или западнее, на который переносится тогда и название Урала. Переезды с одного склона на другой затруднительны только в немногих частях Урала; в большинстве же случаев, переезд затрудняется не крутизной подъемов и спусков, а болотами да каменными россыпями, образовавшимися от разрушения окрестных гор и покрывшими дно долин, по которым пролегают дороги». Таким образом, Уральские горы не представляли непреодолимых преград для перехода в древнее время русских и инородцев из пределов Европейской России в северо-западную Азию и обратно.
Итак, в силу собственно географических условий Московское государство не могло изолироваться и избегать сношений с югрой и вогулами; однако московское правительство, несмотря на такие природные условия, по-видимому, не чуждо было стремления парализовать, насколько возможно, явление, вытекавшее из означенных причин. Фирсов по этому поводу говорит: «Как мало московское правительство заботилось о поддержании связи с Великою Пермью и с землями по ту сторону Камня, видно из того, что для походов туда не давало своих людей служилых, исключая воевод, – ибо известно, что ополчения, которые приводили в холопство эти страны, состояли из жителей поморских городов, – и из того, что закаменные земли, после завоевания Югорской земли, оно долгое время оставляло без всякого внимания… Но в то время, когда оно указывало русским не задирать инородцев, не ходить к ним войною, чтобы государскую землю не выдавать, в это же самое время, как нарочно, являлись столкновения русских и инородцев.
Несмотря, таким образом, на пренебрежительное отношение Московского государства к Югре, на нежелание его тратить свои военные средства на завоевание Югры, столкновения в последней продолжались. Чтобы положить конец такому хаосу в отношениях к Югре, Московскому государству оставалось окончательно завоевать эту землю, но этого не произошло. Югорская земля после большого похода в 1499 году, в конце концов, была оставлена в полном пренебрежении, вплоть до похода Ермака. Хотя после знаменитого похода 1499 года русских в Югорскую землю и на вогулов, в титул великого князя Московского было включено слово «Югорский»; но были ли с этого времени в Югорской земле наместники от великого князя, об этом нет ни одного положительного известия. Югорский вопрос в свое время не был решен московским правительством, решение его просто было предоставлено неопределенному будущему, и только со времени сибирского похода Ермака участь Югорской земли была решена бесповоротно.
«Югра многовековая», 2019
