Новомир Патрикеев
Был раньше и такой, правда, редко применяемый способ охоты на гусей — не из укрытия, не с подъезда, не с подхода, а… с подбега, когда проворные охотники, завидев приближающуюся чуть в стороне гусиную стаю, бросались что есть сил, под прикрытием кустов наперерез и сокращали расстояние. Однажды и я, сидя с друзьями у костра после утренней зорьки, услышал за лесом голоса краснозобых казарок: «Чек-вой, чек-вой». Сообразив, что они должны вылететь на речку через соседнюю широкую и длинную лесную поляну, сорвал с дерева ружье, на ходу зарядил его парой патронов, всегда лежавших в левом кармане куртки, и выбежал в прогал. Быстрый встречный дуплет и дне красивейшие, кирпично-черные с белым птицы, не занесенные тогда еще в Красную книгу, упали к моим ногам. Их чучела долгие годы украшали местный музей и квартиру отца.
Примерно так гусевали в 20-З0-е годы, по во время Великой Отечественной войны заметно сократилась промысловая добыча гусей по известным причинам (массовая мобилизация мужчин).
Однако в журнале «Югра» (№ 9, 2001) есть интересный рассказ Виктора Васильевича Пачганова о том, как он еще подростком ездил весной 1942 года на гусевание со своим дядей, Степаном Николаевичем, приезжавшим в деревню Зенково в отпуск после ранения на фронте. На войне тогда были многие зенковские охотники, поэтому удалось взять в их семьях четыре пистонных ружья 8,6 и 4 калибров. К этим шомполкам подготовили большой запас пороха и картечи. К своим централкам — двум двустволкам 20 и 16 калибра и двум одностволкам — снарядили сотни патронов.
Весь боезапас, продовольствие, инвентарь, в том числе большую лодку-певодпик и пару легких долбленых, еще по насту отвезли на двух пароконных санных упряжках к так называемой Андреевской заимке на левобережье Оби, где были «мурковые» гусиные садбища. Станок располагался на песчаной косе и несколько раз переставлялся в зависимости от уровня прибывающей воды.
В тот год, по оценке старожила С.Н. Пачганова, был необыкновенно интенсивный пролет лебедей, гусей и уток, продолжавшийся более двух недель с начала последней декады апреля до конца первой декады мая. Иногда к манщикам подсаживались гусиные стаи по полсотни и более штук. Сейчас в это, наверное, трудно поверить, но добыли они около тысячи гусей, что в грудное военное время было весьма кстати.
Успешный промысел гусей продолжался и в послевоенные годы. Сургутский старожил и краевед Валентин Замятин рассказал в журнале «Югра» (№ 6, 2006) о том, как «завзятые гусевальщики» И.С. Помелов и Ф.И. Редикульцев брали за весну по 150-200, а то и по 300 птиц. Своеобразный рекорд принадлежит И.С. Помелову, добывшему в 1947 году 700 гусей. Часть трофеев охотники продавали торгово-заготовительным кооперативам, часть вялили, солили и коптили впрок для личного употребления.
50-е годы промысел гусей и специальная любительская гусиная охота потеряли всякий смысл после отмены начала весеннего сезона с прилета птиц, введения ограниченных по времени сроков утиной охоты, когда гуси уже уходили на север, и нормы отстрела — один(!) гусь в день. И почти на четыре десятилетия такой желанный престижный трофей стал только попутным и очень редким…
…А вот с первым и единственным тогда серийным самозарядным ружьем МЦ-21-12 (12 калибра) мне посчастливилось охотиться почти 15 лет на уток во время массового пролета весной и поздне-осенних перелетов.
Это было необычное для того времени ружье, тяжелое (3,7 кг), со стволами длиной 750 мм, дульным сужением 1 мм, подствольным трубчатым магазином на четыре патрона (пятый вкладывался в патронник) и флажковым неавтоматическим предохранителем сбоку. Механику я примерно знал, так как в 30-е у отца был вероятный прототип МЦ, «Браунинг» 16 калибра, от которого он отказался только из-за отсутствия папковых гильз. Отец просто объяснил мне, что автоматика работает на принципе отдачи. Так и у МЦ полуавтоматическая (одиночными выстрелами) стрельба происходила за счет длинного хода подвижного ствола. Под действием пороховых газов на дно гильзы ствол и затвор отходят назад, при этом взводится курок и извлекается гильза. А когда сжатые при этом пружины двигают ствол вперед, происходит заряжание новым патроном. При тогдашнем обилии дичи приобрести самозарядку было заманчиво, а из-за дефицита еще и престижно.
Мне не без приключений досталось последнее из шести привезенных в 1968 году в Салехард таких ружей в экспертном исполнении, которые разошлись, как у Аркадия Райкина — «сначала завбазой, потом старшему товароведу». Узнал о поступлении у партнера по охоте, работавшего водителем у очень влиятельного лица. Для него и попутно для себя он купил полуавтоматы. Зная, что жена руководителя-неохотника, покупавшего ружье для антуража, против покупки, водитель привез коробку на квартиру «хозяина» и стал собирать, при этом муфту на пружине магазина поставил выемкой наоборот. Увидев, что ружье не складывается, «хозяйка» тут же приказала отвезти его в магазин и вернуть деньги. Их, конечно, отдал я, а разрешения милиции на гладкоствольное оружие тогда не требовалось. Я просто записал его в охотничий билет, заплатив в банк так называемую госпошлину в сумме пяти рублей.
На другой день, взяв для сравнения два зауэра, зимсон и три Иж-12, поехали с отцом и братьями за город к заброшенному складу с высоким дощатым забором. Идеальное место для сравнения кучности и резкости боя. Нарисовали углем шесть черных кругов сантиметров 30 в диаметре. Из старых ружей стреляли с упора на 35 метров, из ижевок — на 40, из МЦ — на 45, но усиленными на 0,2 грамма зарядами пороха «Сокол» и на два грамма — снарядами дроби №4. Круг осыпи и резкость были почти одинаковыми па всех мишенях.
Полуавтомат стал украшением моей охоты и подвел только однажды в первые годы, когда выпускались гильзы из мягкого картона. Мельчайшие частицы попали под шептало и заблокировали спуск. Конечно, к нему надо было привыкать, так как из длинного ружья труднее стрелять навскидку. Поначалу, делая второй выстрел, машинально искал второй спусковой крючок.
Стреляя, естественно, только влет, успевал, как правило, сделать пару прицельных выстрелов. Но утка шла густо и к следующему подлету не нужно было перезаряжать. Триплеты случались редко. Первый раз взял с пяти выстрелов пять красноголовых чернетей. Эти хитрые нырки часто снижаются, но не садятся у манщиков, пролетают мимо. Когда слева над сором появилась «свадьба» красноголовых — самка и пять селезней, я пропустил «невесту» и одного за другим положил всех «женихов». За годы моей охоты подобное было еще два раза — с чирками весной и шилохвостями осенью.
Гусей стрелял только по случаю, так как к началу утиной охоты они уже пролетали на север. Помню, как однажды чуть было не упустил такую редкую добычу из-за несвоевременной перезарядки полуавтомата. В магазине была дробь-четверка, и я быстрым дуплетом, в какой-то мере «па авось», на предельном расстоянии обстрелял пару пискулек, тогда еще не занесенных в Красную книгу. Даже не покачнувшись, они скрылись за высокими кустами и тут же начали тревожно кричать. Звуки не удалялись, значит, птицы сели на ближайший разлив. Попищал в манок, сделанный из детской пластмассовой дудки, и через несколько минут над чучелами появился гусь. Я снял его первым выстрелом, подобрал в калданку и сразу к разливу. Там за прибрежной глубокой снежной полосой шириной метров десять увидел второго сидящего на воде гуся. Забыв о патронташе, увязая чуть ли не по пояс в сугробе, подкрался к нему на, казалось бы, верное расстояние. И так запыхался, барахтаясь в снегу, что после первого выстрела пискулька захлопал крыльями по воде и побежал, второй выстрел остановил его, но голова оставалась приподнятой. Снова форсирование снега за патронами и обратно. К счастью, гусь оставался на месте и стал моим трофеем.
После меня полуавтомат еще лет 15 исправно служил моему сыну, в том числе несколько лет на специальной гусиной охоте, пока из-за случайного удара при транспортировке не была перебита перемычка вентилируемой планки. С этим оружием связан и его первый выезд на весеннюю охоту в возрасте пяти с половиной лет, на четыре года раньше меня. Воскресным июньским утром 1968 года брат Володя подвез нас на машине почти к самым Кысканам, к которым уже близко подходили салехардские постройки. По высокой сухой гриве мы прошли до залива, где я построил настоящий скрадок и выставил чучела. Уток было очень мало, только две-три стайки пролетели по сторонам. Видели несколько чаек, канюка и кроншнепа, пролетевшего почти на выстрел.
Вдруг затринькал чирок-свистунок, незаметно подсевший к чучелам. Я показал его сквозь ветки Андрею, затем встал и выстрелил из МЦ по взлетевшей утке. Чирок упал у самого берега. Через какое-то время сын сказал:
— Папа, не стреляй больше из этого ружья.
— Почему?
— …Оно очень громкое.
Домой мы поехали на рейсовом автобусе. Пассажиры с интересом смотрели на юного охотника с висящим на ремне через плечо складным охотничьим ножом и нашим единственным трофеем…
Специальную гусиную охоту в более ранние, чем на остальную водоплавающую дичь, сроки с нормой добычи два гуся и одна утка в день в Ханты-Мансийском округе впервые разрешили только в 1991 году. Был даже организован завоз охотников на угодья попутными, а иногда и специальными рейсами вертолетов по очень доступной цене.
Меня вместе с тремя товарищами пригласили в свою группу потомственные гусятники родом из села Нялино, братья Змановские. У них были прекрасные набивные чучела гусей, у остальных — по десятку-полтора фанерных профилей. Наш путь лежал па «родовые» гусиные садбища Змановских около заброшенной деревни Майка, вверх по Оби от Ханты-Мансийска. Вылетели 26 апреля, казалось, в самое подходящее время, чтобы встретить первых гусей. До Нялино сплошного льда на реке уже не было, как впрочем, и дичи — изредка видели лебедей и еще реже уток, но стоявшая в последние дни очень теплая погода внушала надежду, что птица вот-вот полетит.
Ми-8, не выключая двигателей, высадил нас на сухой гриве рядом с красивым высоким бугром-мысом, поросшим вековым кедровником. Там, на лесной поляне рядом с глубоким круглым озером, вода которого казалось темной, но была родниковой чистоты, мы поставили три палатки. Вокруг, насколько хватает глаз, уже освободившиеся от снега луга, большие озера и разливы с берегами, поросшими мелкой, любимой гусями травой.
Днем, пока обустраивались, гуси активно летали по сторонам небольшими, явно разведывательными стайками. Одна из них пролетела прямо над станом, словно зная, что ружья, как и положено, не заряжены.
Приготовления закончили только под вечер. Сложили все необходимое в рюкзаки. Один из нас показал, на его взгляд, новинку — выстрелил в метку, нарисованную на щите, оставшемся от стоявших здесь раньше геологов, дробовым снарядом из картечин, которые скреплены между собой для кучности тонкими проволочками, что в общем-то было придумано давно.
На торжественном «привальном» обеде старший Змановский по древней традиции вылил первую стопку водки на землю для «вотчинника», мистического хозяина угодий, с просьбой о хорошей охоте. Если раньше аборигены в таких случаях задабривали лесных духов, то у русских первопоселенцев под «вотчинником» подразумевалось какое-то существо типа снежного человека.
С высоты под руководством распорядителя определили примерные точки засидок. Мне шел тогда шестидесятый год, что, видимо, и обеспечило право занять самый ближний разлив рядом со старой перевесной просекой — заведомо перелетное место. Подходя, я видел, как там прошла пара гусей. Разлив оказался большим озером с открытыми берегами, левый тупик порос мурком. Там я разместил гусиные профили, расставил на мелководье пенопластовые чучела серых уток и хорошо замаскировал скрадок, «загородился», как говорили братья Змановские.
Сел ровно в восемь часов. Передо мной светилась полосатая заря с наклоном к югу. Ярко-розовые и серо-голубые небесные полосы отражались в тихой воде, где временами играли нерестившиеся щуки. Хотя на соседнем, еще более широком разливе сидело много уток, вечером они не летали. Над моим озером пролетел только большой кроншнеп, запрещенный к отстрелу весной.
В половине девятого начало слегка смеркаться. Где-то в лесу запели дрозды. Предзакатное небо через широкие сиреневые полосы перешло в сплошную серо-синюю. Серым стало и озеро. Никто из нас в тот вечер не выстрелил.
Но разве ожидание дичи, ощущение себя частицей весенней природы не элемент охотничьего счастья? Посовещавшись за поздним ужином у классического охотничьего атрибута — костра со спокойно колеблющимся в штиль пламенем, все решили оставаться на своих местах.
Наутро мне удалось выстрелить только один раз. Одиночный селезень шилохвости, не обращая на чучела никакого внимания, пересекал по диагонали озеро и был красиво сбит в нелегком угловом ракурсе. На рассвете редкая стрельба слышалась со стороны озер и разливов, где сидели товарищи. Оказалось, там немного летали утки, а гуси так и не появились.
Выдержка и терпение всегда отличали настоящих охотников. Днем и я с трудом перетащился по топкому лугу поближе к друзьям, на берег более широкого разлива. Путь от ближайшей твердой гривы до засидки пришлось, утопая по щиколотку, совершить не один раз. Кроме взятых в расчете на гусей двух ружей, патронов, профилей, утиных манщиков, нужно было принести достаточное количество таловых веток и прошлогодней травы, чтобы построить хороший скрадок. А еще понадобилось нарубить толстых палок и сделать помост под ноги.
На классическую традиционную гусиную засидку, как у братьев Змановских, с откидной крышей и задней приставной дверцей, сплетенных из веток и травы, у меня не хватило ни сил, ни стройматериалов. Тем более, уже лет тридцать пять я стрелял только влет и охотился всегда из открытых сверху скрадков.
Замаскироваться получше стимул был. Во-первых, на одном из лужков паслась стая гусей, которую мы вспугнули. Во-вторых, один из братьев Змановских, обходя озеро, застрелил внезапно вылетевшего из-за высоких кустов гуменника. Однако гусиной охоты опять не получилось. Началось похолодание, и стала понятной причина задержки массового пролета гусей.
Следующий выезд почти в том же составе был недели через две на утиную охоту, во время которой разрешалось добывать в день и по одному гусю. Но нас уже интересовал сам процесс гусевания, а из Нялино позвонил отец Змановских, старый гусятник, и сообщил, что на садбищах скопилось много птицы. Все снова захватили профили. Тот участник, что стрелял связанной картечью, поразил очередной «новацией». Он привез из Москвы тяжелый плоский чемодан, в котором помещалось около двадцати металлических профилей, крупных, хорошо раскрашенных и устойчивых, благодаря прочным съемным колышкам. Впрочем, судьба их оказалась незавидной, как всей очередной охоты.
В нашем распоряжении было только два выходных дня. Поздно вечером в пятницу мы заехали на катере типа «Ярославец» в Нялино, где получили от деда Змановского точные координаты садбища, на котором останавливались последние пролетные гуси, и набивные чучела из его личных запасов.
Уже ночью пристали у крутого берега под защитой высоких кустов тальника. Можно было пройти и дальше, но не позволяла осадка судна, зато сохранялась полная уверенность в том, что не распугаем гусей. Сидя у костра и планируя, в какой очередности будем ехать на мотолодке к местам засидок, мы слышали в ночной тишине доносимый ветром многоголосый «разговор» наших потенциальных трофеев.
Но увы! Утром нас разбудила беспорядочная стрельба. И тогда мы убедились, насколько много было на садбище гусей. Наверное, около тысячи, так как громадные стаи буквально закрыли небо. Покружившись на высоте, они. стройными колоннами-треугольниками ушли на Север.
В надежде, что гуси еще подлетят с юга, мы заняли боевые посты, но повезло опять только младшему Змановскому. Днем он подстрелил одиночного, видимо, отставшего от табунов гуменника, который «утянул» от скрадка и замертво упал в протоку. Без лодки его было не взять. И тут из-за мыса показался водомет с пьяной компанией на борту. Они-то и были виновниками нашей неудачи — проехали на мелкосидящем катерке прямо к садбищу. Увидев на воде битого гуся, эти «охотники» подобрали его и на глазах ошеломленного такой наглостью Змановского спокойно продолжили свой путь.
Нам оставалось переключаться полностью на уток и кое-кому пришлось пересесть ближе к реке. Во время передислокации даже фирменные профили словно «почувствовали» свою никчемность. Лежащий на носовой палубе чемодан при небольшом крене катера соскользнул в воду и утонул.
И если в первый раз мы поторопились, то во второй раз опоздали. Гусь прошел в начале мая. С тех пор гусиная охота открывалась почти ежегодно, но в ней всегда присутствовал элемент неуверенности в успехе, случайной удачи. И все дело в коротких сроках, часто не совпадающих не только с прилетом, но и пролетом гусей, а порой и с возможностями охотников. Понятно, если охоту открыли, а стоит холодная погода или вдруг после непродолжительной оттепели наступает недельный отзимок со снегопадом и минусовой температурой, гусятники померзнут и вернутся ни с чем. А вот как понять, если на майские праздники выпадает четыре выходных дня, охоту же разрешают в конце апреля?
Продолжение следует…
