Верстах в сорока от Демьянска, к западу до границ Туруханского округа лежат две инородные волости Меньше-Кондинская (управление в с. Болчарах) и Больше-Кондинская (управление в с. Нахрачах). Первая, расположенная по нижнему течению Конды, притока Иртыша, населена остяками в количестве 235 дельных душ — 700 с лишком жителей обоего пола. Вторая в количестве 300 с лишком дельных душ, вогуличей, расположена по среднему течению реки.
Описываемый край, перерезанный Кондой и ее бесчисленными притоками, представляет массу болот и согр, по которым струятся речки, то скрываясь почти под мхом, то разливаясь сорами. Южная и восточная части края гористее, и там, на правом берегу Конды, посреди болот встречается много боровых мест, покрытых великолепным сосновым лесом или, реже, кедровником.
Леса и воды с предков разделены между (юртами) селениями инородцев. Занятие населения составляют промыслы: рыбный, звероловный, ягодный и местами кедровый.
Воды Кондинского края изобилуют рыбой, которая, отличаясь своим нежным вкусом, славится под названием «кондинской». Ловятся в речках: ерш, чебак, окунь, щука, в Конде и по курьям ее — нельма, налим, язь и др., в озерах караси, в Согымских сорах — сырок.
Главные способы ловли рыбы — неводьба и черпание.
Неводьба идет летом, по спаде вод; тогда добытую рыбу садят в сады, откуда вылавливают по заморозу. В другой раз неводят по Конде около Миколы, когда Конда «горит» (вола портится подо льдом от недостатка кислорода) и рыба ищет свежей воды, заходит в курьи, где вода «жива», течет из болот.
Черпают рыбу в речках из заранее устроенных «запоров». Около Петрова дня речку перегораживают в двух местах изгородью из кольев, переплетенных тальником настолько часто, чтоб рыба не могла пролезть. В середине изгороди, в верхнем и в нижнем запоре укрепляются «титёнки» — по-остяцки «сумот». Сумот есть конус, сплетенный из прутьев, своей вершиной открывающийся внутрь запертого пространства. Рыба, идущая сверху или снизу, приходя к запору, входит в полое основание конуса и, конечно, не может выйти обратно.
Таким образом, к осени в запор набирается масса рыбы так, что, по рассказам очевидцев, она обтирает себе чешую на боках; черпак, опушенный в воду стоймя, не падает и т. д. Иногда рыба задыхается в запоре, например, в 1889 году в одной речке пропало 500 п. рыбы.
Запор требует постоянного надзора, так как течение расшатывает изгородь. К тому же медведи и выдры приходят к запору ловить рыбу, и приходится их отгонять.
Один знакомый мне крестьянин Демьянска нанимался караульным запора к остякам на таких условиях: запор устраивают остяки, караульный обязан надзирать за целостью сооружения до неводьбы, за труд же свой с Петрова для до рекостава он получает половину улова; кроме того, в это время караульный имеет право брать ягоду и бить дичь и зверя в свою пользу.
Вычерпывают из речек массу рыбы. Настоящей зимой Николай Пахтышев, торгующий остяк в Красноярских юртах, добыл до 700 пудов рыбы в Каменской речке.
Крестьянин Спиридон Кайгородов в Сотымской речке добыл массу рыбы. С лета он состоял караульным речки. Когда пришла нора неводить, он при помощи какой-то уловки купил задешево речку (за 290 р.). Из добытой рыбы он сдал 700 пудов Шехирову и Шадрину (местным «дельцам»), сам с 1000 пудов отправился в Тобольск, да еще в запоре осталось множество рыбы.
Черпают рыбу также в «ключевых» речках; в них вода «жива», и рыба с Конды приступает к «живым местам». Инородны затаптывают речку мхом в двух местах, из образовавшейся ямы вычерпывают рыбу, разрывают плотину, топчут речку в другом месте и т.д.
Ловят рыбу также разного рода ловушками: спордами, салпами и т. д. и т.д.
Добытую рыбу инородцы делят между жителями селения по «паям» (Каждый взрослый инородец, поступая в оклад, получает «пай» во всех угодьях — право на участие наравне с другими во всех промыслах. Пай — значит доля в добыче). Вдовы, если участвуют в общем труде, получают пай, если же нет — ½ пая. На пай в речке приходится средним числом воз рыбы, т.е. 20 пудов, а то и более в хорошие годы.
Второе место занимает звероловный промысел. Ловят лисиц, росомах, выдр капканами. Оленей, белок добывают ружьями.
За оленями охота производится два раза в году — весной, в марте, и начале апреля, когда тающий днем снег ночью замерзает и образует так называемый «наш». По насту охотники на лыжах с собаками гонятся за оленями, которым бежать трудно, так как копыта их проваливаются сквозь наст, который режет ноги.
Летом, спасаясь от комаров, олень залезает в речки, приходит к «лывам» питаться травой, тут его подстерегают.
Белковый промысел начинается в феврале, когда холода умерятся. Хороший стрелок убивает по 60—70 штук, в хороший год — от 100 до 150.
Изредка медведь становится добычей остяков. Добывают его настороженными луками или ружьями у речек, куда он приходит ловить рыбу, или на охоте за оленями нападают на его след. Специально на медведя охотятся редко.
Не последнее место занимает сбор брусники. Бруснику берут с Семенова дня, до того же времени строго воспрещено брать ягоду, поэтому ягода получается спелая, сладкая. Собирает ягоду каждое семейство для себя, собранную ягоду ссыпают в срубы, где ягода и лежит до зимнего пути.
Кедровников по Конде мало. Кедровники встречаются в Больше-Кондинской волости и у Пуштинских юрт Мало-Кондинской волости. Шишка родится годом, и сбор ореха не составляет постоянного промысла.
Хлебопашество вследствие обилия промыслов и недостатка (по словам жителей) пахотной земли здесь не развито. Кое-где в Леушах, Нахрачах, Микулкиных юртах (Б.-Кондинской волости) возделываются клочки земли под яровой хлеб. Огородничество распространено более, но и оно является только в немногих селениях.
Ремесел и технических производств инородцы почти не знают. Бабы остяцкие и вогульские кладут печи, ткут холст, сукманину, вышивают рубашки. Впрочем, остяцкие холщовые рубашки с разноцветными вышивками вытесняются произволениями российской мануфактуры. Из ремесленников-инородцев я знаю одного в Красноярских юртах — Ксеноф. Настышева, столяра и плотника, но и он не занимается постоянно ремеслом.
Грамотность между инородцами распространена весьма мало. В юртах Красноярских есть несколько человек грамотных, обученных захожим солдатом, но это чуть ли не единственные юрты с грамотными жителями.
Священники и диаконы кондинских церквей обучают детей инородцев грамоте, но какие результаты их деятельности, неизвестно.
Инородны Кондинского края крещены уже издавна, но насколько привилось к ним христианство, судить довольно трудно. Вопрос этот щекотливый, и любопытный. вопрошатель остается неудовлетворенным ответами инородцев.
Догматическая сторона православия навряд ли их интересует, обряды и обычаи религиозные усвоены ими также плохо. Про Троицу инородцы, наверно, не скажут ничего вам, читатель; о личности Христа имеют весьма смутные понятия, в пост они без стеснения едят мясо и молоко.
Все это, однако, не мешает им быть весьма добродушными и кроткими людьми, что, впрочем, оказывается для них губительным в зверской «борьбе за существование», которую ведут все против каждою в современном обществе.
Обман и воровство встречаются между инородцами редко. Племенное различие сказывается в том, что вогуличи мстительнее и сердитее остяков. В пьяном виде те и другие буйны, и пьянство у них оканчивается побоищем.
В общем, инородцы — люди простые, доверчивые, легко поддающиеся чужому влиянию. Нравственность их слагается под влиянием их жизни полулесной, полуоседлой, и вы найдете между чертами взаимопомощи, товарищества без различия родства и тяготение к семейному очагу, и узкий эгоизм. Жизнь инородца изменяется: постепенно переходит он к жизненной обстановке русского крестьянина, вместе с тем усваивает его взгляды на жизнь и многие, часто весьма нехорошие, черты последнего.
Русский крестьянин — хороший колонизатор, но не цивилизатор, нравственность его слишком низка для этого. Инородец, ассимилируясь с крестьянином, теряет чувство племенной (родовой) солидарности, семья и семейные интересы выступают на первый план, затемняя собой интересы и потребности как племени, так и личности…
Кроме инородцев, живут оседло по Конде и русские, крестьяне из соседних волостей, или потомки лиц местного причта. Занимаются они торговлей или промыслами, кортомя у инородцев угодья. Подати платят крестьяне в своих волостях, отбывая гоньбу в инородных.
Кортомят паи за 5—10 рублей, товаром или деньгами.
Зимою приезжают в Конду русские частью для неводьбы вместе с остяками, частью с целью поторговать.
Об отношениях между двумя сталкивающимися элементами следует поговорить поподробнее.
Если спросить инородца, полезны ли для инородцев русские торговцы, то он, если человек рассудительный, ответит: «Пошто не полезны? Они нам доставляют чай, табак, ситцы, муку и вино, вино, которое доставляет нам столько блаженства». Но, с другой стороны, он горько вздохнет, припомнив, что всех этих благ хватает ненадолго — покуда у него промысел, и что летом, когда промыслов у инородца нет и торговцу незачем ехать к нему, инородцу часто приходится нуждаться и что постоянно, летом и зимой, инородец находится у торговца в долгу.
Давно уже, давно, искони бе, ездили русские крестьяне «в остяки» и гам производили свои торговые «операции». Все эти господа Шехиревы, Шадрины, Башмаковы и т.п., цвет здешнего населения, начали свою карьеру с «Конды»; ездили туда со всякой мелочью и выменивали на рыбу. Вешали остяцкую рыбу на безменах, у которых вместо железной скобки имелось лыко или веревка. Остяк не понимал хитрой механики и за пуд отдавал 3—4 пуда рыбы и более (По верховьям Конды в Туринском округе торговец часто забывает привезти весы, и за пуд принимал столько рыбы, сколько ее уйдет под дугу). Водка, которой обильно спрыскивались операции, довершала дело расхищения. Пьяный инородец отдавал в распоряжение торговца свой амбар, и тот хозяйничал, как умел.
Но… Времена наглого обирания инородцев прошли, и теперь они научились отличать личную скобку от железной и не так легко поддаются обману. Наглое надувательство и грабеж по необходимости должны принять более мягкие формы заурядного мошенничества и эксплуатации, что наблюдается не менее часто при современных сделках.
Поговорите вы с крестьянином здешним, особливо с одним «из справных» он вас уверит, что ныне «остячье совсем исплутовалось». Расскажет он вам массу случаев, в которых остяк не отдал обещанного товара, не отдал долга и т. п., фактов он представит слишком мало, голословных обвинений — целый короб.
На самом деле факты остяцкого плутовства сводятся к следующему.
Должен остяк А-у, должен Б-у, должен Г-у, и каждый из кредиторов требует, чтобы должник отдал ему одному весь улов рыбы («почем цена будет — рассчитаемся!»). Остяк добыл рыбы довольно, хватит всем троим отдать долг, но отдать весь улов рыбы одному — не охота других обижать. И вот инородец делит рыбу на три части, припрятывает их и отдает долг кредитору потихоньку от других, которые, узнав о фортеле остяка, ругают его «плутом». Если же рыбы мало, то добыча достается вся первому кредитору, другие же, которым в этот год поживиться нечем, ругают должника.
Раз я спрашивал остяка: «Обманываете ли русских?». «Как не опманывам? был ответ. — Рыпа нет — вот и опманёшь. Рыпа добудешь, все отдашь».
Вообще, за пятилетнее пребывание в Сибири между русскими, и изредка встречаясь с инородцами, я не встретил ни одного доказанного факта обмана русского инородцем, хотя слышал массу обвинений.
При строгом же разборе эти обвинения указывают не на обман со стороны инородца, а на то. что он или не дался в обман, или дал Торговцу меньше барыша, чем тот ожидал.
Давая товары в долг или в обмен на рыбу или ягоды, торговец накидывает на них высокий процент, который с лихвою покрывает все расходы, проволочки и т.д.
Так, например, в с. Болчарах в прошлом году Бардаков брал за ‘/3 фунта табаку ½ пуда ягод. Пуд ягод стоит от 1 до 2 рублей и дороже в Тобольске.
В прошлые годы в Демьянске инородцы получали муку всегда по 1 руб. 20 коп. или 1 руб. 30 коп., несмотря на то, что цены на барках были 50, 60, 70 копеек.
Получая муку в марте, инородец обязуется отдать к Миколе долг рыбой по цене, которую назначит сам кулак, или «почем продаст» в городе (это что-то вроде комиссии).
Таким образом, сделка служит для торговца основой для следующей операции.
Итак, «остячьё обрусели! исплутовались вконец!». А между тем кулак здешний каждый год ездит в Конду, «задает» в долг плутам и не думает прекращать своей деятельности.
В Конде кулак стоит у остяка по нескольку дней, кормит лошадей остяцким сеном, ест до отвалу остяцкую рыбу — все это даром, конечно. Если остяк съездил куда на лошади русского — «заплати!». Если остяк приедет к русскому в Демьянск, то его накормят чем попало, лошадям дадут сено похуже, лошадей возьмут сено возить даром, а если вздумает погостить подольше, попросят убраться из дому. Русский гостит у остяка даром, остяк за все плати.
Несмотря на «плутовство» инородца, русские крестьяне, кортомящие речки в вогульских волостях Тобольского и Туринского округов, имеют в селениях инородцев свои амбары, куда по последнему зимнему пути завозят чай, табак, муку, кожи и т. п. товар для осенней «задачи». Все это оставляется в амбаре без надзора и лежит нетронутым до приезда хозяина. Если летом, когда Конда отрезана от всего мира, инородцу понадобятся товары, он ломает дверь амбара и берет что нужно, а осенью рассказывает владельцу, что забрал, и рассчитывается вполне добросовестно.
Окончание следует…
