Петр Александрович Вишняков
Было это весной после окончания четвертого класса. Ледоход уже закончился, полая вода заливала на луговой стороне сора и гривы. Было самое время ловить кротов. Школа должна была сдать какое-то количество кротовых шкурок. Право, мне не приходилось их ловить самому, но кротов я видел по берегам.
Евгений Филиппович объявил нам о поездке, и мы с радостью начали собираться. Нам предстояло на луговой стороне Оби провести ночь, и каждый прихватил с собой еды, какую-то одежду (по ночам было холодно, в логах на горной стороне еще лежал снег, но дни стояли теплые — был конец мая). Когда часам к двенадцати собрались к лодке-неводнику на четыре греби, — нас оказалось человек двенадцать. Из старших был наш учитель Евгений Филиппович и еще кто-то. Оба были с ружьями, патронташи ладно опоясывали их фуфайки, на ногах — высокие бродни. Из ребят были Колька Устинов, Гоша Щербаков, Юрка Пчелин, еще кто-то. Из девчонок — сестра Шура, Райка Подковыркина, Нина Благодарева…
На реке было тихо. Половодье было в разгаре — несло бревна, щепу, разные ветки — все, что вода подняла своей силой с берегов.
На корме — Евгений Филиппович. Сначала поднялись до Матлыма вдоль низины, по которой тянулась телеграфная линия. На гребях сменялись по очереди. Все были довольны предстоящей прогулкой, и, кажется, мы меньше всего думали об охоте на кротов. Миновали село и поднялись к избушке бакенщика. Отсюда начиналась перевалка Оби. Мальчишки сели на греби, и мы пошли на перевалку. Гребли с усердием: река здесь широка, и чтобы попасть в протоку, идущую на Поснокорт, надо было нажимать на греби.
На середине реки открывался вид: за изгибом удаляющийся правый берег от Матлыма до Белой горы ниже Заречного; еще дальше виднелся лесистый мыс, за которым лежал пос. Подгорный — километрах в двенадцати; водная гладь реки в сторону севера сливалась на горизонте…
Левый берег приближался; протока своим течением уже втягивала нас и увлекала — грести стало легче. Мы перевалили Обь. С носов и лбов мы стряхнули капельки пота. Девчонки ободряюще смотрели на нас. Мы были довольны — сделано нелегкое дело… Сменились на веслах. Дальше плыли уже по течению, а через час были уже на Пономаревских островах — место покосов зареченской артели «Северный огородник». Вдали на гриве показалось прошлогоднее становище покосников — стожок сена, кучка сучьев у огнища, покосившиеся вешала для сетей…
С шутками-прибаутками выгрузились на берег. По усохшей и примятой прошлогодней траве затащили лодку повыше. В нос лодки сложили весло и греби, а к вбитому колу лодку привязали веревкой. То, что с воды казалось стожком сена — оказалось стоговидным шалашом. Внутри его — толстый слой сухого слежавшегося сена, здесь спали покосники. Мы рассчитали — вповалку мы разместимся здесь почти все. В изголовье по периметру девчонки быстро уложили свои вещи; учителя положили свои походные сумки — в них запасы охотничьи: пища и запасные заряженные патроны.
Мы с Колькой Устиновым выбрали себе маленький шалашик — поодаль под кустом, влезли в него и растянулись от удовольствия — у нас свое жилище, мы независимы…
Позвали к огнищу. Евгений Филиппович распределил нас: трое остаются на месте — разводят костер, кипятят чай… Остальные идут вдоль берега протоки в обе стороны от стана и… бьют кротов, если мы их увидим и выгоним из норок.
— А мы пойдем на сор (вдали была видна низина, заливаемая вешней водой), посмотрим уток. Может скрадок сделаем для охоты. Часа через два вернемся. — И пошли, удаляясь, парой.
Стояла удивительная тишина. Солнце уже клонилось к закату, горизонт был затянут легкой дымкой, где-то горела трава на гривах, шли палы, воздух чуть отдавал горечью и дымом, на реке ни всплеска, ни уток… Было тепло. Колька решил, что так бывает перед грозой… Но я сомневался в его предположениях, ничто не говорило об ее приближении.
Одевшись полегче и вооружившись палкой, мы вместе со всеми шли по берегу, ковыряли норки (их было хорошо заметно — земля лежала рядом куском), кричали неистово, но кротов не было почти. Уже отошли от становища метров триста и вдруг услышали крики с той стороны. Видим — горит балаган, а вокруг бегают в растерянности девчонки…
Бегом, бегом к ним!!!
Когда прибежали, балаган уже пылал со всех сторон, но повара все же успели-таки выбросить часть вещей, что лежали на виду, вытащили мешок с патронами…
Все бросились разыскивать свои вещи, но многого недоставало… Плач, восклицания… Навзрыд плакала Райка Подковыркина — у ней сгорела старенькая шуба с лисьим воротником — смех и слезы…
Вдруг со стороны сора донесся звук выстрела из ружья. Вдали стояли и смотрели в нашу сторону учителя. Мы стали кричать… Огонь уже притих — догорали рухнувшие палки остова балагана. Взрослые, вероятно посчитав, что делу не поможешь, — махнули рукой, повернулись и пошли дальше. Мы остались одни.
Вечерело. Солнце скрылось в долине. Что будем делать? Все кричали, предлагали свое, стоял гвалт, потом как-то разом притихли. Еды почти не осталось; одежда теплая, верхняя сохранилась не у всех. Где проведем ночь? Сами решили: надо начинать делать балаган на всех. К счастью, недалеко виднелось остожье. Принялись таскать, делали остов из палок, но сноровки соорудить надежнее не было. Вместо того, чтобы делать балаган двухскатным — сооружали типа навеса, крытого сверху и с боков. Торопились, и в общей работе беда как бы отступала в сторону. Уже закрыли плоскую крышу внаброс. Закладывали сеном бока… И вдруг мы услышали отдаленное громыхание — это приближалась гроза. Но мы еще не представляли, что это может для нас значить.
Через час вернулись учителя без уток, к всеобщему сожалению. Наперебой рассказывали им о происшедшем. Они осмотрели наше сооружение и похвалили за сообразительность и общую работу. Делать нечего — надо готовиться к ночевке основательно. Собрали все, что осталось съестного. Мы с Колькой из своего балагана принесли сухари, хлеб и пятнадцать вяленых чебаков! Ура! — на зубах что-то будет. Все были обрадованы этому взносу в общий котел, а Колька ходил королем — выручил!
Торопливо таскали еще сена от остожья, разобрали и наш балаганчик на общее дело; учителя укрепили стойки балагана — вес все увеличивался. Ветра не было; становилось все пасмурнее и свежее — погромыхивало все чаще. Наскоро поужинав, чем пришлось, стали занимать места в балагане: в нем было уже тепловато; сумрак на воле стал плотнее. Улеглись и учителя — в ночь ехать в грозу нельзя, решили утром пораньше отправиться.
А между тем гроза приближалась. Налетел вихрь, зашевелились опоры балагана, часть сена с шумом сорвало, кое-где проглядывало серое ночное небо. Мы притихли. И вдруг после вспышки молнии и удара грома по крыше дружно ударили крупные капли — полил дождь и вскоре закапало… А дождь все лил и лил и через полчаса так же внезапно закончился. Евгений Филиппович и его товарищ встали, осмотрели балаган снаружи: на ночь оставаться в таком было нельзя, надо набросать на верх еще сена. Выбираться наружу не хотелось, но надо было. Почти все по разу, по два сходили к остожью. Сено было мокрым. Собрали и то, что свалило ветром. Все это учителя набросили на верх балагана, а часть на бока, где осело. И снова на свои места, на лежанки, вплотную друг к другу.
Ночь прошла беспокойно, почти без сна. Дождя больше не было. К утру (весной светает рано) стало видно изнутри наше бедное жилище: оно еле держалось на ветках-перекладинах, готовое рухнуть под тяжестью мокрого снега. Учителя поднялись, развели огнище, вскипятили воду, и мы нехотя, поодиночке стали выбираться, чтобы обогреться и обсушиться. Снова послышались шутки и смех. Вспоминали, как отважно действовали повара, вытаскивая из горящего шалаша пожитки; как всех выручили пятнадцать чебачков… Девчонки шептались: что дома скажут о сгоревших вещах…
Солнце уже взошло. Начало обогревать. Пора было собираться домой — без кротов, без дичи, даже налегке: утром пожевать почти ничего не осталось…
Да, наш обратный путь был менее весел.
Когда подплыли к берегу у Заречного, перевалив Обь, Евгений Филиппович сказал нам: «Дома расскажите все, как было, без утайки. Родители обрадуются, что вы живы-здоровы и ругать вас не будут…».
Долго еще мы вспоминали об этой поездке. Магическим ключом, который создавал настроение, были слова: «А помните, как ездили кротов ловить?».
29 марта 1987 г.
