Весенняя охота на водоплавающих птиц в Обь-Иртышье. Часть 19

Новомир Патрикеев

По Нижней Оби

Первая капитальная поездка на Нижнюю Обь состоялась в мае 1975 года. Замечу, что она же стала и первым вообще экспедиционным выездом на охоту. Фотокорреспондент Владимир Загваздин предложил нам поохотиться около промысловой избушки его брата по Ендырской протоке за северной границей заказника «Елизаровский». Брат, профессиональный охотник, зимой добывал там пушнину, а остальное время жил в деревне Ягурьях, находившейся также на Ендырской протоке, примерно на полпути к месту предполагаемой охоты, до которого неблизко — два дня езды.

Братья Щеголевы, мы с Андреем и Загваздин с учетом двойного запаса горючего не могли разместиться в двух мотолодках, поэтому позвали с собой нашего знакомого по осенним охотам Анатолия Сафонова, владельца «Казанки» с мотором «Вихрь-20».

Толя Сафонов (царство ему небесное!) был охотником совершенно необыкновенным и самоотверженным. Инвалид с детства, страдающий церебральным полиомиэлитом, он мог с трудом опираться только на одну ногу, вторая была полностью парализована. Тяжело передвигаясь даже на костылях, страстный охотник не пропускал ни одного сезона. Ездил один на мотолодке, в сухую осень подъезжал к озерам и протокам на своем «Москвиче». На угодьях, чтобы костыли меньше проваливались в землю, прикреплял к ним кружки из толстой резины.

На первый взгляд он производил впечатление худощавого и даже тщедушного человека: сужающийся к чуть заостренному подбородку овал лица, тонкая длинная шея и две узкие складки вокруг рта, подчеркивающие легкую впалость щек. Но широкие плечи и мощные бицепсы, разработанные ходьбой на костылях, говорили о его физической силе, которая явно подпитывалась внутренней энергетикой. Благодаря большой силе воли состояние здоровья не отразилось на характере Анатолия — веселый и компанейский, он имел много друзей, ценил и понимал юмор, а его живые глаза частенько поблескивали из-под очков ироничным огоньком. Тем не менее болезнь, хотя и незаметно для окружающих, брала свое и рано свела его в могилу.

Итак, состав экспедиции сформирован, а экипажи судов сложились следующим образом: Николай с Андреем, Анатолий с Загваздиным, я с Алексеем. Выехали прохладным и пасмурным утром. На Иртыше под защитой высоких береговых кустов и Обской горы сильного волнения не ощущалось. Когда вышли из протоки Березовская прямица на широкое и длинное плесо Нижней Оби, северный ветер, дувший навстречу мощного течения двух соединившихся рек, поднял такие крутые валы-плескунцы, что Алексей не успевал среди них маневрировать, и в лодке без ветрового стекла нас с ног до головы обдавало брызгами. Облаченный в практически непромокаемый хантыйский гусь (вся вода, попавшая на пего, стекала вниз), я сменил за рулем одетого в полушубок Алексея и вспомнил свой многолетний опыт езды во время штормов в низовьях Оби. Остальные лодки шли следом до Ендырской протоки, где уже не было сильного волнения.

По ней мы ехали до Ягурьяха с двумя дозаправками. Во время последней сцепили вместе три лодки и, плывя по течению, коллективно поужинали. Под вечер стало стихать и прояснивать, над протокой начали летать утки. Андрей во время дрейфа снял с высоты шилохвость, открыв счет трофеям.

К деревне причалили в сумерках. Володя провел нас к дому брата, который тогда лечился в Ханты-Мансийске. Собственно, это был не дом, а серая от времени, давно не ремонтированная большая, но убогая изба с более чем скромной обстановкой. Вскипятили на плите чайник и комфортно поужинали за столом, сидя на табуретках. Хорошо выспались на расстеленных спальных мешках.

Утром, когда вышли во двор, Андрей, увидев большую кучу бутылок с зелеными блестящими этикетками, философски заметил:

— Такие бедные, а пьют сухое вино.

Но бутылки были из-под дешевой, противной на вкус и не безопасной для здоровья вьетнамской водки.

Мы прошлись с Загваздиным по Ягурьяху, где было всего три-четыре более-менее ухоженных дома с обустроенными усадьбами, там жили люди, имевшие стабильный заработок. Самый лучший принадлежал киномеханику. Деревня дважды подвергалась вынужденному запустению: сначала после ликвидации созданного еще в 1930 году колхоза «Новый путь», затем после закрытия образованного здесь охотничье-промыслового хозяйства.

Выехав утром дальше, после полудня увидели справа по ходу пару домиков заказника «Елизаровский», тогда еще местного значения. На его территории весной останавливаются для кормежки и отдыха стаи краснокнижных краснозобых казарок, охраняемых законом лебедей-кликунов и других водоплавающих птиц. Летом тут резерват лосиного поголовья, их «родильный дом» и место нагула, где ежегодно собирается более 150 лосей, в основном лосихи с лосятами. Егерями заказника работали знакомые Загваздина, и он предложил причалить, чтобы поздороваться.

Встретили там старого друга редакции, районного охотинспектора Гелия Николаевича Котова. Показав единственный и плохо обустроенный кордон, он посетовал, что и егерей мало, и техники не хватает, словом, статус областного заказника явно не отвечает ценности охраняемых в нем видов. И кто знал тогда, что именно Котову предстоит через несколько лет практически с нуля создавать здесь особо-охраняемую природную территорию государственного значения.

И, думаю, хронологии повествования не помешает рассказ-вставка о своеобразном пути этого интереснейшего человека от охотника-добытчика с детских лет, затем страстного любителя, охотинспектора до профессионального эколога. Мы познакомились в 1970 году в редакции газеты, куда он перед каждым сезоном передавал для публикации постановление об открытии охоты и свою статью-обращение к охотникам. Сначала как районный инспектор, а с 1976 года уже как начальник государственной охотничьей инспекции национального округа. И тогда, несмотря на множество новых организационно-хозяйственных забот, его главным делом оставалась охрана животных и мест их обитания. С помощью дипломированных специалистов-охотоведов (В.П. Новиков, А.М. Антипов и другие) проводились работы по учету промысловых зверей и птиц, определялись оптимальные сроки и нормы добычи.

Эти проблемы, осложняемые бурным развитием нефтегазового комплекса, Котов поднимал в газетных статьях и выступлениях по окружному радио. Несомненно, что и его точные, порой поэтичные зарисовки и заметки-наблюдения о природе и братьях наших меньших оказывали эмоциональное воздействие на читателей и радиослушателей.

В 1982 году мне удалось взять последнее интервью у Котова в ранге главного охотинспектора. Как всегда, в начале было обращение к охотникам с призывами, о которых сейчас, казалось бы, должны знать все, но тем не менее ежегодно и неоднократно твердят современные охотинспекторы: не нарушать сроки и правила охоты, иметь при себе необходимые документы, охотиться там, где предписано путевкой, соблюдать нормы отстрела.

В связи с более легкой доступностью оружия и заметным падением дисциплины охотников не устарела, а наоборот, обострилась и стала актуальнее тема техники безопасности. Гелий Николаевич напомнил, что при следовании на охоту и обратно в транспортном средстве ружье должно быть обязательно зачехлено; па угодьях, не доходя 200 метров до привала, его нужно разрядить, при встрече с другим охотником — откинуть стволы у переломки, а полуавтомат взять на плечо. В наше время, когда весной и летом во всех концах России то и дело горят леса, особенно уместны и Котовские советы охотникам по предотвращению лесных и не менее опасных луговых пожаров.

На заключительный вопрос, что он понимает под культурой охоты, Гелий Николаевич ответил:

— Культуру создают люди, а поэтому культура охоты начинается с охотников. И требуется от них всего-то придерживаться добрых и давних российских охотничьих традиций взаимоуважения, уважения к дичи и Природе в целом. Например, элементарно культурный охотник не станет весной бродить по лугам, распугивая все живое, а будет охотиться из укрытия, причем располагаться не ближе 300 метров от другого скрадка, стрелять только на верном расстоянии и обязательно добивать подранков.

В 1982 году постановлением Правительства Российской Федерации «Елизаррвский» получил долгожданный статус Государственного республиканского заказника, а один из инициаторов его создания Гелий Котов был назначен первым руководителем и оставался в этой должности пятнадцать лет. Прежде всего он наметил места новых кордонов, увеличил егерский состав, добился оснащения дополнительной техникой и занялся обустройством центральной усадьбы. Со временем там, кроме жилых домов, появился домик-музей, дизель-генераторная, гараж для снегоходов и другие постройки.

Уже со следующего года началось систематическое проведение биотехнических мероприятий, направленных на охрану природы, улучшение мест обитания животных, создание условий для изучения обитателей заказника. В числе первых — обустройство водоема для расселения ондатры и строительство дуплянок для гнездования гоголей и лутков. Примечательно, что более охотно они селились возле искусственного пруда вблизи центральной усадьбы. По просьбе Котова нефтяники отсыпали плотину на ручье, заливавшемся водой весной, и получился водоем, немелевший до осени. Развешивание искусственных гнезд, а в отдельные годы число их доходило до тысячи, способствовало привлечению этих уток в угодья заказника и облегчало их кольцевание. Мечение птиц и не только дуплогнездников, вошло в систему, когда Котов пригласил на работу профессионального орнитолога М. Венгерова. Был налажен обмен информацией с Московским центром кольцевания, учеными других регионов; в специальных изданиях и периодической печати вышло несколько публикаций о результатах работы, где указано место встречи помеченных там птиц.

Благодаря усилению охраны стали редкими случаи браконьерства, а более спокойные условия существования способствовали увеличению количества обитателей заказника, в том числе и краснокнижников. По учетным данным одного из сезонов, здесь гнездилось тридцать пар орланов-белохвостов. 17 мая 1984 года была отмечена встреча трех пролетных белых журавлей-стерхов, позже еще было несколько их залетов.

А в сентябре 1995 года произошел почти невероятный случай, когда белый журавль сам сдался охотоведам. Как рассказал Котов, сначала птица появилась около Ягурьяха, подружилась с детьми, брала из рук корм. На лапе было надето дюралевое кольцо с номером и прикреплена часть какого-то датчика. Затем журавль перелетел к селу Елизарово, снова потянулся к людям и поселился на кордоне заказника. Днем ловил рыбу на перекате реки, ночевал в летней кухне, а утром стучал в окно дома, требуя корм. Пришельца благополучно отправили в журавлиный питомник при Окском заповеднике.

На своем примере зная, что любовь к природе закладывается с детства, Гелий Николаевич организовал на базе заказника ежегодную практику юных натуралистов Ханты-Мансийска. Каждое лето двадцать лет подряд школьники приезжали на центральную усадьбу. Под руководством охотоведов и преподавателей станции юных натуралистов они совершали увлекательные экскурсии на угодья, вели фенологические наблюдения, изучали повадки животных, проходили курс выживания и получали егерские навыки. Многие из них занимали призовые места на местных и международных предметных олимпиадах, а некоторые стали профессиональными зоологами.

В 2008 году исполняется сорок лет природоохранной деятельности Гелия Николаевича Котова. Четверть века он работает и практически живет в заказнике «Елизаровский». И хотя десять лет назад по состоянию здоровья перешел на рядовую должность, продолжал оставаться душой коллектива и генератором идей…

…После кордона до места охоты еще полдня езды. По дороге Загваздии предложил остановиться у большой кудрявой березы, одиноко растущей на луговом берегу. Он вышел один, задумчиво постоял у дерева, как у чего-то родного. Это было все, что осталось на месте деревушки, где родился Володя. Вторую остановку «по требованию» сделали у старой триангуляционной вышки, на верхней площадке которой каждый год гнездились орланы-белохвосты. Володя фотографировал птиц, словно старых друзей, и, казалось, разговаривал с ними.

Наконец, на высоком мысу показалась избушка, вокруг отходящие или вливающиеся в Ендырскую заливы, проточки и курьи. С них иногда взлетали утки, вспугнутые шумом моторов. Значит, там найдем места, удобные для засидок.

Избушка чем-то напоминала вторушинскую, также ориентирована: окно — на запад, крыльцо — на юг, только побольше и выше. Создалось впечатление, что именно здесь, а не в деревне, было главное жилье Загваздина-старшего, настолько все было обустроено, чисто и уютно. На хозяйских нарах матрац, одеяло и подушки. Как и в других промысловых избах, на столе заправленная керосиновая лампа, спички и соль, под потолком, чтобы не достали мыши, мешочки с сухарями и какой-то крупой, у железной печки сухие дрова, рядом ведро и посуда. На стенах висят капканы и правилки для шкурок. В тамбуре рыболовные спасти и запас дров, а также топор и керосиновый фонарь «Летучая мышь».

Вечерело, и нам оставалось только разместиться на ночлег и готовить ужин, чем все и занялись, кроме братьев, которые сразу уехали рыбачить в указанную Володей курью. Пока мы разгружались и обустраивались, они добыли огромную щуку, попавшую в сеть при установке. Слегка подсоленная икра украсила привальную трапезу, которую мы устроили за импровизированным столом около избушки и закончили уже при свете фонаря.

В ближайшей роще заухал филин, Володя стал куда-то собираться.

— Пойду в лес, посоветоваться с батькой, а заодно развешу банки под березовый сок.

Утром, когда Володя ходил за соком, в лесу дважды прокуковала кукушка, в чем мы усмотрели только сам факт ее появления. Но через некоторое время газета напечатала миниатюру «Кукушка». Заканчивалась она так:

«И вдруг издалека звонко донеслось:

— Ку-ку! Ку-ку!

И сразу березовый лес приосанился, наполнился какой-то новой силой и красотой, стал еще задумчивее.

Кукушка неожиданно умолкла, будто поперхнулась. Эхо ее незамысловатой песни, полное грусти, отзвенело и умерло под сенью леса, а лес вслушивался и ждал продолжения.

Дунул ветерок, и вздрогнули березы, уронив на землю капли слез по недопетой песне про сиротливую кукушкину жизнь».

А из рассказа «Женька», за именем которого явно скрывается сам автор, нам стало понятно, что значит «посоветоваться с батькой»:

«…Женька снял лыжи, отряхнулся. На суку ели стоял филин. Нахохленный и злой.

— Здорово, батька!

Филин, понятное дело, промолчал.

Женька схватил шестик, решил толкнуть филина в бок. Филин заметил это, потоптался на суку, дескать, живой я, по делам тут присутствую…

Филин не усидел на суку. Встряхнулся, затоптался с лапы на лапу, взмахнул круглыми крыльями и улетел бесшумно в глухомань додумывать свои темные бесконечные думы. «Все на этом свете — пустая маята, суетность и тлен», — думал он, засыпая чутким сном на кедровом суку…»

Окончание следует…