Е.В. Кузнецов
Насколько для нас темны родословие и начальная жизнь покорителя Сибири, настолько же загадочно и имя его. Празднуя юбилей трехсотлетия Сибири, мы по привычке продолжали воспевать <храброму витязю Ермаку вечную память>, будучи убеждены, что такого имени в великой семье христиан не было и нет. Но иначе быть не могло: имея перед собою целый перечень совершенно разнородных имен, присвоенных знаменитому юбиляру, мы и тогда не знали, да не знаем и теперь действительного имени его.
За время трех веков упомянутый перечень составили следующие семь имен: Ермак, Ермолай, Герман, Василий, Ермил, Тимофей и Еремей.
Оставаясь вдалеке от претензии с точностью указать действительное имя покорителя Сибири, мы в предлагаемой статье намерены только свести в одно общее сказания сибирских летописей и историков, по которым составился приведенный перечень имен, и выразить свои догадки, какое из имен тех следовало бы признать за христианское имя Ермака.
Начнем с первоисточников.
Считаемые за первые сибирские летописи Строгановская и Есиповская никаким христианским именем покорителя Сибири не называют; в первой лето писи, озаглавленной <Повестью о взятии Сибирския земли>, составленной около 1600 года неизвестным автором и названной Строгановскою историком Карамзиным, под 1579 г. говорится: <В лето 7087 году априля в 6 день, слышаху бо сия Семен и Максим Строгоновы от достоверных людей о буйстве и храбрости поволских казаков Ермака Тимофеева с товарищи…> и далее: <Тогож году июня в 28 день… приидоша с Волги атаманы и казаки Ермак Тимфеев Поволской с товарищи…>; во второй же летописи, или <Истории о Сибирстей земли и о Царствии>, законченной в 1636 году, составителем которой был дьяк Савва Есипов, перед 1581 г. сказано: <Избра Бог не от славных муж, ни от царска по веления воевод, а вооружи славою и ратоборством атамана Ермака Тимофеева сына…>.
За этими летописями Ермаку не дают никакого христианского имени и некоторые другие, так, <Летописец вкратце>, составленный в 1669 году по татарским и бухарским преданиям при тобольском воеводе Петре Годунове, при упоминании о донских казаках говорит: <В них же старейшина атаман рекомый Иермак и иные многие атаманья>; в статье же <Описание новыя земли сиречь Сибирского царства> неизвестного автора, сочинение которой, по определению А.Х. Востокова, отнесено ко времени после 1683 года, сказано: <По 28 лете взятия Казанского царства, з Дону восташа самоволныя казаки с атаманом Ер маком Тимофеевым сыном…>, или же: <Он, атаман конской, Ермак с товарищи, рускую силу посланных побил…>. Какое имя присвоивают Ермаку летописи, остающиеся не изданными, которых в московском архиве министерства иностранных дел хранится до шести экземпляров, сказать не можем; в заглавиях же трех из них покорителем Сибири именуется атаман Ермак Тимофеев. Затем в заглавии одной из семи таких же летописей, хранящихся в числе рукописей археографической комиссии, упоминается также Ермак Тимофеев сын Поволский. Этим же именем Ермак Тимофеев сын называют его летопись, оказавшаяся в 1874 году в Барнауле, и некоторые другие.
Первым из христианских имен присвоено Ермаку имя Ермолая. Это сделано в конце пер вой половины XVII века летописью неизвестного автора, на званной <Новым Летописцем>, где говорится: <Един же от них казаков старейшина атаман Ермолай, да с ним шестьсот человек>, или же: <А ко атаману Ермолаю и к казаком посла (государь) многое жалованье в грамотах повеле Ермолая именовати Князем Сибирским>.
Спустя полстолетия в летописи, названной Миллером <Тобольским Летописцем>, Ермак именуется уже Германом: <…и в таковой храбрости Герман в дружине своей Ермаком прослыв и атаманом наречен…>. По времени составления летописи тобольским боярским сыном Семеном Ремезовым появление этого имени нужно относить к самому концу XVII века.
Затем появившаяся через долгое время другая летопись, до веденная до 1760 года и названная Карамзиным <Новою>, составление которой ранее академиком Фальком приписано тобольскому ямщику Илье Черепанову, передавая первою подробные сказания о роде Ермака, присвоила ему имя Василия. <В некоторой сибирской истории, говорится там, упомянуто о роде атамана Ермака, а писатель той истории при ней своего имени не объявил. Он и начал тем свою историю, якобы сам о себе Ермак объявил о происшествии своей природы. Дед его был города Суздаля посадский человек, а жил в великой скудости и искал своей нищете перемены; старался сыскать себе пропитание: того ради переехал он в город Володимер; именем звали его Афанасей Григорьев сын, а прозванием Аленин; и ту в Володимере вскормил он дву сынов, которых именами звали перваго Родионом, а другаго Тимофеем, и с ними кормился извозом; и в некоторое время оной Афанасей был из найму в подводах у некоторых воров на муромских лесах и с ними пойман сидел в тюрьме и по случаю из оной тюрьмы бежал; а более в городе жить ему было нельзя, то он взял с собою жену и детей и с ними переехал в уезд поволской и там вскоре умер, а дети его Родион и Тимофей от скудости своей искали себе лучшаго пропитания, переехали жить на реку Чусову в вотчины Строгоновы и оттого они прослыли Повольские, где у них родились дети. У Родиона было два сына: Дмитрий да Лука; у Тимофея дети: Гаврило, Флор да Василей>.
Согласно сказаниям этой летописи, представляющей единственный источник сведений в отношении родопроисхождения Ермака, в составленном позднее при тобольском архиерейском доме <Кратком показании о воеводах и губернаторах и прочих чинах…> под 1581 г. сказано: <Сибирское царство взято Ермаком Василием Тимо еевым>, далее под 1584 г. покоритель Сибири два раза называется именем Василия.
Что касается имени Ермила, то ни одна из летописей его не упоминает. Имя это недавно присвоено Ермаку автором исследования о заселении Сибири Буцинским.
Наконец существуют упоминания, добавляющие к именам Ермака еще имена Тимофея и Еремея. Они сделаны: первое в записках о путешествии по Сибири профессора Фалька в 1786 г., где ученый этот, неизвестно почему, а быть может, и по одной простой ошибке говорит, что <завоеватель Сибири Тимофей был сын беднаго суздальскаго купца…>; второе же М.П. Пуцилло в 1881 году в статье, посвященной вопросу о происхождении Ермака, где сказано: <…что касается именования его Ермаком, то не беремся решить, есть ли Ермак полуимя от Ермолая или Еремея, или это есть не более, как одно из тех прозваний, какие в допетровское время были в большом ходу>.
Сибирские синодики упоминали покорителя Сибири с дружиною только под двумя именами: Ермака и Ермолая. В одном списке Есиповской летописи 1636 года говорится: <В лето 7129 (1621 г.)… поставлен бысть в Сибирь, в Тоболеск, первый архиепископ Киприан бывы прежде на Хутыни архимандрит; и во второе же лето первопрестольства его воспомяну атамана Ермака Тимофеева сына с дружиною; и повеле разспросити казаков, како они приидоша в Сибирь, и где с погаными были бои, и ково где убили погани? Казаки же принесоша к нему писание, како приидоша в Сибирь, и где у них были бои, и где казаков и ково имянем у них убиша. Он же добрый пастырь попечение имея от них и повеле убитых имена написати в церкви Софеи, Премудрости Божией, в соборный синодик, и в православную неделю кликати повеле с прочими пострадавшими за православие вечную память, а име на их в синодик вписаны>. Самый синодик приводится в другом списке этой летописи 1641 года, где сказано: <Синодик казаком написано сице: …атаману Ермаку сотоварищи его которые побиени с ним казаки по Вагаю реке на перекопи от нечестивых от Кучума царя вечная память и возглас болшей>. Тот же синодик несколько подробнее при веден и в Черепановской летописи: там поминовение покорителя Сибири произносится именем атамана Ермака Тимофеевича, сына Повольского; дружина же его занесена без означения имен и поминается с разделением на <убиенных> при главной битве с Маметкулом, смерти Кольцо и смерти самого Ермака. Но в той же летописи по окончании упомянутого синодика, приведенного под 1622 г., и после помещенного далее списка сибирских воевод того времени и сведений о промыслах городов Тюмени и Мангазеи, помещено следующее поминовение, несомненно представляющее содержание того же, но уже современного летописи, синодика: <Помяни, Господи, пострадавших твоего ради имене святаго и кровь свою пролиявших по благочестии, победивших в Сибири безбожнаго царя Кучума, атаманов Ермолая, Иоанна, Никиты, Иакова, Матфея и дружины их: Сергея, Иоанна 3, Андрея 3, Тимофея 2, Иоакима, Григория, Алексия, Никона, Михаила, Тита, Феодора 2, Иоанна 2, Артемия, Логина, Иоанна, Владимира, Василия 2, Лукиана, Иакова, Саввы, Петра 2 и прочую их дружину, а имена ты, Господи, веси, согрешения их презри и сподоби всех их небеснаго твоего царствия>. Последний синодик, кроме Тобольска, был распространен и по другим местам обширной Сибирской епархии, что подтверждает такой же синодик, найденный недавно в архиве Нерчинско Успенской монастырской церкви. В этом синодике, писанном старинным полууставом, с вычурными заставками и киноварью, после царей, царевен и великих князей имеется почти тождественная приведенному выше запись: <Помяни, Господи, души пострадавших твоего ради имене святаго и кровь свою пролиявших по благочестии: победиша в Сибири безбожнаго царя Кучума> и вслед за этим записано имя Ермолая.
При сказаниях летописей и синодиков нелишне упомянуть, как называли покорителя Сибири старинные иностранные известия. Перечислим и последние. В <Истории о Сибири, или сведениях о царствах Сибири> латинской рукописи около 1680 г., приписываемой известному славянскому деятелю Юрию Крижаничу, говорится:
<В числе многих бежавших тирании царя Ивана Васильевича… был один разбойник именем Ермак>. Знаменитый географ Николай Витзен в трактате <Северная и Восточная Татария>, первое издание которого относится к 1692 г., пишет: <Около ста лет тому назад жил один бравый казак Ермак Тимофеевич родом из Мурома>. Позднее Адам Бранд, находившийся в свите Избрандеса при посольстве последнего в Китай, в записках о Сибири упоминает, что <известный разбойник Ермак Тимофеевич во время царствования царя Ивана Васильевича разбойничал в его странах…>, сам же Эбергард Избрандес говорит, что в то царствование <в Московии появился некто Ермак Тимофеевич, начальник воровской шайки…>. Затем Филипп Табберт, находившийся в числе пленных шведов в Сибири и известный в литературе под фамилией Страленберга, в из данном в 1739 году сочинении <Северная и Восточная часть Европы и Азия> называет покорителя Сибири <беглым донским казаком Ермаком, бывшим хорошим наездником>. Таким образом, и эти известия, подобно начальным сибирским летописям, Ермаку никакого другого имени не давали.
История Сибири, появившаяся в половине XVIII столетия, упомянутых летописями и синодиками имен Ермака не касалась и значения им не при давала.
Миллер, начиная свои сказания о завоевании Сибири, после упоминаний о грабежах донских казаков, посылке на них в 1577 году войска со стольником Мурашкиным и побеге преследуемых говорит: <Между сими убежавшими казаками был атаман Ермак Тимофеев с товарищи…>. Вообще имя это Миллером неизменно повторяется во всей его истории, даже и в тех местах, где описываются, например, душевные и телесные качества Ермака, смерть его, поминовение и проч. Заметим, что хотя этот историк и относился с особым доверием к Ремезовской летописи, предпочитая ее сведения известиям других <простых> летописцев, однако ж, присвоиваемым этой летописью именем Германа Ермака не на звал. За всем тем, закончив уже труды свои по <Описанию Сибирского царства>, Миллер, видимо, вдумываясь в значение слова Ермак, остановился на имени, даваемом покорителю Сибири новым летописцем: по одному известию, в московском архиве министерства иностранных дел хранится экземпляр этого <Описания>, лично при надлежавший автору, где на странице 92 против § 22, т.е. против начала сказаний об Ер маке, рукой историка сделана припись: <Ермолай полуименем Ермак>.
По примеру Миллера имя Ермака повторяют и последующие историки прошедшего столетия: Фишер говорит, что <в числе… разбойников был некто именем Ермак Тимофе ев…>; Щербатов, что <между сими производящими разбои донскими казаками был единый Ермак Тимофеев сын…>.
Начиная с настоящего столетия сказания историков о покорителе Сибири изредка сопровождаются уже толкованиями имени его, хотя, впрочем, начало этому положено тою же, сравнительно с другими многоречивой, летописью Черепанова. После приведенного выше сказания о роде и имени Ермака летописец истолковывает последнее слово как прозвище. По этому толкованию <он, Василей, назван был от товарищей Ермаком для его оказанных услуг при варении артельной каши, а ермак по их назывался дорожный артельный таган, либо поволгскому наречию так же ермаком жерновый ручной камень называется, которым знаменованием те ж его к артелям услуги показывает>.
Историк Карамзин, сказав, что к <числу буйных атаманов волжских принадлежали Ермак (Герман) Тимофеев, Иван Кольцо> и другие, придал этим в отношении имени Ермака вероятие известию Ремезовской летописи, хотя затем несколько раз назвал этот источник <весьма баснословным>, объясняя, что составитель его <пользовался народными преданиями, догадывался, вымышлял>. Далее названный историк, приведя дословно черепановское сказание о роде и имени Ермака, называет и это последнее <сказкой>, ничем не объясняя оснований этого замечания, за которым снова напоминает, что Ремезов именует Ермака Германом.
Небольсин, более других изучавший сибирские летописи, не разделяет замечания историка и, также приводя сказание Черепанова, именующего Ермака Василием, говорит: <Об этом известии нельзя, кажется, сказать вместе с Карамзиным <это сказка думаю> потому уже, что у нас в календаре нет православного имени Ермак, которое знаменитый историограф, следуя Ремезову, переводит словом Герман; а во вторых, и в приписке к летописи Саввы Есипова к прозванию Ермака тоже прибавлено прозвание Повольского. Но так как приводимое известие согласуется и с отчеством Ермака, и со свидетельством летописи, и с неизвестным чувством, которое манило Ермака с Волги на Каму, а между тем не подтверждается никакими более положительными доказательствами, то для оценки этого известия мы можем только ограничиться известной поговоркой si non е vеro е bеn trovato, а между тем мы сами чувствуем, что тут есть зародыш правды в том от ношении, что между Ермаком и Пермью должна быть какая нибудь неразрешенная еще тайна>.
Историк Словцов, замечая, что <потомство будет спрашивать, кто такой был Ермак>, приводит в разрешение этого вопроса сказания Черепанова, именуя Ермака Василием.
Следуя Небольсину и Словцову, тем же именем Василия называет Ермака и исследователь сибирской старины Абрамов; по отношению же к имени Ермак Абрамов замечает, что в старину было обыкновение давать людям имена по их нравственным качествам с прибавлением христианского отчества.
Затем историки Ригельман, Броневский, Соловьев, Костомаров, а за ним Щеглов, Андриевич и другие или повторили сказания Черепановской летописи, не касаясь оценки вероятия их, или же продолжили употребление имени Ермак, обходя молчанием значение его; Щеглов, впрочем, в одной из своих статей, приведя отрывок Черепановской летописи о церковном поминовении Ермака, говорит: <В приведенном отрывке любопытно преображение имени Ермака в Ермолая, что объясняется, разумеется, тем, что в православных святцах имени Ермака нет; но почему же тогда не заменить его было на стоящим его именем Василия?>.
После долгого перерыва толкования имени Ермака снова повторились. Перед наступлением юбилея трехсотлетия Сибири М.П. Пуцилло в упомянутой уже статье, посвященной вопросу о происхождении Ермака, коснулся и имени его. Приведя в связи с летописны ми сказаниями отзыв Небольсина о вероятности известий по этому предмету Черепановской летописи, названных Карамзиным <сказкой>, исследователь этот говорит: <Мы со своей стороны полагаем также, что это не сказка. Напротив, правдоподобность этих биографических известий заслуживает более внимания, чем те сбивчивые и отрывочные показания, которые приведены нами выше. Вот почему было бы крайне желательно найти ту некоторую сибирскую историю, о которой говорит Черепанов>. Но, не решаясь категорически признать то или другое из имен, приписываемых Ермаку, и упоминая лишь о возможности образования последнего имени тем обычаем, по которому в допетровское время появлялись имена вроде Алмаза Иванова, Гуляя Золотарева и т.п., г. Пуцилло приводит, между прочим, следующее сообщение: <В памятниках народной поэзии не раз воспевался Ермак Тимофеев и покорение им Сибири. Так, в песне <Ермак взял Сибирь>, находящейся в древних российских стихотворениях, собранных Киршей Даниловым, описан поход Ермака, а в замечательном издании <Русские народные картинки>, собранном и описанном Д. Ровинским, можно видеть, что среди народа личность Ермака Тимофеева связана с былиной об Илье Муромце, которому Ермак приходится племянником. С ним Илья Муромец освобождает Киев от Батыя Батыевича и бабищи Мамаевны. Племянником же Ермак приходится и великому князю Владимиру. Далее встречаются картинки, где целовальники и кулачные бойцы именуются Ермаками, Ермошками. По замечанию Д. Ровинского, в народе целовальники и кулачные бойцы звались Ермаками, т.е. Еремками; под этими же именами они участвуют в похоронной процессии погребения кота>.
Спустя немного времени другой исследователь Енгалычев объяснил, что имя Ермак в устах народа то же самое, что Ермолай, что можно и доселе слышать в русских деревнях, например, в Тамбовской губернии. Затем слово Ермак считают переделкой от имени Ермолая и некоторые другие исследователи, как, например, А. Никитский и епископ Мелетий.
Из толкования г. Никитского видно, что имя Ермак встречается в новгородских писцовых книгах XVI века и есть действительное христианское имя, которое повторяется там так часто, что всякая мысль о каком либо прозвище должна быть отложена в сторону как совершенно неосновательная.
<Форм, объясняет г. Никитский, в которых имя Ермак встречается в тех книгах, две: настоящая Ермак и уменьшительная Ермачко. И та, и другая из них встречаются как без отчества, так и с отчеством и даже с прозвищами. Так, с одной стороны, мы читаем: <Д. Онисимово: дв. Ермак Нестерков> (Писц. кн. I, 573); <Д. Поля… дв. Родивоник, дв. Левоник, дв. Ермак Осташевы> (I, 657); <Д. Полагино: дв. Ермак Болан> (I, 674);
<Д. Пугачево… дв. Ермак Потапов, сын его Кирилко> (II, 709); <Д. Голыщино ж: дв. Ермак Оксенов да брат его Гридка> (II, 710); <Д. на Чермне: дв. Ермак Ивашков> (II, 729). С другой стороны, в тех же писцовых книгах мы находим:
<Д. Лошаково: дв. Ермачко, дв. Сенка Ивашковы> (Писц. кн. I, 508); <Д. Подъяблонье: дв. Фомка, дв. Ермачко Еремейковы> (I, 516); <В Боровичском же погосте в вопчей деревне в Налцех… дв. Ермачко Рубец> (I, 525); <Д. Папышево: дв. Матфейко Кузмин, дв. Ермачко Пахомов> (I, 594); <Д. Сруги… дв. Ермачко Родивониковы> (I, 641). <Гораздо труднее, говорит Никитский далее, решить вопрос, какое из христианских имен преобразовалось в имя Ермак? Новгородские писцовые книги, однако, и здесь дают нам самые положительные указания, которые не оставляют ни малейшего сомнения, что имя Ермак есть не что иное, как, по выражению Миллера, полуимя от имени Ермолай. Припомним сначала, что когда при перечислении крестьян писцовым книгам приходится упомянуть о двух или нескольких братьях и детях одного из них, то последние обозначаются обыкновенно притяжательным от имени того, от которого они происходят. Так, например, мы читаем: <Селцо Яковличи: дв. Климко, дв. Игнатко Васковы да Климков сын Перша> (Писц. кн. II, 692) или: <Д. Красное: дв. Микифорик, дв. Павлик Иваниковы, дв. Микифориков сын Власко> (II, 737). Приложим теперь это соображение к следующему отрывку из писцовых книг: <Д. Опуево: дв. Матвейко, дв. Тараско Осташевы, дв. Гаврилко, дв. Михаль, дв. Васко Осташевы, дв. Титко, дв. Сидорик, дв. Ермолка Сенкины, да Ермачков сын Ивашко> (II, 704). В этом отрывке притяжательное <Ермачков> равнозначительное, как мы уже раньше показали, с притяжательным <Ермаков>, должно быть по вышеизложенному отнесено к одному из братьев Сенкиных; а так как этимологически оно может быть поставлено в соответствие только с одним именем Ермолка, то ясно, что Ермачко, а следовательно, и Ермак есть полуимя от Ермолая>.
Засим что касается подобного же заключения преосвященного Мелетия, епископа Селенгинского, по которому <вульгарное слово Ермак образовалось от имени Ермолая>, то заключение это основывается на упомяну том выше синодике архива Нерчинского монастыря, где Ермак назван Ермолаем.
Самым позднейшим толкованием имени Ермака было толкование Буцинского, который в свою очередь именует Ермака Ермилом. Толкование это довольно своеобразно, а потому и приводится дословно: <Летописное известие, что будто бы завоеватель Сибирского царства получил свое имя, или точнее кличку, от артельного кот ла, который по татарски назывался <ермак>, не заслуживает никакого вероятия: <Ермак> не кличка, а есть испорченное христианское имя Ермил. С этим именем нам не раз приходилось встречаться, когда мы в <Сибирском приказе> прочитывали так называемые <именные списки> разного чина сибирских людей. Из этих списков оказывается, что имя Ермак носил не один победитель Кучума, а многие казаки, посадские люди и крестьяне; даже между сподвижниками Ермака Тимофеевича, часть которых потом составила в Тобольске особую <старую сотню> пеших казаков, два казака были ему тезками; один остяцкий князь, принявший при крещении имя Ермила, также назывался Ермаком. Заметим, между прочим, что это имя варьируется на разные лады: <Ер мак>, <Ермачек>, <Ермачко> и <Ермачишка>. Происхождение последних уменьшительных названий, мне кажется, следует объяснять тем, что имя Ермак было слишком громким в истории Сибири, а так как московские люди низших классов всегда писались уменьшительными или искаженными именами, то и рядовым сибирским казакам и крестьянам казалось зазорным называться <Ермаками>, и они большею частию писались <Ермачками> и <Ермачишками>, но сотник казацкий и староста посадских людей могли уже называться <Ермаками>, хотя, впрочем, этим полным именем назывались и некоторые крестьяне. В Сибири многие деревни и урочища получили свое название от имени Ермак, хотя эти деревни и урочища не имели никакого отношения к Ермаку Тимофеевичу; например, под самым Тобольском (по дозорной книге 1623 г.) при речке Мостовой была деревня <Ермакова>, а при р. Плоской деревня <Ермачкова>; эти деревни так назывались потому, что основателем первой был крестьянин Ермак, а второй основателем был конный казак Ермачек. Считаем нужным предупредить читателя, что имя Ермак нельзя производить от имени Ермолая: в списках казаков и крестьян это имя встречается или в своем настоящем виде, или в испорченном <Ермошка> и <Ермолка>. В Сибири есть деревня <Ермолкина>; туринский татарин, принявший христианство и получивший при крещении имя Ермолая, так и писался Ермолаем, а юрты его при реке Нице назывались <Ермолаевыми>. Но имени Ермил мы ни разу не встречали в списках сибирских обитателей, хотя нам пришлось просмотреть более сотни именных списков казаков, посадских людей и крестьян не встречали, очевидно, потому что оно всегда заменялось <Ермаком> и <Ермачком> и т.п. Поэтому в некоторых народных песнях, относящихся к покорителю Сибирского царства, он совершенно верно называется Ермилом: <Атаманом быть Ермилу Тимофеевичу> читаем в одной песне, или в другой: <Говорил то нам Ермил Тимофеевич:
<Уж вы слушайте, братцы, по слушайте, дайте мне, Ермилу, думушку придумати> (<Песни>, собр. П. Киреевским, вып. 6 й, стр. 25, 28, 36 и 37)>.
<Итак, заключает г. Буцинский, настоящее христианское имя знаменитого казака Ермил, а прозвание его Ермаком не имеет никакого отношения к котлу и есть только обычное искажение христианского имени. Отсюда все замечания историков, что <скромная должность кашевара не могла удовлетворить Ермака, жаждавшего более независимой, широкой, удалой жизни> и т.д. мы должны считать не более как риторическими фразами>.
Наконец, ныне к вопросу об имени Ермака одной из сибирских газет прибавлена следующая <библиографическая справка> (В.Кшева): <Несомненно это слово в корне своем не чисто славянское. Но хотя в нем слышатся и монгольские звуки, тем не менее имя Ермак и раньше нашего Ермака Тимофеевича появлялось уже в истории в связи с судьбами славянского мира. В 454 году в Панонии, нынешней Венгрии, на берегу Нетады, происходи ла кровавая битва между словакским князем Ардарихом и сыновьями Атиллы гуннского царя (самое слово царь, по мнению А. Быкова, происходит от монгольского слова <ссар>) Елаком и Ермаком. Ардарих остался полным победителем, и побежденный Ермак увел гуннов в черноморские степи, где они, и прежде уже полуславяне, слились с приволжскими славянами и образовали Хазарское царство со столицей Атилль>.
Этим толкования, а с ними и розыски действительного имени Ермака заканчиваются.
В приведенную выше литературу имен покорителя Сибири не вошло очень немногое, но сгруппированные в ней сведения вполне достаточны для ознакомления с теми разноречиями, какими обставлен вообще вопрос о христианском имени Ермака. Поэтому, не доискиваясь того, что осталось для нас по упомянутому вопросу неизвестным, мы коснемся тех обычаев, по которым у предков наших славян появлялось много имен с непонятными для нас значениями, вызывалась необходимость иметь иногда по два и по три имени, делить эти имена на явные и тайные и проч.; коснемся, потому что напоминание о таких обычаях может иметь некоторое значение в занимающем нас вопросе и, так сказать, облегчать трудность догадок о действительном имени Ермака.
Но говоря о именах племен славянских, нельзя обходить молчанием имен и других народов: те перевороты, какие производились в именах последних, были во многом сходны с тем, что происходило с именами славян.
У германских племен, как только они являются на поприще истории, личные имена означали какое нибудь свойство душевное, или телесное, или же выражали какую нибудь мысль, а следовательно, были имена знаменитые: таковы, например, имена Карл (муж крепкий, или стремительный), Людовик (воин, или достойный похвалы), Вильгельм (защищай, или будь защитен), Алфред (великий защитник), Вольдемар (славный господин) и т.п. Но когда германцы, утвердившись на римской почве и просветившись христианством, познакомились с римской гражданственностью, этот род имен должен был исчезать и заменяться именами христианскими, или римскими. Однако ж это делалось нелегко. Всякий народ не скоро оставляет свои прежние предания и не вдруг отказывается от прежних своих верований и обычаев, которые дороги для него, как наследие предков. Германцы, не привыкшие к длинным римским именам, не могли слышать их в первобытной их чистоте и переделывали по своему, обращая, например, Laurеntius, Mauritius, Maximilianus, Bеnеdictus в Lorеnz, Moriz, Max, Bеndеkеs и т.д. В этой переделке новые имена часто искажались до неузнаваемости: так, например, у иных из германских народов греческое имя Александр обратилось в Кассандр, у итальянцев в Alеssandro, Sandеr, у англичан в Sandrе, Sanny, Ellik; Маргарита обратилась у немцев в Гретхен, Mеta, у итальянцев в Chita, у французов в Margot, у англичан в Mеz Pеggy; Варвара (Barbara) у французов в Babеt, Babеttе, у англичан в Bab. Случалось иногда и то, что в той же переделке образовывались имена сложные, в которых одна половина состояла из имени христианского, а другая из имени языческого.
Между тем христианское учение, соединяя с наречением младенцу имени святого высокое значение, поставляет этим принявшего имя святого под особенное его покровительство, призывает особенную помощь его. Но какое родительское сердце не пожелает, что бы у его сына или дочери было как можно более небесных покровителей и защитников. От сюда в римско-католических государствах (а впоследствии и в лютеранских) произошел обычай давать новорожденному как можно более имен. С течением времени множество имен христианских, носимых одним человеком, было признано за знак благородного происхождения его. Набожные португальцы, испанцы и итальянцы особенно отличаются наречением одного младенца не сколькими именами: так, родившийся в 1799 г. испанский инфант получил при крещении 54 имени; позднее сыну португальского претендента Дона Мигуэля дано при крещении до 30 имен. К этому обычаю при соединилась еще новая особенность: считать христианские имена нераздельно и мужскими и женскими. Имя Марии, например, у французов самое любимое и общее как для мужчин, так и женщин, и его носили многие из знаменитых мужей (Вольтер, Вебер и др.).
Подобные же перевороты, но в более сложных формах, мы видим и на именах славян особенно с того времени, когда Русь призвана была князем Владимиром ко святому крещению и когда потребовалась за мена прежних языческих имен новыми христианскими, в которых звучали языки еврейский, сирский, греческий, латинский и др. Последние имена казались народу чем то чуждым, непонятным, неудобопроизносимым. В этих именах на род не только не мог уловить какой нибудь смысл или значение, но даже не всегда мог и выговаривать их правильно; язык его запинался на них. Но творческая сила духа народного брала свое: она силилась овладеть этой массой чуждых слов, преобразовать их, сообразно гению своего языка, и дать им внешний вид и образ своих народных имен. От этого происходило следующее: 1) если в христианских именах находились звуки, сходные со звуками славянских имен, то, не додумываясь до того, соответствуют ли по смыслу первые последним, народ переделывал христианские имена на свои славянские; в этой переделке из Тихона являлся Тиша, из Георгия Юр, Юрий, Яр; из Нила Мил, из Мирона Мирша, Родиона Родя, Родька, из Лазаря Лазута и т.д.;
2) если славянский язык не представлял слов, созвучных с христианскими именами, то последние просто запросто ломались и укладывались в свойственные гению того языка увеличительные и уменьшительные формы, преобразовываясь уже до того, что трудно становилось найти в них даже начальную тему; в этих случаях Гликерия, например, называлась Лушкою, Евдокия Дунькою, Пантелеимон Пантюхой, Агриппина Грушею, Грушкою, Грунею, Груняшей; Терентий Терехой, Терехом, Торохом и т.д. и 3) если же при христианских именах в святцах встречались еще имена нарицательные, выражавшие или звание, или подвиг святого, то те, которым давались такие имена, в жизни употребляли не сами имена, а стоящие при них предикаты; от этого выходили имена Постников, Постничков, Воинов и т.п..
Такой переделкой имен на род старался осмыслить их для себя, отчего вместо того значения, какое имели те имена в христианском мире, им придавалось уже свое значение, чисто туземное. Таковы имена Трофим (переделывалось Троша, Трошка, означало троха, трошить, кроха, крошить), Борис (Боря бор), Матфей (Мотя, Мотюха мот, моток, мотать), Терентий (Тереха терять), Стефан (Степа, Степу ха, Степаха, Стенька степь, степать, щепать, стень), Симеон (Семен, Сенька семя, сень), Иаков (Яша яшный), Константин (Костя кость), Антоний (Тоня сеть, тонуть), Николай (Коля кол, колье), Елисей (Елеся; корень лес, лас, откуда лесть, ласка, ластиться; как и Лазарь, Елеся льстец, пролаза), Фома (Хомка хомяк), Сергий (Серега, Сережка серьга), Козьма (Кузьма, Кузька, Кузенька кузнь, кузов) и проч. К не которым из этих имен в отношении распространенности указанного при них славянского значения можно приводить если не доказательства, то вероятные догадки: переделка, например, имени Фома в Хомку <хомяка>, выработала прозвище Шемяки, ставшее народной кличкой всякого не догадливого и неловкого судьи; или же разъяснение имени Козьма словами <кузнь> (кузница) и <кузов> (мешок), по народному воззрению, в противоположность Козьме бессребренику образовало сказания <о Кузьме скоробогатом>, объяснение просто: кузнец может ковать деньги, а кузов хранить их и т.п.
Однако ж церковь старалась помогать народу в стремлении понять смысл христианских имен: появлялись так называемые алфавиты, азбуковники и другие руководства, вызывавшиеся, главным образом, потребностью осмыслить и уяснить действительное значение тех имен. В предисловии к одному из таких алфавитов <Книге премудрой, имеющей в себе 24 языка>, говорилось:
<Прежде закона и в законе не цыи, иже по благодати древних родов человецы, даяху детям своим имена, якоже отец и мати восхощет, или от образа отрочати, или от времени, или от вещи, или от притчи. Яко же сей человек римлянин, видя отроча свое мирно, нарицаше имя ему Климент, по римски бо Климент, а по русски Милосерд или Тихомирен. А от времени сие есть: рождьшемуся Фалеку во дни разделения, и того ради наречен бысть Фалек, ибо Фалек разделение толкуется. А се по прилучаю: Сарра, жена Авраамля, до девяти десяти лет неплоды бе и в старости от Бога слышавше родиши сына, возсмеяся, глаголя: сие ли мне сотворих Господь! Рождьши сына и нарече имя ему Исаак, по еврейски Исаах, а по русски Смех или Радость. А от вещи сие есть: в Риме бедрев це зело благоуханно, по римски нарицашеся Лавренциус, и любляше римляне древо то, и даяху детем своим имя то, еже мы глаголем: Лаврентий. Тако бо словяном прежде крещения и св. писания разумения, даяху детям своим имена, якоже хотяху, иже суть сия: Бажен, Богдан, Третьяк и подобные сим. А понеже мы ныне, нощи неверия уже мимошедшей и свету истиннаго благоразумия осиявшу благодатию святаго крещения, не к тому от притчей, или от вещей наречение имен приемлем, но по имене настоящаго дне святаго, на него же память родихомся, или крестихомся>.
Но подобные разъяснения мало достигали цели и, несмотря на требование духовенства, чтобы при крещении все принимали христианское имя, русские продолжали переделки и искажения христианских имен и наряду с последними употребляли даже имена языческие. Выше замечено уже, что народы не вдруг расстаются со своими верованиями и убеждениями, а потому и по принятии христианства долго следуют своим прежним обычаям и поверь ям, оставаясь, таким образом, двоеверными. Так было и с нашими предками в отношении личных их имен. Вероятно, отцы и матери после крещения детей считали для себя священным являться к волхвам, что бы получить от них вместе с обаяниями и другое имя для своих детей, которое становилось рядом с христианским именем и получало право гражданства. Поэтому в сфере церковно духовной русский имел христианское имя, но в общежитии, в рядной записи, закладной, писцовой книге он назывался народным именем. С двуименностью этой мы встречаемся на первых же страницах летописца. Знаменитый паломник XII века игумен Даниил упоминает о русских князьях под двумя именами народным и христианским, например, Свято полк Михаил, Володимер Василий, Олег Михаил, Святослав Панкратий. Позднее, в XV и XVI веках, мы встречаем множество непонятных имен, которые употреблялись в деловых бумагах вместо имен христианских, и знакомимся с широким распространением нового обычая: кроме христианских имен, давать людям имена по их нравственным свойствам. По замечанию Карамзина, царь Иван Грозный и духовенство его времени, желая истребить обыкновения древние, противные святой вере, не коснулись в Стоглаве этого обычая: не только простолюдины, но и знатные сановники, уже считая за грех называться Олегами, или Рюриками, назывались в самых государственных бумагах Дружи нами, Тишинами, Истомами, Неудачами, Хозяинами единственно с прибавлением христианского отчества. Сей обычай казался царю невинным. Раз принятое, помимо имени христианского, какое либо другое имя, было ли оно языческое, или народное, оставалось неизменным уже во всю жизнь носившего его и принимало такое употребление, что замена его другим именем, хотя бы и действительным христианским, становилась как бы невозможной. В Сибири уже после эпохи Ермака между воеводами, головами и дьяками встречались такие имена: Посник Бельский, Нечай Порфирьев, Боим Болтин, Беляница Зюзин, Неупокой Кокошкин, Чеботай Челищев, Влук Пушкин, Курдюк Давыдов, Грязной Бартенев, Ждан Кондырев и другие. Несомненно, что носившие такие имена имели, кроме их, и имена хри стианские, но последние оста вались без употребления даже и в таких документах, которые составляло передовое тогдашнее духовенство духовенство, например, тобольского архиерейского дома. Заметно, однако же, что в течение XVII века такие имена мало помалу начинают выходить из употребления, а к концу его почти со всем исчезают, перешедши в простые прозвища. Поводы, по которым образовывались такие имена, были весьма разнообразны и не всегда могут поддаться объяснению: иногда эти имена указывали на родину или место происхождения (например, Галичанин, Устюжанец, Торопченин), иногда на ремесло, или занятие (Калашник, Рогозин ник, Щепетильник), иногда на свойство человека, на телесный недостаток (Лихач, Плакса, Немта, Безносой), а иногда выражали они насмешливые клички (Мерзлая голова, Набезденежье, Овсяной разум) и т. под.
К этому необходимо прибавить, что в старых документах нередко встречается употребление одновременно двух христианских имен: так, например, в Никоновской летописи пишется: <Яко родися днесь, отче, у великаго князя Василия на Москве сын Тимофей, а нарекоша имя ему Иван>, или: <Родися великому князю сын Гавриил и нарекоша его Василий Парийский>. Известно также, что знаменитый Хмельницкий имел два имени: Богдана и Зиновия; царевич Димитрий но ил еще имя Уара, следователь но, тоже два христианских имени. Иногда бывало по три имени народное и два христианских: одно явное, а другое тайное, известное только тому, кто носил его. Это делалось по верованию в возможность предостережения себя от лихих людей волхвов и чародеев, которые, зная имя, данное при крещении, могли делать носившему его всякий вред; прикрываясь же другим именем, вреда этого можно было избегать. К такой многоименности мог ли быть и другие причины: например, тяжкие преступления, желание укрыться от ка ких либо преследований и т.п. Случалось, что человека, которого все знали за какого нибудь Ивана, после кончины на погребении называли Павлом и тут только узнавали его имя.
Не имел ли двух имен и <велеумный ритор> наш Ермак?
При разнообразии толкований слова <ермак> можно отлично определять и начало употребления его, как имени. Однако ж мы привыкли думать, что до появления на Волге удалого Ермака слово это в значении имени было вовсе неизвестно; привыкли же так думать потому, что кроме до несения царю Ивану Грозному чердынского воеводы Пелепелицына и посланной, по получении его, царем 16 ноября 1582 года грамоты Строгановым, не знали ни одного официального акта, который бы подтверждал употребление помянутого слова в именном значении до сибирских походов Ермака. Напротив, теперь оказывается, что покоритель Сибири вовсе не был первым носителем имени Ермака. Мы не хотим этим сказать, что имя Ермак было в употреблении в первые века по Рождеству Христову, так же как не думаем по приведенной выше справке называть Ермаком и сына непобедимого царя гуннов Ирнака, однако можем считать за доказанное, что имя Ермак за долго до времен царя Грозного имело уже распространение по всему Московскому царству. Это достаточно подтверждают нам новгородские писцовые книги. Независимо этих документов, на то же распространение имени Ермак находятся и другие указания. Имя Ермака встречалось, например, в донском казачестве и послужило для историка последнего Броневского поводом к сообщению, хотя и сомнительному, что казацкий старшина качалинской станицы, носивший имя Ермака и избранный в это звание в 1577 году, был не кто иной, как будущий покоритель Сибири, появление которого вообще на Дону относится будто бы к 1570 году. Кроме того, имена Ермака найдены по спискам русских ратников, бывших в конце июля 1581 года под Могилевом на Днепре, т.е. во время битв нашего Ермака с ратью Маметкула на Тоболе у юрт Бабасанских и устья реки Тур бы, и по спискам людей, состоявших в 1582 году на царской службе в Перми. Это ввело в ошибку даже историка Костомарова, заключившего, подобно Броневскому, что упомянутый в обоих документах Ермак был одним лицом, которое вскоре явилось в роли того же покорителя Сибири. Далее по спискам населенных мест вид но, что, кроме центра действий Ермака нынешних губерний Казанской, Пермской и Тобольской, где до тридцати разных селений получили и сохраняют названия <Ермаков>, <Ермачат>, <Ермаковых> и <Ерма ковских>, такие же названия носят многие населенные места, вошедшие в районы отдаленных от этого центра губерний, куда имя сибирского Ермака могла принести разве только появившаяся почти че рез два уже века после завоевания Сибири краткая история его: так, в губерниях Смоленской шесть деревень называются <Ермаками>, три <Ермач ками> и одна <Ермаковой>; Олонецкой шесть же деревень зовутся <Ермаковыми> и <Ермаковскими>; Московской два селения зовутся <Ермаковыми>. Такие же названия встречаются между населенными местами и по некоторым другим губерниям.
Сопоставляя приведенные сведения с летописным толкованием имени Ермак в значении <дорожного тагана> и <жернового камня>, называвшихся по летописи на Волге <ермаками>, мы встречаемся с полной неосновательностью того толкования. Для снискания такой употребительности, какую, по сведениям тем, имело это имя на Руси, одних на званий им столь ничтожных предметов, каковы таган или камень, было совершенно недостаточно. Можно согласиться, что названия этих предметов <ермаками> послужили для разбойничьей шайки Ермака выражением нравственных качеств или физической крепости последнего, обратившимся в прибавку к носимому им христианскому имени и оставшимся единичным случаем уличной клички по ним будущего завоевателя Сибири. Но допустить, что те же таганы и камни, носившие, притом, названия <ер маков> только по одному Поволжью, заключают в этих названиях корень имен людей, явившихся родоначальниками селений, раскиданных вдали от Поволжья, притом таких людей, которые ничего общего с деятельностью Ермака не имели, было бы, по меньшей мере, не правдоподобно. Если же к этому прибавить еще известную легенду об основании Казани, по которой местное название котла, или тагана, переводится не <ермаком>, а <казаном>, то упомянутое толкование слова <ермак>, по примеру Карамзина, действительно может быть названо <сказкой>. Есть, впрочем, одно малоизвестное объяснение, старающееся усилить в этом толковании значение тагана передаваемыми летописью услугами Ермака <при варении артельной каши>. По этому объяснению Ермак был душой своей дружины, кошеваром, а <кош> и у запорожцев XVIII столетия, сохранивших уставы военного братства, был духов ной и вещественной связью и скрепой витязей и в походе, и в становище; по нему и атаманы назывались <кошевыми>. Но и это то же, что <не любо не слушай>: упоминаемые объяснением <кош>, а летописью <кашу> нужно различать.
Таким образом, примеры новгородских книг, в связи с другими указаниями опровергая происхождение слова <ермак>, как разбойничьей клички или прозвища, приводят к мысли, что слово это было имя и, несомненно, имя христианское, употреблявшееся в обычной в старину переделке в на селении Московского царства ранее эпохи покорителя Сибири, и что от людей, называвшихся Ермаками, усвоили себе названия многие дожившие до нас селения, раскиданные и по Сибири, и по России. Между тем вопрос о том, какое именно христианское имя следует разуметь в имени Ермака, остается неразрешенным.
В вопросе этом из помещенных нами выше сведений заслуживают более внимания только два толкования гг. Никитского и Буцинского, имеющие основой своей архивные документы, которыми и располагают к тому, чтобы ближе коснуться значения их.
Оба толкования не сложны. Г. Никитский, ссылаясь на новгородские писцовые книги XVI века, представляющие множество упоминаний имени Ермака в двух формах: настоящей <Ермака> и уменьшительной <Ермачка>, приходит к заключению, что имя Ермак есть переделка от имени Ермолай. Те из новгородских писцовых книг, на которые ссылается Никитский, составляют собственно одну <Переписную оброчную книгу деревской пятины>, изданную лишь в двух томах66, которая относится не к XVI, а к концу XV века, или, точнее, ко времени около 1495 года. Заключающаяся в этой книге именная перепись населения погоста названной пятины сделана уменьшительными именами насельников, между которыми показано множество имен, изуродованных современной переделкой до того, что назвать те имена правильно теперь могли бы разве только сами носители их. Таковы, например, имена Аристик, Еска, Изикейко, Мичюра, Нероник, Окулец, Окулко, Онкипко, Палка, Сидко, Тиманик, Труфаник, Харка, Юшко, Филистик и другие. Ко многим из таких уменьшительных имен по созвучию подходят несколько имен в правильном виде, например, к имени Аристик Аристарх, Аристовул, Аристоклий, Арис; к имени Палка Павел, Павлин, Палладий, Папила, Папий; к имени Филистик Филикс, Филимон, Филип, Филит, Филофей и другие. Но какое имен но из последних имен следует разуметь в тех <Аристике>, <Палке> и <Фидистике> этого не сказали бы нам и сами составители деревской переписи. В общем ряду тех имен весьма часто встречаются и имена <Ермола>, <Ермолка>, <Ермачко> и <Ермак>, имен же Ермолая и Ермила ни в настоящей форме, ни в уменьшительной Ермолайка и Ермилка между теми именами вовсе нет, хотя, например, созвучное им имя Еремея везде показывается или <Еремкой>, или <Еремейком>. Происхождение имени Ермак от имени Ермолая г. Никитским, как видели мы, основывается на том, что встречаемые в названной переписи при перечислении крестьян упоминания нескольких братьев и детей одного из них обозначаются обыкновенно притяжательным от имени того, от которого они происходят: например, <дв. Титко, дв. Сидорик, дв. Ер молка Сенкины, да Ермачков сын Ивашко>. По объяснению Никитского в приведенном примере притяжательное Ермачков, относимое к одному из братьев Сенкиных и поставленное в соответствие только с одним именем Ермолка, показывает, что Ермачко, а следовательно и Ермак, есть полуимя от Ермолая. Но, объясняя эту переделку Ермолая в Ермака, Никитский всего не договорил, не договорил того, что имя Ермолай, переделываемое в Ермака, как показывает приведенный пример, превращалось еще в слово <Ермолка>, но что это бывало не всегда, как показывает, например, такая запись той же деревской книги: <Д. Столп: дв. Федко, дв. Ермачко Сидоровы, да Федков сын Ермачко, а Ермачков сын Гридка, сеют ржы…>. Здесь, как видим, дело обходится уже без <Ермолки>, а потому и притяжательное <Ермачков> для толкования имени Ермак от Ермолая, или Ермолки, теряет всякое значение. Засим не договорил г. Никитский и того, что в слове <Ермолка> можно равно сильно Ермолаю разуметь и имя Ермила, так как другой уменьшительной формы для этих обоих имен перепись деревской пятины не дает. Допустить, что имени Ермила в XV веке не существовало нельзя, так как оно явилось в употреблении с именем Ермолая одновременно в том общем числе греческих имен, какие перешли к славянам с принятием христианства: имена эти установились в память мученика Ермила, пострадавшего в царствование Ликиния в 312 году и священномученика Ермолая, пострадавшего от Максимилиана в 296 году по Рожд. Христ. и в переводе с греческого означают: Ермил <из лесу Ермиа>, а Ермолай <народовещатель>.
У Буцинского другие доводы. Ссылаясь на рассмотренные им в московских архивах именные списки разного чина сибирских людей, но не приводя из них ни одного буквального примера, как это делает Никитский, названный исследователь приходит к убеждению, что имя Ермак составляет переделку имени Ермила и что его нельзя производить от имени Ермолая потому, что в списках тех последнее имя встречается или в своем настоящем виде, или в испорченном <Ермошка> и <Ермолка>, а имени Ермила в списках нигде нет, очевидно, потому, что оно всегда заменялось Ермаком.
При всем желании, если не согласовать эти два разноречивые толкования, то хотя установить в известной степени вероятие того или другого, мы не находим к этому возможности. По настоящему мнению указываемые в этих толкованиях источники, хотя и архивные, кроме одной распространенности на Руси имени Ермака, ничего не выясняют. Живя в Сибири, рукописная старина которой истреблена пожарами, и не рас полагая поэтому такими мате риалами, которые дали, напри мер, Буцинскому для исследуемого предмета московские архивы, мы с целью ознакомления с образованием имени Ермак от упомянутых выше христианских имен за время, близ кое к жизни покорителя Сибири, просматривали несколько печатных книг населения г. Тобольска XVII и XVIII столетий, изданных по материалам тех же архивов. По книгам этим в XVII столетии в населении Тобольска людей под именами Ермолаев и Ермилов вовсе не показывается, а означено десять человек (пятидесятник, казак, барабанщик, сторож, два посадских и четыре десятника), которые одинаково на званы <Ермолками>; напротив, в XVIII столетии по книгам тем людей под именами <Ермолок> уже не встречается, а означено четыре человека Ермолаями и один Ермилом. Это свидетельствует, что до XVIII ст., когда известным указом Петра I воспрещено было употребление в документах полуимени, <Ермолками> писались безразлично и Ермолаи, и Ермилы. Мало этого: двум называемым именам есть немало других созвучных имен и одного же с ними греческого происхождения; к таковым принадлежат Ерасм, Ераст, Ермипп, Ермий, Ермоген, Ермократ, Ерм, Ерос; или же: Иеракс, Иероним, Иерон, Иерофей и др. Как сказать, что словом <Ермолка> при столь широком его употреблении не означалось если не всех, то хотя некоторых и из этих имен? Толкования гг. Никитского и Буцинского этого не предусматривают. Далее, по отношению к именам Ермолая и Ермила необходимо заметить, что имена эти празднуются церковью по одному разу в год (26 июля и 13 января) и одинаково малоупотребительны; по крайней мере их нельзя сравнивать в употреблении с именами, пока зываемыми по церковному месяцеслову несколько раз, на пример, именами Федора, Петра, Александра (30, 26 и 24 раза) и друг. Таким образом оказывается, что относить имена <Ермолок> исключительно к одному имени Ермолая нельзя, невозможно допустить, что в населении Тобольска за целое столетие пережило десять Ермолаев и не было ни одного Ермила. Если же пред полагать, что оба эти имени должно подразумевать скрывающимися в именах Ермаков, то и этих последних имен по книгам там вовсе не показано, стало быть и они заключаются в тех же <Ермолках>. Но так или иначе сопоставляя эти замечания с рассматриваемыми тол кованиями, мы получаем в результате одну, неподдающуюся разъяснению, путаницу: вы ходит, что в приведенном Н китским примере <…дв. Ер молка Сенкины, да Ермачков сын Ивашко> <Ермолкой> вместо Ермолая мог быть и Ермил, так как <Ермолками> писались безразлично оба эти имени, тогда как по Буцинскому <Ермолкой> этим должен быть уже, безусловно, Ермолай, ибо в <Ермолку> превращалось только это имя. Короче, толкование Никитского становится как бы принадлежностью Буцинского, а толкование последнего переходит в собственность первого. Словом, получается то, от чего по поговорке <заходит ум за разум>.
Но нелишне коснуться и про чих частей толкования Буцинского. Что Ермак есть испорченное имя Ермил, исследователь свидетельствует тем, что по упомянутым им спискам сибирских людей имя это н сили многие казаки, посадские люди и крестьяне, что имя это варьировалось на <Ермачков> и <Ермачишек> и что от него же получили названия многие населенные места Сибири. Все это почти уже доказано, но говорит только о той же несомненной распространенности имени Ермака да обычном в старину превращении его в уменьшительный вид. Далее толкование передает известие, что <один остяцкий князь, принявший при крещении имя Ермила, также назывался Ермаком>. С известием этим мы знакомы, но только в одной части его, именно что в роде обдорских князей за время царствования Михаила Федоровича действительно был князь Ермак, сын князя Мамрука и внук князя Василия, крещенного в Москве при царе Федоре Ивановиче. О роде этом в свое время извлекаемы были сведения из старых дел бывшей березовской воеводской канцелярии и хранящихся у князцов царских грамот упомянутым уже нами Н.А. Абрамовым, но той подробности, что бы сын Мамрука, носивший имя Ермака, был назван при крещении Ермилом, мы нигде не встречали.
В толковании имени Ермак извращением от Ермила подробность эта весьма важна, но дать ей вероятие на слово мы не можем: источник, откуда взята она, г. Буцинским не объявлен. Судя по тому, что в старину царями нередко давались людям почетные прозвища, которые оставались при них навсегда и переходили даже в потомство, как фамильные названия, можем только предположить, что и остяку, сыну князя Мамрука, было дано Михаилом Федоровичем имя Ермак в виде подобного же прозвища, как это сделано, например, в 1564 году царем Грозным, назвавшим одного мордвина Дружиною.
Наконец последняя часть толкования г. Буцинского упоминает народные песни, где покоритель Сибири действительно называется Ермилом. Но, по нашему мнению, и это указание переделки или происхож дения имени Ермака от Ермила также не доказывает. Историческая верность песен, воспевающих Ермака, в общем, весьма сомнительна: довольно заметить, что песни те часто мешают Ермака со Стенькой Разиным, Ванькой Каином и Гришкой Отрепьевым и дают ему в товарищи каких то Сам бура Андреевича да Анофрия Степановича; одна песня вместо летописной фамилии Аленина, придает ему фамилию Бургомирова; другая, и самая распространенная из тех песен, <Ермак взял Сибирь> называет местом гибели героя р. Енисей и т.п.
По всему этому оказывается, что назвать Ермака по христиански вовсе не легко, даже и зная, что имя это имело на Руси общее употребление. К тому же по тем примерам употребления этого имени, какие указаны выше, заметны некоторые особенности, зарождающие даже сомнение, было ли имя Ермак имя христианское. Прежде всего оказывается, что имя Ермак не имело такой распространенности, такого почета, какими пользовались некоторые другие имена. Возьмем для примера имя Иоанна, переделывавшееся в Ивана, или Ивашку. Это имя, переводимое с еврейского словом <благодать>, с незапамятных времен было, или, лучше сказать, жило на Руси решительно святой необходимостью. По преданию первые наши христиане, отрождаясь водою, молили себе благодати и крестители их нарекали всех Иоаннами: <без благодати и крещения не знати>. Такое предание весьма сходно с истиной, так как имя Иоанна празднуется церковью в течение года 61 раз и, превратившись в Ивана, стало столь популярно, что от молит вы перешло к песне, от песни в повесть, сказку и везде стало непременным. Не то мы видим в употреблении имени Ермака. Имя это не было по четным и носилось исключительно казаками, посадскими людьми, крестьянами, вообще в низших классах людей; в классах же высших оно не по являлось и ни одного боярина, наместника, воеводы, головы и даже дьяка с этим именем не известно. Поэтому и в сибирских летописях, кроме покори теля Сибири, не упоминается под именем Ермака ни одного из высших служилых лиц. Исключение представляет только известие одной из тех летописей, что в 1626 году в числе строите лей Качинского, или Красноярского острога между другими был тобольский атаман Ермак Евстафьев, но это показывает лишь употребление того имени между казаками, к которым несомненно принадлежал и Евстафьев. Засим становится очевидным, что в высших классах не существовало и переделок в имя Ермака созвучных ему правильных имен, хотя бы, например, того же имени Ермолая: так, пермский князь Ермолай Вымский, отец князя Василия, ходившего в 1465 году с устюжанином Василием Скрябой воевать Югру, ни в летописях, ни в синодиках Ермаком не именуется, а везде называется Ермолаем; сын же его Ермолаичем и Ермоличем. Далее: с именем Ермака неразрывно связано употребление имен <Ермола> и <Ер молка> слов, имеющих чисто татарские звуки, каких не чуждо и самое имя Ермак. Все это сближает с мыслью о том, не имело ли происхождение упомянутых имен какого либо соотношения к той веренице разных обычаев, какие предки наши задолго до Ермака унаследовали от татар.
Известно, что Карамзин еще напоминал о некоторых следах татарщины в обычаях русского народа, но замечание историка скоро стало забытым; мало того, некоторые начина ли даже отвергать возможность дурного влияния на наших предков татар. Татарские эле менты, затаившиеся в русской жизни, стали понемногу выясняться только недавними исследованиями. Благодаря этому, татарщина сказалась у нас во многом. Яснее всего она сказалась в смене древней русской одежды на ту татарскую, кото рая покрывала наших предков с головы до ног и которая и доныне носится нами в виде, например, азяма, армяка, баш лыка, башмака, зипуна, кафтана, клобука, колпака, темляка и т. под. Перед татарщиной стушевывались даже церковные обычаи: бояре, приходя в церковь, стояли в татарских тафьях, что воспрещено уже собором 1551 г. Одев наших предков по своему, та же татарщина стала вытеснять из русской жизни и <правду по закону святу>. Появились ругательства и битье, доныне напоминающие себя унаследованными от татар словами башка, карга, дурак, кандалы, кнут, ка тать, бузоват и проч. Далее вошли в употребление казна, караул, сундук, сарай, ям, харч, правеж, ярлыки, чины. Появились, наконец, бои и ка баки, а с ними народился и особый люд кулачных бойцов и кабацких целовальников, для которых, можно думать, с той же татарской стороны перешли и общие названия, или клички <Ермаков> и <Ермошек>, сохраняемые и доныне в некоторых редких памятниках на родного творчества.
Хотя выше нами и приведено уже известие об этих кличках, которых при суждении об имени Ермака, быть может, и не без основания коснулся г. Пуцилло, но повторить об этом здесь, при изыскании пути к открытию значения этого имени, мы находим нелишне. Могло быть, что и покорителю Сибири в года его буйной молодости была присвоена кличка Ермак или в значении кулачного бойца, или же силача. Заметим, что люд кулачных бойцов люд особого закала мог чаще встречаться в том вольном казачестве, сменившем на Руси вольные дружины бродников, начало которого восходит ко временам татарского ига. Само имя казака перешло к нам от тех же татар, называвших им, в противоположность большим и знатным родам, наиболее бедную часть народа, обреченную на бесприютное скитальческое существование. Сословие вольных казаков, в котором мог ютиться люд кулачного ремесла, связывалось у нас вообще с бездомками, бобылями, черно рабочими ватагами. Это был народ разных состояний, полу оседлый, не признававший над собой никакой власти, народ притом особой смелости и отваги, которому почему либо было тяжело оставаться на родине и который во вторую бедственную половину царствования Ивана IV, укрываясь для грабежей на Волге, в береговых утесах и дремучих борах самарской луки, выпустил из среды своей на историческую сцену знаменитого Ермака.
Но пусть упоминание наше о кличках кулачных бойцов Руси останется упоминанием, вызываемой же им догадке о том, чтобы клички эти были корнем имени Ермака, мы не можем дать значения уже по тому, что, кроме одних народных картинок, свидетельствующих о существовании тех кличек, для такой догадки не предвидится никакой основы.
Для дальнейшего разрешения занимающего нас вопроса необходимо, стало быть, искать другого пути.
Не помогут ли нам назвать покорителя Сибири действительным его именем сибирские летописи и синодики?
Не рассчитывая вообще на какие либо указания в этом вопросе признаваемых за древнейшие летописей Строгановской и Есиповской, как не дающих Ермаку никакого другого имени, мы не можем, однако, не назвать в этом случае первоисточником синодика Тобольского собора, заведенного при первом сибирском архи епископе Киприане. Хотя в общем ряду сибирских летописей этот памятник и малозаметен, но значение, какое имеет он для нашего вопроса, от него неотъемлемо.
По Есиповской летописи упомянутый синодик составлен по такому документу, достоверность которого несомненна. Это было полученное архиепископом Киприаном в 1622 году от остававшихся еще в живых сподвижников Ермака <писание, како (они) приидоша в Сибирь и где (у них) с погаными были бои и ково имянем у них убиша>. Первообраз это го синодика до нашего времени не сохранился, но известно, что Миллер при составлении <Описания Сибирского царства> пользовался им, особенно при исчислении убитых казаков Ермака, времени смерти Кольцо и проч.; в последующих же трудах о Сибири этот историк отозвался, что <письменное известие, казаками архиепископу поданное, должно почитать за основание, по которому после другие писать продолжали> и что поэтому синодик тот следует считать за <подлинное историческое доказательство>. Все это позднее приводило некоторых исследователей, изучавших сибирские летописи, к предположению, что если составитель синодика не был автором Строгановской летописи, то полученное им <писание> могло служить для этой летописи основою. Не входя в оценку этого предположения, не согласующегося с догадками историков Карамзина и Соловьева о появлении упомянутой летописи в кон е XVI века и не отдаляясь тем от своего предмета, мы в усиление значения синодика в вопросе об имени Ермака считаем нелишним добавить, что во время составления синодика между живыми сподвижниками Ермака встречались такие люди, которые знали Ермака не только за время покорения Сибири, но гораздо ранее, быть может, даже с самого начала похождений его на Волге. Такими сподвижниками были, например, Гаврило Иванов и Гаврило же Ильин: о первом в грамоте царя от 23 февраля 1623 года тюменским воеводам Долгорукову и Редрикову о назначении его тюменским атаманом, между прочим, говорилось: <Служил де он… в Сибири сорок два года, а прежде того он служил нам на поле двадцать лет у Ермака в станице и с иными атаманы…>; о втором же тобольские казаки в 1632 году отправляли к царю челобитную, в которой вместо назначенного над ними начальником тобольского боярского сына Богдана Аршинского просили, чтобы царь <за прежние их службы и за кровь велел ведать их по прежнему атаману Гаврилу Ильину>, который, подобно Иванову, служил с Ермаком <в поле 20 лет и 50 лет в Сибири>. Стало быть служба при Ермаке Иванова и Ильина началась с 1560 х годов, т.е. когда у Ермака не родилось еще и мысли о походе на Сибирь.
Допустим, что и упомянутые сподвижники, которым не могло быть неизвестно имя своего старого атамана, в <писании>, поданном составителю синодика, назвали первого не иначе, как Ермаком, каковым именем он записан и в самый синодик:
<Атаману Ермаку со товарищи его которые побиени с ним казаки по Вагаю реке на перекопи от нечестивых от Кучума царя вечная память и возглас болшей>. Но от этого значение синодика в занимающем нас вопросе не слабеет. За оставлением сибирской епархии основателем ее, архиепископом Киприаном, синодик этот начинает свою историю, которая как нельзя ближе приводит к решению вопроса об имени Ермака. Тут уж нет над этим именем тех мудрований, по которым приходилось обращаться к помощи безмолвных таганов и камней, или же к содействию неповинных кашеваров, кулачных бойцов и целовальников, не требуется даже и школьных орудий, вроде уменьшительных существительных и притяжательных прилагательных. Дело объясняется и коротко, и просто.
Выше мы уже видели, как те виды искажений, каким вообще подвергала старина имена христианские, так и те по воды, по которым вызвались эти искажения. Здесь же к сказанному ранее остается прибавить, что не только в XVI и XVII веках, но даже и в наши дни встречаются имена, которые, несмотря на простоту своего произношения, все еще подвергаются тем же искажениям. Таких имен немало. Для примера можно указать на имена Георгия, Дионисия, Евфимия, Иакова, Иеремии, Иоакима, Иоанникия, Иоасафа, Пантелеймона, Симеона и Феодосия. Хорошо зная, что имена эти в приведенном виде значатся по церковным святцам, мы, одна ко ж, не пишем и не произносим их в упомянутом виде, а обращаем в Егора, Дениса, Ефима, Якова, Еремея, Акима, Анику, Асафа, Пантелея, Семе на и Федосея. Правильному употреблению этих имен следует только одно духовенство. Но с именем покорителя Сибири не могло быть и этого. Хотя имя это в правильном виде своем знали и сподвижники Ермака, знало и духовенство старой Сибири, но переделка этого имени на современный лад, снискавшая широкую употребительность по всей Руси, осталась неприкосновенной и при занесении его в синодик архиепископа Киприана. Причина простая. Отсутствие школьного образования в духовенстве начала XVII ст. и вообще малограмотность, редко шедшая далее изучения букваря, не могли представлять для него различия в том, будет ли в церковном синодике стоять в правильном виде, например, имя Георгия, или же в искажении на современный лад Гридки. Хотя в сфере церковно духовной, как замечено выше, предки наши и старались сохранить христианские имена, употребляя имена народные только в общежитии, но в то немудреное время употребление в церковных документах имен извращенных и даже имен языческих и татарских бывало не редко. Тобольский архиерейский дом, как видели мы, даже позднее времени Ермака, оставляя в стороне христианские имена сибирских воевод, голов и дьяков, показывал их именами в роде Беляницы Зюзина, Чеботая Челищева, Курдюка Давыдова и т.п. По другому известию в синодике Николо Угрешского монастыря в дворянских родах помещен род Болтина Балма Федоровича, т.е. чисто татарское имя. На конец, употребление в старину подобных имен встречается даже в церковных обрядах. Так, например, известно, что при поступлении в монашество, или калугерство старое имя переменяется на новое. Последнее имя принято выбирать такое, чтобы оно начиналось с той самой буквы, с какой начиналось и первое имя. Между тем по списку надгробных па мятников Троицко Сергиева монастыря, составленному в XVII веке, видно, что в роде Осорьиных был некто Собота Иванович, преставившийся 7081 года. Этот Собота, как инок, назван был Симеоном. По всему этому и внесение архиепископом Киприаном в начальный синодик Тобольского собора извращенного имени Ермака никому, полагаем, странным не покажется.
Но время, однако ж, делало свое. Благодаря уменьшению в сибирском духовенстве невежества, с годами обратили на себя внимание как искажение имени сибирского героя, так и установление провозглашения по этому имени <вечной памяти>, касавшееся на первых порах Тобольского софийского собора. По Ремезовской летописи мы знаем, что при третьем сибирском архиепископе Нектарии (1636-1640) это установление перешло в особый церковный обряд поминовения покорителя Сибири с дружиною в неделю православия, который введен был в исполнение уже по всей сибирской епархии. С этим обрядом, само со бой разумеется, представились уже и поводы к замене имени виновника его тем правильным церковным именем, какое означалось словом Ермак. Вслед за установлением упомянутого обряда преемником Нектария на сибирскую архиерейскую кафедру 1 января 1641 года прибыл архиепископ Герасим, назначенный на этот пост из игуменов Велико Новгородского Богородице Тихвинского монастыря один из образованнейших людей тогдашнего духовенства. По одному книжному памятнику, вы шедшему из под пера этого мужа, остававшегося в Сибири до смерти (16 июля 1650 г.), можно безошибочно заключать, что и в первой половине XVII столетия, несмотря на отсутствие школ, в передовом сибирском духовенстве, хотя и весьма редко, находились же люди, достигавшие через одно самоучение высокой для своего времени образованности. Мы хотим сказать о составленном этим архипастырем <Алфавите неудобразумеваемых речей, иже обретаются во святых книгах словенского языка>. Эта рукопись, разделенная на две части, заключает в первой славян скую грамматику, а во второй алфавитный словарь с толкованиями слов, вошедших в славянские книги с языков греческого, еврейского, арабского, армянского, египетского, польского и дру их. В связи с введением обряда поминовения Ермака с дружи ною в неделю православия памятник этот может достаточно свидетельствовать о том, что при архиепископе Герасиме искажение дорогого для Сибири имени покорителя ее могло казаться уже совершенно нетерпимым. Если этот архиепископ находил необходимым столь беспримерный для его времени способ ознакомления своей паствы со всем не понятным для нее при богослужениях, то, несомненно, не мог не требовать и правильного поминовения при них в новоустановленном обряде имени, какое современная переделка преобразовала в слово Ермак. Благодаря этим обстоятельствам, в распространившихся по сибирской епархии синодиках появляется правильное имя Ермака. Образец этих синодиков нам представляет синодик Нерчинско Успенской монастырской церкви, найденный в архиве этой церкви селенгинским преосвященным Мелетием. По этому синодику имя Ермак сказывается именем Ермолая. Такой же образец упомянутых синодиков мы находим и в Черепановской летописи:
<Помяни, Господи, говорится там, пострадавших… атаманов Ермолая, Иоанна, Никиты, Иакова, Матфея и дружины их…>. Эти образцы синодиков показывают, что благодаря начальной сибирской иерархии имя Ермака давным давно было раскрыто; показывают и то, что на ряду с этим именем упомянутая иерархия совершенно правильно означала по синодикам и имена ближайших соратников Ермака
атаманов Ивана Кольцо, Никиты Пана, Якова Михайлова и Матфея Мещеряка. Затем, благодаря примеру той же иерархии, правильное имя покорителя Сибири появилось и в местных летописях, по крайней мере, неизвестный современник архиепископа Герасима, названный <Новым Летописцем>, уже называет Ермака <старейшим атаманом Ермолаем>. Отсюда выходит понятно и то, что могло быть основанием для отца сибирской истории Миллера определить значение слова Ермак полуименем от Ермолая.
Таким образом, приведенных указаний, думаем, достаточно для того, чтобы отнести все остальные, присваиваемые Ермаку имена, вроде Германа, Ермила и подобных, к области фантазий. Нельзя сделать этого только по отношению к тому из последних имен, которым называет Ермака Черепановская летопись, т.е. имени Василия. Этому имени летописцем предпосылается целая родословная Ермолая Тимофеевича, относящая его по происхождению к посадским людям города Суздаля Алениным и называющая имена даже деда и прадеда его. Но, к сожалению, появление таких известий относится только к концу прошедшего столетия, или времени выпуска самой летописи, и основывается лишь на <некоторой сибирской истории>, писатель которой <своего имени не объявил>, и которая, прибавим, ни ранее, ни после составления летописи, не смотря на истечение более уже столетия, ничем документальным не подтверждена. Тем не менее отвергать правдоподобность упомянутых известий трудно: передаваемые ими сведения, хотя и в немногом, но согласны с другими наиболее достоверны ми указаниями в отношении отчества Ермака и жизни его на Чу совой; наконец почти тождественные Алениным фамилии, как, например, фамилии Аленевых и Олениных, встречаются и в старинных документах тех на селенных мест, с которых началась историческая известность Ермака: по писцовой и переписной книгам Устюга Великого под этими фамилиями показано не сколько семейств посадских людей и между прочим два подьячих митрополичьих дел.
Исходя из приведенных нами ранее сведений о двуименности предков наших и делении имен их на явные и тайные, едва ли можно допустить ошибку, если сказать, что и покоритель Сибири, кроме явного имени Ермолая, имел еще имя тайное, каковым и было имя Василия. Быть может, последнее было то имя, которое дано ему при крещении. Но те преследования, какими сопровождались молодые годы нашего героя годы его разбойничества могли представлять ему немало поводов, чтобы скрывать его настоящее имя, заменяя его именем Ермолая. Хотя в Сибири, когда ему прощены были все старые вины, скрывать это имя, по видимому, уже не было оснований, да если имя это и оста лось секретом при жизни его, то по смерти секрет этот могли рас крыть оставшиеся в живых сподвижники его, но, однако ж, этого могло и не быть. Не нужно забывать, что с завоеванием Сибири имя Ермак стало именем знаменитым, а потому и пре жнее, хотя бы и действительное имя старого волжского атамана могло отойти уже на задний план; напоминать же о нем значило бы набрасывать на победи теля Кучума тень мрачных воспоминаний о разбойничьих по хождениях, словом, воскрешать в высоконравственном образе завоевателя Сибирского царства ненавистного разбойника.
Но <чем дальше в лес, тем больше дров>. Давно известно, что эта народная поговорка в некоторых случаях одинаково, может быть, применима как в житейской практике, так и в области истории. И в последней есть вопросы, разрешение которых и заманчиво, и желательно, но судьба которых странна: чем более стараются их разрешить, тем более они запутываются. Таким же кажется нам и вопрос о тайном имени Ермака. Быть может, со временем кому либо и посчастливится найти ту <некоторую> таинственную историю, о которой упоминает Черепановская летопись, и тогда, несомненно, вопрос этот получит разрешение. Теперь же будем пока довольны тем, что по приведенным в своих догадках указаниям в имени Ермолая Тимофеевича нам сказалось то явное христианское имя, которое носил славный покоритель Сибири и которое следует разуметь в вульгарном слове Ермак.
