Новомир Патрикеев
Леда — дупелистка и бекасистка
Открытие специальной охоты на болотно-луговую дичь и отсутствие у Джека-II какого-либо интереса к ней заставили было меня некоторое время подумать о приобретении легавой собаки.
Самыми старыми и классическими породами для болотной охоты являются островные (британские) легавые: пойнтер и три разновидности сеттера-английский крапчатый (лаверак), красный или рыжий ирландский и черно-подпалый шотландский (гордой). Обладающие сильным чутьем и красивым поиском, они делают стойку над обнаруженной затаившейся птицей. Такая позиция, указывающая охотнику на непосредственную близость дичи, заложена генетически многими поколениями и даже несмышленый щенок может «намертво” встать — замереть у встреченных случайно лягушки или воробьенка.
Болотно-луговая дичь, а также полевая (перепелки) и боровая (выводки тетеревов и глухарей) — узкая специализация тех пород. Брать их на утиную охоту в старые добрые времена считалось зазорным для настоящих охотников и вредным для собак.
В последние десятилетия получают распространение континентальные (европейские) легавые, чаще немецкие: курцхаары (короткошерстные) и дратхаары (жесткошерстные). Сильные, чуть крупнее островных, такие собаки более универсальны — работают и по уткам, и даже по зверю, вплоть до преследования по кровяному следу. Способные при соответствующей тренировке к стойке, они успешно применяются на болотной дичи, хотя это не их основная профессия.
Но я все-таки не стал изменять спаниелям, имея в виду уже известные мне их природные особенности: «раннеспелость” и восприимчивость к дрессировке, врожденный челночный поиск в пределах выстрела, красивые “фирменные” прыжки-”свечки”, темперамент, энергия, этакая настырность в работе — стремление обнюхать каждую кочку, облазать каждый тупичок озера. Не говоря уже о чутье и возможности тренировки на определенный запах: кто лучше спаниеля ищет наркотики? То же и о подаче трофея, здесь он уступает только, наверное, пуделю да специальным аппортировщикам дичи — ретриверам.
По внешности это сеттер в миниатюре, способный проникнуть в заросли, недоступные большой собаке. Плюс ни с кем не сравнимый любитель воды, умеющий, если нужно, нырнуть за подранком. Ну, и, конечно, психологические качества: преданность хозяину, услужливость и понятливость. Они при отсутствии задрессированности и обилия подчас не обязательных команд делают спаниеля настоящим партнером охотника, способным не только анонсировать, предупреждать о дичи, но и обходить ее, нагоняя на стрелка.
Немаловажным аргументом послужили не раз с интересом и белой завистью прочитанные записки спаниелиста и прекрасного охотничьего писателя В.Е. Германа. А против легавых — сама универсальность нашей охоты: обилие уток и наличие пастушковых птиц, не выдерживающих стойку собаки.
В конце января 1984 года у соседа по дому известного местного охотоведа Г.Н. Котова, ощенилась русская спаниелька, рабочая утятница Лада, привезенная из питомника. Отец семейства, Тим, был приобретен А.М. Антиповым, также охотоведом, в Подмосковье, имел хорошую родословную с генеалогическими корнями в бельгийской королевской охоте.
Поскольку предварительной заявки не делал, всех щенков, кроме маленькой шоколадно-пестрой спаниельки-последыша, разобрали. Выбора не было, да и время, оставшееся до осенней охоты, поджимало. Я согласился забрать никому не нужную малышку. И не ошибся. Когда Котов принес полуторамесячную Леду, я приласкал ее, посадил у ног и поводил перед мордочкой крылом крякового селезня. Увидев в следящих за движениями глазах интерес, бросил крыло метра на два. И надо же, щенок засеменил к поноске, азартно схватил, принес ко мне, сел и охотно отдал. До этого с ним вообще никто не занимался. Утиные крылья стали любимыми ледиными игрушками, которые она искала и носила по всей квартире.
Так удачно начавшийся процесс дрессировки был неожиданно прерван предложением “горящих” санаторных путевок, от которых отказываться было грех, и мы с женой отправились лечить разные последствия многолетней работы на Севере.
Леду на месяц отправили в заказник, где работал Г. Котов. Спала она в егерском домике вместе с мамой и сестрой-однопометницей, а все дни резвилась на кордоне, где вольно, под крыльцом, жили три зверовые лайки-лосятницы. А это и закалка, и познание собачьей иерархии, законов стаи. На всю жизнь сохранилась в ней какая-то настороженность по отношению не только к другим собакам, но и к людям, а еще отличные сторожевые качества — она ревностно охраняла свою еду, вещи и дом хозяина.
Весной я построил во дворе небольшой вольер из сетки-рабицы, более гибкой и безопасной, чем паяная. Чтобы сверху проникали солнечные лучи, наполовину сетчатой сделал и крышу. Вторая половина ее была дощатой, как и конура из двух отделений, и площадка перед ней. Для подстилки использовал только хорошее сено. Кормушкой служило деревянное (чтобы не примерзал язык) корытце. Поилка -устойчивая чугунная сковородка-“гусятница” — заполнялась водой только при плюсовой температуре.
Для уличных тренировок появилась палочка с привязанным крылом чирка. Так Леда, обучаясь поноске, привыкла к “вкусу” пера. Затем почти ежедневный поиск игрушки в густых зарослях травы, привыкание к звуку выстрела (бросал полено в стену сарая и одновременно палочку в траву). Это приспособление она научилась вытаскивать из воды — сначала от самого берега, потом с небольшой глубины, чтобы доставать вброд, и наконец — с азартом плавать.
В середине августа я вывел на луга своего третьего спаниеля -почти щенка, шести с половиной месяцев. Подобный опыт у меня уже был — оба Джека успешно начинали работать в таком возрасте по уткам. Первый трофей — турухтан — упал после выстрела в обмелевший ручей. По командам “Ищи!», “Взять!” Леда бросилась за ним и схватила. Но сорвавшийся с привязи старый Джек, взятый на охоту в качестве учителя, еще в воде бесцеременно отобрал у нее добычу и важно доставил к моим ногам. Дескать, и в 12 лет есть еще порох… Урок не пошел впрок и старика привязали.
Рядом, на выкошенном участке, свистком подманили пару кроншнепов. Оба они падали с высоты на стерню. Собака их видела, без труда находила, нюхала, трепала, но не брала. Затем вышли на высокую сухую некошеную гриву с блеклыми отцветшими травами, подернутыми коричнево-бурой с фиолетовым оттенком дымкой от колосков. В воздухе медвяный сенной аромат.
Я отвлекся и не сразу заметил, как с солнечной стороны перед спаниелем вылетели две небольшие птицы с необычным для куликов полетом. Выстрел запоздал, и очередной трофей упал довольно далеко, но за приметный островок тысячелистника. Когда подошли, Леда сразу уловила запах, начала кружить, несколько раз заходила против ветра, “включала” верховое чутье. Потом припала к земле, шумно зафыркала и нашла повисшую между стеблей… молодую перепелку — очень редкую для наших мест дичь.
И вот сырой, кочковатый, типично-бекасиный луге густой, высокой, изумрудно-зеленой травой, расцвеченной куртинами желтых, белых, синих, лиловых цветов. Собака впервые в таких зарослях и осторожно идет по моему следу.
Впереди испуганно, с резким криком взлетел бекас. Выстрел сразил его неблизко. Около примерного места падения Леда сделала два широких круга с верховым чутьем и оба раза выходила к привязанным у моего пояса трофеям. Пришлось раздвинуть траву и заставить искать в кочках. Опять послышалось шумное дыхание носом, и бекас найден. Так закончился первый выход. Розыску трофеев вроде бы научились, впереди — поиск дичи и аппорт. Замечу, что за трехчасовой непрерывный поход пришлось обойти по кочкам немало озер, пересечь заболоченных низин, перейти вброд речек и ручьев. Молодая собака легко выдержала переход.
На второй охоте мы повторили прежний маршрут, почти таким же был и набор трофеев. Налетали два кроншнепа. Дальний шел над речкой, и я специально выстрелил по нему, чтобы испытать собаку на глубине. Леда подплыла и, еще не зная, как брать большую птицу, схватила за шею ближе к голове. Пока плыла, буксировка вроде бы шла нормально, но когда пошла по дну, кроншнеп, почти равный ей по длине, если считать с клювом и ногами, запутался у нее в передних лапах или она в нем. Смотрю, поднимает голову выше, выше, но кулик все равно мешает идти. Отпустила, мгновение посмотрела, схватила за хвост и вынесла на берег, где я ее и встретил. Пытался было поощрить ее за бросок в воду запасенным лакомством, что раньше всегда делал при натаске собак, но Леда в азарте отказалась да и впредь работала “безвозмездно”.
Здесь же добыли еще трех королевских куликов. Одного собака только понюхала, другого потрепала, а третьего немного пронесла и бросила, как будто что-то не понравилось в запахе или “вкусе” пера этих птиц.
Следующий аппорт уже сложнее. Обстреляли летевшего над речкой турухтана. Леда буквально рванулась за ним, разбрызгивая мокрый ил, забрела в воду, взяла куличка и торжественно принесла ко мне на высокий берег. Этот рывок и запах турухтана ее заметно вдохновили. Собака впервые начала активный поиск, бегала передо мной по траве, шумно обнюхивала землю, сделала несколько фирменных спаниелевских “свечек»-прыжков над высокой травой, чтобы учуять верховые запахи.
На очень сырую луговину, прорезанную старой вездеходной дорогой с лужицами в низинах, вышли против ветра. Леда заметно заволновалась, глаза заблестели, обрубок хвоста часто завилял, голова поднята, напряженно нюхает воздух. Рывок, и стремительно вылетает бекас, делая свои характерные зигзаги над травой. Я выстрелил, не дожидаясь его перехода на прямой полет. Облако мелкой дроби остановило юркую птицу. Собака скрылась в густой темно-зеленой траве. Траектория поиска видна только по раздвигающимся змейкой травинкам. Короткая остановка, выход по прямой на колею. И вот уже бежит по дороге с куликом, отдает прямо в руки.
Запах бекаса волнует собаку еще сильнее. Снова почуяла дичь, повела, хвостик сильно вибрирует. Пора бы осторожному бекасу вылететь, непонятное промедление. Такое впечатление, что Леда его обходит и выгоняет на меня. Шумно, свечой и даже несколько назад, как бы делая мертвую петлю, поднимается дупель — кулик, похожий на бекаса, но чуть крупнее, спокойнее, с ровным неторопливым полетом. Выстрел настиг его в зените виража. Леда побежала прямо к месту падения и быстро вынесла трофей на дорогу. Этот запах понравился собаке еще больше, и дупель навсегда стал ее самой любимой дичью.
Охота продолжается, и подходит время грубо ошибиться самому хозяину и быть наказанному за излишнюю самоуверенность и недоверие к собаке. Одного не очень далеко поднятого Ледой бекаса, имел возможность хорошо выцелить и положил так чисто, что заметил травинку, возле которой он упал. Спокойно стою и смотрю, как бежит собака, в полной надежде, что кулик будет наш. Но вдруг она верхним чутьем резко взяла вправо и, зафыркав, переключилась на нижнее, как будто пошла по следу (что и было на самом деле). Но убежденный, что бекас убит наповал, так как заметная травинка какие-то мгновения трепетала, я резко отозвал собаку. Она вернулась, но вновь посланная, куда мне хотелось, опять сбилась на свое направление. Снова отозвал ее уже более настойчиво, свистком, и спокойно пошел подбирать бекаса. Но, увы, под заметной травинкой нашел только перышко. Бекас убежал, и помог ему в этом охотник.
К сожалению, продолжать поиск не было времени. Вечерело, мы пошли лугом к палатке. Далеко, вне пределов выстрела, поднялся бекас и маленькой точкой исчез в высокой траве. У замеченного места собака впервые забегала челноком. Кулика нашла далеко в стороне от места посадки, к битой птице пошла по прямой и принесла к ногам.
Следующие субботу и воскресенье мы вновь провели на тех лугах. В красивом поиске, с обоюдным волнением и удовольствием взяли еще пять бекасов и дупеля. Экзамен на красную дичь был выдержан. За шесть выходов на луга она научилась искать куликов, подавать дичь из травы и воды.
Тот первый сезон на лугах никогда не забыть. Ведь проохотившись сорок лет на уток, я впервые тогда понял, что такое настоящая охота — это охота с хорошей собакой на красную дичь.
Но в отличие от легавых — “узких специалистов” по болотной и выводкам боровой дичи — спаниели все-таки более водяные собаки, поэтому я решил натаскать Леду и по уткам. Здесь она также превзошла все ожидания, показав широкие возможности первопольного спаниеля.
К открытию охоты на водоплавающих (конец августа) ей исполнилось семь месяцев. Так получилось, что к узкому глубокому озеру я вышел один, собака бегала чуть в стороне, старательно обнюхивая истоптанный куликами илистый тупик. Кормившаяся у берега шилохвость глубоко погружалась в воду, над поверхностью торчал один хвост. Заметив меня, она почему-то не взлетела, а затаилась, распластавшись средь тонких редких травинок. Я спугнул ее хлопком и выстрелил. Леда примчалась на звук, сама увидела птицу и принесла. В общем, ничего особенного, просто более крепкий запах да иной “вкус” пера, точнее пуха, которого у куликов нет. Чувствую, что утка ей понравилась — прикусила крепко, сразу не отдавала.
А вот следующий аппорт оказался очень важным и очень сложным, с таким порой не справляются и взрослые собаки. На широкой, метров 150-200, протоке плавало несколько острохвостов. Мы подкрались к ним по небольшой ложбинке от высохшего ручья, заросшей густой осокой. Утки взлетали далековато, и выстрел оказался не очень удачным. Подранок сначала захлопал крылом, а потом быстро поплыл к противоположному берегу. Добивать его было бесполезно и опасно, т.к. Леда сразу бросилась в воду. Я стал всячески ее подбадривать и расстояние до птицы быстро сокращалось.
Но опять осложнение — шилохвость начала нырять, правда, не очень далеко. Собака плавала кругами, высоко задрав голову, с удивлением смотрела по сторонам. Вдруг утка вынырнула совсем рядом и тут же с бульканьем погрузилась, но Леда рванулась и буквально выхватила ее из воды за лапы. Мокрая, уставшая, нахлебавшаяся воды собака настигла добычу у другого берега. А если вынесет на него и оставит, как когда-то Джойка? Стал еще громче ее звать и всячески хвалить. Вижу, додавила утку, перехватила удобнее за бок и поплыла ко мне.
На второй охоте переходили с приезжим товарищем похожий на овраг ручей, превратившийся в цепочку маленьких овальных озер, где почти всегда сидели чирки. Мы посоветовали гостю подойти к озеру со стороны кустов, а сами двинулись в обход по илистому перешейку. После его выстрела два чирка резко, почти вертикально, взвились в нашу сторону. Быстрый дуплет — и они шлепнулись обратно в озеро. Собака, взбежавшая впереди меня на высокий берег, увидела их и вынесла одного за другим. Затем побежала вдоль озера, взяла след, сделала несколько прыжков вверх по травянистому крутому склону и поймала чирка, подбитого нашим спутником.
Дальше путь лежал к большому озеру, заросшему травой. По дороге с довольно большой высоты я сбил шилохвость, упавшую в высокий некошеный пырей. Не знаю, видела ли ее Леда в полете, но когда опустил ружье, она уже бежала к месту падения и с ходу обнаружила добычу.
На озере опять предстоял очень трудный аппорт. Я сгоряча обстрелял вылетевшую из затопленной редкой травы шилохвость. Собака поплыла, путаясь в водорослях, но, ничего не увидев, вернулась. Я попытался поднять ее на руки и показать утку, бросал по этому направлению стреляные гильзы, комочки земли с травой, но безрезультатно. Оставалось одно — сыграть на азарте. Снял ружье с плеча, несколько раз приложился, чтобы собака заволновалась, и дважды выстрелил в сторону убитой птицы. Ориентируясь по всплескам от дробовых снарядов, Леда взяла сначала прямой курс, но неожиданно, видимо, почуя добычу, описала подобие дуги, подплыла к ней с противоположной стороны от берега. Сохранились два фотокадра. На первом резкий рывок к утке, брызги, мертвая хватка. На втором — подплывающая к берегу собака — голова высоко поднята, глаза блестят, а в зубах здоровенный, почти с нее, трофей (эффект снимка).
Тут же нас ждет вознаграждение за переживания. Редчайший случай! Почти над собой вижу шилохвость. Срываю ружье, бью навскидку. Мимо! А в воду падает… летевший за ней чирок, которого я сразу и не заметил. Леда берет его мгновенно.
И опять новинка — погоня за убегающей уткой. Уже по дороге к стану сзади высоко налетел чирок. Ружье было в руках. После выстрела птица с перебитым кончиком крыла опустилась на илистый залив и быстро побежала к спасительной траве. По топкой грязи собака галопом понеслась за ней и поймала.
В последующие дни сильно похолодало, пошли обложные дожди. Приближался пролет северной утки, и мы с прежними партнерами поехали обустраиваться на знаменитое Горелое озеро.
Как всегда, пришли к нему нагруженные большими вязанками тальниковых веток, деревянными ящиками — сидениями. Николай Щеголев захватил косу. Как по заказу, прояснило. Западный ветер разорвал низкие облака и гнал по чистой на этот раз воде синие волны. Береговая полоса со старым скрадком и низина-подкова, его окружавшая, были подтоплены.
Обустраивались долго. Николай для каждого накосил по доброй копне травы. Свежими облиственными ветвями обновили ограждение засидок, укрепили веревкой, замаскировали травой и опутали снаружи желто-зеленой сеткой. Оставшиеся кусты и трава пошли на дренаж, т.к. вода в скрадках доходила до щиколотки. За работой не заметили, что вокруг нас садились утки.
Только отошли, как в низине подняли двух шилохвостей. После дуплета обе упали в затопленную густую траву. Собака бросилась сначала к ближней, обнюхала, потрепала и побежала за другой, которую тоже быстро обнаружила и принесла.
Заметив в тупике озера еще трех уток, мы обошли их и стали подкрадываться. Леда шла рядом, нервно нюхая воздух. Первой взлетела широконоска, а после удачного выстрела по ней — пара чирков, попавших под один снаряд. Вытащив широконоску, собака вдруг начала дрожать и проявлять явное нежелание идти за чирками. Когда я шагнул в воду неглубокого озера, Леда пошла за мной, и мы вынесли вместе по утке.
Итак, всего за три выхода Леда освоила основные премудрости ходовой охоты — поиск и подачу трофеев. Осталось самое сложное -работа на вечерних и утренних перелетах.
Поохотиться на Горелом нам довелось в ветреное, сырое, холодное утро. Мы пришли к скрадку в темноте по узкой тропе среди мокрой некошеной травы. Вокруг ни пятачка сухой земли. Я пожалел промокшую собаку и посадил в рюкзак. Лет начался рано. Рассвет еще не наступил, когда низко летящая над светлой водой утка ткнулась после выстрела в затопленную траву у тропы. Я подбежал к замеченному месту, но ничего не обнаружил. Дал несколько кругов и хотел уже пойти за собакой, как вдруг услышал ее шлепанье по воде. Она выбралась из мешка и, сделав лишь одну дугу, нашла птицу. Когда рассвело, оказалось, что следы мои четырежды (!) пересекали это место.
До конца утреннего перелета, как и на вечерней дождливой заре, Леда просидела в рюкзаке. Если птица падала в густую траву, я выпускал собаку и быстро получал трофей. Приехавший на каникулы Андрей теперь уже с Ледой собирал потерянные трофеи наших спутников.
В следующие восемь сезонов, отпущенные Леде судьбой, мы стреляли уток л ишь попутно или позволяя себе зорьку-другую за осень посидеть на пролете. Вместе прошли целую школу охоты на болотно-луговых птиц, познали, где, когда и как искать их в зависимости от времени, погоды, общего уровня воды в пойме и сроков ее спада, научились взаимодействовать и понимать друг друга. Надеюсь, что подробные записи всех наших охот с Ледой, сделанные прямо в поле, позволят точно и обстоятельно рассказать об этом.
Сначала речь пойдет о самой, так называемой красной дичи, что означает по-старорусски — наиболее красивой, прекрасной. Именно при охоте на нее наиболее полно раскрываются полевые качества легавых и спаниелей, стрелковое мастерство, умение и выносливость их хозяев. А ходить на красную дичь без собаки так же бестолково, неинтересно и бессмысленно (большие потери времени и трофеев), насколько это занимательно, эмоционально для владельца хорошо натасканного помощника.
К красной болотной дичи относятся четыре близкородственных кулика: бекас, дупель, гаршнеп и осенний вальдшнеп. Для них характерен прямой, мягкий и гибкий клюв, способный осязать и захватывать, словно пинцетом, добычу на земле. Видимо, в связи с этим и глаза у них расположены высоко и дальше к затылку. Крылья менее острые, несколько серповидные, короткий закругленный хвост. В окраске преобладают ржаво-желтые, охристые, бурые тона.
Весь благородный квартет имеет много общего по местам обитания и суточному циклу активности. Они добывают свой корм тоже, кстати, одинаковый — червей, личинок, насекомых, моллюсков, корешки и семена растений — в основном ночью. Поэтому и охотятся на затаившихся, отдыхающих птиц практически одновременно, т.к. они могут находиться на одном лугу, выбирая излюбленные места в зависимости от водного режима и некоторых ландшафтных особенностей.
Наверное, не случайно, что с этих птиц начинаются классические аксаковские “Записки ружейного охотника Оренбургской губернии” — непревзойденная первая охотничья энциклопедия в России:
“Приступая к описанию дичи, я считаю за лучшее начать с лучшей, то есть болотной… и притом именно с бекаса, или, правильнее сказать, со всех трех видов этой благородной породы… Начинаю с бекаса, отдавая ему преимущество над дупельшнепом и гаршнепом по быстроте его полета и трудности добывания. Всякий истинный охотник согласится признать за ним это первенство”.
И на мой взгляд, бекас обыкновенный (есть еще редкий у нас -азиатский и о нем речь позже) — самый интересный объект спортивной охоты по перу. Не случайно принятое во всем мире название меткого стрелка, снайпер, произошло от английского слова “Зп1ре” (бекас). Многие, не только охотники, знают его по неповторимым весенним токовым полетам. Поднимаясь по спирали высоко в небо, он выписывает там волнами вертикальные дуги и при пикировании перья издают особый дребезжащий звук, напоминающий блеяние овцы. За это в народе его прозвали диким, лесным или небесным барашком, а в Германии — небесной козой. В словаре В.И. Даля есть еще одно не совсем понятное наименование — козырь. Весенний крик на земле-“так-так”.
Его главные отличия от собратьев — относительно длинный и темный клюв, белое брюшко. Рулевые перья все одинаковы по размеру и окраске: рыжие с поперечными полосами и белым кончиком. На голове продольная ржаво-желтая полоса в обрамлении двух черных. На спине четыре красивые палевые с рыжиной продольные узкие полоски. Лапы серые, но встречал и с легкой желтизной на пальцах и плюсне. По моим измерениям наиболее крупные бекасы имеют клюв длиной 5,5-7 см, причем нижняя часть на полсантиметра короче. Общая длина от основания клюва до кончика хвоста 22-24 см, крыло -21-22 см. Попадались и совсем мелкие экземпляры: клюв — 4,5, общая длина — 17, крыло — 16 см.
Бекас — мишень очень маленькая, притом быстрая и очень осторожная. Собаку не подпускает порой на 10-15 метров, а иногда срывается за пределами выстрела. Взлетает резко, как говорили старые охотники, — «взрывается”, порой с паническим криком “кээтш” или “кээч”. При этом делает своеобразные зигзаги, поворачиваясь с боку на бок, затем переходит на прямой полет иногда с хриплым звуком “хрек-хекээ”. Вспугнутый или после промаха, как правило, улетает далеко, иногда за пределы видимости. Опускается чаще вертикально, а порой как бы ныряет в траву. Попасть в юркого долгоносика труднее, чем в любую другую пернатую дичь. Нужно иметь особую сноровку и следовать мудрому совету второго нашего классика охоты, автора знаменитого “Охотничьего календаря” Л .П. Сабанеева — стрелять кулика после того, как он полетит прямо, хотя охотники-асы бьют и на боковом вираже.
Искать бекасов надо на сырых лугах, заболоченных травянистых низинах у озер, проток и сенокосных дорог, в сухие годы — на окраинах и самих блюдцах озер, около дождевых и низинных лужиц на стерне или у воды, оставшейся в глубоких колеях сенокосных дорог. Но когда луга поздно освобождаются от воды, заилены и с редким травостоем, или, наоборот, в сильную засуху-долгоносики почти не встречаются. Из девяти сезонов удачными по бекасам были лишь пять, а 1988 год стал годом бекаса.
Лето было необычным во многом. Умеренный паводок не затопил полностью пойму. Вода ушла с заливных лугов рано и быстро. В то же время разливов оказалось достаточно для образования хорошего травостоя. На облике поймы сказалась и долгая жара (в Ханты-Мансийске три месяца не было доброго дождя).
Недели на две-три раньше зацвели злаковые травы. И уже в начале августа луга отливали на солнце ярким золотом колосков вейника и канареечника. Небывало рано отцвел и уронил семена конский щавель, чьи темно-коричневые соцветия всегда возвышались над травой. Отжили свое и поблекли многоцветковые белые кисти омежника. Зато похожий на него тысячелистник (хрящ) с более крупными цветками и неповторимым пряным ароматом выделялся целыми белыми островами. Порой в его заросли внедрялись более высокие желтые метелки крестовника с крупными пушистыми ромашкообразными цветами.
Отдельными растениями и маленькими куртинками пробивались сквозь густой и высокий травостой лютики на вытянувшихся стебельках, синие конусы вероники, фиолетовые крупные колокольчики горечавки. А вот плакун-трава (дербенник) с сиреневыми соцветиями и гречишка с бледно-розовыми колосками чаще встречались сообществами, оживляя уже бледно-зеленый с желтизной луговой ковер. Только в болотистых местах да по берегам озер и ручьев росли темнозеленые осоки и хвощи.
Болотные птицы рано поднялись на крыло, а засушливое лето обусловило их концентрацию в сырых местах. Бекасы держались днем в заросших травой ручьях с высокими берегами, в ложе почти высохших озер и прибрежной траве, в болотистых низинах. И дупели были недалеко — по краям этих мест, а порой сидели прямо на суходоле и в отросшей отаве сенокосов, уничтожая многочисленных кузнечиков и кобылок.
Продолжение следует…
