Александр Силин
Я родился и провел детство в деревне Юган, расположенной на высоком берегу Большого Югана. Небольшая деревушка, считавшаяся селом, т.к. являлась центром Юганской волости, насчитывала всего 18 дворов, причем третью часть населения составляли ханты, поэтому с детства я знал многие обычаи и традиции этого народа.
В центре села располагалась усадьба купца Тетюцкого Александра Николаевича. Он же построил в селе и очень уютную деревянную церковь. Все взрослое население Югана в какой-то степени зависело от купца: кто-то помогал в торговле, кто-то работал на подворье, кто-то обеспечивал промысловыми запасами. Об авторитете Тетюцкого можно судить по тому, что к нему в гости наезжал архиерей Тобольский, а это значило немало в те далекие времена.
Ханты со всего Большого и Малого Югана, а также с Юганской Оби и Пыкым Аса (Тухлой Оби) зимой и летом гостили у купца, ведя обмен пушнины и рыбы на необходимые им товары. Тетюцкий хорошо знал, чем и как обеспечивать коренное население. Авторитет его был непререкаем.
Много интересного про ханты мне рассказывал еще в детстве мой отец, работавший у купца Тетюцкого разъездным приказчиком. Отец хорошо владел хантыйским языком, много имел приятелей и друзей среди ханты.
Позднее, когда я более 10 лет работал в национальных хантыйских школах, мне пришлось побывать в юртах по всему течению Салыма, Тром-Агана, Большого и Малого Югана, Лима и по берегам Большой Оби и ее рукавов. Я шел, если можно так выразиться, по знакомой тропе, изучая и наблюдая традиции и обычаи сургутских ханты. Свои наблюдения я записывал и решил на финише своей жизни поделиться ими с молодыми историками сургутского края.
Нравственность
Все ханты отличались исключительным гостеприимством. В любое время года и суток можно было получить у них кров и питание. Если кто отказывался от приглашения, то наносил обиду. Вместе с тем не обходилось и без проверок, если это касалось человека, решившего жить в их среде длительное время. Такой проверке подвергся и я, когда впервые приехал работать в Угутскую школу-интернат.
Дело обстояло так. Накануне начала учебного года я посетил соседние юрты с целью привлечения детей в школу. Перед отъездом ко мне подошел один из ханты и попросил передать продавцу мешочек с пушниной.
— Что здесь? — спросил я.
— Десять белок и один заяц.
По возвращении домой я пошел в магазин и передал мешочек продавцу.
— А ты смотрел, что в мешочке? — спросил он.
— Не смотрел.
Продавец усмехнулся и вывалил содержимое на прилавок. Каково было мое удивление, когда я увидел среди беличьих шкурок отличный мех соболя! Зайца не было.
— Вот так-то! — многозначительно произнес продавец. — Они тебя проверяют.
— Как это проверяют?
— Запомни! Ханты — народ доверчивый, но и осторожный. Они хотят знать: честный ты человек или нет, заменишь шкурку соболя на заячью или нет? За то, что ты передал мне все, что там есть, ответят тебе добром и будут верить тебе. Я здесь много лет и их нравы хорошо знаю.
Прошло больше месяца. Однажды вечером ко мне в квартиру пришел тот ханты, что отправлял пушнину. В руках его был большой туес, заполненный отборными свежими окунями.
— Это тебе гостинца.
— Сколько стоит? — не подумав, спросил я.
— Ай, Ай! Нипек онльтыты ко (учитель), — произнес он укоризненно. — Деньга нам не надо. Это подарок от моих людей за то, что ты честный человек, хороший человек!
В Югане в начале 20-х годов произошел пожар. Сгорел дотла магазин. Вероятнее всего, пожар произошел в результате умышленного поджога. Загорание произошло ночью, в помещении магазина никого не было. Продавец Павел Федулов был человеком непьющим некурящим. Боясь ответственности, Павел скрылся в тайге, найдя убежище среди хантыйского населения. Поиски его ничего не дали, он как в воду канул. Только через два десятилетия стало известно, что он жил в одной из юрт Большого Югана. Ханты, скрывшие его, скрупулезно хранили эту тайну, убежденные его невиновности. Подобный случай произошел и в Тром-Агане. В течение нескольких десятилетий ханты скрывали Липецкого, бывшего участника эсеровского восстания в 1921 году. Ханты умеют хранить тайну.
В семьях ханты всегда можно было видеть почитание старших и безграничную любовь к детям. В родственных и родовых кланах при встречах младшие целовали руку старшему и подчинялись ему во всем. Слышал я однажды такую побасенку. Во время празднества подвыпивший старик стал хвалиться тем, что все целуют его руку. Недосмотрел он, что в углу лежал дряхлый от старости шаман из соседнего стойбища.
— Врешь, однако! — прохрипел шаман. — Целуй мою руку!
Хвастливый старик пополз на четвереньках к шаману и припал к его руке.
Маленьких детей не только родители, но и все называли «цицикали», что означает «хорошенький», «миленький». Матери кормили грудью иногда до 7-8 лет, и это не считалось зазорным. Лучшее из приготовленных блюд принадлежало детям.
Обычаи
В хантыйской семье мужчина — добытчик, женщина — хранительница очага. Мужчина строит жилище и промысловые избушки, ловит зверя, дичь и рыбу, изготовляет орудия лова, средства передвижения (лодка, облас, нарты), участвует в ярмарках, готовит себе смену, если есть сыновья. У женщины обязанностей, пожалуй, больше. Она растит и воспитывает детей, готовит пищу, шьет одежду и обувь для всей семьи, выделывает шкурки зверей, вяжет сети, заготовляет сухостойные дрова, отопляет жилище.
Мужчина, например, считает для себя позором заготовку дров. Были в моей практике комичные случаи. Некоторые родители решительно отказывались отдавать детей в школу-интернат. Приходилось прибегать к помощи товарищеского суда. Суд выносил решение: упорно задерживающих детей дома и отказывающихся от их обучения в школе привлечь к заготовке дров для школы. Реакция таких родителей было мгновенной: на другой день дети были в школе. Смешно? Да. Но приходилось прибегать и к такому методу воздействия.
Среди некоторой части ханты сохранился древний обычай обручения малолетних. Если такое обручение состоялось, то по истечении времени юноша мог в любое время увезти к себе в юрту обрученную с ним девушку. Родители не имели права выдать дочь за кого-либо другого. Случай увоза (похищения) девушки произошел в Угуте, когда из школы была увезена молодая учительница-хантыйка. Этот обычай постепенно угас.
Однажды осенью, когда выпал снег и морозом прихватило реки и болота, мне пришлось в сопровождении проводника — старого ханты идти на лыжах в мало-юганские юрты. Наш путь проходил через увалы и болота междуречья. Расстояние порядочное, километров 50-60. Мой проводник чем-то напоминал арсеньевского Дерсу. Он шел впереди, то и дело останавливаясь и разглядывая следы, и говорил:
— Горностай ходи, заяц бегай.
На самом возвышенном месте на половине пути я увидел у подножья старого кедра множество тонких черенков, поставленных вокруг основания ствола. Те черенки, которые примыкали к стволу, полусгнили или совсем сгнили, с внешней же стороны они были еще целыми, а некоторые совсем свежими. Проводник остановился и сказал:
— Надо оставляй своя черенок.
— Зачем это? — спросил я.
— Человек ходи на другой река должен оставить своя память, — объяснил он. — И добавил: — Так наш обычай!
Позднее, когда мне приходилось ходить через перевалы междуречий, я встречал такие памятные черенки. Что это означало, я так и не узнал.
Самый интересный обычай у сургутских ханты — это «Медвежья свадьба». Так принято называть среди русского населения ритуал, исполнявшийся в связи с добычей первого осеннего матерого медведя.
С убитого медведя снимают шкуру, но оставляют не снятой с головы и передних лап. В середине юрты делают из досок постамент высотой примерно 25-30 см. По углам его укрепляют столбики высотой около метра. Концы столбиков соединяют в один ряд ремнями, на которые навешивают колокольчики, шаркунчики и разноцветные ленты. От центральной части ремня идет поводок, за который можно дернуть и услышать звон колокольчиков. Шкуру медведя с головой и лапами вносят через окно или через отверстие в потолке. Через дверь вносить нельзя, т.к. здесь ходят женщины, это было бы грехом перед хозяином тайги. На постамент укладывают шкуру так, чтобы лапы лежали у края его, на лапы кладут голову носом к концам когтей. На когти надевают кольца, на голову — различные украшения. После всего этого начинается праздник, который открывает шаман или старший из рода.
Неписаная программа длилась трое суток без перерыва. Исполнялось, как утверждали знатоки, триста песен и множество инсценировок-экспромтов. Пели обо всем: о женитьбах, рождении и смерти, рыбной ловле, охоте на зверя, удачах и промахах, радости и горе. В инсценировках изображали зверей и птиц, торговлю и праздники, интимные стороны семейной жизни. Перед входом в юрту стояли большие куженьки (берестяные корыта), наполненные водой для очищения входящих людей. Когда любопытный посетитель переступал порог жилища, его с ног до головы обливали водой — «очищали». Финалом такого праздника было обращение к медведю, лежащему на постаменте, с просьбой разрешить охоту на таежного зверя, в том числе на его собратьев. Мясо медведя за эти трое суток съедалось, шкура оставалась у главного охотника.
Сургутские ханты, в зависимости от места жительства, вели оседлый (приобские), полукочевой (юганские, балыкские) и кочевой (тромаганские, аганские, пимские) образ жизни. Приобские ханты жили постоянно на одном месте в добротных бревенчатых домах, имели надворные постройки для домашнего скота, коров и лошадей, юганские и балыкские имели зимние и летние жилища легкого типа. Зимние располагались ближе к таежным промысловым угодьям, летние — к рыбным. Расстояние от зимних до летних жилищ было небольшим. Ханты, населявшие бассейны северных рек, имели оленные стада и кочевали в зависимости от наличия корма для оленей. Жили они в чумах. Выезды на рыбные промыслы на большие расстояния были обычным, но временным явлением.
Верования, боги и шаманы
В дореволюционные времена православные священники вели работу среди хантыйского населения. Крестили не только младенцев, но и взрослых. И в этом деле не обходилось без казусов. Среди пожилых ханты можно было встретить допотопные, библейские имена — например, Абрам, Яков, Иуда и т.д., реже встречались имена Александр, Павел. Николай. В чем дело? Оказалось, что священники за царские имена брали дорого (соболями, выдрами, чернобурками), аза Иуду довольствовались парой заячьих шкур.
У юганских ханты, среди которых я больше всего находился, самым почитаемым православным святым был Николай Чудотворец. Поклонялись же они своему богу Торуму, который был для них многолик: Торум — бог неба, бог воды, бог леса и т.д. Река Тром-Аган, как мы ее называем, по-хантыйски звучит несколько иначе: Торум-Ягун (Божья река).
Русские старожилы рассказывали об отношении охотников-ханты к своему домашнему богу. Я сначала относился к такого рода рассказам как к шуточному вымыслу. Но впоследствии убедился, что это не так. Привожу в кратком изложении такой рассказ.
«Домашний бог, изготовленный из дерева руками самого охотника, хранился на почетном месте — в переднем 5 углу юрты на специальной полочке. Бог невелик, всего четверти три в высоту, имел маленькие ручки и ножки, но большую не по росту голову с плоским лицом, узенькими глазами и огромным раскрытым ртом. Все лицо бога было вымазано жиром, остатками звериного мяса и сукровицей. Это охотник кормил и поил своего бога после удачного лова. Если охотник приходил с промысла пустой, без добычи, то гнев его обрушивался на бога.
— Ах ты, плохой бог! — кричал охотник. — Не захотел моей удачи! Уходи из моей юрты! — Охотник хватал бога за ноги и выбрасывал через дверь на улицу, но запоминал, куда он упал.
Повезло охотнику: пришел домой с богатой добычей. Прежде, чем войти в юрту, он становился на четвереньки и полз к своему поверженному богу со словами:
— Прости меня, бог! Это не я тебя выбросил, а вот эта моя рука. — Он начинал бить свою руку о землю, приговаривая: — Вот тебе! Так тебе!
Бог водворялся на свое почетное место, угощался мясом и сукровицей добытых зверей».
Однажды произошел такой случай. С соседом-однофамильцем, которого буду называть Георгиевичем, я поехал по маленькой речушке к карасьим озерам. Ехали в большом обласе. На пути встретилось препятствие: упавшая старая береза перегородила все русло речки. Пришлось проталкиваться под березой, пригнувшись почти к днищу обласа. Когда мы миновали это препятствие, Георгиевич, чему-то улыбаясь, сказал:
— Саша! Возьми топор и выруби на этой березе какую-нибудь рожу.
— Зачем это?
— Руби, руби! Потом узнаешь. Это будет интересно.
Я выполнил просьбу. На стволе березы появилась плоская физиономия с узкими глазами и большим ртом. Георгиевич был доволен моим «творчеством». На озерах мы приятно провели время, за двое суток наловили порядочное количество отборных карасей. Довольные отправились в обратный путь. Про березу и физиономию на ней я забыл, поэтому слова Георгиевича были для меня неожиданными.
— Посмотрим, — сказал он, — кто тут был и что ел.
Я взглянул на изображение на березе и крайне удивился. Вся физиономия заляпана рыбьей чешуей и потрохами. Георгиевич от души смеялся и, показывая на меня пальцем, сквозь смех повторял:
— Ты создал бога! Ты боготворец!
Мне же было не смешно. Вышло так, что я невольно надсмеялся над чувствами доверчивого народа. Больше такого я себе не позволял.
Камлание шамана мне пришлось видеть только два раза. Первый раз — летом во время кочевья на рыбные промыслы в низовье реки Юган. Шаман пытался из заболевшего старого человека изгнать злого духа. Процедура камлания производила неприятное впечатление. Заунывные бормотания, удары в бубен, раскачивания и прыжки исцелителя едва ли благотворно действовали на больного человека — так, по крайней мере, мне казалось. Но, как ни странно, заболевший человек через несколько дней оказался здоровым. Что помогло ему? Сила внушения шамана или крепость организма? Второй раз камлание шамана я наблюдал во время «медвежьей свадьбы». Характер камлания был совершенно иным. В нотах песнопений шамана слышалось выражение торжества и веселья. Шаманы, как мне казалось, не пользовались особыми привилегиями, многие из них были бедными. Женщин-шаманов я не встречал.
Подготовил Валерий Белобородов
