Господину Министру Внутренних дел
Не считая нужным разбирать в своей собственной точке зрения вопрос о существе отношений, долженствующих быть между правом отдельной личности и правом какой бы то ни было власти, мы будем основывать настоящее заявление лишь на положениях официально признанной юридической науки. Одно из основных положений этой науки гласит, что частные права суть неотъемлемая собственность лиц, изменить и нарушить которые можно лишь при соблюдении всех условий, указанных правом же. Без соблюдения же этих условий «само государство может не иначе изменить или нарушить их, как в случае крайней необходимости и то, назначая владельцам их полное вознаграждение» (Очерк Юридической Энциклопедии ректора университета св.Владимира Рененкампфа, стр.146).
Никакое лишение прав не может простираться до запрещения человеку снискать себе средства пропитания собственным трудом; однако же обвиняемые в государственных преступлениях и сосланные как административно, так и по суду, лишены возможности реализовать это коренное человеческое право.
Высочайше утвержденная инструкция о политических ссыльных запрещает им все роды интеллектуального труда, наиболее им свойственного, как-то педагогического, литературного, медицинского, фармацевтического и прочего, с другой стороны, все сосланные по суду, хоть и не подлежат по закону действию означенной инструкции, но в действительности поставлены в одинаковое с административно-ссыльными положение и являются таким образом лишенными прав, оставленных законом. Право снискать себе пропитание собственным трудом тесно связано с правом свободного передвижения, а этого права, оставленного за сосланными по сути уставом о ссыльных на общем основании они и лишены в действительности, а следовательно имеют полное основание требовать от государства вознаграждения за правонарушение.
Что касается административной ссылки, то таковая, представляемая de jure лишь временной мерой, ограждающей общественное спокойствие, является de facto систематическим нарушением всякого рода прав и интересов частных лиц.
Выше мы уже упоминали о том, что инструкция налагает свое veto на все роды интеллектуального труда, теперь положим даже, что вследствие одного из тех «крайних случаев», о которых говорит официальная наука, т.е. в видах ограждения общественного спокойствия, государство может оставить за ними только право на добывание себе средств к существованию исключительно физическим трудом, то и при такой постановке вопроса государство очевидно обязано во 1) вознаградить потерпевших за нарушение прав свободного выбора труда и во 2) поставить их в такие условия, где бы физический труд был наиболее продуктивен.
Из всех видов физического труда в России, откуда мы родом, наиболее распространены земледелие и труд ремесленный, а следовательно, и помещать нас необходимо было бы I) в земледельческой полосе и 2) в таких местностях, где бы ремесленный труд окупался, то есть где бы продукты его имели широкий сбыт; помещая же нас в самых северных пунктах Сибири, то есть в неземледельческой полосе и в местностях, где совершенно почти отсутствует спрос на предметы столярного, токарного, кузнечного, слесарного, переплетного и других ремесел, государство лишает нас возможности поддерживать каким бы то ни было трудом свое существование и тем посягает коренным образом на наше неотъемлемое право. Промыслы, составляющие главный источник существования местного населения севера, помимо полнейшего незнакомства нашего с ними как с совершенно специальными видами труда, не могут практиковаться нами уже по одному тому, что нам не дозволяют отлучки в те крупные центры, в которых местное население сбывает продукты своего труда. К тому же надо прибавить, что хотя инструкция и не запрещает нам иметь необходимое для промыслов огнестрельное оружие, но и такое разрешение отменено распоряжением местного губернатора.
В виде вознаграждения за все вышеизложенные правонарушения, государство предлагает нам денежную помощь в размере шести рублей пособия для так называемых лиц привилегированных и 3 рубля 60 копеек для непривилегированных.
Но соответствует ли хоть сколько-нибудь размер казенного пособия местным ценам на квартиры и главные жизненные продукты? В Сургуте, где прикреплены мы, существуют следующие цены:
- I) комната с отоплением I р. 50 к. — 2 р;
пуд мяса 2 р.40 к. — 2 р.70к;
пуд ржаной муки 60 к. — 80 к. — 90 к;
пуд пшеничной муки 1р. 20 к. — I р. 40 к;
десяток яиц — 20-30 к;
I фунт плиточного чаю — 1р. 60 к;
I ф.сахару — 20-26 к;
I ф.керосину — 8-12 к;
I ф.табаку, самого низшего сорта — 48 к.ф. и так далее.
Самого поверхностного х) взгляда на эти цифры достаточно, чтобы убедиться в невозможности существования на казенное пособие. Если же принять во внимание вредно влияющие на наше здоровье климатические условия севера и параллельно с ними почти полное отсутствие медицинской помощи за неимением в сургутской больнице самых простых и необходимых медикаментов и за полною негодностью единственного на весь город и округ врача г.Соковнина, то убеждение в невозможности при данных условиях существования в Сургуте сделается очевидным для каждого.
Таким образом, из всего вышеизложенного следует, что государство, нарушивши наши права, вместе с тем не позаботилось о вознаграждении нас за эти правонарушения и о создании сколько-нибудь сносных условий для существования.
Нарисованная картина нашей жизни была бы далеко неполна, если бы мы обошли молчанием и то, как отзывается на нас деятельность таких усердных администраторов, как Тобольский губернатор г.Тройницкий. Половина из нас была раньше в ссылке в других городах, находящихся в несравненно лучших климатических и материальных условиях, и очутилась в Сургуте за неисполнение совершенно произвольных и ни на чем не основанных распоряжений г.Тройницкого, запрещавшего нам отлучки за черту города.
В виде же яркой иллюстрации можно указать и на невероятный факт высылки троих из нас из Ялуторовска в Сургут за отлучку в 4 версты из города, отлучку, которая была разрешена его же распоряжением.
Деятельность г.Тройницкого имела очень трагические последствия для одного из наших товарищей Льва Иванова. Мы уже раньше упоминали, что сургутский врач г.Соковнин, как алкоголик, является личностью совершенно невменяемой и обращали не раз внимание г.Тройницкого на это обстоятельство, но наши требования о назначении сюда врача (по штату их полагается два) остаются уже более года гласом вопиющего в пустыне; Когда Иванова разбил паралич, а призванный для оказания помощи г.Соковнин заявил, что «больной пьян, протрезвится и все пройдет», мы просили губернатора перевести Иванова, назначив в Тобольскую городскую больницу, но г.Тройницкий, несмотря на экстренность дела, начал по этому поводу переписку с местным исправником, которая тянулась около трех месяцев (почта ходит в Сургут раз в две недели) и наконец прислал разрешение о переводе Иванова в Тобольск в то время, когда он уже лежал в гробу.
Видя, что участь Иванова, как дамоклов меч, каждую минуту висит над головой каждого из нас, и видя рядом с этим вопиюще возмутительные результаты невменяемости врача г.Соковнина, приводить которых не стоит, ибо их так много и каждый из них так ужасен, что мы находимся положительно в состоянии «embarrasdes richesses», мы изложили это дело г.Тройницкому и потребовали от него I) упорядочения медицинской помощи в Сургуте и 2) предоставления права местному исправнику по совещании с врачом переводить своей властью опасно больных из нас на излечением Тобольскую больницу, но прошло более месяца, и мы не получили никакого ответа.
В это же время двое из наших товарищей просили губернатора перевести их на излечение в Тобольскую больницу; но несмотря на то, что одного из них г.Соковнин лечил, а другому говорил о необходимости немедленного поступления в местную больницу, он, Соковнин, на их требования выдать их медицинские свидетельства написал, что оба они не только здоровы, но и «ни на что не жалуются». Губернатор же более чем через месяц прислал распоряжение о переосвидетельствовании больных тем же Соковниным, то есть вел себя совершенно так же, как и в деле с умершим Ивановым. Понятно, что наши товарищи от переосвидетельствования отказались.
Решившись исчерпать до конца все легальные пути, мы послали ему напоминание с присовокуплением, что его молчание будет принято нами за отказ, но и на вторичное заявление губернатор по-прежнему остался безгласен.
Что же теперь осталось нам делать, как не назвать г.Тройницкого приличествующим ему именем и не довести до сведения Вашего сиятельства как изложение всего дела, так и то обстоятельство, что г.Тройницкий является в роли правокатора, систематически подстрекающего к совершению преступления. Отныне мы перестаем признавать его власть и всякие исходящие от него распоряжения не считаем для себя обязательным. Условия ссылки и по существу своему слишком тяжелы, чтобы гнет их мог еще быть увеличен произвольными и беззаконными распоряжениями подобных администраторов. Вынужденные силою обстоятельств довести все вышеизложенное до сведения Вашего сиятельства, мы считаем себя вправе заявить свой горячий протест против такого порядка вещей.
(Следуют подписи)
Красный архив. 1930
Публикация доктора исторических наук Л.П. Рощевской
