«Людей гоняли, как скот: лютый был комендант…»

Воспоминания Силиной (Брылиной) Нины Ивановны:

«Я родилась 14 января 1921 года в селе Курьи Свердловской области в семье зажиточного, по тем временам, крестьянина. Место курортное, но территория курорта от села отделялась небольшим лугом. Семья наша на момент ссылки состояла из 9 человек. Родители мои: Иван Ефимович и Дарья Александровна; нас, детей, четверо: я, старшая, младшему Павлику было два года, папин брат Алексей, который жил с нами, родители папы.

Мы имели два небольших дома, держали коров, лошадей, свиней, овец, были куры, гуси, индюшки, но все в небольшом количестве. Держали пчел. Всем хозяйством управляли сами. Нас, детей, приобщали к сельскому труду очень рано. Я в девять лет умела прясть, вязать, мять лен, жать маленьким серпом, снопы вязать. Иногда с соседскими ребятишками приходилось гонять в поле коров и пасти их до вечера. В поле трудились все. Землю обрабатывали плугом. Была у папы машина для обработки зерна.

Помню, лет четырех-пяти бабушка брала меня с собой к отдыхающим на курорт. Говорила так: «Пойдем сегодня, Нина, к господам, унесем покушать». А носили булочки, ватрушки, калачики, мед. Мне нравилось идти по зеленому лугу босиком, да и встречали нас отдыхающие очень приветливо.

Семья наша была религиозная. Дед какой-то пост занимал в церкви, две мои родные тети были монашками. Жили в монастыре в Верхотурье (недалеко от Свердловска). Но они раньше нас были сосланы в Казахстан. Иногда я гостила у них. Они водили меня в церковь, учили молитвам, учили грамоте. Папа на момент ссылки работал писарем (секретарем) в Курьинском сельсовете. В период раскулачивания нас не обходили: уводили часть скота, увозили зерно.

Вот и подошел 1930 год. Рано утром к нам подъехали верхом два милиционера. Дома были мы — четверо детей и мама. Папа, брат его и дед с бабой были в церкви. Когда они застучали в ворота, мама крикнула мне: «Забирай ребятишек, залезайте на полати», а сама пошла открывать ворота. Мы вчетвером притихли на полатях.

— Где взрослые?

— В церкви.

В церкви проходило венчание. Брат папы Алексей венчался с девушкой из другой деревни.

— Лошади есть?

— Не знаю, — ответила мама, — уехали в церковь на лошадях.

Не прошло и часа, как к воротам подъехали все, кроме невесты.

Дан был срок — два часа на сборы: брать самое необходимое, ничего лишнего. В это время шла потасовка: выбрасывали из ящика и комода вещи, которые получше, в отдельную кучу.

«Детей одевайте потеплее», — было такое пожелание. Мама с бабушкой одевали нас да еду собирали на дорогу. Папа, дедушка и дядя готовили подводы во дворе. Жениха и невесту разделили в церкви: она не подлежала высылке.

Привезли нас в школу, там уже было несколько кучек людей. Держали в школе недолго, общаться не разрешали: конвой был строгий. Папу один милиционер сводил в сельсовет: что-то надо было передать лицу, заменяющему его. Затем наша семья была погружена на три подводы. Нас, детей с мамой, погрузили в короб, повернутый набок, мы сидели под крышей, пять человек, младшему Павлику было два года, он сидел на коленях у мамы.

Так мы ехали до Тобольска. Стояли лютые морозы. На некоторых остановках делали проверку: нет ли чего лишнего — отнимали последнее. Мой дед одел в дорогу старые валенки, а новые взял с собой — отобрали (думаю, это дело местной милиции). Были случаи, когда из саней выкидывали сверток в снег. Это был мертвый младенец. Было много слез!

В Тобольске разместили некоторых по квартирам, но многие были расположены в церкви на двух- и трехъярусных стеллажах. Какие-то стеллажи рухнули — было много жертв, особенно детей. Затем нас перевезли в Абалак, под Тобольском, где жили до открытия навигации. Где бы не жили, трудоспособных привлекали к работе.

Окончательный путь был на пароходе «Москва» до деревни Ванзеват Березовского района. Погрузили в трюм парохода и развозили по Северу, выгружая, где в малонаселенные пункты, а где нужно было заново строить жилье, пока живя в землянках, как в Устрем. Ванзеват — деревня на Большой Оби, население — ханты, по-русски мало кто понимал, разговаривали с переводчиком. Националы встретили нас враждебно. Почему-то они решили, что к ним привезли коммунистов. У дяди часы в кармане нагрудном были на цепочке, его долго никто не пускал жить. Говорили, что это коммунист. Переводчики смогли убедить, что тут нет ни одного коммуниста. Разместили по три-четыре семьи в юрту. В дом Молданова нас поместили с Нохриными и с дядиной семьей, которого долго не пускал никто в дом. Молданов пустил.

Родители работали на рыбучастке. Школы не было, но была учительница, которая обучала детей грамоте в частном доме. Детей переселенцев она не принимала, говорила, что не разрешает власть. Запрещено было общаться детям вольных с детьми переселенцев. Но любопытные дети залезали на завалину дома, где учили детей, и заглядывали в окна. Их учили грамоте родители, кто как мог. Здесь не было строгого режима коменданта.

Помню, было очень много ягод у самой деревни. Мы с бабушкой летом собирали ягоды, а дедушка на коромысле в ведрах их уносил домой.

Из Ванзевата нашу семью весной 1932 года перевезли в Устрем, в поселок переселенцев.

Первые поселенцы жили в землянках, строили жилища-бараки на 5-7 квартир. Мы первое время жили в мастерской, где папа делал ящики и бочки для рыбы. В бараки размещали в каждую квартиру по две семьи, перегородок не было. Нас поместили с семьей в два человека (мать и сын), а нас было восемь человек. Брат папы Алексей, пока мы жили в Тобольске, сумел сбежать из ссылки.

Достраивалась школа, больница. Начали собирать детей в школу с разной степенью грамотности. Хорошую память оставили этой школе учителя Гороховы — Елизавета Ивановна и Михаил Иванович. Это были люди добрые, ласковые, внимательные, понимающие положение детей и родителей. При них окончательно были сформированы четыре класса по подготовленности учащихся. Здесь я окончила четвертый класс.

Учиться в пятый класс в Березовскую школу нас из переселенческого поселка не приняли: мы можем учиться только в школе для переселенцев. Предложили Перегребное, оно тогда относилось к Березовскому району, там была семилетка. И нас, шестерых учеников, отправили из Устрема в Перегребное. Учились все хорошо, перешли в шестой класс. В августе 1936 года один из родителей — Бутаков Александр Григорьевич, собрав наши табели, поехал в Березово хлопотать, чтобы нас приняли в Березовскую школу в шестой класс. И выхлопотал! Все были рады: и дети, и родители. Благодарили его за смелость. Но недолго пришлось ему жить: в 1937 году был взят и расстрелян как враг народа.

С 1936 года ученикам Устремской школы после четвертого класса было официально разрешено продолжать учебу в Березовской школе.

Жизнь в Устреме долгое время была под строгим контролем коменданта. Каждую пятницу должны были ходить в комендатуру отмечаться. Могли по доносу ни за что арестовать. Во время моей учебы в третьем классе были арестованы мама и папа и увезены в Березово. Остались бабушка (дед умер), четверо нас, детей, я — самая старшая.

Жизнь в поселке — полуголодная, 1933 год. От холода и голода люди умирали. В это время начали раскорчевку под деревню Теги. Людей гоняли, как скот: лютый был комендант. Защиты искать не у кого. Много погибло людей из Калмыкии. Чтобы выкупить норму муки на месяц, я со слезами просила денег в конторе рыбучастка, где работали наши родители. Давали по пять рублей.

От родителей нет известий. Надо что-то делать, умирать с голоду не хотелось. Решаемся с бабушкой на последнее: что-нибудь променять хантам на продукты. Сохранился у бабушки большой кашемировый платок с большими цветами. Вот мы едем с ней на калданке в Тегинские юрты. На пути — Обь, большой сор надо пересечь. Я все знала: осенью ездили за шишками компанией на большой лодке. Бог помог. Погода стояла тихая. Мы остались с ней живыми. Привезли немного муки, крупы, но бабушка была рада, что ребятам похлебку можно варить.

И вдруг такая радость! Приехали знакомые из Березова и привезли нам от родителей в мешочке сухарей. Сообщили, что папа с мамой живут не в казарме, а в избушке во дворе, что папа был у прокурора. Через два дня на парусной лодке со знакомыми я поехала в Березово.

Дежурный, спасибо ему за смелость, разрешил мне жить с ними в избушке, при обходе прятаться под нары. На следующий день папа снова просил прокурора принять его, рассказал, какая обстановка дома, и очень просил сказать прокурора, за что они сидят с женой. Прокурор ответил, что после предыдущего разговора он тщательно просмотрел документы и дела на Брылина Ивана и Брылину Дарью и ничего не нашел, поэтому сказал: «Должны вас освободить, идите». Папа осмелился спросить, какой документ ему даст прокурор. — «Никакой, идите». Домой приехали втроем: папа, мама и я.

С 1935 года по 1941-й я училась в Березовской средней школе. Как относились к нам, детям спецпереселенцев? В пионеры принимали, а в комсомол — иногда рассматривали соцпроисхождение. Училась я хорошо, бывала отличницей, активная в общественных делах, но в девятом классе райком комсомола не утвердил решение школьной комсомольской организации принять меня в комсомол из-за соцпроисхождения. Можно было слышать выражения «он дружит с переселенкой», «у нее задушевная подружка — кулачка». Не разрешалось жениться и выходить замуж, если которая-то сторона считалась политически опасной. При регистрации брака муж брал фамилию жены.

Закончила десятый класс Березовской средней школы в грозном 1941 году. Средств для продолжения учебы у семьи не было. Поехала работать учителем в самую отдаленную школу в районе — Няксимвольскую и проработала все годы войны в этой школе учителем математики. Закончила Тобольский учительский институт после войны.

Работая учителем, приходилось часто писать биографию. В графе «соцпроисхождение» иногда я писала «дочь кулака» или «дочь зажиточного крестьянина», а на самом деле мои родители были не кулаки и даже не зажиточные крестьяне, а просто труженики, хлеборобы и научили меня честно трудиться.

Мои труды достойно отмечены: Почетной грамотой Министерства просвещения РСФСР, медалями «За доблестный труд. В ознаменование 100-летия со дня рождения В.И. Ленина», «За доблестный труд в Великой Отечественной войне», «Ветеран труда», областными, окружными, районными почетными и похвальными грамотами.

Желаю подрастающему поколению счастливого детства. Нельзя допустить, чтобы так страдали люди без вины виноватые».

2002 г.