В стране вогулов

Эмиль Сенкевич

Главными путями сообщения везде являются реки, даже там, где, как, например, вдоль реки Тавды, имеется колесная дорога. Путешествие совершается в набойницах, или крытых каюках, а по маленьким рекам в легких осиновых челнах.

На Кондинскую сторону летом можно попасть только пешком, для чего надо пройти болотами и лесами верст 90-100.

Я переходил этот водораздел и через Шаим-Омелину, и через Евру-Кондинку. Главное затруднение испытывается при переходе через болотистую «середку». Первый путь несколько короче, но болота хуже для ходьбы, чем на втором, более длинном пути. Этот путь отнимает обычно три дня. В одном месте, между Шаимом и Омелиной, мы шли полторы версты — три часа. Этот наиболее трудный участок пути идет через болотистую янгу-трясину. Через дорогу-зимник проходят бесчисленные продолговатые ржавые пропарины, расположенные параллельно одна другой. На этих пропаринах лишь кое-где разбросаны кустики травы, свидетельствующие, что здесь имеется нечто более плотное, вроде кочки. И вот для каждого шага нужно выбирать такой кустик, в противном случае непременно нога проваливается выше колена в холодную, черную жидкую грязь. Идти по прямой линии нельзя, все время приходится выбирать скрытые кочки. Идти след в след за проводником также нельзя, так как эти кочки не выдерживают подряд нескольких прыжков и прорываются.

В сапогах идти невозможно: растительный непрочный покров не выдерживает давления каблука или узкой твердой подошвы.

Лучшая обувь — бродни без каблука с мягкой, широкой подошвой, крепко привязанные к ноге около щиколотки. Наконец, нужно уметь ступать, сначала нащупывая почву носком, а затем опуская пятку. Вогулы ходят именно так.

Еще худшее воспоминание остается от кедровников. Растут они на болотистой почве; корни кедров, овальной формы, острым углом направленные кверху, не сразу уходят в землю, а сначала тянутся по земле. Когда приходится прыгать с корня на корень, мокрая мягкая подошва бродней скользит, и вы проваливаетесь в щель между корнями по колено в жидкую грязь, из которой нелегко без посторонней помощи вытащить ногу. К счастью, идти кедровниками приходится немного.

После каждых пяти верст ходьбы по более трудным местам приходится делать привал.

На привалах начинается новое мучение — борьба с «гнусом», комарами. Единственное радикальное средство от них — дым. Для привалов устраиваются небольшие полати на четырех ножках; внизу раскладывается дымокур, дым от которого со всех сторон струится мимо полатей и сидящих на них, отгоняя комаров.

На голову приходится надевать под шапку большой платок, спускающийся на плечи и закрывающий шею. Руки лучше всего защищаются замшевыми перчатками. Кроме того, употребляется опахало из конского хвоста на деревянной ручке.

Некоторые во время путешествия носят с собою небольшое ведерко, в котором тлеет трут, приготовленный из «березовой губы», дающий, по выражению вогулов, «сладкий дым». Действительно, дым этот почти не разъедает глаз и не вызывает слезоточения.

К «зимовью» вечером подходишь утомленным до изнеможения.

Однажды мои проводники так устали, что одного из них пришлось оставить в версте от зимовья, а другой едва доплелся.

В зимовьи прежде всего приходится вести борьбу с комарами. Когда войдешь туда, можно подумать, что комаров здесь нет; но едва начнешь что-либо делать, их показывается целая туча: оказывается, что они сидят и на стенах, и на потолке, и под нарами в несметном количестве. Уже минут через пять в помещении раздается непрерывный высокий и однотонный стон — свист крыльев бесчисленных комаров. Выгоняют их, ставя в ведрах дымокуры на окнах и под нарами, а также закрывая трубу в чувале. Когда комары выгнаны, ведро с дымокуром ставится на пороге. Лишь теперь можно лечь спать, и то с головою и руками закутавшись в ситцевый платок или простыню.

Еще хуже условия передвижения по Нерпалам; приходится то ехать в челне, то нести его на себе по топкому болоту.

Особенно труден переход между Сун-Паулом и Леутимьей, где на протяжении сорока верст имеется бесчисленное количество озер и болотистых перешейков.

Зимою попадать в Леутимью также нелегко. На озерах выступает наледь, т.е. вода сверх льда, а на болотистых перешейках и на янгах попадаются места — трясины, не промерзающие до января и заваленные мягким снегом. В конце зимы по краям перешейков, поросшим небольшим лесом, надувается ветром такая масса снега, что лошадей приходится выпрягать, а сани перетаскивать на себе. В двух местах нам даже пришлось валить лошадей на бок и перетаскивать по одной за хвост и гриву через огромные сугробы, прекрасно удерживавшие на себе тяжесть лежащей лошади и человека, одетого в широкие бродни.

Насколько трудно сообщение с Нерпалами, можно судить по тому, что сюда никогда не попадали в прежнее время священники, и многие семьи оставались невенчанными и некрещеными, а лишь отмечались заглазно в метрических книгах.

Изредка, примерно раз в 2-3 года, вогул появлялся за покупками в селе Сатыжинском, и тогда между священником и нерадивым христианином происходил приблизительно такой диалог:

— Что же это ты, Аввакум, до сих пор живешь со своей женой, не обвенчавшись? Вот уже шестой год живете, а не собрались обвенчаться.

— Так вот, патюска, трутно топраться то тепя!

— А сколько народили детей?

— Уже три, патюска.

— Смотри, придется мне донести на тебя в Тобольск. Уж очень нынче строго на этот счет.

— Потерпи малость есцо, как-нипуть соперемся, а пока восьми это.

И батюшке вручается шкурка соболя или выдры, невесть откуда появившаяся в руках вогула.

Даже зимой сообщение довольно затруднительно. Прежде всего сказывается недостаток взрослого мужского населения, даже в самое свободное для вогулов время, затем следует недостаток лошадей. Иногда во всем селении нет пары сносных лошадей, а между тем, промежутки между селениями бывают большие. Лошадей поэтому населению приходится нанимать в соседних деревнях у русских поселенцев, дерущих, пользуясь случаем, дорогую цену.

Самые переезды отнимают сравнительно много времени. Вогульские лошади не приучены бежать гусем и поэтому запрягаются обыкновенно в разнопряжку, то есть по одной в сани, если же, по условиям клади или экипажа, все же нужно запрячь две — три лошади, то на каждую садится верховой.

Вогулы плохие ямщики, упряжь рвется, оглобли выскакивают из заверток, экипажи самые примитивные — и так без конца.

Выехать рано утром, даже зимою, никогда не удается, так как вогулы ленивы и не любят вставать рано для работы. Лишь охоту они считают занятием, действительно стоящим внимания, и тогда делаются неузнаваемыми — внимательными, зоркими, задорными и подвижными, а от лени не остается и следа. Обыкновенно в зимний короткий день можно проехать один, редко два перегона, то есть верст 20-40.

Между Ессунтом и Немнелом зимою нет дороги совершенно. Переход между этими селениями я совершил на собаках. В нарты были запряжены все наличные собаки (штук 8), не исключая самых захудалых и маленьких, величиною несколько больше таксы.

Верст 8 все шло хорошо. Но тут на беду показались олени, собаки бросились за ними и вывернули сани; более сильные оборвались и убежали с упряжью. Остальную часть пути пришлось вещи нести самим. Осталось лишь три захудалых собачонки. При этом я узнал, какую колоссальную двигающую силу может представить собака при умелом пользовании ею.

Более всего мешает путешествовать пьянство. После очень небольшого опыта я твердо решил и затем всегда придерживался этого правила — никогда с пьяными вогулами не ездить. Случай, повлиявший на меня в этом смысле, довольно интересен в бытовом отношении, и я его приведу.

Однажды я торопился выехать из Оронтура, где мне удалось сделать все, что я предполагал. Отъезд в назначенный день не состоялся из-за сильного ветра, поднявшего на Оронтурском озере огромные волны. К вечеру, вижу, мои ямщики уже пьяны. Навожу справку; оказывается, в одной избе «самосядка поспел», но не в большом количестве.

На следующий день, часам к 12, мы собрались снова. К лодке, сравнительно большой набойнице, подошло четыре вогула с ружьями через плечо, с котомками и топорами. Начали спускать ее с берега. За нос схватились двое вогулов, еще не совсем отрезвевшие. При первом же движении лодки вдруг один из них хватает с плеча свою одностволку «крынку» и с диким криком: «Это вона виновата» спускает курок, наводя ружье на своего приятеля. К счастью, пистон патрона был не догнан до места, и ружье не выстрелило. Из возникшей перебранки выяснилось то, что причиной ее было — один из них наступил другому на ногу.

ОБ АВТОРЕ

СЕНКЕВИЧ Эмиль Марианович (21 апреля 1882 — после 1930) родился в Уфимской губ. в дворянской семье. Детство прошло в Тюкалинском уезде Тобольской губернии. Окончил медицинский факультет Варшавского университета. Летом 1905 года, будучи заведующим холерным бараком в Кургане просил врачебное отделение губернского управления направить его в Березовский край или другое отдаленное место Тобольской губернии «в видах тех, что интересуюсь в медицинском отношении указанными местами». В сентябре этого же года выехал на службу в Пелым, где проработал до лета 1908 г… В 1924-1931 гг. Э.М. Сенкевич был одним из самых активных авторов журнала «Уральский охотник». Свои воспоминания о различных случаях на охоте, статьи об охотничьем снаряжении, очерки о таежных путешествиях он подписывал как собственной фамилией, так и псевдонимами «Старый охотник» и «Военный врач». Во многих из них содержится интересный краеведческий материал о природе и людях верховий Конды. В наиболее крупной из работ — «В дебрях Уральского Севера (Тавдо-Кондинский край в промысловом и бытовом отношении)» — даны общий географический обзор, характеристика населения края, описаны способы охоты на соболя, лося, медведя, бобра, северного оленя, картины быта промышленников, условия путешествия и так далее.