А. Иконников
В последние десять лет как-то часто стали выдаваться годы, очень неблагоприятные для здешнего края. Обь, кормилица и поилица всего населения, которое тянется по ее берегам на протяжении почти двух тысяч верст, во всю длину Березовского округа, в эти годы становилась страшным врагом, который одним разом уносил с собой благосостояние, накопленное десятками лет. Мы говорим об опустошительных наводнениях, случающихся здесь время от времени вследствие необыкновенного полноводия и разлива Оби и рек, в нее впадающих, преимущественно Иртыша и Тобола. Такие наводнения, очень редкие, по словам старожилов, в прежние годы, в последнее время стали повторяться чаще и чаще: факт замечательный, на который стоило бы обратить внимание специалистам, тем более что в этом случае отвлеченные интересы науки слишком тесно связаны с первыми насущными потребностями жизни. Наводнение — это настоящий бич для края, оно парализует его лучшие промышленные силы. Несколько таких годов кряду могут вконец разорить русское и отчасти инородческое оседлое население, приютившееся по берегам Иртыша и Оби, а ведь это население служит, некоторым образом, проводником цивилизации в разбросанные по всему краю, уходящие далеко на север кочевья здешних инородцев — остяков и самоедов.
По самому характеру местной природы население, расположившееся по упомянутым рекам в Березовском и отчасти в соседнем Тобольском округе, имеет характер преимущественно промышленный. Хлебопашеством не позволяет заняться климат, да и мест, удобных для этого, нет или очень мало; зато Иртыш и в особенности Обь заключают в себе неистощимый запас превосходной рыбы, в лесах водится пушной зверь и растет кедровый орех, а самые берега Иртыша и Оби с их бесчисленными рукавами, или так называемыми здесь протоками, представляют по большей части богатейшие луговые пространства, на которых вместе с тальником растет высокая густая трава. Протоки, которыми особенно богата Обь и которые по величине своей напоминают обыкновенные наши небольшие реки, очень разнообразят местность и придают ей особенную жизнь и колорит. Окаймленные высоким, стройным густым тальником, эти протоки чрезвычайно живописны в полную воду; в них всегда тихо, вода не шелохнется, по сторонам сплошною ровною стеной, стоя в самой воде, идет зеленый тальник, вверху видишь голубую полосу неба, ярко отражающуюся на гладкой поверхности воды с переливами мягкой зелени тальника; в бурную погоду здесь нередко находят для себя спасенье бедные рыбачьи лодки и каюки (каюк — большая крытая лодка) зажиточных промышленников. Островки, образуемые протоками, обыкновенно служат самыми привольными местами для скота. Здесь он и от зверя безопаснее (зверь, звирь — обыкновенное название медведя), и находит себе защиту от холодных ветров и летнего зноя. Обилие воды и травы и удобство мест чрезвычайно благоприятствует развитию скотоводства, насколько необходимо оно для поддержания домашнего крестьянского быта, и в этом отношении хозяйство прибрежных жителей, пока не было наводнений, шло очень успешно. У редкого домохозяина не было по две, по три пары рогатого скота и лошадей; у более зажиточных рогатый и рабочий скот водился десятками. Коровье мясо, масло, кожа частию сбывались жителями на городские рынки в Тобольск и Березов, но большею частию шли на собственное употребление, так как при дешевизне еще в недавнее время означенных продуктов, зависевшей от дешевизны хлеба, сбыт их за несколько сот верст не мог приносить большой пользы здешнему прибрежному жителю. Для него как промышленника гораздо более имеет значение лошадь; она его чуть ли не главное богатство и уж, во всяком случае, главное подспорье в его хозяйстве.
Известно, какую роль играют в торговле перевозочные средства. Если и есть товар, но не на чем его везти, то почти все равно, что его нет. Но мы сказали, что все прибрежное население в здешнем крае живет главным образом промышленностью; что добудет здешний крестьянин от рыбного и пушного промысла, что успеет он скупить и выменять у инородца и сбыть в хорошие руки, тем он и кормится. В летнее время об удобстве сообщений не может быть и речи; лодка здесь вполне заменяет собою и телегу, и коня. Тут вы не увидите ни одной проторенной дорожки, ни одного летнего экипажа. Несмотря на то, лето здесь вовсе не такое время, чтобы оно благоприятствовало развитию торговых и промышленных операций; ничего похожего на ярмарочное движение не бывает в течение всего лета на здешних главных промышленных пунктах. Торговля и промышленная жизнь здесь проявляется главным образом зимою; потому и при огромном протяжении Березовского края лошадь, а у кочевых инородцев олень как перевозочные средства получают в этом крае особенное значение.
Летом почти все здешнее население занято бывает рыболовством. С началом весны, по вскрытии рек, инородцы снимаются со своих зимних кочевьев, сгоняют оленей на Урал, где оставляют их пастись целое лето, складывают свои чумы в лодки, которые связывают по две и по три в виде парома, и отправляются иногда верст за 500 и более на Обь на все лето для рыбного промысла. В то же время местные русские промышленники, мещане, казаки, крестьяне снаряжают свои каюки, на которых также на все лето отправляются за рыбой на низ Оби, верст за 500, 700 и ниже Березова. Рыба ловится на так называемых песках, отмелях, которые составляют собственность инородческих обществ, за исключением лишь очень немногих, принадлежащих русским крестьянам. Собственные средства местных жителей или, скорее, неуменье взяться за дело не позволяют им, однако ж, удерживать за собою пески, чтобы самостоятельно заняться добычею рыбы в больших размерах; все лучшие рыболовные места по Оби издавна отдаются в кортом иногородним купцам и промышленникам, которые каждое лето приходят на Обь сверху, с Тобола, Туры и Ницы, на судах и дощениках. В этом отношении судовые рыбопромышленники могут назваться настоящими хозяевами богатых обских рыбных промыслов; их большими неводами налавливается самое большое количество обской рыбы, они же скупают у местных жителей, русских и инородцев, самую большую часть добываемой рыбы. Это бы все ничего, но дурно то, что крупные рыбопромышленники сильно эксплуатируют местных жителей, действующих вразбивку; последние, в особенности инородцы, обыкновенно забираются у них в долг хлебом, солью, разными припасами и снарядами, нужными для их быта. Эти долги с годами накапливаются, и инородцы в отношении к содержателям песков становятся уже в положение не хозяев, а батраков, которые обязаны налавливать им за долги известное количество рыбы по самым дешевым ценам. К тому же пески хотя по распоряжению начальства и отдаются в кортом с торгов, но по отсутствию конкурентов отдаются обыкновенно задешево прежним же содержателям. Так монополия уже успела прочно водвориться на Оби, и это служит сильною помехою для развития здешней рыбопромышленности в такой степени, чтобы она, составляя самую важную и самую надежную отрасль местной промышленности, служила истинным источником богатства для всего здешнего населения, как русского, так и инородческого.
Гораздо свободнее и самостоятельнее чувствует себя здешний житель в отношении к заработкам и промыслам в зимнее время. Пока сами общества, русские и инородческие (мы разумеем оседлых инородцев, которых здесь гораздо более, чем кочевых), не будут пользоваться песками и иметь собственные суда или большие каюки для сплава рыбы или же пока не разовьется пароходство, которое будет иметь на своей стороне все преимущества пред нынешними тяжелыми судами, до тех пор местное население не освободится из-под зависимости от судовых рыбопромышленников, и те выгоды, какие доставляет летний рыбный промысел при превосходном водяном сообщении здешнего края с другими частями губернии и с соседними богатыми губерниями, Пермскою и Томскою, будут доставаться в чужие руки. Совсем другой характер имеют в этом крае промыслы зимние, из которых самый важный — добыча пушного зверя. Зверя нельзя забирать кучею, как рыбу неводом, его нужно бить в одиночку из своих рук, и потому в этом промысле здешний инородец полный себе господин. По первому снегу с первыми холодами отправляется он на ловлю зверя, перекочевывает со своими чумами и оленьими стадами с места на место, углубляется внутрь сибирских тундр и лесов и с богатою добычею песцов, лисицы, белки и проч. идет к Обдорску для положения ясака и сбыта пушного товара. Такою кочевою жизнью отличаются в особенности самоеды, которые, занимая северную половину Березовского округа вплоть до Ледовитого моря, имеют в своем пользовании лучшие места для звероловства. Южную половину округа населяют вместе с русскими, приютившимися на берегах Оби, остяки, которые и по языку, и по внешнему виду отличаются от самоедов. Остяк ведет уже более оседлую жизнь, чем самоедин. Живя ближе к местным торговым и промышленным пунктам, чаще соприкасаясь с русскими, остяк имеет более возможности распродать по частям наловленного им зверя, чем самоедин; мелкие русские промышленники сами объезжают более населенные остяцкие волости, снабжают остяков хлебом, солью, разными мелкими товарами на инородческую руку и взамен этого берут у них рухлядь, которую и сдают оптовым торговцам. Напротив, самоеды, кочуя по неизмеримому пространству, заключающемуся между Архангельской и Енисейской губерниями, вниз по течению р. Оби до самого моря, нуждаются в таком пункте, где бы они могли приходить в столкновение с русскими промышленниками и обменивать, и сбывать свои произведения. Такой именно пункт представляет 0бдорск, известный своею ярмаркою, самою важною в этом крае. Обдорск в старину был крепостью, ныне же это небольшое селение, представляющее самый крайний на севере губернии населенный пункт (дальше до самого моря, до которого остается еще около 800 в., а может быть, и целая тысяча, уже пойдут разбросанные кочевья инородцев); здесь, в Обдорске, постоянно живет несколько русских купцов, не менее, чем в Березове, здесь же живут представители местного инородческого управления: со стороны инородцев самоедский князь Тайшин и со стороны русского правительства отдельный участковый заседатель.
Исправное положение ясака инородцами — вот о чем преимущественно заботятся тот и другой, и это же положение ясака, по всей вероятности, послужило началом ярмарки, которая теперь чем далее, тем более получает значения для края, по мере уменьшения пушного зверя на южной половине Березовского округа. Обдорская ярмарка начинается с 1 января каждого нового года и продолжается почти месяц. Главные предметы торговли на ней со стороны инородцев — песец, оленьи шкурки, лисица, птичье перо, рыба и рыбный клей, а со стороны русских — хлеб, сукно, преимущественно красное, которое инородцы очень любят, бумажный товар, холст, шелковые и шерстяные материи, бобер, кожи выделанные, табак простой, железные изделия, мережи; всего с той и другой стороны привозится товаров, по показаниям знающих людей, более чем на 100 тыс. руб. серебром (по официальным сведениям показывается менее). Из Обдорска ясак поступает в Березов, куда в конце января представляет его сам князь; в то же время также для сдачи ясака приезжают сюда и другие князцы и старшины инородческие со всех инородческих волостей. От этого наплыва инородцев в Березове также образуется ярмарка, но здесь она имеет уже гораздо менее значения, чем в Обдорске. Главный пушной товар здешнего края — песец — сбывается из первых рук в Обдорске и оттуда уже прямо, без раскупорки и остановки в Березове, направляется на Ирбитскую ярмарку; точно так же, не останавливаясь, идут из Обдорска и другие товары, набираемые на тамошней ярмарке; идет преимущественно белка, бывает немного лисицы и выдры и очень незначительное количество соболя и горностая, которыми в последнее время край очень обеднел, но все это на здешней ярмарке продается и покупается не открыто, на базарной площади, на которой, впрочем, и во всякое другое время ни разу не увидишь не только ни одного воза или балагана, но и ни одной бабы с калачами, а по домам русских купцов и промышленников, и торг идет на скорую руку, так как купцы и промышленники торопятся на Ирбитскую ярмарку; поэтому ярмарка проходит без всякого оживления, и для постороннего человека она даже вовсе незаметна. Притом же все означенные товары, как мы заметили выше, набираются торговцами не вдруг, на одних ярмарках, а исподволь с самого начала зимы и большею частию на местах, в остяцких поселениях по pp. Сосве, Вогулке и Сыгве. Еще недалеко то время, когда у здешних купцов в одних руках скоплялось белки до 100, до 150 тысяч штук; в какие-нибудь восемь, десять лет все изменилось, зверь значительно уменьшился, в особенности по верховью Оби, и нынешний год со всего края едва ли пошло в Ирбит до 70 тысяч белки. В первых числах февраля здешнее купечество собирается на Ирбитскую ярмарку. Более дешевые и более грузные товары заранее отправляются в Тобольск в обозах; провозная плата в хорошие годы бывает недорога — от 50 до 70 коп. с пуда за расстояние от Березова до Тобольска в 1050 верст. А то для выиграния времени и по дешевизне провоза по ту сторону Самарова, большого торгового селения, находящегося на половине пути между Тобольском и Березовом, оправляются иногда товары на долгих только до Самарова, а отсюда до Тобольска или до самой Ирбити везут на переменных. Более же дорогую мягкую рухлядь здешние купцы обыкновенно возят с собою в возках на переменных лошадях, на которых дней в шесть-семь доезжают до Тобольска, а там до Ирбити «рукой подать», всего каких-нибудь 400 с лишним верст. Прогонная плата в хорошие годы е превышает 1 1/2 коп. за версту и на лошадь и даже бывает еще менее. Таким образом, весь путь, который проходят здешние пушные товары, считая от Обдорска, где закупается наибольшая часть их, до Ирбити, составляет близко 2000 верст, и если принять во внимание, что Обдорская ярмарка начинается с 1 января, а Ирбитская с 1 следующего февраля, то нельзя не видеть всей важности перевозочных средств в этом крае в зимнее время. От Обдорска до Березова перевозка товаров и пассажиров производится на оленях, по крайней редкости населения и огромности расстояния между станциями (здесь есть станции земские) лошадь не выдержала бы трудности пути между этими двумя пунктами, тогда как олень бежит целую сотню верст, не отдыхая и довольствуясь одним снегом, который он хватает на бегу. С Березовом езда на оленях прекращается, и отсюда до Тобольска уже на каждой станции, хотя бы то и в инородческих селениях, содержатся лошади.
* * *
Кроме зверя зимою местные жители, в особенности русские, промышляют также и рыбу. С уходом судов рыбопромышленников, которые стараются пораньше, с началом сентября, сняться со своих стоянок, чтобы заблаговременно дойти, по крайней мере, до Тобола, рыболовство не прекращается, напротив, деятельность в этом отношении местного прибрежного населения, можно сказать, усиливается. Вся рыба, какая ловится летом и идет на суда, обыкновенно тут же на месте солится (и, надобно прибавить, солится очень дурно, так что совершенно почти утрачивает свой настоящий вкус) и в этом уже виде развозится потом по зиме и распродается по всему Зауралью. Теперь, с наступлением осени, жители заботятся о том, чтобы приготовить к зимнему пути запасы свежей рыбы, которая имеет превосходный вкус, ценится и покупается очень хорошо. Для этого по берегам Оби в удобных местах они устраивают сады, куда пускают добываемую по осени рыбу, которую потом, с наступлением морозов, вытаскивают неводами на лед и замораживают. Осенний лов рыбы производится преимущественно важанами (род сетей длиною до 10 и шириною до 4 саж.), для чего устраиваются по Оби загороди из толстых жердей, в промежутки которых, бывающие в пол-аршина, и спускаются важаны. Так продолжается до тех пор, пока не станут реки. Впрочем, пока еще тонок, лед рыбу продолжают ловить — на небольших реках, как говорится, по подледью, неводками, а на Оби — гимгами (так называются большие морды, бывающие длиною до четырех, а вышиною и шириною до двух и более арш.), также с помощью загородей, которые делаются через всю реку. На больших реках, впадающих в Обь, ловится таким образом так называемая черная (т.е. в смысле дешевая, низкого сорта) рыба, язи, щучки и т.п., и ловится по местам в огромном количестве (нынче, например, на одной такой речке, близ Кондинска, с начала зимы добыто до 1000 п.), на Оби добывается преимущественно осетр, нельма и муксун. С наступлением жестоких морозов речки промерзают, и сама Обь, как говорится здесь, замирает, т.е. от недостаточного соприкосновения с внешним воздухом вода в ней портится и рыба дохнет, почему рыболовство прекращается; так бывает с начала или с половины января. Большая часть добываемой осенью и зимою рыбы отправляется и увозится зимним путем русскими промышленниками — крестьянами, мещанами и купцами — в Тобольск, на Ирбитскую ярмарку, на асть продается зырянам, ежегодно приезжающим в этот край из соседней Архангельской губернии.
Кстати, о зырянах. В промышленном отношении они много значат для здешнего края, и кажется, что влияние их на местную промышленность, сделавшееся особенно заметным с 50-х годов, все более и более увеличивается. Архангельские торгаши зыряне — это народ, что называется, продувной — бойкий, сметливый, изворотливый, не чета инородцам. Зырянин сумеет и надуть простака-инородца не хуже русского, и в то же время заслужить благоволение земских властей. Не знаем, как зыряне относятся к инородцам в своей, Архангельской, губернии, но для здешнего края, для здешних инородцев они приносят большую пользу как единственные и притом очень сильные конкуренты русским промышленникам. Мы видели, как русские промышленники успели прибрать к своим рукам рыбные промыслы на Оби и поставить в этом отношении инородцев в самое незавидное положение; немудрено, что при отдаленностикрая, при малочисленности купцов и бедности капиталов то же могло случиться, хотя и не в такой мере, и с пушным промыслом. Да оно, пожалуй, так и было, если принять во внимание, что до преобладания зырян на Обдорской ярмарке пушной товар не покупался у инородцев, а обменивался на продовольственные припасы и разные мелкие товары, которые русским промышленникам обходились очень недорого в сравнении с ценностью вымениваемой рухляди. Зыряне едва ли не первые познакомили инородцев с деньгами и научили давать им цену. Являясь на Обдорскую ярмарку с порядочным запасом наличных денег, они не только подняли ценность пушного товара в глазах инородцев, но и сделались настоящими установителями цен на ярмарке. В этом главное значение зырян для здешнего края. Кроме того, они же принимают наибольшее участие в торговом движении, возникающем здесь в начале зимы, прежде Обдорской ярмарки.
Владея богатыми стадами оленей, зыряне перебираются по первому зимнему пути со своими стадами через Урал, достигают с. Мужи, находящегося почти на половине пути между Березовом и Обдорском, и здесь завязывают Торжок, называемый Михайловским (он бывает 7 и 8 ноября), на который привозится товаров русских и инородческих примерно на 10 тыс. руб. (по официальным сведениям показывается гораздо менее). Главный предмет сбыта на этом торжке — свежая рыба, осетр и нельма осеннего улов . Зыряне покупают рыбу большими партиями и отправляют ее в Архангельскую губернию, откуда она идет в Петербург. Они берут также муку, оленьи шкуры, отчасти пушнину. Со своей стороны зыряне продают семгу, сахар, скоромное масло, оленьи туши и языки, инородческую одежду из оленьих шкур и разные свои изделия. Березовские жители обыкновенно запасаются с этой ярмарки почти на всю зиму рыбой, оленьим мясом, маслом и рыбьим жиром.
На Богословские заводы рыбу отправляют на оленях так называемым Сосвинским трактом, который, считая до первого русского селения, называемого Новым строением, тянется на 1200 верст и идет почти все пустынными местами, по горам и по pp. Сосве и Лозве.
Таким образом, торговое и промышленное движение в Березовском крае изменяет свой характер по временам года. Летом оно ограничивается почти только теми пунктами, где пристают суда рыбопромышленников4 и, находясь в совершенной зависимости от последних, много терпит от недостатка конкуренции и влияния монополистов; напротив, зимою благодаря существующей ярмарке и торжкам, а также деятельной конкуренции архангельских зырян оно получает больший простор, развивается с большею силою и на более правильных основаниях и охватывает собою почти весь край. Конечно, при этом самая перевозка товаров на таких огромных расстояниях, какие отделяют здешние торговые пункты от главных рынков — тобольского и ирбитского, откуда край снабжается всем для него нужным, много способствует оживлению зимней торговли и промышленности. Между тем как летом все огромное количество добываемой на Оби рыбы сплавляется гуртом на больших судах немногих крупных рыбопромышленников, зимою товары должны идти в возах на лошадях или перевозиться на оленях, что в свою очередь развивает извозчичий промысел, делает выгодным содержание лошадей и оленей. Перевозка товаров и разных местных произведений, начинаясь с рекоставом, в особенности усиливается в январе и февралепо случаю бывающих в это время ярмарок Ирбитской и Обдорской; все, что увозится отсюда на Ирбитскую ярмарку и что привозится оттуда обратно, все это отправляется зимним путем, а в Ирбити стараются обыкновенно сделать годовой запас всего, что требуется для Березова и для края из красных, бакалейных и прочих товаров, кроме предметов первой необходимости. Эти последние, как-то: хлеб, соль, овощи и т.п. — приплавляются уже летом на судах и в каюках рыбопромышленников.
Таков характер местной промышленности. При тех неблагоприятных условиях, которых отчасти коснулись мы выше и которые заключаются в характере самих промыслов, в отношениях русских к инородцам, в отдаленности края, редкости населения и т.п., нельзя было, конечно, ожидать быстрого и прочного развития местной промышленности, однако ж, судя по тому положению, в каком она находилась лет 20, 15, 10 тому назад, трудно было бы предполагать, чтобы она могла дойти до той степени упадка, на какой находится в настоящее время. Здесь все вспоминают прежнее хорошее время, когда всего было вдоволь: и рыбы, и зверя, и птицы, и хлеба, и всякой благодати. Действительно, если взять только 10—12 лет назад, мы найдем, что край был много богаче тогда и естественными произведениями, и капиталами. Купечество в Березове и Обдорске жило на широкую ногу, и между купцами были порядочные капиталисты. В мелком промышленном мире встречалось много зажиточных казаков, мещан, крестьян; не в редкость можно было встретить между ними таких, которые бывали на Ирбитской ярмарке. Березов улучшался, обстраивался, так что г. Абрамов, составивший в начале 50-х годов «Описание Березовского края», находил в свое время Березов порядочным городом. У инородцев и частью русских промышленников водились богатые стада оленей. Горностай, белка ловились в изобилии и отправлялись — первые десятками тысяч, а последние сотнями тысяч штук на Ирбитскую и Нижегородскую ярмарки. Относительно дорогих зверей — соболей, черных с проседью и черно-бурых лисиц — давно замечено, что эти породы быстро, с каждым годом все более и более уменьшаются; однако ж из помянутого «Описания» г. Абрамова видно, что соболи еще в его время были не в редкость, так что в 1850 г. их было отправлено из Березова на Ирбитскую ярмарку до 1600 штук, а это цифра очень почтенная. Рыба была вдвое дешевле против нынешней, хлеб — в три-четыре раза дешевле, сено бывало нипочем. В какие-нибудь 10—15 лет все изменилось. Несколько капиталов лопнуло, остальное купечество прижалось или перемогается кое-как, с грехом пополам. Дошло до того, что лица, слывшие когда-то богачами, стали заимствоваться у местных чиновников деньгами по мелочам. Многие из мелких рыбопромышленников разорились вконец. Число каюков, ходивших прежде из Березова на низ за рыбой, уменьшилось наполовину; вместо 30 их стало ходить не более 15. Бедствия для жителей города и для края начались со страшного упадка оленьего скота, бывшего в 1848 г. вследствие особенной повальной болезни, которая прошла Архангельскую губернию и оттуда была занесена в Березовский край. Она истребила десятки тысяч оленей; особенно городские промышленники, которые водили оленей по 1000 и более голов, лишились в это время почти всего своего скота. Затем следовал ряд наводнений, опустошивших край до последней степени. Наводнения прежде всего лишают край главного источника его богатства — рыбы. Вода захватывает все удобные места для ловли рыбы, все пески, уровень воды поднимается так высоко,что невода рыбопромышленников оказываются несостоятельными, и рыболовство останавливается; так проходит целое лето, а с тем вместе уходит и лучшее время для улова рыбы, тем более что она идет с моря по вскрытии Оби вверх по реке правильными массами и чрез более или менее правильные промежутки времени: так, сначала идет сырок, за ним суток через двое или трое — нельма, в пятые сутки — муксун и осетр, затем следуют щекур, пыжьян, сельдь и налим. Далее — наводнения, конечно, много способствовали уменьшению пушного зверя; разливаясь на огромные пространства, покрывая все низменные места, вода захватывала и зверьков, и особенно их маленьких детенышей, которым трудно спастись на материке. По крайней мере, после наводнений сильно стало заметно уменьшение зверя: горностай, говорят, убежал от здешней воды в Ишим. Соболь нынче в редкость, черно-бурых лисиц в нынешний ясак поступило очень немного; белка также ловится в меньшем количестве. Только песец продолжает водиться хорошо в северной части края, на самоедской тундре, и он-то поддерживает еще несколько знаменитую некогда в здешнем крае торговлю пушными зверями. Кроме того, наводнения губят большую часть скота, коров и лошадей, которые составляют очень важную статью в хозяйстве здешнего оседлого населения, — лишают край перевозочных средств. Вода почти до самой осени стоит на лугах, а когда наконец сойдет (раз, именно в 1849 г., было и так, что вода замерзла, не успев совершенно войти в берега), луга, в другое время покрытые роскошною травою, представляют из себя лишь сплошные темные пространства тины и грязи, покрытые плесенью и путиной. На них или вовсе не показывается, или только едва начинает выступать трава. Лошади и коровы вязнут и, не находя ничего под ногами, бьются около тальника и с жадностью хватают верхушки и листья этого деревца, которым природа щедро наградила этот край. Тот же тальник, или, как здесь обыкновенно говорят, тал, идет в корм скоту и зимою; с осени, пока еще листья тальника свежи, жители собирают их и сохраняют на зиму; когда же и этот запас истощится, тальник рубят, вывозят на собаках, скоблят с него зеленую кожицу и, размешав в холодной воде с небольшою примесью муки, кормят этим скот до самой весны. Разумеется, немногим удается прокормить его таким образом — только тем, у кого есть лишние запасы муки. Много скота гибнет зимою, особенно в сильные морозы; большую часть коров жители бьют заблаговременно. Наконец, наводнения лишают край последнего подспорья в продовольствии: птицы бывает очень мало, грибов и ягод почти вовсе не бывает. Птица в хорошие годы во множестве появляется на привольных луговых местах, на озерах, протоках, речках; она, кроме того, что составляет вкусную пищу, дает еще перо и пух, которые составляют немаловажную статью в местной торговле; здешний лебяжий пух ценится хорошо и покупается охотно русскими промышленниками и архангельскими зырянами. Вот какие и вот сколько дурных последствий оставляют по себе наводнения. Конечно, не во власти человека предотвратить это бедствие, насылаемое природою, повинующуюся в этом, как и во всех случаях, законам необходимости, но все-таки он может значительно ослабить силу этих последствий, если заблаговременно позаботится об этом. Например, отчего бы здешнему населению, имея пред глазами горькие опыты прошлого, не позаботиться о том, чтобы в хорошие годы, когда не бывает наводнений, когда трава наполовину остается нескошенною, делать хоть небольшие запасы сена на будущий год, на случай наводнения и бессенницы в том году? Правда, русский мужик тяжел на подъем, не привык сам начинать дела; ну, в таком случае было бы недурно, если бы позаботилось об этом начальство. Что касается до городских жителей, то, кажется, они уже убедились в необходимости делать подобные запасы и думают приступить к этому нынешним летом, если оно будет благоприятно; увидим, исполнят ли они свое благое намерение.
Особенно тяжел был для края последний, 1862 год; в этом отношении он именно скрасил предыдущие трудные года. Но об этом до другого раза.
* * *
Мы заговорили о бедствиях, обрушившихся на Березовский край в прошлом, 1862 году. Бедствия эти начались с весны, которая на этот раз немного принесла радости заиндевевшему и обледеневшему в течение долгой и суровой зимы инородцу; после холода пришлось испытать голод. По каким-то высшим административным соображениям казенной муки для инородцев в предшествовавшее лето было заготовлено, вопреки всем настояниям местного начальства, значительно меньше, чем сколько требовалось на самом деле. Кажется, что администрация в этом случае возлагала большие надежды на вольную хлебную промышленность, но как эта последняя сосредоточилась почти в одном лице того же тобольского титана, уже знакомого читателям, то неудивительно, что в этот раз промышленность изменила, не оставшись, однако, сама внакладе. Реки в прошлом году вскрылись очень поздно, не только Обь, но даже Сосва, на которой стоит Березов, очистилась ото льда уже в конце мая. Поэтому суда и каюки рыбопромышленников, снабжающих отчасти край хлебом и другими продовольственными припасами, замедлили приходом, припасы хлеба в казенных магазинах и у частных лиц истощились, и пришлось в ту пору порядочно голодать, в особенности бедному классу русского населения, у которого здесь нет вовсе общественных запасных хлебных магазинов, и оседлым инородцам, живущим по сию сторону Березова и не имеющим оленей. Здешние купцы, пользуясь таким хорошим случаем, повытаскивали из своих амбаров остатки затхлой, слежавшейся от времени муки и наполовину со всяким сором, пылью, мышиным пометом продавали инородцам по каким хотели ценам. К счастью, природа как будто нарочно позаботилась о своих ближайших детях — инородцах: с началом весны появилось, особенно по берегам рек, множество кротов, которыми и пробавлялись инородцы в голодное время. Положат, случалось видеть русским, штук двадцать целиком, с потрохами (содравши только из экономии шкурку, которая шла на мех), в котел и этим импровизированным супом питаются, что крайне возмущало неких, слабых совестью, особ, недоумевавших, как можно крещеным есть такую гадину, да еще в Великий пост. Однако ж при всем том без несчастных случаев, говоря полицейским слогом, не обошлось.
В начале нынешнего года в «Губернских ведомостях» было заявлено, что вследствие недостаточного заготовления хлеба в Березовском крае в прошлом году умерло голодной смертью 15 инородцев; это стало известно уже гораздо после6, помимо местного начальства, и нынче подтвердилось формальным следствием. Это следствие, стоившее следователю больших трудов и хлопот, раскрыло много темных сторон местного управления, характеризующих в особенности жалкую степень развития здешнего доморощенного чиновничества; но об этом мы предполагаем сказать особо, по поводу здешнего уездного училища, как учреждения, специально назначенного к тому, чтобы разливать свет истинных, гуманных понятий на весь этот край, такой отдаленный и глухой. Здесь же прибавим только, что следствием обнаружено еще, что кроме означенных 15 инородцев в сургутской больнице на глазах начальства умерло тою же жестокой смертью еще пять несчастных инородцев, которые были привезены в больницу уже крайне истомленными голодом и для которых медицинская помощь оказалась бесполезною. И, по всей вероятности, эти 20 человек не были единственными жертвами невежества и недостаточного внимания к интересам инородцев со стороны тех, от кого зависело предотвратить это бедствие…
За поздним вскрытием рек, что само по себе уже было большим несчастьем для края, следовало продолжительное наводнение; большая вода в том году простояла почти целое лето и много сделала опустошений. Нам довелось отправляться в этот край в начале сентября, и мы отчасти были свидетелями, какие следы оставило по себе прошлогоднее наводнение. Несмотря на осеннюю пору, оказалось, что Обь только что вошла в свои берега, небольшие протоки были переполнены водой, которая стояла почти везде в уровень с берегами; случалось и так, что, когда лодка наша входила в протоку, мы плыли среди густых аллей тальника, на пол-аршина стоявшего в воде. Везде, где только вода захватывала материк, видны были следы разрушений и запустения. Разрыхленные водою берега Оби обваливались, на лугах не было ни травинки — они представляли из себя сплошную массу грязи и тины, покрытую плесенью; в деревнях, расположенных в низменных местах, виднелись исковерканные избенки и амбарушки, а по улицам, по которым еще недавно сновали лодки, стояла грязь непроходимая. В одном месте быстриною воды оторвало часть мыса, на котором была расположена деревня, и две улицы снесло начисто. Везде прибрежные жители жаловались на разорение и на ожидающие их еще впереди бедствия. Один мужик, помнится, на Алымской станции, так буквально ударился в слезы. «Луга у нас, батюшка, — говорил он, обращаясь ко мне, — богатеющие, вот мы живем на три семьи, своими домками, прежде бывало ставили сена по 1000 копен, у трех хозяев водилось до полсотни лошадок, извозом занимались больно ладно. А нонче почесть вся скотинушка изгибла, есть стало нечего. Было немного способных местов у остяков, где кое-как еще пробавлялась скотинка, да и те взял за себя в кортом строшинский голова и мирскую скотинку всю повыгнал, чтоб ему, собаке, ни дна, ни покрышки, так бедная и свалилась…». Принимая меня за служащего чиновника, жители то и дело обращались ко мне с просьбами и за советами относительно исходатайствования у правительства по такому тяжелому году каких-либо пособий в хлебе или льгот во взносе податей. Мое положение было вовсе не таково, чтобы я мог что-нибудь посоветовать им, но на спрос мой, составляют ли они об этом общественные приговоры, один разумный мужик отвечал: «Вестимо, батюшка, что надо бы сообща составить приговор, да мудрено, вишь, сделать эфто. Богатые мужики гнут в свою сторону, им на лапу, как народ терпит такое безвременье, ну и норовят, кабы расстроить общество, толкуют, что-де казна нам за подмога». Вообще на всем протяжении пути от Тобольска до Березова я замечал, что почти в каждой русской деревне большинство населения — бедные и менее достаточные крестьяне — находятся в сильной зависимости от нескольких, очень немногих зажиточных мужиков, чему, конечно, много способствует отсутствие хлебопашества между крестьянами и промышленный характер селения. Иногда на всю деревню приходится два, три богатых мужика, которые и снабжают остальных своих однодеревенцев хлебом, деньгами и проч.; разумеется, эти одолжения, за которые бедняки должны работать на богатых, только более и более отдают первых в руки последних и, нисколько не увеличивая благосостояния общины, только развивают монополию и кулачество. В этом отношении особенно было бы желательно заведение между русским прибрежным населением, живущим промышленною жизнью, общественных ссудных касс, из которых бедные крестьяне-промышленники могли бы делать правильные займы, чтобы самостоятельно вести свои дела, а то, как, например, в последние тяжелые годы, бедняку-крестьянину, чтобы не умереть с голоду (повторяем, у здешних крестьян, как не занимающихся хлебопашеством, нет общественных хлебных запасов, которые бы могли гарантировать их на случай голодного времени), не остается другого выхода, как идти в кабалу к богатому мужику.
Окончание следует
