Маша Хуртина
Великая Отечественная война отодвигается от нас все дальше. Все меньше остается участников тех трагических событий. Какие они были, победители? Чем отличались от нас, растерявшихся в смутном времени? Достойны ли мы своего наследия? Об этом мой рассказ. В его основу положены факты личной жизни моей бабушки, пережившей войну вместе со своим поколением.
Моя бабушка — Игнатченко Клавдия Андреевна. Удивительна судьба этой женщины. Глубокие рубцы на ее сердце оставило детство, омраченное политической репрессией, ранней утратой матери, работой в людях. В моем понимании, она не совершала традиционных героических поступков. Мужество этой женщины скромное, неприметное, закаленное в жестоких испытаниях на Сибирской земле.
Изгагина Клавдия Андреевна (девичья фамилия), двадцатичетырехлетняя выпускница Ханты-Мансийского педучилища и Тобольского педагогического института, была направлена директором эвакуированного Ленинградского детского дома № 80, сформированного в 1942 году в поселке Кедровый Самаровского (в настоящее время Ханты-Мансийского) района.
Из бабушкиных воспоминаний об эвакуации блокадных детей в Сибирский край у меня сложился страшный образ войны. Защитники опаленного пожарами, утомленного боями, но несгибаемого Ленинграда делали все, чтобы уберечь детишек от злодеяний фашистов. Но порою уберечь не удавалось… Никогда не забыть матерям леденящий миг нападения вражеской “птицы смерти” на катер с эвакуированными детьми, зловещие, вспышки огня в воздухе и белые панамки, плывущие по окровавленной воде…
С душевным волнением слушала я бабушкину «архивную” хронику обездоленного войной детства, и в моем воображении оживали образы ослабленных голодом детдомовцев, в горестных глазах которых отражались страдания и ужасы войны.
Маленькие ленинградцы, привезенные пароходом, были больны, крайне истощены. Многие походили на пергаментные фигурки. Таких детей приходилось носить или водить под руку. Глубокой болью в сердцах воспитателей детдома отозвалась опустошенность сиротских душ. Воспоминания о блокадном аде состояли из горьких примет смерти: пустынных улиц огромного города, зияющих глазниц окон, прохожих с “седою маской на лице”, матерей, везущих на санках завернутые в одеяла тела умерших детей.
Вернуть к жизни сирот, обреченных войной на сиротство и горечь воспоминаний, можно было только теплом заботливых рук и светом большой материнской любви.
Искреннюю симпатию вызывают в моей душе работники Кедровского детского дома, скромные бойцы милосердия, протянувшие руку помощи детству военной поры. В их повседневных тяготах и в небросающемся в глаза подвижничестве я вижу негромкую красоту подвига.
Трогательной и волнующей была моя беседа с бывшей жительницей поселка Кедровый Купряхиной Зинаидой Агановной, проживающей в городе Перми. Многие факты удалось уточнить при встрече с бывшим поваром детдома Пальцевой Анной Кирилловной, старожилом поселка Кирзавод Ханты-Мансийского района. Сердца пожилых женщин, переживших войну, были растревожены воспоминаниями.
Жители поселка Кедровый приняли обездоленных детишек из легендарного города на Неве с обостренным чувством боли и сострадания. Помогали, чем могли: продуктами и одеждой, дровами и лекарственными травами. Поразительно богатым был запас человеческой доброты, излучаемой сибиряками в те нелегкие годы.
Бабушка рассказывала, что по блокадным меркам воспитанников детдома кормили хорошо. Елизаровский сельский совет выделял для ослабленных детей хлеб, масло, сахар, крупу, реже — сливки и шоколад. Но бывали и скорбные дни…
Несмотря на стесненные условия детдом размещался в сельской школе), Тюменский НКВД направлял сюда беспризорных подростков из детского приемника. Одичавший народ вносил в атмосферу негативную струю: драки, кражи, дурные привычки. Беспризорники принимали “в штыки» строгий устав регламентированной детдомовской жизни, труд им казался каторгой, школа — плахой. Душа бродячих ребятишек тосковала по родному дому под открытым небом, по воровскому ремеслу на рынках и в поездах, по божественной усладе — свободе. В один из дней работы комиссии по проверке условий жизни детдомовцев бывшие карманники устроили бунт: ворвавшись на кухню, они стали бросать пустые тарелки в повара, а затем, подбежав к бакам с пищевыми отходами, стали есть грязные картофельные очистки. Таким чудовищным образом подростки хотели показать тяжесть своего “бесхлебного” бытия в детском доме.
Бабушка хорошо помнила все события, связанные с жизнью военного детского дома, но вместе с тем очень сдержанно делилась воспоминаниями о драматичных днях своей судьбы.
Время не способно стереть из памяти такой случай. Глубокой осенью героиня моего рассказа отправилась на лодке в соседний поселок, в сельсовет. В тот хмурый холодный день тяжелые тучи висели над землей. Берега темнели от ненастья. Белесые космы волн гуляли по Оби. Буря застала женщину в пути… От сильного удара ветра лодка перевернулась.
Как ей удалось доплыть до берега в ледяной воде?
Говорят, в жизни старых людей есть мудрость и то, что не прочтешь ни в каких книгах. И это правда. Мне запомнилось одно изречение бабушки: “Имеющему много — прибавится, от неимеющего — отнимется и то последнее”. Возможно, в этих словах и заключалась ее философия милосердия, усвоенная в детдомовской семье. Именно здесь, в атмосфере вечных хлопот, тревог и печалей ей стало доступно человеческое состояние, “когда сердце, обливаясь кровью, чужою скорбью болит”.
В один из дней тревожного времени скорбная весть коснулась сердца героини моего рассказа. На фронте погиб ее жених Худяков Петр. Рухнули светлые планы на будущее. Глубокий рубец в душе оставила утраченная любовь.
Упала духом, сгорбилась от горя мать погибшего сына, Худякова Харетина Николаевна. Непосильной для ее сердца стала ноша жизни. Желанной мечтой казалась ей смерть. В минуту такого душевного надлома сжалось сердце молодой учительницы от сострадания к угасающей душе, и она протянула осиротевшей старушке свою спасительную руку.
В 1946 году героиня моего рассказа вышла замуж за учителя, прибывшего на работу в детдом, и взяла в свою семью мать погибшего друга. Так добрая, кроткая старушка вновь обрела семейный очаг и человеческое тепло, утраченное войной.
Остаток века, измеренный двенадцатью годами, прожила Харетина Николаевна в учительской семье. Любовь к троим внукам помогла ей избавиться от тягостного одиночества и приглушить вечную рану, нанесенную войной. Тихо ушла она из жизни, оставив светлый и благородный след в сердцах людей, ставших ей близкими и родными.
Как же сложилась судьба героини рассказа в круговороте мирных лет? В 1951 году был расформирован детский дом, детей передали в город Тобольск, а бабушку направили директором школы поселка Кирзавод Ханты-Мансийского района. Многогранной можно назвать ее деятельность: строила школу, возглавляла партийную организацию, готовила кукольные спектакли и концерты, любила работу с книгой, писала стихи, рисовала, шила, вязала, часто возила школьников по памятным местам России и родного края. Ей приходилось принимать в своем доме Нефтеюганскую агитбригаду и участвовать в патриотических акциях учащихся школы №1 нашего города.
Бабушка верила в жизнь. Не случайно односельчане всегда называли ее в глаза уважительно — Клавдия Андреевна, а за спиной — “военная бабушка». Трое ее детей стали педагогами, продолжив учительскую династию, и две внучки выбрали этот же жизненный путь.
Она была человеком необычной судьбы, большой творческой энергии и разносторонних дарований. Ее большой страстью были книги. Особенно богатой в доме бабушки была библиотека по живописи.
Два года назад ушла из жизни бабушка, хранительница моего безоблачного детства. Образ этой необыкновенной женщины, человека духовной и интеллектуальной культуры, сумевшей через невероятные испытания пронести достоинство и верность, живет в моем сердце и моей светлой памяти. Ее имя является для меня символом честности, мужества и доброты поколения военных лет. И пусть живая боль об этом времени затронет души живущих на земле людей!
Нефтеюганск
«Новости Югры», 4 мая 2000
