Кладоискание и предания о кладах в Западной Сибири. Часть 3

Е.В. Кузнецов-Тобольский

Народные предания о Сибири за хранилища кладов считают более всего «чудские могилы». Главное предание в этом случае сводится к тому, что в Сибири задолго до прихода русских жила белоглазая чудь. Она занималась в горах добычею золота и серебра. Перед походом Ермака в чудской земле стала расти береза, которая до того времени была неизвестна. Шаманы объяснили это явление тем, что скоро придут воины белого царя и покорят чудь. Она испугалась и зарыла себя заживо со всеми своими сокровищами. Благодаря тому, что в некоторых сибирских курганах имеются наверху ямы, в народе существует убеждение, что такие курганы осели вследствие подгнивших внутри их стоек. Приведенное предание особенно распространено в Западной Сибири; в Восточной же Сибири оно встречается между некоторыми племенами инородцев: тунгусы, например, рассказывая о покорении их русскими, прибавляют, что многие из предков их сделали род навеса, на который насыпали земли и каменьев, затем собрались под навес, подрубили столбы и заживо погребли себя.

Несомненно, что рассказанное предание пережило несколько редакций, и две, приведенные из них, по упоминаниям «Ермака» и «русских» можно относить к числу более поздних. В соседнем Пермском крае предание это варьируется несколько иначе, и пермская редакция его, во всяком случае, древнее редакций сибирских. Ни Ермака, ни березы в последних не упоминается. По записи А.Е. Теплоухова, князья и начальники чуди, жившей в западных предгорьях Урала, теснимые русскими миссионерами и поселенцами, предпочли, чтобы спасти свою языческую религию и умереть как мученикам в стране своих отцов, прокопать подземные ходы, куда они скрылись со своими семействами и сокровищами и, наконец, сняв деревянные подпорки, зарыли себя живыми. По другому варианту предания, в чудских ямах при появлении в Пермской стране Степы-угодника (св. Стефана) чудь погибла не вся. «Много тоже е¸ в лес убежало», – говорят пермяки – «мы вот теперь от этой чуди и народились». В чудских ямах, по другим рассказам, скрыты великие богатства, клады, так как в чуди все были большие разбойники, которые целыми ватагами нападали на деревни и города и грабили, а потому денег у них было видимо-невидимо. Многие обогатились от этих кладов. В Чердынском уезде, например, находятся два огромных массива – Золотая гора у села Акчима и Говорливая скала у села Говорливого. Обе эти возвышенности являются доминирующими над окрестностями и служат предметами многих сказаний и легенд о чуди: в Золотой горе будто бы скрыты многие чудские клады и сокровища, и можно слышать даже, как звенит золото, которое пересыпают духи горы в часы полночной тишины.

Сопоставляя приведенное предание с тем материалом, которым старается осветить туманный доисторический период древних народов Сибири наша историческая наука, и задаваясь вместе вопросом, кого именно разумеет то предание под именем чуди, мы встречаемся с массой разнохарактерных обобщений. Заметим, что чудь упоминается в наших летописях как многочисленный народ. По словам Миллера, «чудь знаменует на русском языке вообще первобытных жителей: ибо, ежели вы на берегах Волги, Тобола, Иртыша, Оби, Енисея, видя какое-нибудь укрепление, могилу, древнее здание, спросите у жителей «Кто соорудил их?», то они вам ответствуют: «Чудь, народ, который обитал здесь прежде русских». Но к этому замечанию относился скептически уже Карамзин, а за ним и позднейшие историки. Не входя в оценку образовавшихся по этому поводу весьма разнородных теорий, как не относящуюся к задаче настоящей статьи, мы коснемся лишь того обобщения, которое, благодаря китайским указаниям, в связи с успехами современной археологии представляется как бы канвой, в которой можно находить узор, послуживший зародышем упомянутого предания.

Известно, что древняя Сибирь, как и все восточно-азиатское плоскогорье, была великим, редко затихавшим трактом народных эмиграций, направлявшихся от востока к западу. По сведениям китайских историков, самыми отдаленными от нас по времени были перекочевки с востока разных народов тюркского происхождения, а именно – хунну, сделавшихся могущественными в III веке до Р.Х., затем жунжан, позднее тукю, хойхой и, наконец, хагас. Начало таких перекочевок относится к IV веку после Р.Х. Направляясь к западу, эти народы, в большей части своей, естественно, должны были сталкиваться с аборигенами Сибири, положение которых объясняется до некоторой степени теми же историками. В северной истории (Бей-Шы) говорится, что в 492 г. уйгурский царь Афуджило покинул с 100000 своего народа Селенгу, направился на запад и основал на верховьях Иртыша самостоятельное государство. Далее та же история сообщает, что Или-Хан-Тумын, царь восточных тукю, напал с севера (Алтая) на передвигавшихся к Иртышу телессов (уйгуров) и подчинил себе аймак, состоявших из 50000 кибиток. Под влиянием победы Тумын отправил к Анахуану – главе народа жунжан – предложение брачного союза с его домом, но Анахуан, разгневанный такой дерзостью, отвечал: «Как осмеливаешься ты, мой плавильщик (т. е. занимающийся обработкой металлов), делать мне такое предложение?» Впоследствии Тумын, породнившись с китайской династией Вей, в 532 г. послал войско против жунжан и одержал над ними победу. Затем, по другой истории (династии Тхан), между уйгурами и народом Хагас велись продолжительные войны. Государство Хагас, жителей которого позднейшие китайские писатели называют киликиси (киргизы), было весьма могущественно, имело до 80000 строевого войска и простиралось от верховьев Иртыша до верховьев Енисея, занимая собственно Алтай.

Однако ж владычество тюркских племен в Сибири, особенно процветавшее в IV–VII столетиях, вследствие внутренней борьбы насельников постепенно слабело, пока, наконец, в XIII в. не было низвергнуто стремившимися с востока народами монгольского происхождения под предводительством Чингиз-хана.

Таким образом, приведенные сведения указывают нам время, когда тюркские и монгольские народные волны попали в Северную Азию; по географическому же расположению туземцев на севере Сибири можно думать, что до этого времени две упомянутые волны таким же образом вторгнулись с юга на Алтай. Это племена енисейцев и угро-самоедов. «Так как последние, – говорит автор любопытной статьи «Аборигены Сибири» В.В. Радлов, – принадлежат по языку к семейству урало-алтайских народов, то угро-самоеды в прежние времена жили, без сомнения, близко от тюрко-монголов, и не без основания можно полагать, что они принадлежали к тому племени, которое до тюркских племен удалилось с древнего местожительства урало-алтайцев. Из этого следует, что енисейцы, совершенно отличающиеся по языку от урало-алтайских племен, собственно, самые древние жители Сибири. Это доказывает и малочисленность енисейцев, которые скоро совершенно исчезнут. За енисейцами же, может быть, во времена народа хунну, т. е. до начала нашего летосчисления, последовали имена угро-самоедские. Что самоеды действительно перешли через Алтайский хребет, доказывают нам камассинцы, живущие на правом берегу Енисея; койбалы, которые только в начале прошлого столетия, переселились с Саянских гор в покинутую киргизами Абаканскую степь, и, наконец, некоторые племена саянцев, которые все, без сомнения, самоедского происхождения». Многочисленные археологические исследования, произведенные в Сибири в 1860-х гг. и позднее, особенно же исследования тех копей, которые упрочили за собою название «чудских», остановили В.В. Радлова на мысли, что угро-самоеды во время переселения в упомянутые местности знали уже употребление металлов, благодаря чему этот же народ оставил нам и все найденные в Сибири древности, относящиеся к бронзовому периоду, т.е. тому времени, когда еще не было известно употребление железа. «Разрабатывая копи, – говорит академик в другом месте упомянутой статьи, – рудокопы этого народа следовали за направлением металлоносных штоков, которые поднимаются из глубины к поверхности земли. Все штоки наверху шире, чем внизу; недостаток в инструментах заставлял работать большею частью на поверхности земли. Глубина штоков нигде не превышает 7 сажен. Хотя угро-самоеды и умели подкреплять свои копи (во многих из них находились деревянные крепи в потолках камер), но они все-таки, как кажется, не были опытны в искусстве установления крепей, т.к. нередко их штоки проваливались, и работники погибали, что доказывают нам встречающиеся в копях скелеты и сумки с рудою. Громадное количество чудских копей свидетельствует о значительном распространении горного дела, так что угро-самоеды добывали не только необходимые для своего употребления металлы, но и вели ими обширную торговлю. Для расплавления медной и звонкой руды угро-самоеды имели в разных местах Алтая и Саянских гор плавильные печи. Следов таких печей приходилось встречать очень много, особенно при устье реки Шулбы, впадающей в Иртыш».

Легко может быть, что скелеты древних сибирских плавильщиков, мирно почивавших в своих случайных могилах, на пластах богатой руды, послужили в приведенном выше предании олицетворением той белоглазой чуди, которая в испуге от неприятеля зарыла себя живою. Не лишне заметить, что, по народным понятиям, эта белоглазая чудь или те «чудаки», которые хранят свои клады, внезапно оживают, лишь только кто-нибудь приблизится к их сокровищам. Последнею подробностью упомянутое предание дополняется в Томской губернии; там говорят еще, что вид этих чудаков до того ужасен, что некоторые смельчаки, разрывавшие могилы их, выходили оттуда совершенно помешанными и не могли поправиться во всю жизнь.

Наряду с общераспространенным преданием о кладах, оставленных чудью, в Западной Сибири существует немало преданий о кладах, относящихся ко временам татарского владычества. Подобно «чудским могилам», большинство курганов, скрывающих эти клады, давным-давно и в некоторых местностях даже по нескольку раз было разрываемо кладоискателями. Приведем из этих преданий более любопытные.

В 8 верстах от нынешнего гор. Кургана, на живописном левом берегу р. Тобола, там, где до города была первоначально (около 1663 г.) основана слобода Царево городище, возвышается высокая местность, называемая татарами Алгинским или Знаменитым яром. Здесь в древности имел свой юрт один знаменитый из татарских или нагайских ханов. В семействе его отличалась необыкновенною красотою дочь. Судьбе угодно было прекратить ее жизнь в летах расцветавшей молодости. По смерти родители похоронили милое дитя вблизи своего жилища и над могилою приказали насыпать высокий земляной курган. Курган этот известен под именем Царева. В первый раз русские кладоискатели разрыли его еще до водворения своего в Сибири, и в нем найдены были серебряные сосуды, дорогие украшения и разные вещи. При таких поисках будто бы погребенная под курганом царевна, не могшая выносить нарушения покоя, принуждена была оставить свою могилу. В одну летнюю ночь, когда кладоискатели разрывали курган, вдруг из глубины его на окованной серебром колеснице, запряженной двумя белыми лошадями, показалась юная девица-красавица с распущенными волосами, в блестящем разными каменьями головном уборе и богатейшем татарском платье. Она мгновенно пронеслась к западу и вместе с колесницею утонула в глубине Чухломского озера, находящегося в недальнем расстоянии от кургана. Есть сведения, что в XVIII столетии, до открытия в Тобольске наместничества, когда Курганский округ подчинен был Оренбургской губернии, оренбургский комендант Мещерский, начиная с Царева кургана, разрыл еще несколько курганов, но что нашел в них, неизвестно.

В 20 верстах от Тюмени, кругом Андреевского озера (влево от тракта на Омск) до сего времени сохраняются следы находившихся тут когда-то древних городков, где также хранятся клады. Местные татары относят эти городки к глубокой древности, а сооружения их приписывают каким-то девицам-фуриям. Счет ямок внутри каждого городка ведут по числу этих фурий. «Здесь жило сорок злых девок», – говорил И.Я. Словцову, осматривавшему следы одного из этих городков, местный татарин Усман, – а вот на Пашме против Мулаши, – там много, старики сказывают, семьдесят семь». Воображение татар, вероятно, и в настоящее время населяет эти городища сонмом злых духов, так как после каждого посещения их они окуриваются. Окуривание делается женщинами с тою целью, чтобы злой дух не прокрался в комнату вместе с хозяином.

На месте старой татарской столицы Сибири, Искера, близи Тобольска сохраняются будто бы клады известного сибирского хана Кучума, бросившего здесь часть своего богатства. Миллер говорит, что «окольные российские жители, ищущие закопанных в земле пожитков, везде глубокие ямы покопали, из которых некоторые недаром трудились»; то же подтверждает и другой сибирский историк Фишер. Позднее любитель-археолог М.С. Знаменский между следами старого Кучумова жилья видел, между прочим, колодец, который некоторые считают подземным ходом: тут-то, говорит предание, и спрятаны ханом некоторые из своих пожитков. По словам одного старика, этот колодец сверху обложен был каменными плитами; «На моих памятях, – говорил этот старик (в 1880 г.), – эти плиты алемасовские крестьяне разобрали себе в печи, да, видно, зарок был у татар наложен: все перемерли, которые плиты-то взяли… не приведи Бог, и богатство его искать».

По преданиям тобольских татар, немало дорогого имущества Кучума сокрыто в местах старых городков, находящихся в ближайших к Тобольску окрестностях, где жили некоторые из жен хана. На одном из этих городков, следы которого находятся на крутом обрывистом берегу Иртыша в 7 верстах от Тобольска, где жила царица-красавица Сузге, в темные ночи нередко видится огонек; по другим же рассказам, над обрывом горы видали даже всадника на огненном коне.

Но самая значительная часть богатств Кучума заключается в кладах, хранящихся в могиле его. Предание об этом записано в 1862 г. в Кузнецком округе Томской губернии со слов крещеного татарина Алексея Малькова, считающего себя потомком Кучума. По словам предания, когда Кучума вытеснили из Искера, то хан поселился на реке, называемой ныне Кучу-Мында (Кузнецкого округа в Алтайском крае). Кучу-Мында течет из высокой горы Абат и впадает с правой стороны в реку Тайдан, а эта последняя с правой же стороны в реку Томь. Здесь-то и окончил свои тревожные дни побежденный русскими удальцами хан и похоронен с живою девицей, а над его могилой насыпаны три кургана (шихана). Средний шихан больше остальных: под ним находится самая могила Кучума; под двумя же боковыми зарыто его имущество. Эти курганы местные ясачные (Аильской инородной управы) инородцы хотели было разрыть, но побоялись.

К северу Западной Сибири татарские предания о кладах сменяются русскими. Этих преданий немного. В большинстве случаев старые владетели богатств, заключающихся в этих кладах, русскому человеку неизвестны; он знает одно: что клады эти есть, но добыть их нелегко – мешает «нечистая сила». Таково, например, предание о кладе, хранящемся на старом городище села Самаровского, в 500 верстах к северу от Тобольска.

«Давно это было, если верить старикам, очень давно. Плыл самаровец на однодеревке, кажись с покоса. Глядит: на верху того, эвон, что белеет, Городищенского мыса горит матерая (большая) свеча. Испугался он: «Что за напасть! Докуль (пока) живу, экого дива не видывал!». Приехал в село, скликал народ, рассказал. Покачали головами самаровцы; «Дивья бы (Будь бы) он пьян был, – бают, – а то мужик тверезый, основательный!». Побежали на гору – там ничего нет; воротились назад, посмотрели с реки – всамделе (действительно) свеча горит; опять на гору – там опять ничего, и так кажный раз. Прошло немного-немало, ден восемь, ехал другой самаровец с переметов (рыболовные ловушки), глядь – на Городищенском мысу, на том самом месте, где видели свечу, белая девка на золотом коне ездит. Он даже перекрестился со страху. Приехал в село: так и так, ребята! – «Да ты не врешь, парень? Ззаболь (В самом деле)?» – «Что вы, братцы! Зачем врать! Я не таковской». – «Эка вяха (беда)! Не к добру это… право слово, не к добру!». Поглядели с реки – и впрямь девка ездит: побежали на гору – ничего нет. Ну, прямо сказать, то же, что со свечой, выходит. Смекнули они, что дело не чисто; думали да думали, судили да рядили и порешили миром: зарыт этта-ка (здесь) клад, и клад очень большой! Но клад, известно дело, просто не дается. Послали за знахарем: «Как быть? Что делать?». Тот погадал-поворожил. «Надо, – бает (говорит), – выкуп белой девке дать: али девичью голову, али кошачью. Самаровцы предпочли отделаться кошачьей головой. Убили на том самом месте под заклинания знахаря кошку и принялись отрывать клад. Много дней копали они яму (а копать, по мнению знахаря, можно было только днем, до заката солнца) и выкопали яму глубокую-преглубокую. «Ну, – сказал однажды знахарь, – сегодня больше робить нельзя, пора и пошабашить (закончить). А завтра придете и кончите: теперь всего какой-нибудь аршин докопать осталось!». И попутай в эту ночь «нечистый» одного из копавших клад… «Если дождусь до утра, – подумал, – мне достанется одна только выть (пай, часть), а пойду сейчас – заполучу весь клад… Неужто за ночь аршина земли не докопаю?!». Пошел он на Городищенский мыс, спустился в яму и принялся за работу. Умаялся парень копать, но и отдыхать не думал, тем более, что лопата уже звенела о что-то металлическое. В ту же минуту над головой его раздался громовой удар; он поднял голову и обомлел, выпустив из рук лопату: белая девка на золотом коне стояла над ямой, зловеще сверкая очами; конь ударил копытом в верхний край ямы, и на голову алчного ослушника обрушились глыбы земли… Когда наутро самаровцы пришли докапывать яму, она оказалась засыпанной, и знахарь, рассказав о гибели товарища, заявил им, белая девка теперь осерчала, и потому вторично копать клад теперь бесполезно, он не дастся в руки. Много спустя лет, почитай (пожалуй) шестьдесят тому назад, пробовали самаровцы еще раз копать городищенский клад, но и на этот раз как-то не пофартило».

В Кетской волости Томского округа, саженях в 40 от выселка Куриного находится курган, вышиною до 11/2 сажен, в окружности около 40 сажен. Местные крестьяне уверяют, что если ударить по кургану чем-либо тяжелым, то по звуку кажется, что внутри его существует пустота. Здесь будто бы похоронен был заколдованный богатырь и вместе с ним клад. Лет 30 тому назад они пробовали раскопать курган, но во время этой попытки у них выбило градом весь хлеб, после чего никто уже не решался снова приняться за раскопку из суеверного страха.

Оставляя север Западной Сибири, послушаем предания о кладах в южных степных ее окраинах. Это – предания, которые сберегла нам память киргизов.

По одному из таких преданий, в 10 верстах от устья реки Калжира, текущей большими водопадами из озера Марки, около вытекающей из нее речки Карамодона есть довольно обширное укрепление, обнесенное стеной, сложенной из нежженого кирпича. От этого укрепления в 20 верстах, в обрывистой высокими стремнинами каменной горе, сохраняется закладенная в пещеру «калмыцкая поклажа», состоящая из дорогих металлов и камней на большую сумму, которая положена была калмыками в то время, когда по возмущении против китайского правительства джунгарского князя Амурсаны они бежали в русские пределы. Место это называется «кайма», т. е. «поклажа».

По другим преданиям, вблизи калмыцкого клада при речке Тарыке, впадающей справа в Иртыш, в высокой и крутой горе Боконбае находятся три пещеры, одна над другой. В нижней пещере когда-то найдена была каменная доска, с высеченными на ней монгольскими буквами. По этим буквам догадались, что около тех мест в древности жил монгольский князь, по смерти которого тело [было] сожжено, и прах его положен в чугунную большую чашу, причем тут же положено было на большую сумму из его имения дорогих металлов и камней. Впоследствии эта чаша [была] занесена в верхнюю пещеру, до которой будто бы некоторые из смельчаков спускались по вер¸вкам, желая воспользоваться кладом, но по суеверию и предрассудкам удерживались от похищения.

Не лишне заметить, что киргизы, так же как и другие инородцы Сибири, преданы знахарству и чародейству. В преданиях о сибирских кладоискателях упоминаются между прочим и киргизские знахари. Так, в 1850 г. один из таких знахарей, оказавшийся киргизом Кокбектинского округа Манжором Елемесовым, проезжая по деревням Чарышской волости Бийского округа, вызвался пошаманить крестьянам деревень Пустынки, Чагырки и других, не скрыто ли клада в большом кургане, находящемся вблизи этих деревень. Местные крестьяне обрадовались, напоили киргиза вином, дали ему денег, и он стал шаманить. Невидимые духи передали шаману, что в кургане лежит несметное количество золота. Крестьяне оставили все домашние работы и принялись за разрытие кургана, но были остановлены местным начальством; их едва было не предали суду за преступление против веры, так как они участвовали в шаманстве.

Любопытны также предания о кладах, существующие также в Барабинской степи. Об одном (Маслихинском) кургане рассказывают, например, что какие-то приезжие люди копали его и откопали золотую телегу, но она ушла в землю. Передается также рассказ, что одному крестьянину-рыбаку во сне явился старец и приказал копать курган, где он за тремя чугунными дверями должен был увидеть красавицу и набрать золота и серебра, сколько угодно. Когда рыбак начал копать курган, то действительно встретил в подземелье красавицу, окруженную сокровищами; красавица велела ему отыскать трех Иванов Ивановичей, детей одного отца, принести голову одного из Иванов – и тогда только достанутся ему виденные им сокровища. Рассказывают еще и так: девицу-царевну, окружив сокровищами, схоронил ее отец-хан. Она сидит на богатом стуле с распущенными волосами и с золотым гребнем в руках. Она так прекрасна, что увидевший ее не может утерпеть, чтобы не поцеловать, а, поцеловав, не может уже выйти из подземелья; в этом и заключается его гибель. А если он дотронется до гребня или до кольца, то раздается гром, и кладоискатель по-прежнему очутится на поверхности кургана с заступом в руках.

Но едва ли не самая большая коллекция преданий о сибирских кладах распространена на время походов в Сибирь старого разбойника Ермака и удалых его подвижников. Последние предания тем любопытнее, что находят себе подтверждение в трудах первых сибирских историков.

Послушаем и эти предания.

Продолжение следует…