В.В. Бартенев
Осенью чаще всего бывают свадьбы в Обдорске. Я часто с удовольствием бывал на них. Обдорская свадьба сохранила много черт старинного народного быта, но вместе с тем [сюда] проникла значительная примесь новейших городских обычаев. Поэтому подробное описание обдорской свадьбы не представляет этнографического интереса. Только на одно можно обратить внимание: это свадебные песни и величанья. Свадьба продолжается обыкновенно четыре дня: в первый день девишник, во второй «баня», в третий венчанье и свадебный вечер, в четвертый «пированье».
Все эти дни на каждый случай поются особые песни, носящие яркий отпечаток далекой старины. В этих песнях постоянно упоминаются князья и бояре, «стольный Новгород», древнее оружие, терем и т.п. Понятно, что в самой Сибири эти песни возникнуть не могли (особенно в Обдорске) уже по тому одному, что упоминаются, между прочим, такие растения, цветы и плоды, которых в Сибири нет, напр. «розан, мой розан, виноград зеленый», «груша зеленая», «крем (?) деревцо» и т.д.
Сами обдоряне говорят: «Так наши отцы пели, мы те же песни поем, прежде однако гораздо больше было песен, теперь забываются которые». Да, забываются, а со временем и вовсе исчезнут. А жаль! Помимо того историко-этнографического интереса, который возбуждают эти песни, они замечательны еще и в чисто музыкальном отношении по своим прекрасным напевам, полным задушевности и архаической простоты. Многие обдорские песни, как образцы северно-русского народного музыкального творчества, могут быть поставлены наравне с «Ваней-клюшником», «Подуй, подуй, погодушка, с родимой стороны», «Ваня, разудала твоя голова» и т.п.
…Из обдорских свадебных песен в музыкальном отношении особенно хороши следующие: 1) «Увивается ласточка, увивается косатая» и т. д., 2) «Как по речке, реке», 3) «Как по сеням, сеничкам», 4) вторая из приведенных нами: «Как во стольном…» и т.д., 5) «Крем (?) деревцо пошатнулося», 6) «Через речку рябинка лежала» и другие.
Песни эти поются девушками — подругами невесты. На меня всегда производили сильное впечатление старинные напевы, которые особенно хороши в хоре. Раньше приходилось встречать подобные вещи разве только в сборниках Рыбникова, Якушкина и др., а тут слышишь и видишь все это воочию и мысленно переносишься за несколько веков назад и дивишься, как мог сохраниться этот осколок русской старины среди остяцкой тундры. Слова о боярах и боярышнях, гуляющих в зеленых садочках среди деревьев и цветов средней России, производят впечатление грустного и трогательного контраста, когда они поются под северным Полярным кругом в печальной и дикой тундре…
Время подходит к Святкам. Обдорск опять просыпается от своей обычной спячки. Начинается маскарадная потеха. Выйдя на улицу вечером, то и дело встречаешь группы «маскированных». Рядятся остяками, остатками, стариками, чертями и т. п. Но встречаются и довольно изящные оригинальные костюмы: казаков и казачек, малороссов, генералов каких-то фантастических армий, турок, дураков и проч.
Любимый маскарадный костюм в Обдорске — костюм дурака: широкий балахон, шаровары и колпак, все это обвешано бубенчиками. Маскированные (не только местные жители, но и заезжая интеллигенция) ходят из дома в дом, танцуют, поют и дурачатся. Святки проходят очень оживленно. Более богатые из купцов устраивают вечера, на которых часто бывает очень весело: танцуют (польку, вальс, кадриль, казачка), поют разного рода песни: местные обдорские и другие, даже малороссийские, занесенные сюда студентами-хохлами, иногда попадавшими в Обдорск. В перерывах между танцами девушки водят хороводы. Молодежь устраивает разного рода игры с песнями. Этих игр в Обдорске очень много, некоторые довольно оригинальны…
Из игровых песен и хороводов многие известны и в других местах России, как, напр.: 1) «Как по морю, морю синему… плыла лебедь», 2) «А мы просо сеяли», 3) «Во лузьях», 4) «Ходит царь вкруг Нова-города», 5) «Ходит царь-царевич, да сын царев», 6) «Уж я сеяла, сеяла ленок». Но есть и такие игровые песни, которые если и известны в других местах России, то очень редко встречаются, напр.: 1) «Научи-ко меня, мати, научи-ко, сударыня, как леночек мне мочити», 2) «Хожу, гуляю я во народе», 3) «Как во поле было во поле, в широком раздолье», 4) «Сидит дрема» (две последние песни занесены из-под Самаровского — село при впадении Иртыша в Обь), 5) «На коленочки козел припадает», 6) «Ты заря ли, моя зоренька», 7) «Отворяйтеся, широкие ворота, я поеду в Китай-город гуляти», 8) «Шелковая ниточка к стенке льнет», 9) «Олень» и мн. другие.
Пока молодежь танцует и поет, более солидные люди сидят за винтом. Винт и преферанс не только успели проникнуть в Обдорск, но и весьма прочно укорениться в нем. Теперь только остяки и самоеды не играют в винт, хотя с картами и они знакомы, но дуются больше в «дураки».
Одета публика по-городски: мужчины в крахмальных сорочках и черных сюртуках, дамы в платьях чуть ли не по последней моде. Во время моего пребывания в Обдорске появилась мода на дамские платья с широкими рукавами и пуфами. Когда я в первый раз в Обдорске увидал такие платья, то подумал, что это — обдорская мода и был очень удивлен, когда узнал, что так скоро проникло на дальний Север последнее слово искусства. В прежние времена пьянство в Обдорске было развито до гомерических размеров. Теперь уже не то. Конечно, и теперь на вечерах напиваются (без этого же нельзя), но очень редко бывает, чтобы гости лишились способности самостоятельного передвижения.
XIII
В начале января открывается в Обдорске ярмарка и застает жителей в самом разгаре святочных удовольствий. Днем обдорянин торгует с нарты «на тундре» среди пестрой толпы наехавших самоедов, а вечером он уже отплясывает трепака, наряженный чертом или фантастическим «казаком».
Шум обдорского карнавала довольно курьезно сливается с ярмарочной суматохой и беготней. Улицы кишат самоедами, которые в своих мохнатых и пестрых гусях и парках сами-то похожи на маскированных, а тут же среди них под вечерок пронесется, гремя бубенчиками, тройка «дураков» или проковыляет «черт», едущий верхом на метле.
Непривычная для европейского глаза обдорская действительность сливается с произведениями обдорской фантазии, и удивленный путешественник может с недоумением спросить: «Где же тут кончается мир реальный и начинается мир фантастический?»
Но скоро конец веселью. После крещения грешно чертей мутить. Маскарадные костюмы прячутся в сундуки до следующего года, и обдоряне с жаром принимаются за самоедов.
Обдорская ярмарка, играющая не последнюю роль в торговле пушниной вообще в России, открывается 2 января. К этому времени съезжаются самоеды с пушным товаром, также отчасти с мамонтового костью, моржовыми клыками, тюленьими шкурами и другими, более второстепенными предметами. Самоеды сдают свой товар обдорянам частью за наличные деньги, частью в обмен на товар, преимущественно же в виде отдачи долга, сделанного за год и больше перед данной ярмаркой. Числа 10—15-го приезжают в Обдорск тобольские купцы и их «доверенные», человек 5—6. Сами тоболяки непосредственно от самоедов пушнины не скупают, а берут то, что собрано обдорянами. Исключение составляют только двое купцов — Корнилов и Бронников, имеющие в Обдорске своих постоянных доверенных, непосредственно ведущих дела с инородцами.
С приездом тоболяков первый процесс ярмарки — собирание пушнины — кончается и начинается второй — сдача товара тоболякам. Числа 20-го кончается ярмарка. Тоболяки нагружают нарты пушниной и, обыкновенно, по двое, по трое, для безопасности, едут в далекий обратный путь до Тобольска, а оттуда в Ирбит на ярмарку. В конце января туда же собираются и некоторые обдорские купцы, чтобы самим продавать товар, а главное — для того, чтобы насладиться разного рода вокально-музыкально-скандальными прелестями большой ярмарки в культурном городе. В Обдорске на сей последний счет совсем, совсем плохо…
Самоеды, спустившись к Обдорску, останавливаются обыкновенно в тундре, не доезжая нескольких верст до села. Тут некоторые из них отправляются с небольшим количеством пушнины, так сказать, на разведки, разузнать цены на товары. Потом уже и остальные начинают наезжать в Обдорск со всеми своими товарами.
Обдорская ярмарка расположена в конце одной из улиц, выходящих в тундру. По обеим сторонам разбросаны амбары, в которых обдоряне производят свою торговлю. Впереди этих амбаров стоят еще по обеим сторонам улицы нарты, с которых тоже производится торговля, преимущественно меновая. На этих нартах разложены товары, необходимые самоедам: кирпичный чай, сукно разных цветов для летних гусей и для пошивки женской зимней одежды, медные побрякушки, которыми обвешиваются самоедки, пояски, котлы, ножи, топоры, кремни, огнива, ружья, сети, ящики, железные листы, на которых разводится костер в чуме, капканы, разного рода деревянная посуда, изготовляемая зырянами: ложки, чашки всех величин. Тут же и остяки со своими убогими произведениями: тагарами (травяные циновки), травяными подстилками, чагой (грибовидные наросты на деревьях), замороженным жиром и морошкой, зимней рыбой, собачьей шкурой и проч. Настоящая торговля происходит, однако, не здесь, а по домам. С нарт же на ярмарке торгуют преимущественно беднейшие обдоряне. Товар они берут в кредит у обдорских купцов, которые ставят при этом цены выше лавочных и вообще сильно эксплуатируют обдорскую мелкоту.
В сущности, сами обдорские купцы иначе почти и не могут поступать, так как отчасти зависят, в свою очередь, от тоболяков. Мелкие торговцы, таким образом, находятся под двойным прессом и, с своей стороны, волей-неволей должны налегать на инородцев, которые выносят уже тяжесть, так сказать, тройного давления. Жалко смотреть бывает на мелкого русского торговца: морозится бедный целый день на холоду («сопли выжимает»), а выручит за день какой-нибудь рубль-два. Иные за всю ярмарку выручают всего рублей 10—15, да и то рады, что хоть без убытку остаются; а и это бывает, особенно когда «купец» при расчете еще возвысит цены своего товара…
С виду ярмарка имеет очень оживленный и оригинальный вид. Такого зрелища нигде не увидишь. Всюду толкаются неуклюжие фигуры самоедов. В своих мохнатых гусях, разукрашенных лоскутьями шкур, подбитых цветным сукном, они напоминают каких-то белых медведей. Особенно оригинальны самоедки: вместо малицы и гуся они носят ягушки. Ягушка — шуба, подбитая снизу оленьим мехом, а снаружи украшенная собачиной и полосами разноцветного сукна так, что внизу по подолу идет полоса белой собачины, затем выше — полоса красного сукна (вершка 3 шириной), потом полоса черной собачины, далее — желтое сукно. Ягушка застегивается спереди и обхватывается широким поясом, состоящим из разного рода медных колец и щитков. На животе у пояса — медная пряжка. Но всего замечательнее огромная шапка в виде капора (фасон напоминает киргизские шапки) с большими полями из собачьего меха, отчего лицо самоедки точно окружено сиянием кругом, вершков на 5. Чтобы такое сооружение могло держаться на голове, к нему сзади подвешиваются всевозможные побрякушки, медные круги, колокольчики, бусы — всего фунта 4—5. Все это, конечно, звенит и гремит на ходу. Трудно передать, на что похожа самоедка в своем национальном костюме: что-то пестрое, яркое, пушистое и мохнатое, вдобавок тяжелое и неграциозное.
Между неуклюжими самоедками мелькают юркие фигуры зырян в малицах, с белой опушкой вокруг лица. Зыряне, как халевы (чайки), носятся по всей ярмарке, зорко высматривая товар. Лишь только пройдет самоед с какой-нибудь шкуркой, сейчас же на него набрасывается целая стая зырян и обступает со всех сторон, стараясь поскорее перекупить. Раньше бывало и так: налетит зырянин на оторопевшего самоеда, выхватит у него из рук шкурку, а сам — стрекача, ищи его потом в толпе. Теперь такие примитивные приемы уже выводятся.
Так как значительная часть товаров отпускается в кредит, то обдоряне стараются ловить своих должников, а те, с своей стороны, стараются утечь от кредитора, чтобы продать товар за деньги, что гораздо выгоднее для самоеда. Происходит настоящая ловля самоедов, принимающая подчас довольно курьезный характер. Для этого служат так называемые «толмачи». Толмач, собственно, значит, как известно, переводчик, но немного переводят обдорские толмачи. Это скорее зазывалыцики. Проходя по улице в той части ее, с которой видна дорога в тундру, вы еще задолго до времени открытия ярмарки увидите где-нибудь на ограде кладбища или на бревнах неподвижно сидящие человеческие фигуры, пристально смотрящие в бесконечную даль тундры. Это толмачи. Издали они напоминают каких-то хищних птиц. Белые опушки малиц у зырян придают им вид кондоров. Вот вдали показывается самоедская нарта, и скоро угрюмый инородец, погоняя хореем своих оленей, въезжает в село. В одну минуту толмачи срываются со своих мест и, как ястребы, налетают на добычу, предлагая или тут же продать, или же, большею частью, зазывают к хозяину в дом.
Если пройтись несколько раз по ярмарке, то скоро начинаешь удивляться отсутствию сколько-нибудь ценного пушного товара у самоедов; видишь преимущественно разные лапки: лисьи, песцовые, крестоватиковые, да изредка промелькнет шкурка белого песца или оленина. Неужели только и всего привезли самоеды? Нет, в том-то и дело, что главная, настоящая торговля идет не здесь, на тундре, а по квартирам обывателей.
Приехав в село, самоед направляется к кому-либо из обдорян. Здесь его гостеприимно встречают, угощают мерзлой рыбой, олениной, рыбьим жиром и прежде всего водкой. Какого вкуса эта водка — лучше и не говорить. В прежние времена самоедов не пускали в дом, а торговали с ними на дворе; потом стали пускать в кухни. А теперь уже во время ярмарки самоедов можно встретить во всех «залах» и «гостиных». Дом обдорянина превращается в маленькую ярмарку: дикие сыны тундры со своими семействами сидят прямо на полу, едят и пьют, а напившись, начинают петь свои бесконечные дикие песни и кричать.
После угощения начинается торговля, бывает, что и не начинается, ибо самоеды часто ходят из дома в дом, выпивают, едят, поют и в заключение — ничего не продают. Конечно, иногда напившийся самоед и нарвется и продаст свой товар за бесценок. Вообще, в этой торговле отношения между продавцами и покупателями довольно оригинальны. Обдоряне стараются всячески воспользоваться простодушием и пьянством дикарей, а самоеды стараются о том, чтобы как можно больше съесть, выпить, не продавая ничего до времени. Часто самоед, который торгует, приводит с собой товарищей, у которых ничего нет; но ведь и им хочется выпить и закусить. Нужно, впрочем, опять повторить, что торговля производится, главным образом, в кредит, и только тут она дает действительные выгоды. Прямо же на деньги довольно редко удается купить дешево, особенно если принять во внимание расходы на угощение и толмачей. Исключительно дешевые покупки у самоедов в настоящее время довольно редки и, во всяком случае, не характеристичны для положения дела. Кредитный характер торговли (а также и меновой) объясняет нам, почему приезжающие на ярмарку тоболяки сами непосредственно не скупают пушнины у самоедов, а предоставляют это обдорянам.
Кроме Обдорска есть еще самоедская ярмарка в Сургуте. Судя по статьям г. Неклепаева («Самоедская ярмарка в Сургуте») в «Сибирском Листке» за 1893 г., между обеими ярмарками очень много общего. Разница только в том, что в Сургуте нет «толмачей» и что должники там более закабалены: они там точно поделены между сургутянами и почти не смеют отойти к другому, не заплативши первому постоянному кредитору. Разница эта, вероятно, объясняется конкуренцией зырян в Обдорске. Зыряне увеличивают собою число скупщиков пушнины, набивают цены и, таким образом, создают более выгодное положение для самоедов. У самоедов в Обдорске более соблазна изменить своему постоянному кредитору, чем в Сургуте. Обилие же покупателей и притом значительное количество зырянского пролетариата, а также и все возрастающего русского объясняют, по моему мнению, и появление толмачей: при более сильной конкуренции необходимо употреблять и более сильные средства для привлечения самоедов. Между тем в Сургуте, где постоянно живущих скупщиков сравнительно меньше, да и к тому же — свои люди, одного племени, легче стеснить инородца, да и особых зазывалыциков не требуется; дескать, «куда самоедам деться, все равно к нам придут, ну, а мы лучше поделим их между собою, да и будем каждый своих обрабатывать, друг другу, значит, не мешая».
Из этого следует, что в Обдорске экономическая жизнь бьет более сильным ключом, чем в Сургуте, идет интенсивней; а стало быть, тут более должен быть заметен тот экономический процесс, который за последнее время все явственнее обозначается в Обдорском крае — процесс концентрации торгово-промышленной деятельности в руках все меньшего числа лиц.
XIV
Казалось бы, что в Обдорске, лежащем под самым Полярным кругом, на промерзлой, никогда не оттаивающей глубже 1 ½ арш. почве, самая жизнь должна была застынуть в раз отлившиеся формы. Жизнь есть приспособление внутренних отношений к внешним, как сказал Г. Спенсер.
Стало быть, степенью сложности этих «внешних отношений» и должны определяться жизненные процессы и явления того или другого края. При бедности и однообразии природы и вообще условий Обдорского края мы вправе ожидать, что жизнь там должна была отлиться в известные, определенные формы, наиболее подходящие к данной местности, и уже более нечего ожидать никакого развития, или, по крайней мере, оно будет совершаться так туго, что его трудно будет приметить.
Но дело в том, что Обдорск находится в зависимости и под влиянием других местностей, главным образом Тобольска, и это влияние хотя и отдаленного рынка постепенно вносит разного рода изменения в экономической и бытовой жизни северного села.
Нам приходилось часто читать, что не в одном Обдорске, а и в других «северных столицах», в разных Турухансках, Верхоянсках, Средне-Колымсках и проч. поселениях, подходящих по условиям к Обдорску, замечалось сосредоточение торгово-промышленной деятельности все в меньшем и меньшем числе рук. Но все эти заметки были отрывочны и кратки и почти вовсе не давали ответа на вопрос: всегда ли так было или мы только ныне замечаем известный процесс развития в ту или другую сторону? Поэтому мы должны пожелать побольше ответов на этот вопрос, основанных на фактическом изучении данной местности.
Экономическая жизнь Обдорска зиждется на торговле пушниной и на рыбном промысле. В торговле пушниной концентрация стала замечаться не более 15 лет тому назад. В прежние времена крупные купцы, державшие в Обдорске своих доверенных, почти не покупали ничего у инородцев непосредственно. Это дело находилось в руках мелких промышленников, составляющих постоянное, оседлое население Обдорска. Мало-помалу дело стало изменяться: доверенные тобольских купцов сами стали зазывать к себе самоедов и скупать пушнину у них непосредственно. В настоящее время только те тоболяки, которые не имеют своих доверенных в Обдорске и наезжают только на ярмарку, обращаются к посредничеству обдорян.
Мало-помалу все выгоды торговли с самоедами сосредоточиваются в руках более богатых, преимущественно тобольских купцов, имеющих в Обдорске своих постоянных доверенных. Происходит это таким образом.
Как мы уже сказали, торговля, главным образом, меновая и притом кредитная. Товар, который отпускают инородцам, закупается в Тобольске и др. местах и доставляется в Обдорск на баржах и пароходах. Отсюда и понятно громадное преимущество тоболяков, а отчасти и тех богатых обдорян, которые имеют возможность нанимать пароходы для перевозки своих товаров. Хлеб и прочее тоболяки перевозят на собственных пароходах. К тому же перевозка эта еще окупается рыбопромышленностью. Приходя в Обдорск с товаром, пароход возвращается тоже не пустым, а с рыбой. Ввиду удаленности Обдорска от рынков доставка товаров и проч. находится в руках небольшого числа лиц, так что, привезя товары, они всегда могут установить цены по своему произволу. Если бы не слабая конкуренция 5—6 обдорских купцов, из которых один (И.И. Карпов) завел летом 1894 г. свой пароход (первый пароход, принадлежащий обдорянину), то тоболяки являлись бы единственными господами положения.
В самом деле: допустим, что тоболяк купил муку по 50 коп. за пуд. Доставка на собственном пароходе не обойдется и 10 коп. с пуда. И того, стало быть, 60 коп. За этот пуд хлеба он выменивает песца. Между тем обдорянин покупает этот пуд хлеба иногда за 1 руб. 40 коп. (как, напр., в 1892 г.) и обменивает этот хлеб на того же песца. Тоболяку песец, значит, стоит дешевле. И так относительно всех прочих товаров. Купцы нарочно продают хлеб и проч. Самоедам дешевле, чем своим конкурентам обдорянам.
Вследствие этого торговля пушниной поневоле должна сосредоточиться в немногих руках. Дело стоит так, что для конкуренции с тоболяками приходится чуть ли не самим пароходы заводить.
Таким образом, мелкие торговцы должны с течением времени все больше стушевываться, превращаясь в ярмарочных толмачей и т. п. пролетариев.
То же самое приходится сказать и о рыбопромышленности. На стороне тоболяков все преимущества крупного капитала, которые еще более усиливаются от слабости конкуренции ввиду отдаленности Обдорска от рынков.
Перевозочные средства все в руках тоболяков. Выше я уже говорил, как пользуются они выгодами своего положения, назначая при скупке рыбы цены по своему усмотрению. К особенностям дела в Обдорском крае (удаленность Обдорска и малочисленность скупщиков) присоединяются и те общие экономические факторы, которые по законам политической экономии всегда дают перевес крупной промышленности над мелкой.
Здесь это можно иллюстрировать следующим примером: для невода длиною в 400 сажен требуется в Обдорске 10 человек рабочих, между тем как для невода в 150 сажен требуется 6 человек. Ясно, что чем длиннее невод, тем больше можно поймать рыбы. Следовательно, при увеличении невода почти втрое (что дает почти втрое больший доход) число рабочих приходится увеличить меньше, чем вдвое. Таким образом, при увеличении рыбного промысла расход пропорционально доходу уменьшается. И наоборот, чем меньше промысел (здесь мы измеряем крупность производства длиной невода), тем больший пропорциональный расход. Конечно, если мы обратимся ко всем мелким промышленникам (остякам и русским, остающимся на лето в Обдорске), к таким, которые промышляют сами, без работников, сетями, а не неводами, которые даже аренды ни гроша не платят (да и что с них возьмешь?), так эти, конечно, несут меньший расход сравнительно с доходом. Такие мелкие рыболовы большею частью и рыбу-то не солят, а сдают прямо сырой, если есть налицо покупатель (копеек 10 за муксуна). А если нет, то рыбу хоть собакам бросай, потому что, несоленая, она скоро портится. Но ведь таких рыболовов нельзя принимать в расчет; такой промысел хотя и не требует большого расхода (иногда почти никакого расхода, т. к. сетку, лодку можно и у доброго человека попросить), но зато и дает самый незначительный доход; больше всего ловят таким родом не для дохода, а для собственного потребления. Да и промысел такой возможен только вблизи места постоянного жительства. Словом, это уже не промысел, а так себе — пропитание по образу птиц небесных, которые не жнут, не сеют и в житницу не собирают. Впрочем, многие из промышленников, доведенные до отчаяния низкими ценами на рыбу, говорили иногда: «Да из-за чего мы бьемся? Только рабочих кормим! Себе в убыток! Не лучше ли ловить рыбу самим для себя сетями, по крайней мере, хоть сыт будешь». Конечно, это можно сказать только в минуту отчаяния, когда опускаются руки ввиду того, что труды почти целого лета пропадают почти даром.
«Что же делать?» — спросит читатель. Хорошо, если бы мелкие промышленники соединялись в артели. Тогда они могли бы устроить промысел на началах крупной промышленности, и в то же время эта промышленность была бы народной, а не индивидуалистической и капиталистической. Да, конечно, это было бы хорошо! Много есть, вообще, хороших вещей! Вопрос только в том, насколько они исполнимы.
Вот на Мурманском берегу бывший архангельский губернатор генерал Баранов в половине 80-х гг. задумал было устраивать рыболовные артели. Приступлено к делу было в высшей степени рационально, именно: был созван съезд поморов-промышленников и им самим предложено было обсудить меры к организации артелей. Выработали проект: артель должна была состоять из 4—5 человек, причем она имела право на казенную ссуду до 450 руб., но дело в конце концов не выгорело.
Артели часто не возвращали ссуд, которые уходили на уплату старых долгов, способы рыбной ловли не совершенствовались. Правда, сведений мы за последнее время не имеем, судя по началу, трудно допустить, чтобы поморы сумели сорганизоваться в самостоятельные артели, независимые от скупщиков и проч…
Между тем в Обдорске население многочисленнее, да к тому же сбродное, пришлое. Много вредит также и национальная разношерстность населения: тут и русские, и зыряне, и самоеды, и остяки. При теперешнем уровне развития обдорского населения об артелях почти нечего и думать (хотя ниже я укажу на кое-какие зародыши будущих артелей).
«Народ у нас несогласный»— часто доводилось слышать. Но ведь все идет вперед. Ведь все, что выгодно для человека и что зависит от его сил, рано или поздно должно совершиться. И можно сказать с уверенностью, что как бы странным и невозможным ни казался известный порядок, но если он действительно выгоден, то наступление его представляет лишь вопрос времени. Жалко, что время это для Обдорска не скоро еще настанет.
Из мер, скорее осуществимых, многие предполагают учреждение срочного пароходства по Оби до Обской губы. Пароходы ходили бы себе все лето и понемногу забирали бы рыбу. Тогда цена на нее поднялась бы, облегчился сбыт, привоз стал бы более равномерен и т.д. Но это предположение кажется мне довольно трудно осуществимым: при громадности расстояний расход на содержание парохода не окупался бы. Не так много уж ловят здесь рыбы (всего, как я уж говорил, около 200 000 пудов), да и способ приготовления ее — крутой засол — делает ее товаром малоценным.
Окончание следует…
