«Если первая гроза случится до вскрытия реки, так уж нет вернее этой приметы, что вода будет малая и улов рыбы большой, потому что в малую воду рыба идет «трубой», т.е. по главному руслу, а не разбредается по заливам». Так говорили березовские «старики» в прошлом году после первой грозы, случившейся 19 мая, т. е. задолго до того, как река очистилась ото льда. На деле, как известно, оказалось, вода была настолько велика, что только «старики» же одни и помнят такую воду, бывшую в 57-м или в 64-м году. Рыбные промыслы были неудачны, по крайней мере, в ближайших к Березову окрестностях, и, что гораздо важнее, весь Березовский край остался без сена.
В первом письме, говоря об экономических последствиях большой воды, я сказал, что в настоящей силе последствия эти скажутся весной, и, действительно, сказались, причем действительность превзошла самые мрачные предчувствия.
Прошлогоднее сено, как я писал, было очень плохого качества, да и мало его было, запасы прежних лет оказались только у одного человека, который и воспользовался своею запасливостью, продавая воз сена по 3 рубля с вывозкой покупателя (обыкновенная цена при тех же условиях по 80 коп. —1 руб. за воз), причем и продавец, и покупатели находили, что он, продавец, благодетельствует, и дом его положительно осаждался желающими купить сена. Однако, как ни запаслив он был, запасы его не могли оказать существенной помощи городу, в окрестностях же, как ближайших у остяков, так и дальше к Самарову, сена также не было; на некоторых почтовых станциях, если верить слухам, пал весь скот (а слухам этим, по всему судя, можно верить).
К счастию, коровы могли, если не питаться, то хоть делать вид, что питаются, талом.
С средины зимы положительно в каждом доме наблюдалась одна и та же картина: один из членов семьи рубит молодой тал привезенный за 12 верст из-за города, на палки длиною в аршин, другой носит эти палки в избу, где вся остальная семья, сидя на полу, соскабливает с палок кору, которой и кормят коров. Корм этот, конечно, мало питателен, и хотя падежа коров нет, но нет и молока, и в некоторых хозяйствах коровы до того отощали, что не могут встать на ноги. Лошади тала не едят. Их кормили «сечкой», т. е. рубленным прошлогодним сеном, сваренным с мукой (одного прошлогоднего сена лошади гоже почти не едят). Мука здесь по рублю пуд; понятное дело, что далеко не все могли готовить вышеописанную «сечку».
Как же поступили немогущие?
Предоставили лошадям самим отыскивать себе пищу, и лошади, отощавшие, с выступившими ребрами, шлялись по улицам, выбирая из навоза (я уже имел честь докладывать читателям, что в Березове «улица» и место для свозки нечистот — синонимы) клочки сена. Пользовались оплошностью какого-нибудь сеновладельца, не затворившего ворот, забирались во двор, пристраивались к сену и не только не уходили от побоев, но даже гонялись за хозяином сена с целью укусить его и тем отстоять свое право на сено. Но как бы то ни было, таким образом долго прожить нельзя, и лошади действительно стали пропадать. У редкого хозяина не пала хоть одна лошадь, у некоторых пали все, у многих значительная часть (из четырех три, из семи — пять и т.д.).
И в марте, и в апреле нынче было постоянно холодно. Сначала тешили себя надеждой, что, может быть, тепло наступит сразу, будет весна дружная, тогда бы подножный корм спас скот. В конце апреля и начале мая началось тепло, снег значительно стаял, а в городе и совсем исчез. Сейчас же поспешили перевезти лошадей на таловую (луговую) сторону на подножный корм. Но, увы! Это была иллюзия… Весна еще не думала наступать. 6 мая повалил снег, поднялся буран, и с этого дня холод тянулся почти без перерыва до последних чисел мая (в последний раз сильный снег шел 24 мая). В довершение несчастия вода стала сильно прибывать и скоро совсем залила луговую сторону, лошадей пришлось перевозить обратно. Теперь часть лошадей в городе, часть уведена далеко в юрты. Если вода останется на той высоте, какая теперь, или начнет прибывать, чего незаметно пока, Березов окончательно лишится скота, т. е. разорится. Чаще и чаше приходится слышать, особенно среди зырян, о выселении из Березова за невозможностью существовать. Лед на реке Сосьве тронулся 16 мая, а окончательно прошел 22-го. И ныне, как в прошлом году, первая гроза была раньше вскрытия реки, именно 13 мая.
С середины апреля до, приблизительно, 23—25 мая ежегодно в Березове, равным образом и в округе, идет усиленная охота па перелетную дичь: уток, гусей и лебедей. Первые ловятся перевесами, гусей и лебедей бьют в станках.
Перевесный лов состоит в следующем. На мысу, перешейке, вообще на более или менее узкой полосе земли, разделяющей два вместилища вод, в лесу делается просека шириною 9—13 сажен. Этих просек, называемых перевесьями, делается несколько параллельно друг другу в расстоянии одна от другой сажен в 100 и меньше, и обыкновенно в направлении с юга на север, как летят утки. В каком-нибудь месте такой просеки, саженях в 10—20 от одного из водных пространств, выбираются два высоких (сажен 9—12 и больше) дерева, одно против другого. К верхушкам этих деревьев привязываются вертикально по жерди, имеющие на верхнем конце башмак или крюк. Через крюк протягивается веревка, один конец которой привязан около земли к соседнему дереву, а на другом конце, подтянутом к самому крюку, укреплен блок (векша); таким образом, на вершине каждого дерева висит по блоку, в каждый блок продето по концу так называемых вожжей (очень длинной тонкой веревки), к каждому из концов вожжей привязывается по верхнему углу (уху) перевеса. Перевесом называется сетка с ячеями в квадратный вершок, сплетенная из тонких крепких ниток; размеры перевеса — сажен 12 в длину и почти столько же в ширину. Под перевесами на высоте человеческого роста растягивается в горизонтальной плоскости поддон — сетка из тонких веревок с ячеями в квадратный аршин (площадь поддона сажен 100 квадратных); назначение поддона состоит в том, чтобы при спускании перевес не падал на землю, где к нему может пристать сор. Нижние углы перевеса привязываются в том же месте, как и поддон, к тем самым деревьям, на вершине которых висит по блоку. Вожжи натягиваются, и перевес подымается до блоков, т. е. перегораживает просеку по всей ширине и высоте. Где-нибудь в стороне, саженях в 5—8 от перевеса, устраивается станок, т. е. кладется в клетку несколько коротеньких жердочек, и тут сидит промышленник. Так как держать все время вожжи в руках было бы тяжело и бесполезно, то они петлей завертываются за жердь, и в эту петлю вставляется палочка, которую промышленник держит в руках. Стоит только выдернуть эту палочку (насторожку), вожжи отпустятся, скатятся по блоку, и перевес упадет на поддон или на землю, если поддона нет. Лов начинается с заката солнца и тянется до восхода. Натянувши перевес, промышленник садится в станок и напряженно смотрит на перевес. Утки, поднявшись с воды, летят по просеке, подлетев близко, они, конечно, видят перевес, но остановиться уже в силу инерции не могут. Промышленник выдергивает из вожжей палочку, перевес вместе с ударившимися в пего утками падает. Важно уловить момент, когда выдернуть насторожку; достаточно опоздать несколько секунд, и утки, если их летит большая стая, разорвут перевес. Спустивши перевес, промышленник бежит к нему, и начинает «кусать» или «грызть» уток. Непосвященному при этих словах рисуется обыкновенно такая картина: освещенная мягким лунным светом просека среди глухого леса около залива, как зеркало, отражающего синее небо и луну… в этой просеке бьются и кричат запутавшиеся в сети утки, а «homo» перебегает от одной утки к другой и перекусывает им горла, по бороде течет кровь, к губам пристали перья… брр!.. Ничего подобного, по крайней мере с опытными промышленниками, не бывает. Дело в том, что нужно как можно скорее умертвить попавших в перевес уток, иначе они сильно запутаются, и придется потратить много времени на выпутывание, даже порвать перевес, да и держать живых уток негде, а главное — время… тут каждая минута дорога, поэтому уток действительно закусывают. Операция закусывания состоит в том. что промышленник осторожно прижимает зубами заднюю часть черепа (мозжечок), отнюдь не до крови, и утка мертва: скоро, не мучительно и… необходимо, следовательно, не возмутительно, чего нельзя сказать об охотнике-дилетанте. с замиранием сердца подкрадывающемся и убивающем, хотя бы и из ружья, какую-нибудь безвредную и никуда не нужную пичужку, а эти-то «охотники», главным образом, и возмущаются варварством промышленников, «кусающих» уток. За один раз в перевес попадает иногда до 100 штук уток, обыкновенно же от 1 до 20, в хорошую ночь ловится штук 80—90, а иногда и до 250, как посчастливилось нынче одному. Трудно сказать, сколько за всю весну ловится уток одним перевесом: это зависит от качества перевесья, перевеса и расторопности промышленника. Ныне, например, когда лет дичи начался очень поздно, почти с 10 мая, на «змеевом мысу» (в 12 верстах от города), где лучшие перевесья, добывали от 100 до 300 и более птиц на один перевес (в прошлом году было гораздо хуже).
Когда солнце взойдет, промышленник, обремененный добычей, отправляется в избушку. Напившись чаю, он тотчас же идет рубить (пока не жарко) дрова и до обеда успевает нарубить с сажень, а потом, наевшись свежих уток, ложится спать до заката солнца. Весна — самое лучшее время относительно пиши: за исключением нескольких скаредов-хозяев обыкновенно у всех рабочие могут есть уток, сколько душа терпит… ну, и едят!.. (я сам видел, как двое — один взрослый остяк, другой подросток лет 15 — за один присест съели пять вареных уток. т. е. около восьми фунтов, не считая хлеба и муки, обильно посыпанной в суп. Весной утка с пером продается за 5 коп., столько же стоит пара чирков (порода маленьких уток), без пера 4 кои., потом все это делается дешевле, и цена утки доходит до 2 коп.; это когда привозится остяками дичь из юрт, только надо быть осмотрительным при покупке этой дешевой птицы: почти всегда половина ее сгнившая, даже с червями. Утиное перо продается по 4—5—6 руб. пуд, пух самок (черный) — от 2—4 руб. фунт, фунт этого пуха набирается с 100—150 уток. Еще имеют сбыт крылья чирков, которые идут, кажется, на дамские шляпы. продаются по 1 коп. за пару. Остается еще упомянуть, что перевес с поддоном стоит от 8 до 15 рублей, без поддона один перевес стоит от 4—10 рублей. Практикуется сдача перевесов и перевесьев в аренду, аренда платится натурой: промышленник уступает владельцу перевеса и перевесья половину добычи. Все вышесказанное относится к так называемым «материчным», или материковым, перевесьям; есть еще таловые, или войточные, перевесья, т. е. расположенные на луговой (таловой) стороне. Это то же самое, что и вышеописанные, только все здесь гораздо проще и в меньших размерах, но и ловят здесь меньше, чем там. В таловых перевесьях лучше ловится осенью. К северу от Березова для ловли уток употребляется не перевес, а «кыскан». Кыскан — это тот же перевес, только меньших размеров, и ловят им так: он лежит в просеке, при пролете уток посредством особого рычага кыскан подбрасывается кверху и сейчас же падает, а не натянут все время, как перевес. Для ловли кысканом от промышленника требуется больше опытности и ловкости. Кысканом ловят птицы также много. Иногда, очень редко, в перевесье попадают гуси и еще реже лебеди, но если и удастся поймать лебедя, то перевес, во всяком случае, будет изорван. Здесь рассказывается легенда, что к одной остячке в перевес попались 12 лебедей, и, когда она бросилась душить их, один из них крылом разбил ей голову.
Об охоте в станках в следующем письме.
«Сибирский листок» №48 (27 июня) 1891 г.
