Городков Б.Н.
11-го июля 1910 г. экскурсия в составе трех человек отправилась из Тобольска с пароходом Голева-Лебедева «Надежный», буксировавшим баржу с мукой для казенных продовольственных инородческих магазинов на р. Конде, и 16 числа была уже в с. Нахрачинском, конечном пункте поездки. Оттуда в продолжение месяца нами был сделан переезд на каюке до с. Реполовского при устье Конды, причем неделю прожили на полдороге в с. Болчаровское. Значительных уклонений в сторону от р. Конды не делалось, за исключением нескольких посещений более интересных и значительных притоков Конды. Таким образом, собранные материалы могут характеризовать исключительно только населенную местность Нижне- и Среднекондинского края, ибо почти все селения сосредоточены на берегу Конды и ее притоков. Это объясняется тем, что главный промысел жителей заключается в рыбной ловле; кроме того, только около реки на Конде можно ожидать удобных для поселения мест, так как далее от берега находятся по большей части болота (торфяные).
В своем дальнейшем изложении мы делим пройденный нами путь на две части: на среднюю и нижнюю Конду, подразумевая под первой течение Конды от с. Нахрачинского до с. Болчаровского, а под нижней — остальное пространство до устья.
13 июля в нескольких верстах от устья нам пришлось проезжать на протяжении верст 40 «сор». Благодаря низким берегам Конда в этом месте разливается на широкое пространство, достигающее весною десятков верст, и образует, таким образом, мелководное озеро, в котором с большим трудом можно найти более глубокое русло реки. Это-то и есть «сор», название которого Патканов производит от остяцкого «тор». В 1910 г. вода была малая, кроме того, и ехали-то мы в середине июля, но, несмотря на это, река на сору достигала более 5 верст в ширину. Сор при устье, Большой Кондинский, считается одним из самых больших по всей средней и нижней Конде. Плавание по нему даже на каюке представляет немалые затруднения благодаря неглубокой воде и трудности найти настоящий фарватер реки. Даже сравнительно небольшой ветер поднимает порядочное волнение, которое сильно качает судно. Проезжающим, застигнутым ветром на сору, ничего не остается, как привязаться к какому-нибудь кусту, торчащему из воды, так как пристать к берегу не представляется возможным из-за мелководья, и дожидаться, когда стихнет ветер и уляжется волнение. Нам приходилось слышать рассказы, как люди, застигнутые на сору непогодой, принуждены были добираться до берега, идя по пояс в воде на протяжении сотен сажен, при этом непрерывно окатываемые громадными волнами. Поэтому немногие из тамошних жителей решаются отправиться в плавание по сору, когда поднимается «верховой», т. е. дующий с верховьев Конды, ветер. Отправляясь же в хорошую, безветренную погоду, всегда запасают пищу и топливо, чтобы в случае непогоды можно было провести несколько дней, не приставая к берегу.
Благодаря обилию болот летом появляется громадное количество комаров, по осень сменяющихся не менее несносными мошками, от которых не спасают никакие сетки. Даже привыкшие ко всему жители Конды принуждены употреблять некоторые средства для спасения от этих надоедливых насекомых. Уверяют, что хорошо помогает мережка, смоченная дегтем и обвязанная вокруг шляпы. Ночью же спят под особым пологом, прекрасно предохраняющим от комаров. Полог представляет из себя прямоугольный ящик из ситца или какой-нибудь другой дешевой и легкой материи, удерживаемый в нужном положении посредством вставленных в его два верхних ребра горизонтальных палок, в свою очередь привязываемых к вертикальным палкам, воткнутым в землю. Под такой полог обыкновенно ложатся зараз несколько человек.
С одной стороны, обилие естественных продуктов и возможность доставлять все это зимой обозами в Тобольск и Тюмень, с другой стороны – легкая нажива от остяков с давних пор привлекали русских на Конду. Когда начешись сношения русских с кондинскими остяками и вогулами, установить трудно. Во всяком случае, русские торговцы и промышленники посещают Конду уже несколько столетий. Так же неопределенно и время переселения русских семейств на Конду. По-видимому, крестьяне из более южных частей губернии, обыкновенно из Тобольского же уезда, стали селиться вместе с остяками всего несколько последних десятков лет. В юртах Есаульских нам пришлось останавливаться у бывшего крестьянина Кугаевской волости (недалеко от г. Тобольска), переселившегося на Конду 35 лет тому назад. Он считал себя одним из первых. В последнее же время количество добровольных переселенцев увеличилось, стали даже основываться русские поселения отдельно от остяков. Из русских поселков можно назвать Чилимку на Большом Кондинском сору и, пожалуй, юрты Алтаевские, где от прежнего остяцкого населения осталось всего несколько человек. В настоящее время по всей Конде живет много русских, как торгующих, так и арендующих промыслы у остяков. Часто происходят смешанные браки, причем не только остяки женятся на русских, но и русские берут себе в жены остячек. По этим причинам большинство селений на Конде наполовину состоят из русских, а в некоторых они даже преобладают (юрты Алтаевские). Нужно указать также, что существует и противоположность. В Красноярских юртах нет совершенно русских, за исключением одной жены остяка. Такая неравномерность в распределении объясняется различным отношением коренных жителей к приходящим русским. В то время как одни, более консервативные, не пускают к себе русских, мотивируя это тем, что они пытаются сделаться господами, другие, прельщаемые уплачиваемой русскими арендой, позволяют последним селиться в неограниченном числе. При этом остяки стараются взять с русских все, что только возможно. Пришельцы обязаны платить при вступлении в остяцкое общество 15 руб. (большей частью водкой), затем каждый год «кортом» за право ловли рыбы, охоты за зверем и сбора брусники в том же размере. За одно право сбора брусники берется 5 руб. Подобным же налогом облагается скот, за исключением мелкого, по 50 коп. с головы, и сено, по 2 коп. за поставленную копну. Надо заметить, что цены не везде одинаковы, — указанные взяты из села Болчаровского. В некоторых селениях еще до сих пор ничего не берут при вступлении, ограничиваясь одними кортомными деньгами.
Время беззастенчивой эксплуатации инородцев проходит. В известном отношении в настоящее время наблюдается даже противоположное. Более трезвые, а потому и более зажиточные, остяки часто имеют русских работников. Эти же остяки являются и вершителями судеб поселившихся на Конде русских, устанавливая какой угодно кортом. Пришельцев, чем-либо им не понравившихся, лишают права пользоваться промыслами, после чего тем ничего не остается делать, как удаляться или смягчить как-нибудь хозяев Кондинского края. Дело обыкновенно оканчивается выпивкой на счет арендатора, после чего смягченные остяки уже не так дерут с русского. Само собой разумеется, что не все русские являются арендаторами. Есть и торговцы, держащие в своем кулаке остяков, но и тем уже приходится платить за покупаемые рыбу, меха и т. п. значительно дороже, чем платили еще в недавнее время. Приходится также тщательнее следить за предлагаемыми товарами, так как остяки, честность которых когда-то была так известна, в настоящее время не стесняются подсунуть гнилую рыбу или продать за целую искусно исправленную испорченную шкуру. Появились даже кулаки-инородцы из тамошних жителей, которые обирают своих более слабых собратьев, находящихся у них в пожизненном долгу. Эти кулаки являются настоящими князьками, от которых зависят все решения сходов. Из торговцев последнего типа можно назвать Пактышева в Красноярских юртах, упоминаемого и Паткановым в своем сочинении. В последнее время появился другой торговец-остяк, житель с. Болчаровского А.Д. Нялин, который благодаря своему уму и ловкости в обирании как своих соотечественников, так и русских, имеет большое влияние на кондинских жителей.
Благодаря такому положению дел остяки и русские живут во взаимной тайной вражде: первые — из-за желания русских устроиться подешевле или даже получить в собственность часть остяцких земель, вторые — из-за нежелания «платить дань остяку», часто мало работающему и живущему главным образом на арендные деньги.
Это взаимное недовольство, однако, не мешает сходиться остякам и русским в образе жизни. Как те, так и другие носят совершенно одинаковую одежду и употребляют одинаковые промысловые орудия. От старинной мужской одежды не осталось и следа. Остяцкие шитые бисером и шерстью наряды сохранились только у старух, но и те по большей части охотно продают их. Молодые же остячки даже стесняются одевать подобные одежды, предпочитая им русские, которые представляют из себя ситцевые кофты, иногда расшитые (главным образом воротник) бисером. Старинная саровать заменяется фабричным ситцевым платком, также иногда с бисерными украшениями. Бисерной обуви почти не сохранилось.
Живут в избах, по плану своему совершенно подобных избам крестьян Тобольской губернии. Помещение разделено сенями на две половины, состоящих каждая из нескольких (большей частью из двух) комнат. В одной половине живут постоянно, другая же является более чистой, куда принимают гостей. У более бедных этого разделения не замечается, и изба состоит из одной части. По внутреннему виду почти невозможно отличить русские и остяцкие жилища. В последних особенной грязи не замечается; клопов и тараканов, этих неизменнейших спутников избы даже зажиточного крестьянина-сибиряка, не так-то уж много. У более зажиточных кондинцев дома строятся на городской лад и обставляются с большим или меньшим комфортом. Полы обыкновенно крашеные. У вышеупомянутого Нялина в доме оказался даже граммофон. Около дома находятся амбары, по большей части небольшие, выстроенные для предохранения запасов от крыс на нескольких столбах, что придает им сказочный вид избушек на курьих ножках. Самые селения, находящиеся обыкновенно на возвышенном берегу реки, по большей части весьма незначительны по количеству домов, число которых иногда не достигает даже десятка. Особенно это заметно в тех селениях, где нет пришлых русских. Только села более значительны и имеют несколько десятков домов. Дома, довольно часто даже двухэтажные, расположены без всякого плана. Улиц не имеется, но около церкви в селах всегда оставляется площадь, по краям которой находятся общественные здания: школа, волостное правление, хлебозапасный магазин и дома причта.
С селением непосредственно граничит лес, обыкновенно сильно захламленный и вырубленный. Тут же сваливают навоз и разный мусор. Вообще, кондинский житель не бережет леса. Даже при самой незначительной надобности он выбирает лучшее дерево. В дело обыкновенно идет только нижняя, наиболее толстая, часть ствола, вершинник же, часто достигающий полуаршина в диаметре, оставляется гнить в лесу. Захламленное пространство пропорционально величине селения, а потому по большей части незначительно. Только у одного селения, Богдановских юрт, нам пришлось видеть прекрасную вековую рощу из сосен и берез, начинающуюся около самого селения и тем не менее совершенно не рубленную и не захламленную. Объяснялось это тем, что указанная роща считается священной (шайтанной), и ее боятся рубить не только остяки, но и русские.
Промыслы заставляют кондинского жителя удаляться от своего селения на значительное расстояние, почему на Конде вместе с постоянными – зимними — жилищами существует значительное число изб, разбросанных там и сям по берегам и лесам этого малолюдного края. Охотники, занятые своим промыслом главным образом зимой, выстраивают иногда в наиболее часто посещаемых местах подобные избушки, служащие им для ночлега. Рыбаки, уезжающие на весеннюю и осеннюю ловлю рыбы, также выстраивают себе на постоянных местах ловли — песках и запорах — избы. Часто таких изб ставится вместе значительное число, и тогда образуется целое селение, которое получает название летних юрт, если избы принадлежат жителям одной вотчины. В настоящее время многие временные поселения сделались постоянными, другие же исчезли совсем. Иногда подобные селения являются общими для нескольких остяцких вотчин. Таков, например, Варвант, находящийся на Большом Кондинском сору, верстах в 40 от устья. Сюда собираются для весенней совместной неводьбы жители нескольких селений, лежащих на нижней Конде и отделенных друг от друга десятками верст. То же самое надо сказать и о стерляжьих промыслах на самом устье Конды. В избах этих селений, большую часть года пустующих, обыкновенно находятся немногочисленные нужные для промышленников запасы.
Покосы благодаря узким луговым местам, приуроченным к берегам рек, тянутся на большое пространство. Поэтому косьба, подобно промыслам, Кондинский край заставляет кондинских жителей уходить на значительное расстояние от места постоянного жительства. Если покосы находятся сравнительно недалеко, то владельцы их возвращаются на ночь обыкновенно в селение. Но часто, при отдаленности покосов, дома остаются только старики да малые ребята, все же остальные проводят время за работой, ночуя в самых примитивных палатках или землянках. Домой возвращаются обыкновенно только под праздники. То же самое происходит и при сборе брусники.
Эти разбросанные жилища, долгое время человеком не посещаемые, становятся для суеверного остяка обиталищами шайтанов, которые часто являются и пугают заблудшего путника, попавшего сюда не в урочное время. С некоторыми селениями (Пуголь) связаны целые легенды, благодаря чему остяки и даже русские боятся останавливаться в тех избах, где «чудится», предпочитая ночевать на открытом воздухе или в палатках.
Несмотря на то, что кондинские остяки издавна считаются православными, у них еще в большой силе старая вера в шайтанов. Некоторые из жителей являются тайными шаманами, к которым и обращаются, когда хотят принести жертву шайтану или самому «сянк тяте» (светлому отцу). В жертву по большой части приносят петухов (между прочим, остяками в пищу не употребляемых), но иногда режут лошадей, коров или овец. Жертвоприношение, по рассказам, совершается у «шайтанного» амбарчика, по виду своему ничем не отличающегося от других амбаров, за исключением только того, что его держат или пустым, или складывают всякую ненужную рухлядь и выстраивают обыкновенно в стороне от жилых помещений. Такой шайтанный амбар имеется почти у каждого селения, за исключением, пожалуй, сел. Голову животного, приносимого в жертву, покрывают особым платком, сохраняемым в шайтанном амбаре; жертву закалывают, вымачивают в крови платок и вешают в амбар. Мясо делится между присутствующими. Главную роль при таких жертвоприношениях играют шаманы, читающие в это время молитвы. Шаманы эти имеют большой почет между своими сородичами. Их приказания, касающиеся религиозных вопросов, всегда исполняются остяками, чем пользуются для своей наживы шаманы, выманивая у легковерных различные вещи и скот, якобы в жертву шайтану. В 1910 г. в юртах Нюркоевых от старости разрушился шайтанный амбар. Тотчас же по приказанию шамана (тайного) из многих селений на Конде были посланы люди для постройки нового. У одного из тайных шаманов в с. Нахрачинском нам удалось приобрести и самого шайтана, олицетворявшегося небольшим, бесформенным металлическим слитком. Завернут был этот главный на Конде, по уверению его владельца, шайтан в несколько шелковых тряпиц и хранился в сундуке в подполье. Подобных шайтанов владельцы их усиленно скрывают от русских.
В некоторых селениях (юрты Урминские) кроме шайтанного амбара существует еще шайтанное дерево, по большей части кедр, около которого и шаманят и под которое бросают различные ценные вещи и деньги, приносимые в жертву шайтану. Иногда ограничиваются просто дровами или берестом. Точно так же некоторые места в лесу, особенно чудские городки, считаются священными. Подобная шайтанная роща, о которой уже говорилось, находится за юртами Богдановскими. В таких местах деревьев не рубят не только остяки, но даже и (С. 199) русские, из которых многие считают, что шаманы и гадалки остяцкие действительно «что-то знают».
В водоразделе между реками Юкондой и Мордой, по рассказам многих кондинских жителей, существует каменная баба, предмет культа, стоящая на возвышенном (каменистом) месте. Проникнуть до нее очень трудно ввиду непроходимости окружающих болот, тропы по которым известны только немногим жителям юрт Нюркоевых. Чтобы еще вернее предохранить от неверующих богатые жертвы в виде денег и ценных вещей, по тропам установлены натянутые луки со стрелами, поражающие всякого, кто вздумает пройти туда без знающего проводника.
Сказываются также и остатки культа медведя, проявляющиеся в том, что остяки считают наиболее сильной клятвой — клятву медведем. Остяк готов божиться и клясться как угодно, но ни за что не скажет при неправде «съешь меня медведь». Приходилось слышать рассказы о возмездии, которому подверглись неправильно поклявшиеся медведем. Так, одну старуху зверь никак не мог достичь при жизни. Зато после смерти он все-таки раскопал могилу и растерзал труп. Что же касается особых праздников по случаю удачной охоты на медведя, то они в настоящее время уже вывелись на Конде. По рассказам, подобные празднества сохранились еще в наиболее удаленных от реки селениях Кондинского края, как, например, в Дальне-Согомских юртах. Причина исчезновения почитания медведя заключается в общем повышении культурного уровня остяков, так тесно слившихся с русскими. Влияет также и то, что охота на него стала не такой опасной благодаря распространению огнестрельного оружия.
Из старинных обычаев, сохранившихся в остяцком быту, надо указать на обычай платить калым при вступлении в брак. Калым доходит иногда до 100 руб., но по большей части ограничивается несколькими десятками рублей. Остался обычай класть у могилы весло. На самой могиле ставится продолговатый четырехугольный сруб с покатой крышей и крестом наверху. Кладбища обыкновенно располагаются у самого селения, в селах около церкви. Что же касается похорон, то они совершаются по православным обрядам. Псаломщик с. Болчаровского рассказывал, что ему пришлось видеть в одном из отдаленных селений, кажется, в Дальне-Согомских юртах, похороны умершего остяка с шаманом и по остяцким обрядам.
Но «старая вера», по-видимому, скоро исчезнет, что уже происходит в селениях, имеющих значительное количество русских поселенцев. Вместе с этим исчезнут и сами остяки, как исчезли их жилища, орудия и одежды. Нам кажется, что остяков — жителей Конды — можно разделить на две части. В одной, удаленной от центра Конды, каковы выморочные юрты Шемлинские, юрты Нюркоевы, Алтаевы, Дальне-Согомские, вымирание инородцев обуславливается болезнями и пьянством. Особенно значительно влияние первого фактора. Юрты Шемлинские вымерли совершенно, судя по рассказам, от тифа. Летом 1910 г. распространилась диссентерия. Трахома не переводится на Конде, хотя встречается сравнительно редко. К этому надо причислить различные венерические болезни и чуть ли не ежегодные эпидемии оспы и тифа, также уносящие достаточное количество жертв. Медицинской помощи почти не существует, если не считать тех невежественных фельдшеров, которые проживают в селах (в с. Нахрачинском). Они имеют в своем распоряжении несколько самых обыкновенных лекарств, из которых главную роль играет панацея от всех болезней, касторка. Незавидность положения инородцев усугубляется еще тем, что некоторые селения, удаленные от Конды, летом бывают совершенно отрезаны от места проживания фельдшеров благодаря непроходимым болотам.
Влияние пьянства на вымирание кондинскиих остяков в селениях первой категории не так велико из-за трудности доставать водку.
Уничтожение остяков в селениях второй категории, к которой мы причисляем центр Кондинского края: села Нахрачинское и Болчаровское, юрты Есаульские, Зимне-Пуштинские и некоторые другие, нельзя назвать вымиранием. Это будет обрусение, притом обрусение, так сказать, по собственному желанию. Здесь инородцы, стыдясь своего остяцкого происхождения, стараются примениться к русским. Поэтому понятно стремление их брать в жены русских женщин. Крестьянки прииртышских селений довольно охотно идут за остяков, так как те, владеющие обширными вотчинами, совершенно справедливо считаются людьми зажиточными. Дети от таких браков при муже-остяке причисляются к остякам, если же остячка жена, то к русским. Кроме того, довольно сильно распространено сожительство остяков с русскими работницами (простратками). Сожительства эти обычно заканчиваются браком. Обилие браков между русскими и остяками, особенно за последнее время, сказываются в виде исчезновения чисто остяцкого типа. Многие кондинские остяки, особенно их дети, носящие русскую одежду, ничем не отличаются от русских крестьян Тобольской губернии. Надо прибавить еще, что громадное большинство прекрасно объясняется по-русски. Остяки иногда даже между собою употребляют русский язык. В язык же коренных жителей, имеющий некоторое отличие в произношении на средней и нижней Конде, вошло много русских слов. Некоторые из остяков учились в школе и поэтому умеют читать и писать по-русски.
Можно считать, что перекрестные браки являются главным фактором, способствующим уничтожению остяцкого рода — его обрусению. Само собой разумеется, что невозможно совершенно исключать влияние занесенных русскими болезней и пьянства — деятелей, более или менее сильно сокращающих число коренных жителей в селениях и второй категории. Но во всяком случае эти факторы второстепенные. Между прочим, сифилис, одна из главных причин вымирания инородцев, в центре Конды распространен незначительно.
Обрусение коренного инородческого населения, так сильно проявившееся в домашнем быту, жилищах и одежде, мало сказалось на образе добывания средств к жизни, т. е. на промыслах. Основными промыслами на Конде как для остяков, так и для русских являются рыбная ловля, охота, кедровый промысел и сбор брусники. Мы не будем подробно описывать все эти промыслы ввиду того, что весьма детальное описание их дано у Патканова.
Главная добыча рыбы производится осенью — в августе и сентябре. Тогда на Конде ставятся запоры. Через всю реку на некотором расстоянии один от другого устанавливаются попарно колья, связанные верхушками. Они удерживают близ дна (около пол-аршина от земли) жерди, которые тянутся от одного берега до другого. Над водой колья закрепляются также жердями. Около берегов оставляется пространство сажени в три для прохода лодок. Таким образом, река перегораживается только воткнутыми в дно кольями и жердью. Благодаря быстрому течению вода бьет у жерди и тем самым отпугивает рыбу, которая и останавливается на некотором расстоянии выше запора. Тут-то ее и вылавливают неводами. Большую добычу доставляет неводьба ночью, ибо днем сквозь запор проходит много рыбы. Существование запоров подобного типа можно объяснить необходимостью предоставить возможность промышлять рыбу подобным же способом и в других частях Конды. На исследованной нами части реки каждое лето ставится запора 4-5, причем для постройки их обыкновенно собираются жители нескольких селений, затем неводящие рыбу совместно.
Несколько иного устройства запоры употребляются на притоках Конды. Там они строятся сплошными из деревянных планок или даже рогожи, и для прохода рыбы оставляются только небольшие отверстия, куда ставятся морды. Подобный запор находится в действии вторую половину лета. Запоры обыкновенно охраняются особыми, нанимаемыми для этого сторожами, которые обязаны наблюдать за ходом рыбы, починять [их] в случае поломки и охранять от медведей, иногда посещающих запоры и вылавливающих скопившуюся рыбу. В последнем случае иногда устанавливают на запоре заряженные ружья. Кроме этих приспособлений, служащих для массового добывания рыбы, в ходу также многочисленные другие способы ловли, между прочим, и обыкновенная неводьба, продолжающаяся почти все лето.
При устье Конды ловится в громадном количестве стерлядь, с помощью самоловов. Несколько лет тому назад остяки — жители Конды — подали жалобу на реполовских крестьян, которые главным образом и ставили свои самоловы, будто бы они, загораживая устье, не пропускали рыбу в реку. Реполовцам было запрещено ставить самоловы. Но вскоре проезжавший на север бывший тобольский губернатор Гондатти снова разрешил ввиду того, что во время ловли, осенью, вернее, с конца июля, рыба идет не в Конду, а из Конды, почему самоловы ни в коем случае лишить рыбы кондинских жителей не могут. Кроме того, крючки помещались у самого дна, и таким образом они не могли вредить никакой другой рыбе, кроме стерляди. Стерлядь же, как известно, далеко от устья в Конду не заходит.
Большая часть рыбы, добытая теми или другими способами, не солится, но помещается в «сад», где и держится до поздней осени. Сад представляет из себя по большей части отгороженный залив реки. Иногда для этой же цели употребляются небольшие озерки, находящиеся недалеко от места неводьбы, так, чтобы рыба доносилась в носилках живой до сада. В случае удаленности сада улов держится вначале в «подсадках». Подсадок представляет из себя небольшую лодку-однодеревку, бока которой продырявлены во многих местах. Сверху приделана крышка из деревянных планок. Это наиболее распространенный тип подсадка на Конде. Встречаются подсадки и другого рода, представляющие из себя или треугольные или квадратные ящики, или половину лодки, — все с продырявленными стенками. Подсадки в виде лодок обыкновенно употребляются тогда, когда надо перевезти рыбу на более или менее значительное расстояние. В этом случае они буксируются лодками. Подсадки второго типа употребляют как складочное место для рыбы, служащей для местного употребления. Как только начнутся морозы и появится лед, рыба из садов вылавливается неводками, сваливается на берег и замораживается; затем возами отправляется зимним путем в Тобольск или Тюмень. Благодаря такому способу сохранения рыбы в мороженом виде оттепель является для владельца ее большой бедой, так как оттаявшую рыбу приходится сбывать за полцены, а иногда и просто выбрасывать. В мороженом виде с Конды идет язь, щука, карась, а с устья — стерлядь. Рыба, сильно попорченная крючками самоловов, которая поэтому не может выжить в саду, засаливается. Мороженая рыба не является единственным рыбным продуктом, вывозимым с Конды. Значительная часть рыбы засаливается и продается под названием стоповой рыбы. В засолку идет всевозможная рыба. Она распластывается, солится самым незначительным количеством соли и затем вывешивается на особые вешала, крытые от дождя навесом. После этого рыба связывается в стопы и считается готовой к отправке. Благодаря плохому засолу рыба часто загнивает в стопах, особенно в случае подмочки. От этого получается отвратительный запах, так свойственный баржам и пароходам Низового края, занятым перевозкой рыбы.
Не менее важным промыслом является охота. Добычей служат олень, лось, медведь, выдра, лисица, белка и некоторые другие. На медведя специально охотятся только зимой, когда находят берлогу. Летом же, в случае нападения на скот, подкарауливают зверя у задранной скотины. Иногда ставятся капканы. Выдру, белку и соболя бьют, выхаживая последних с собакой, из винтовки-малопульки довольно примитивного устройства, что, однако, не мешает владельцам ее быть прекрасными стрелками. Лисиц добывают главным образом посредством капканов. Часто также берут весной молодых лисят из нор, воспитывают их где-нибудь в срубе или амбаре, а осенью, когда у них отрастет хорошая шкура, удавливают, захватывая деревянной вилкой за шею. Оленей и лосей, являющихся одними из главнейших предметов охоты, стреляют из ружья, подкарауливая на тропе или же гоняясь на лыжах с собакой. Последний способ особенно практикуется, когда глубокий снег покроется настом, не выдерживающим тяжелого лося. Иногда настораживают на оленьих тропах, ведущих к водопою, ружья. Но этот способ охоты в настоящее время практикуется только в самых безлюдных местах, так как бывали случаи, когда вместо оленя под выстрел попадал человек. Охота на зверя производится главным образом зимой и осенью, причем бьют зверя без разбора, что, несомненно, при увеличивающемся населении должно сказаться в скором времени в виде уменьшения количества дичи.
Из птиц в громадном количестве добываются утки, приблизительно в июле, когда птица линяет и летать не может. Охотятся тогда с собакой, которая и «давит» их. Иногда бьют просто шестами, разъезжая на небольшой лодке. Вообще, промышленник, жалея порох и дробь, стреляет птицу только в исключительных случаях, когда надеется убить сразу чуть ли не десяток. Добыча в значительном количестве засаливается и служит вместе с олениной, мясом лосей и другой дичью пищей зимой. Тетеревей и глухарей добывают главным образом посредством различных слопцов, пленок и ям в лесу, прикрытых хворостом. В ходу также довольно замысловатые ловушки, употребляемые как для птицы, так и для мелкого пушного зверя. Интересно устройство пленок, пользующихся большим распространением на Конде и ставящихся по берегам рек на бечевнике. Делают около воды на большом протяжении тальниковый забор высотою около аршина. В нескольких местах в заборе устраиваются отверстия, достаточные для прохода глухаря или тетерева. В этих отверстиях устанавливается волосяная петля приблизительно на высоте шеи птицы (для глухарей и тетеревей высота различная). Промежутки между петлей и забором закрываются ветками. Птица, прилетевшая на водопой и опустившаяся, как это всегда бывает, на некотором расстоянии от воды, направляется пешком к реке. Благодаря забору ей возможно пройти только в определенных местах, а именно — в отверстиях с установленными петлями (пленками), в которых она и запутывается шеей. Рассказывают, что подобный способ дает порядочную добычу.
Лебедей и гусей (последних во время весеннего и осеннего пролета) бьют из засады, приманивая чучелами. Что же касается других птиц, то на них специально не охотятся, так как многих в пищу не употребляют, считая «погаными»; бьют только гагар из-за их шкурки.
Говоря об охоте, невозможно не упомянуть о собаках, верных и опытных помощниках промышленнику в этом трудном деле. Кондинские собаки принадлежат к типу, широко распространенному по всему северу Тобольской губернии, за исключением крайнего. Отличаются по большей части серым цветом довольно длинной шерсти, пушистым хвостом, острой мордой и торчащими острыми ушами. Кормят их почти исключительно рыбой или всевозможными отбросами дичины. В более южных частях губернии, даже в Тобольске, они не выживают и, будучи привезены, через некоторое время обыкновенно погибают, по-видимому, от неподходящей пищи и недостатка привычного движения. Постоянство признаков заставляет считать эту породу собак установившейся расой, смешавшейся на крайнем севере с собаками-самоедками.
Третьим важным промыслом кондинских жителей является сбор брусники, которая там отличается обилием и прекрасным качеством. Нередки брусничники, тянущиеся на протяжении десятков верст. Как только они «застаревают», т. е. перестают давать ягоды, их сжигают весной, и на обожженном месте появляются новые. Сбором ягод занимаются как мужчины, так и женщины с детьми. При этом арендатор за свои 5 руб. имеет право посылать на сбор не более двух человек. Ягоды собираются сначала в берестяные набирки, а затем пересыпаются в берестяные же кузова, помещенные за спиной. До отправки с обозами зимой брусника сохраняется обыкновенно в небольших продолговатых срубах с крышей. Такие срубы устраиваются в значительном количестве на самых брусничниках, чтобы не везти легко портящуюся ягоду далеко от места сбора.
В 1910 г. почему-то совершенно не было не только брусники, но и почти всех других ягод. Подобный неурожай является большой неприятностью для промышленников, так как лишает их значительного заработка. Цена на бруснику, смотря по урожаю и по качеству ягод, колеблется в широких пределах.
Больший или меньший доход, зависящий от урожая и от количества появившейся ронжи, дает на средней Конде сбор кедровых орехов. Промысловый сбор шишек производится, как и в других частях Тобольской губернии, с помощью особой колотушки на шесте. Сильные удары этой колотушки (колота) по стволу дерева заставляют осыпаться шишки.
Все вышеперечисленные промыслы, вместе с арендными деньгами, уплачиваемыми русскими, дают кондинскому инородцу значительный доход, на который он может существовать безбедно. Но на самом деле остяки, за малыми исключениями, живут гораздо хуже благодаря тому, что тратят много денег на покупку водки. Это особенно заметно в селениях, расположенных близко села Болчаровского, куда каждую неделю доставляется почтальоном спирт из с. Демьянского. Установилась даже цена в 1 руб. за бутылку водки. Этим пользуются для легкой наживы приезжающие на Конду русские. С приходом каюка или парохода с Иртыша обыкновенно все селение бывает пьяно благодаря водке, тайно привозимой приехавшими.
Избавиться от этого зла очень трудно. Нам пришлось видеть одного тайного торговца спиртом, которому по суду был запрещен въезд на Конду и который должен отсиживать приличное время за продажу водки. Это, однако, нисколько не мешало ему иметь пребывание на Конде большую часть лета и даже ехать туда вместе с нами на пароходе. Задержать его из-за незначительности служебного персонала в кондинских селениях было некому. Жители же, приобретавшие у него спирт (занимался он также и скупкой пушнины), относились к нему довольно добродушно, хотя и называли не совсем лестными именами.
Из более необходимых трат надо указать на расход на одежду, так как остяки по большей части пользуются материалами фабричного производства. Сами ткут холст из привозного льна и конопли очень немногие. Что же касается старинного производства холста из крапивы, иногда пополам с покупной коноплей, то оно в настоящее время почти совершенно исчезло. Сохранилось только в селениях наиболее консервативных, как, например, в Красном Яру. Тут нам пришлось видеть и приобрести для Тобольского музея орудия, употребляемые при этом производстве, и образцы самого полотна. Кроме того, со слов тамошней жительницы-остячки был записан и самый способ приготовления указанного полотна из крапивы. В дело идет только Urtica dioica L., произрастающая в значительном количестве по всем селениям Кондинского края как сорное растение. Крапиву собирают осенью, обрывают листья и вешают для сушки. По мере надобности собранные и высохшие стебли для приготовления кудели расчесывают особой костью, опрыскав крапиву водой для того, чтобы она несколько размокла. Затем, для освобождения отделившихся волокон от твердых частей стебля, полученный продукт треплют. Кудель привязывают к палке, упирающейся одним концом в потолок, а другим — в пол избы, и сучат нитку на веретено с надетым на нем тяжелым наконечником из кости оленя, чтобы веретено легче вращалось. Из полученных ниток ткут на обыкновенных станках холст, который затем белится на солнце. Подобный холст употребляется для узорных остяцких женских рубах, изредка еще носимых старухами. Вышивки на таких рубахах делаются из овечьей шерсти, окрашенной в черный, красный, зеленый, синий и желтый цвета. В красный цвет красят путем варки шерсти с корнями «красного корешка» — Galium boreale L. Синий цвет придают с помощью покупной краски. При варке шерсти с различными видами Licopodium (L. clavatum, L. annotinum L., complanatum L.) она получает желтый цвет, который при прибавлении луковой кожуры переходит в зеленый. Воротник рубахи, точно так же, как и подол, еще вышивается бисером. Вышивки эти, иногда очень изящные, производятся от руки без всякой канвы. Остяки различают несколько узоров, носящих особые названия. Разбирать их здесь мы не будем, ибо об остяцких узорах можно найти порядочную литературу как у финских ученых, так и на страницах Ежегодника Тобольского музея. К сожалению, в настоящее время вышивкой рубах занимаются уже очень немногие остячки. Недалеко то время, когда исчезнет этот продукт народного творчества, подобно тому как исчезают старинные промысловые орудия. Луки со стрелами давно заменены ружьями, обыкновенно пистонными и заряжающимися с дула. Первые, впрочем, еще изредка употребляют при охоте на белок, причем берутся особые стрелы с утолщением на конце. В последние годы начали входить в употребление невода, приготовленные машинным способом.
С появлением русских поселенцев на Конду стало проникать огородничество и земледелие. В настоящее время почти у каждого дома находится огород, снабжающий хозяев овощами в достаточном количестве. Прекрасно растут все овощи, разводимые и в более южных частях губернии, как, например, в Тобольске, чему способствует климат, мало отличающийся от тобольского.
Надо считать установившимся хлебопашество на верховьях Конды у с. Леушинского. Образцы овса, ржи и ячменя, привезенные из этого села г. Гepaсимовым, хорошего качества. Между прочим, не мешает заметить, что хлеб сеют еще севернее Конды, в верховьях р. Северной Сосьвы у Саран-паула. Ниже по Конде, начиная от с. Нахрачинского, культура хлебов находится еще в стадии попыток, которым сильно противодействуют остяки, опасаюсь, чтобы у них не отобрали земли для переселенцев, если на Конде окажется возможным хлебопашество. В настоящее время все-таки во многих селениях сеют овес, как русские, так и остяки, но пока еще в небольшом количестве и без предварительного удобрения. В селении Вачкур нам пришлось видеть довольно удовлетворительные образцы ржи, сеявшейся на целину. В Богдановских юртах несколько лет тому назад с успехом сеяли лен. Многие жители Конды — русские — высказывали мнение, что хлебопашество возможно на местах урманов, занимающих большие площади по верхней и средней Конде.
Развитию культуры хлебов должно также способствовать скотоводство. Благодаря сравнительному обилию лугов (правда, часто затопляемых) кондинские жители имеют возможность держать большое количество скота: коров, овец и лошадей. Некоторым препятствием служит то, что скот сильно страдает от нападения медведей. Жалобы на «зверя» приходится слышать в каждом селении. В юртах Урманских медведь в первый же год зарезал несколько штук крупного скота у недавно поселившихся там русских, благодаря чему поселенцы окончательно обеднели. Надо заметить, что лошади очень редко делаются добычей зверя, несмотря на то, что летом предоставляются сами себе и бродят обыкновенно небольшими табунами по необозримым болотам и лугам Кондинского края. В это время лошади совершенно не нужны, так как из-за обилия болот езда на телегах на сколько-нибудь значительном расстоянии не представляется возможной. Зато зимой с Конды идут на Тобольск обозы с мороженой рыбой, брусникой, пушниной и кедровым орехом.
Часть стоповой рыбы и пушнины иногда отправляется летом на каюках (крытых лодках, вмещающих сотни пудов) до Иртыша, где и перегружается на пароходы. Каюки на обратном пути обыкновенно нагружаются нужными товарами, между которыми не последнюю роль играет спирт.
Для простого переезда между селениями употребляются небольшие лодки-однодеревки или более значительные неводники. По величине и по дереву, из которого они сделаны, лодки разделяются на осиновки и кедровки. Приготовляются однодеревки выдалбливанием стволов осины и последующим разведением образующейся колоды. При этом в ловких руках инородца получается очень изящная, легкая, с тонкими стенками лодка, вмещающая, в зависимости от величины, одного или нескольких человек. Такие лодки незаменимы, когда приходится делать поездку во внутрь страны по речкам часто очень незначительной глубины и отделенным одна от другой волоками. Приехав к такому волоку, путник вытаскивает свою легкую лодочку на берег, складывает пожитки в один конец, а другой посредством короткой веревки прикрепляет к веслу, закинутому на плечо. Благодаря тому, что лодка касается земли всего одним концом днища, становится возможным тащить ее без особого труда иногда несколько верст от одной речки до другой.
Из отчасти сухопутных летних путей сообщения на Конде надо указать так называемую Демьянскую тропу, по которой совершается еженедельно Доставка почты из с. Демьянского на Иртыше. Тропа эта, начинающаяся у Болчар, простирается не более как на 50 верст и выводит к Иртышу всего в 5 верстах от Демьянского. При пользовании ею приходится частью идти по совершенно сухим борам, частью ехать на лодке; но попадаются также и болота (торфяники), ходьба по которым представляет немалое затруднение. Почтальон, тамошний житель, проходит весь путь в сутки.
Жители с. Болчаровского передавали, что имеется еще одна «тропа», гораздо более удобная, нежели Демьянская. По этой тропе, которая выводит на юрты Цингалинские, все время, за исключением небольшого волока, приходится ехать на лодках. Вообще же подобные тропы не представляют из себя удобных путей сообщения. Речки, по которым приходится ехать иногда значительные расстояния, мелководны и нешироки, так что по ним возможно проплыть только на маленьких остяцких лодках, не могущих поднять сколько-нибудь значительный груз. Поэтому на Конду остается только один хороший путь — это по самой реке. Пароходству Голева-Лебедева предстояло доказать судоходность Конды, что и удалось сделать с успехом. Можно надеяться, что за этими первыми рейсами последуют и другие, которые, однако, не могут быть многочисленными из-за незначительности населения и зависящего от этого небольшого спроса на товары. Да и в будущем трудно ожидать очень значительного увеличения населения, особенно на неприветливой нижней Конде. Земледелие возможно в весьма незначительной степени благодаря общей болотистости местности и песчаной почве. Рыбная же ловля, охота и другие лесные промыслы могут прокормить только немногочисленное население. Особенно лесные промыслы требуют больших и безлюдных пространств, где мог бы беспрепятственно кормиться зверь.
Однако, как уже было упомянуто выше, в последнее время на Конду, особенно верхнюю и среднюю, начинают переселяться крестьяне из других мест Тобольского округа, предполагая найти здесь более легкий заработок. Такое заселение края до известного предела природными сибиряками не является нежелательным, так как оно спасает край от окончательного безлюдья, которое замечается на некоторых местностях Тобольского Севера благодаря вымиранию инородцев. Особенно это ярко сказывается на Конде, где в местах, для русских малодоступных и непривлекательных, замечается вымирание коренного инородческого населения, в то время как в центре Конды, куда переселились русские, наоборот, замечается прирост населения, на что указывал для конца 80-х гг. в своем сочинении Патканов. Здесь ясно заметна мирная борьба за существование, когда выживает и делается хозяином страны человек, соединяющий в себе лучшие качества двух народностей.
Можно ожидать, что в скором будущем остяки и вогулы на Конде исчезнут, но образуется новое племя, которое, будучи русским по языку и религии и сибиряком по предприимчивости, сохранит инородческую выносливость и приспособленность к окружающим условиям.
