Из воспоминаний Первеева Павла Михайловича:
«Я родился в 1934 году в г. Ставрополе… Отец работал на железнодорожной станции весовщиком, а мать домохозяйкой. Мы жили на окраине города. Недалеко от железной дороги был свой дом, глиносаманный, огород. Я, как постарше был, матери помогал, да за братьями присматривал.
Жили мирно, все было хорошо, а потом началась война. Мы были целый год под оккупацией. Отцу пришлось устроиться на прежнюю работу. Нас было четверо иждивенцев. Братья матери были в Красной Армии. Когда их везли поездом на фронт, они попали под бомбежку и погибли. Отцовские братья тоже на фронте погибли. Красная Армия пришла в Ставрополь осенью 1943 года, а в декабре месяце началась эвакуация. Мать и отец говорили, что нашу нацию, калмыков, выселяют на север. К дому вечером подъехала машина. Отец и мать быстро нас одевали, кое-что в мешки складывали. Потом нас повезли на станцию. В вагоне стояла печка железная. Она топилась день и ночь, на ней чай кипятили. Калмыки — любители чай пить. Поезд, если где остановится, то люди стучали в ворота, чтоб открыли покойников выбросить. Их оставляли прямо на земле.
Нас очень долго везли. Во время остановок эшелона мужики готовили топливо, кто-то менял одежду на еду. Старики помирали и дети слабые. В вагоне холодно было. Наконец, нас привезли в Омскую область, выгрузили в Омутинском районе. Там жили до весны на квартире. Когда снег растаял, я с матерью ходил на пашню, собирали пшеничные колосья, сушили, мяли. У соседей были жернова, которые зерно мололи на крупу и муку. Кашу варили, лепешки стряпали. Какие вещи были новые, все сменяли на продукты, картошку и молоко. А в 1944 году нас опять погрузили в вагоны и повезли в Омск. Затем — на Север.
Привезли в деревню, стоявшую на берегу Оби, ее раньше называли Пилюгино, там был рыболовецкий участок. Весной 1945 года мы переехали в поселок Озерный (отец хлопотал через комендатуру, чтобы быть ближе к другу, Доржееву Михаилу, с которым познакомился в дороге). Дали нам полдома. Отец был конюхом, а мать — телятницей и свинаркой. Война кончилась, мужики вернулись домой: братья Тагильцевы, Варнаков Георгий Матвеевич, Дарский Иван (дошли до Берлина), Перевозкин Семен.
Жили люди хорошие. Нам дали корову. Отец рыбачил. Осень стояла холодная. В то время не было сапог резиновых, их заменяли сохни (головки — кожаные, голяшки — брезентовые). Головки износились, были заплата на заплате, и отец пошел в контору просить на ноги обувь, но не тут-то было. В то время в колхозе был председателем Т., главным бухгалтером — П., главным животноводом — П. Вот эта тройка не дала ему бродни. Отец не пошел на рыбалку. Как раз пришел катер под названием «Быстрый». На нем приехал из Сургута районный комендант С. Отца вызвали в контору (приходила на дом техничка). Отец не пошел, тогда они пьяные пришли на квартиру, вытащили его из дома и поволокли в контору. Там его избивали. На другой день увезли в Сургут, а зимой осудили за невыход на работу. Присудили 5 лет тюремного заключения.
Мать одна работала. Я был вынужден бросить школу. Матери помогал, убирал навоз, телятам сено подвозил и в ясли растаскивал. Мать варила свиньям мороженую картошку. Вот ее украдем, я домой принесу братьям, они довольны. То пойло телячье тоже украдем, домой принесем. Питание плохое было, хлеба выдавали по 350 граммов на члена семьи, а мать получала чуть больше. Весной пахал я колхозное поле, картошку мороженую собирали, пекли, ели. То кто-нибудь даст рыбы соленой или свежей. На ноги нечего было надеть, так носили «кандалы»: подошва — деревянная, верх — брезентовый. Так мы с матерью прожили вместе до 1947 года. В 1947 году мать заболела, ее увезли в больницу в Тундрино. Мы остались одни, я — старший и два брата.
Я стал работать в колхозе. Был у нас Яковлев Артемий Иванович, конюх, он меня взял помощником. С утра и допоздна приходилось работать на конюховке: овес засыпал по кормушкам, сено в ясли раскладывал, гонял лошадей на водопой. Соседи, калмыки, моих братьев забирали ночевать к себе. Весной меня взял в гребцы почтальон. В то время пришло извещение, что отец похоронен в Тюменской области, в Заводоуковске, в лагере леспромхоза. Я знал, что отца нету больше на свете, и поехал в Тундрино в больницу к матери. Она, увидев меня, все время плакала, не могла подняться, была худая — кожа да кости, просилась домой. Я ей сказал, что, мол, на другой раз приеду и увезу, про отца ничего не сказал (старшие женщины-калмычки так посоветовали). Вскоре почтальон сообщил: «Мать ваша умерла на другой день после встречи»…
Мой младший брат упал и вывихнул ногу. В больницу его не возили. Был в деревне фельдшер молодой, Коваленко, он брату йодом ногу помажет — и все. Сухожилие стянуло, нога стала гнить [начал развиваться] туберкулез костей. И вот на ч
ступает весна 1949 года. Пришел первый катер — «Быстрый». Мои братишки вместе с деревенскими ребятишками побежали на берег. С катера вышло начальство, а мой брат с костылем скачет (ему один дед сделал костыль). Один из начальников подошел к нему, спросил: «Как тебя зовут?» — и пошел дальше в колхозную контору. Через некоторое время врач и я повезли Николая на лодке в поселок Высокий Мыс. Там приставали пароходы, там мы расстались. Он поехал с врачом в Ханты-Мансийск. В Ханты-Мансийске в 1949 году моему брату сделали операцию, отрезали ногу. Тогда я не знал, кто был тот начальник. Позже мне сказали, что это — Бахилов, и я ему был благодарен. Но связь с братом я потерял.
Мы остались вдвоем с Владимиром. Я уже ездил на лесозаготовки, а в 1950 г. — самостоятельно возил древесину на лошадях в речке Каркатеевой и на Майском участке. Осенью уезжали на лесозаготовки, в апреле возвращались домой, в колхоз, а в колхозе — посевная, потом покос, уборочная. Сено возили, молотили зерно. Были мы под надзором. Если ты заболел и не вышел на работу, то комендант вызывал и угрожал наганом. Был у нас до 1956 г. комендантом в деревне Гуральников. Документов не было никаких. День работаешь, бригадир ставит палочку в тетради, что, мол, один трудодень заработал — 3 рубля.
В 1956 году к нам в поселок Высокий Мыс приехал Черемных Лев Дмитриевич, второй секретарь райкома партии, и я пошел узнать, где мой родной брат Николай. Через некоторое время пришел ответ, что, мол, ваш брат находится в детском доме, жив-здоров, учится в школе в Упоровском районе Тюменской области. Мы стали переписываться. В 1959 году мы встретились с братом в Тюмени через 10 лет после расставания… В 1957 году, когда был массовый отъезд калмыков, Владимир уехал в Калмыкию, работал на стройке каменщиком, служил в армии, вернулся в Элисту… Младший брат позднее тоже переехал в Калмыкию».
1995 г.
