Теперь несколько живых фактов из отношения кулаков к инородцам.
Демьянский торговец П-в взял зимою к Миколе 1891 г. рыбу и ягоды у должника своего А. П-шева юрт Красноярских (Мало-Кондинской волости) на комиссию. Уговор был такой: П-в продаст в Тобольске товар, возьмет себе провоз, почем ямщики едут из юрт Красноярских в город, возьмет себе долг и остальное отдаст П-шеву. П-в рыбу продал после Рождества, в самое дорогое время, деньги положил в карман. П-шеву же не дал ни денег, ни расчета, а лишь заявил, что П-шев остался ему немного должен. П-шев в феврале является в Демьянск, требует расчета от П-ва; П-в гонит его вон из дому. П-шев зовет П-ва в волостное правление, там П-в увертывается, сначала говорит, что дело кончено, что расчет произведен, наконец, после долгих проволочек сознается, что расчету не было, и высчитывает, что с него, П-ва, причитается 5 рублей. П-шев доказывает П-ву, что он врет, достает номер «Сибирского листка» с ценами за последние дни декабря, наконец, подает в суд волостной, требуя взыскания с П-ва денег и убытков и обвиняя в утайке части выручки. Суд волостной за основание при расчете принял цены, показанные П-вым, — за провоз от Красноярских юрт до Тобольска назначил 45 коп. (а не 30, какова была провозная цена), за езду в лес (5 верст) на лошади П-ва положил 1 руб., требования П-шева о взыскании с П-ва убытков (с 22 февраля 11-шев жил в Демьянске благодаря проволочкам П-ва) не рассматривали почему-то, обвинение в утайке денег признали недоказанным и в конце концов присудили в пользу П-шева шесть рублей с ответчика.
На другой день П-шев нашел свидетеля-инородца, знавшего, что П-в продал рыбу не по 1 руб. 40 коп., как показал, а по 1 руб. 80 коп., что и доказывал П-шев раньше. П-шев, воспользовавшись новым доказательством, вызывает опять П-ва в суд. Но тут демьянский старшина, родственник П-ва и имевший подобный споре П-вым, не дал ему вызвать П-ва в суд — вытолкал Пахтышева при двух свидетелях из волости; а на другой день, придравшись к П-шеву будто бы за грубость, посадил его в чижовку. Далее П-шева, убежденного наглядно в торжестве правды и правосудия, П-в напоил пьяным, дал ему три рубля за проволочки, дал 15 пудов муки в долг и упросил его бросить дело. П-шев помирился с П-вым, деньги, три рубля, пропил, муку принял и уехал, подав все-таки жалобу на действия старшины. Итак, П-шев прожил в Демьянске больше двух недель, понес убытку на 15 рублей, по крайней мере, и добился получки муки в долг, т. е. опять попал в ту же петлю.
Примеров, подобных выше рассказанным, многое множество, они наглядно разъясняют систему обирания «собак» здешними, подчас весьма почтенными и богомольными, мужичками. Я расскажу еще одну веселенькую историю из жизни «в Конде» Туринского округа — паулов, смежных с описанными волостями. Анекдот рассказывал мне сам автор шутки над инородцем.
В одном из паулов, в Ученьском, кажется, в избе инородца шла пирушка на славу. Приехали русские промышленники, привезли вина — вот и праздник. У Федора К-ва на ногах были новые хорошие бродни, они понравились инородцу, и он стал просить К-ва сменяться. К-в отказывается, инородец пристает с меновой. К-в сметал дело, подал инородцу еще рюмок несколько, а сам побежал на квартиру и переменил бродни вместо новых надел другие, похожие на них, но старые бродни. Является опять к инородцу, тот опять пристает, не замечая перемены К-м обуви; К-в ломается, наконец, когда инородец стаз его упрашивать и давал два рубля «придачи», К-в согласился. Ударили по рукам, деньги взяты. «Но, скидывай бродни, будь проклятой, так и быть — сменям!». К-в получил бродни инородца, бросил ему свои. «Да это, парень, не те, — вопил вогулец, — отдай назад!». «Нет, пылишь, труба!» — Был ответ, и долго-долго раскаты хохота присутствующих покрывали вздохи и оханья инородца и самодовольный смех К-ва.
Так вот, читатель, каковы бывают шутки! Конечно, от них на душе воротит, и поневоле является мысль, что инородец научится-таки шутить так же мило и ловко с кем удастся. Во всяком случае, винить за «шутки» будем не инородца, а скорее К-вых. Да и они виноваты ли? Присмотрись, читатель, к окружающей тебя жизни и ты увидишь, что «шутники» не виноваты!..
Судьбы известной общественной группы во многом зависят от того, как смотрит на нее правительство.
Но каковы бы ни были взгляды правительства, проводниками их в данном районе является мелкая администрация, от качества которой зависит проведение или уничтожение высших предначертаний. Из челобитной инородцев, поданной царю Михаилу Федоровичу видно, что дьяки и письменные головы, и всякие служилые люди мучили инородцев частыми подводами под ясак и под себя. Конечно, жалобы иртышских инородцев могли бы повторить и комли некие… Позднее заместители царевых чиновников, комиссары поступали по проторенной дорожке притеснения и обирания инородцев. В отношениях к управляемым они преследовали цель: внушать постоянный трепет и страх перед своей особой.
Я позволю привести себе анекдот из недавнего прошлого, сообщенный мне любезно одним обывателем здешнего края, характеризующий нравы и отношение к населению маленьких «бурбонов».
Лет 30—40 тому назад Демьянск и окрестные русские и инородные волости входили в состав Деньщиковского комиссариата. Комиссаром был в это время Иустин Слярский (поляк, очевидно). Он был грозой населения, ездил всегда в сопровождении казаков, из которых по суровости характера и исполнительности выделялся некий Мякишев.
Раз Слярский отправился в Конду. Он завел порядок такой, что на каждом станке должны были его ждать на берегу ямщики, готовые в путь. Лодка, подходя к берегу, не приставала «в утычь», а замедляла ход; ямщики выскакивали из лодки, пропуская туда новую смену, и лодка двигалась дальше.
На Красном яру несколько дней уже ждут ямщики приезда комиссара. Ждут не дождутся, ночь не смыкают глаз — не прогневить бы начальство, не получить бы плетей. Наконец в третью ночь «нарядчик» (выборный чин в селении, наряжающий ямщиков) говорит: «Ложись, ребята, спать! Чего мы будем его ждать, и так измучились; как станут подъезжать, услышим уханье и песни ямщиков, будет нам времени собраться». Сказано — сделано.
Начальство едет. Еще далеко до деревни, ямщики поют песни, в селении им вторит лай собак, но в юртах все спят. Каюк подплывает к селению — ямщиков нет… Приезжие ямщики бегут к нарядчику, тот крепко спит. Нарядчика растолкали, тот вскочил, накинул азям и, крикнув подводчикам собираться в путь, сам побежал к начальству. «Ну, спустят шкуру, — мелькнуло в голове остяка. — Будь, что будет!».
Слярский, увидев нарядчика, в бешенстве огласил воздух бранью. «Как смели не ждать меня?» — «Спать хотели, две ночи не спали». — «Мякишев, дуй». Мякишев выскакивает из лодки, кидается за нарядчиком и, не заметив того, наступает ногой на его длинный азям. Азям был куплен недавно и, приготовленный из верблюжьей шерсти, вырастал в длину каждый день на вершок; это и спасло нарядчика. В темноте, не заметив, что наступил на подол азяма, Мякишев стал наносить удары нагайкой по спине нарядчика; тот сметил свое выгодное положение, подался вперед, натянул азям и стал кричать и стонать, несмотря на то, что удары приходились все больше по натянутому азяму. Наконец послышатся топот сбегавших с яру ямщиков. «Мякишев, в лодку!»… и освобожденный нарядчик кинулся без оглядки домой. «На, якуня ваня! За одну ночь азям на пол-аршина вырос», — рассказывал он потом.
Блаженные времена были для Слярских!.. Ни протеста, ни контроля…
Но человечество идет вперед…
Настоящая зима надолго будет памятна Кондинскому краю, особенно Больше-Кондинской волости. Осенью 1891 года промыслы, опора здешних мест, в помянутой волости не оправдали надежд. Шишка не родилась, ягоды слишком мало. В довершение бедствия, цен на рыбу осенью не было, и инородцы принуждены были отдавать нипочем скудную добычу промыслов. Так, например, за пуд муки отдавали 4 пуда окуней или 2 пуда ягод. Окуни продавали торговцы в Тобольске по 2 руб.—2 руб. 80 коп. пуд.
В конце концов запасы вышли, и пришлось прибегать к помощи казны, так как местный кулак П. П-в, продавая муку по 1 р. 80 к., не давал вдоль, отказываясь за скудостью запаса. (По словам местных жителей, как инородцев, так и русских, у него имеется более 2000 пудов муки, запасенной с прошлых лет по цене, не дороже 80 коп.). В декабре месяце инородцы получили в пособие 675 пудов, что дало им возможность пробиться кое-как до февраля.
В феврале часть населения Больше-Кондинской волости, имевшая лошадей, явилась в Демьянск за мукой. Здесь инородцам пришлось ждать шесть дней, так как местный заседатель сначала отказался было выдавать муку без списка нуждающихся, но в конце концов выдал по одному пуду на человека, решив отправиться затем в Конду и проверить нужду населения.
Из полученного небольшого пособия инородец должен был отдать часть крестьянам демьянским за прокорм и простой в течение недели. Русские крестьяне из Конды, приехавшие вместе с инородцами для провоза им муки, взяли по 10 фунтов с пуда.
Ввиду голода и незначительной выдачи пособия инородцы обратились в губернское правление с просьбой выдать им количество муки, достаточное для продовольствия на время распутицы до водополья.
При этом замечалась противоположность интересов зажиточных и бедняков. Бедняки жаловались на высокие цены на муку, указывали на эксплуатацию их кулаками, как на причину голода.
В то время голова и зажиточные инородцы, водящие хлеб-соль с П-вым или одолжающиеся, выгораживали ею, стараясь сглаживать его эксплуатацию нуждающихся. вопреки желанию большинства.
Приглядываясь к инородцам, можно было заметить среди них слабую солидарность и подчас желание поприжать соседа.
Андрей Намков (кажется, Аменских юрт), не имея своей лошади съездить за мукой, принужден был взять лошадь у соседа с обязательством поставить ему за услугу 100 копен сена.
Тот же Намков, принужденный голодом, отдал охотничью собаку, за которую не взял бы в другое время и 25 рублей — за два хлеба.
Выезжая в Демьянск. инородцы оставили семьи свои голодающими, с единственной надеждой на скорый отпуск хлеба. У многих пищу составляли рыбьи кости, истертые в порошок, и чай. По заявлению брата старшины инор. Леумин-ских юрт, в Егырсенских юргах (если не ошибаюсь) два дома жителей сильно голодали. «Как-то они поживают, — со вздохом он заметил, — ведь они уже целый месяц до нашего отъезда голодали, а теперь мы девятый день как из дому».
В настоящее время дело продовольствия немного поправилось: в Большой Конде жителями одного селения убито 13 оленей, стало быть, люди эти и их ближайшие соседи обеспечены.
В Меньше-Кондинской волости голодовки нет, так как удачные промыслы спасают инородцев, и они легче могут прокормить себя и ненасытных акул, кишащих вокруг голодного люда, в противоположность большекондинцам, с которых взять нечего и которые поэтому не представляют для акул никакой приманки.
Как бы ни был бегл и поверхностен наш очерк Конды, он все же позволяет нам сделать кой-какие выводы.
В настоящее время Конда гибнет. Инородцы вымирают, из массы бедняков и достаточных выделяется незначительная группа кулаков (например, братья Н. и К. П-шевы в юртах Красноярских). Жизнь общественная слабеет, себялюбие и шкурные интересы берут верх; словом, при настоящих условиях жизни, при определении права личности на жизнь или смерть спросом и предложением инородцы. как люди, мало привычные к жизненной борьбе, погибнут. Водка и болезни довершат дело уничтожения.
В современном обществе господствует принцип «невмешательства». Стоны и зовы помощи эксплуатируемых и гибнущих людей покрываются победными юшками счастливцев, достигших успеха в той беспорядочной сутолоке, которая именуется «жизнью». И нужно что-нибудь чрезвычайное, чтобы общество наше содрогнулось и признало, что «в Датском королевстве неладно». Как бы то ни было, общественная совесть пробуждается и начинает осуждать царящий до сего произвол и принцип невмешательства.
Правительство прислушивается к голосу общественному и постепенно выходит на новый путь — руководства производством и обменом — сначала спорадическими попытками ограничения произвола и эксплуатации, затем путем законодательных мероприятий с целью организации той или другой отрасли производства.
От этих общих рассуждений перейдем к частным.
Задача обеспечения будущности, как общества вообще, так и его части, должна принадлежать правительству, представителю общества.
Поэтому желательно, чтобы правительство приняло на себя дело улучшения экономической жизни Кондинского края.
Предъявлять к правительству можно или широкие требования, или в узких размерах, ограниченных требованиями насущного. Я выскажу здесь самые скромные желания.
До сих пор заботы правительства по отношению к этой местности выражаются в заготовке некоторою количества муки в ссуду инородцам, доставке пороха и дроби, устройстве санитарной помощи.
Теперь послушаем, что говорят инородцы про свою жизнь и чем они объясняют свою кабалу у кулаков.
«Мука нас давит, — говорит А. П-шев, обвинявший кулака П-ва в мошенничестве и помирившийся с ним потом на 15 пудах муки в долг и трех рублях вознаграждения за две недели потерянного времени. — Казна отпускает нам мало муки — по два пуда в год на человека средним числом. Раньше, покуда мы не привыкли к хлебу, этого было достаточно, а теперь недостающее количество мы должны запасать у кулаков».
То же самое повторит любой из инородцев. Недостаток важнейшего из пищевых предметов повергает инородцев в зависимость от хлебных торговцев, которые сосут кровь из инородцев путем эксплуатации и грабежа.
В обеспечении населения хлебом и должны состоять заботы правительства.
Достигнуть этой цели можно или 1) путем расширения настоящей заготовки муки, или 2) путем привлечения населения к хлебопашеству.
Этот второй путь, по моему мнению, желательнее и, кажется, не встретит большого затруднения в исполнении.
В Конде есть земли, удобные для хлебопашества. По свидетельству местных жителей, русских крестьян, удобные земли встречаются у Юмыса, у Сотника, в Леушах, Нахрачах, Микулкиных юртах и некоторых других селениях Больше-Кондинской волости.
В Меньше-Кондинской волости также есть селения, вокруг или невдалеке которых можно завести пашню, например Красноярские юрты.
Может, пожалуй, кто возразить, что обилие промыслов не дает инородцу времени заняться земледелием. На это ответим, что весной и в первой половине лета у инородцев промыслов мало и в это время он может заняться пашней. Некоторые инородцы, занимающиеся земледелием (в Больше-Кондинской волости) и намеревающиеся с нынешнего лета пахать (в Меньше-Кондинской волости), находят время заниматься пашней и не оставлять промыслов.
Наконец, по моему мнению, единственно надежный способ обеспечения жителей хлебом — введение обязательных общественных запашек и приобретение при содействии правительства семян и земледельческих орудий.
Распространение хлебопашества между единичными хозяйствами не принесет положительных результатов для обеспечения населения хлебом.
Другой заботой правительства будет содействие сбыту местных произведений путем сообщения населению с начала зимнего пути до марта пен тобольских на рыбу, ягоду, орех, муку и другие предметы первой необходимости.
Тобольский окружной исправник г. Павлинов советовал не раз инородцам высылать выборных в Тобольск для справки о ценах. Но. я полагаю, ожидать от инородцев такого примера сознания своих общих интересов нельзя. Потому желательно было бы сообщение населению еженедельных бюллетеней о ценах чрез особых выборных от инородческих волостей, которые бы собирали сведения о ценах на рынке при помощи полицейского управления и сообщали бы их в свои волости. Избранием сих лиц следовало бы обязать волости инородные, причем не мешало бы принять меры к предупреждению соглашения между выборными, инородными управлениями и кулаками. Всем, кажется, известно, что масса выбирает большею частью не лиц, которым доверяет, а лиц, от которых зависит, и что в выборные попадают большею частью люди зажиточные, справные, которые, конечно, тянут за богатых.
Вознаграждением за труд выборных инородные волости должны озаботиться выделением в их пользу доли промыслов, равняющейся средней их добыче за зиму, или соответственным денежным обеспечением.
Этими двумя изложенными желаниями улучшения быта Кондинского края устройства общественных запашек и сообщения цен на продукты — можно пока ограничиться.
«Сибирский листок» №30-35 (19 апр. — 7 мая), 1892
