В начале 1922 года народный суд Сургутского уезда рассматривал уголовное дело по обвинению гражданки г. Сургута Менщиковой Пелагеи «в контрреволюции, выразившейся в распространении ложных слухов против советской власти». Два документа из этого дела мы приводим как свидетельство способности человека того далекого времени, малограмотного или вовсе неграмотного, к самозащите перед лицом власти.
Заявление в Сургутское уездное политбюро от увоенкома Хрисанфа Башмакова
«10 ноября пришла ко мне на квартиру гражданка Менщикова Пелагея и начала бранить советскую власть и партию коммунистов при моем присутствии: коммунисты ограбили и забрали себе, нам ничего не дали, коммунисты хочут отобрать всех коров, оставить только одну корову на 8 дворов, и также лично бросала мне упреки, что вы брали с нас разверстку масло больше, чем следовало, была, говорит, телеграмма, чтобы меньше брать разверстку, а они нам не объявляют, хочут остатки по себе разделить, по коммунистам, коммунисты все мясо сожрут, ничего не отправят на фронт… мобилизованные ходят голые, а партийные все красноармейцы одеты. Когда я стал говорить, кто ей это сказал, то гражданка Менщикова, бросая мне оскорбления, что вы, коммунисты, что нам дали, мы ходим наги, у нас все берете, а нам ничего не даете, все вы, коммунисты, жулики, и много других оскорблений бросая на власть и партию».
В заявлении X. Башмаков просит привлечь Менщикову к ответственности, иначе «должен донести в Губчека». Дело было передано в суд. Ответчица не стала смиренно ждать своей участи и обратилась в суд.
Заявление Менщиковой Пелагеи Александровны, проживающей по ул. Мартовской, 3, в Сургутский народный суд 11 марта 1922 г.
«В один из воскресных дней я посетила свою сестру Ольгу Александровну по семейному делу. При разговоре с сестрой о тяжелой жизни раздетой и разутой семьи в количестве 7 человек от 3-х до 14, и вот, видя в таком положении своих детей, я как мать прибегаю к совету сестры, как лучше найти выход, дабы не оставить свою семью нагими и не очутиться в безвыходном положении. При окончании разговора (семейного) невольно пришлось коснуться о всевозможных продналогах, непонимание наше новой экономической политики. Второе — это малая работа среди крестьянства о продовольственной политике тех товарищей, которые по возможности должны нам пояснять всю сущность дела. Враги же народа стараются продолжать свое грязное дело, т.е. пускать всевозможные слухи о взимании налогов и будируют темную массу. И вот я, услышав что будто бы будут оставлять на 8 домов только одну корову, да еще слышала от тех граждан, которые отдавали мясной продналог, что на будущий год ни одной коровы не оставлю и проч. Вот эти слова были переданы сестре (больше в квартире никого не было).
При таких разбитых моих чувствах невольно приходится попасть под влияние тех, которые пускают ту или другую провокацию, ибо моя темнота и непонимание заставили меня повторить слова, которые говорили всевозможные беженцы, а также граждане… В [это] время бывший начальник гарнизона г. Сургут т. Башмаков все наши (бабьи) разговоры слушал, потому что жил в это время на квартире в одном доме. И вот, ворвавшись в квартиру моей сестры Ольги (что может она подтвердить…) и набросившись на меня, он обругал меня сволочью, свиньей, всевозможными пакостями (потому что ему можно), пригрозил отдать под суд, что, конечно, и сделал.
И вот я прошу т. народного судью принять во внимание мое заявление и разграничить мою вину (контрреволюция), которая изливается в том, что, сидя у родной сестры (такой же пролетарки) и повторяя слова, как изложено выше, я могла выдумать из своей головы как идейная монархистка, которая так темна, что я не имею понятия, что такое контрреволюция. И виновницей себя не признаю как пролетарка по социальному положению, во-вторых, как мать красноармейца и как могу помогаю в строительстве государства, все издаваемые декреты я считаю правильными, что может доказать мое семейное содействие выполнению всех видов продналога. А что касается нанесения мне оскорбления т. Башмаковым, я прошу Вас, т. судья, разобрать нанесенное мне оскорбление т. Башмаковым, ибо я также являюсь полноправной гражданкой республики трудящихся и нахожу большое сделанное преступление со стороны т. Башмакова, во-первых, как коммуниста, во-вторых, как ответственного работника, который своей жандармской выходкой и ничуть не меньше, а даже больше (чем моя контрреволюция)… Еще раз прошу народный суд разобрать это дело и не оставить безнаказанно т. Башмакова, ибо у нас власть трудящихся, а не буржуазная».
11 марта 1922 года Сургутский народный суд принял соломоново решение:
«…руководствуясь социалистическим правосознанием и революционной совестью… заключить Менщикову Пелагею в арестный дом сроком на три месяца с принудительными работами, но, применяя к ней последовавшую в 7-й день ноября 21г. амнистию 4-й годовщины Октябрьской революции, наказанию не подвергать. Башмакова Хрисанфа за нетактичное поведение как сознательного гражданина подвергнуть общественному порицанию, но, применяя амнистию, таковому не подвергать».
«Подорожник», №12
