Репрессии по-кондински

Валентина Патранова

«Из газеты мы узнали о том, что наш дед был расстрелян в Ханты-Мансийске в 1937 году, деда звали Иван Григорьевич Карабашев. Огромное вам спасибо за публикации списков расстрелянных. А где расстрелян наш отец Александр Иванович Карабашев? Раньше мы слышали: «Ваш отец — враг народа». Мама же нам говорила, что отец и дед не виновны. Старые люди и сейчас помнят, что у отца и деда были «золотые руки», они были мастеровые люди.

Мамы нет с нами уже девять лет, а я и мои два брата пенсионеры. В январе 1998 года нас реабилитировали. Надо бы радоваться, но чему? Жизнь прошла, родителей сослали неизвестно за что. Деда и отца расстреляли тоже неизвестно за что. А сколько всего мы натерпелись с детства…

Хочется узнать правду о своих родных. Я понимаю, мы не одни такие.

С уважением Т. Русинова (Карабашева), пос.Лиственичный, Кондинский район.

Тамара Александровна Русинова, память которой мало что сохранила из воспоминаний об отце и ничего о деде, на протяжение многих лет жила с затаенной надеждой узнать правду о своих родных, ставших жертвами политического террора 30-40 годов.

«Помогите узнать правду», — просит она в своем письме в редакцию. Но всем ли нужна эта правда? Вспоминается случай пятилетней давности. В Ханты-Мансийске разбирали старое здание педучилища. Бревна, несмотря на солидный возраст, были сухие и звонкие, некоторые жители брали их на постройку бань.

Тамара Поликарповна Кайгородова на одном из бревен увидела метку — роспись, сделанную химическим карандашом, которая чудом сохранилась до наших дней. Увидела и ахнула: это была фамилия их соседа, который в начале 30-х годов работал десятником на строительстве Остяко-Вогульска (Ханты-Мансийска) — так говорили ее родители. С их слов она знала, что его арестовали в 1937 году и домой он не вернулся. Остались у десятника четверо детей и жена, которая умерла в 1942 году. Тамара Поликарповна хорошо помнила детей, то, как они бедствовали, оставшись без родителей. За старшего был 16-летний Михаил. И все выучились, получили образование.

Тамара Поликарповна попросила рабочих выпилить кусок бревна с надписью и принесла его в редакцию. Мы разыскали сыновей погибшего: одного в Ханты-Мансийске, другого в Тюмени, и рассказали о находке, предложив забрать на память «сувенир из прошлого». Предлагали, если будет на то согласие сыновей, сделать запрос в органы госбезопасности, чтобы узнать о судьбе их отца.

Сыновья не только не захотели узнать правду об отце, они и за его автографом не пришли. Почему? Тамара Поликарповна потом как-то встретила младшего сына строителя и задала этот вопрос. Тот ответил: зачем ворошить прошлое, как бы хуже от этого не было. Фамилию десятника она потом нашла в списках расстрелянных, которые опубликовала окружная газета в 1997 году. Между прочим, списки эти более чем на 900 человек составил начальник окружного отдела ФСБ Александр Антонович Петрушин, они-то и попались на глаза Тамаре Александровне Русиновой (Карабашевой) из поселка Лиственичный. Обнаружив фамилию деда, но не найдя фамилии отца, она и написала письмо в редакцию. Мы, в свою очередь, ознакомили с письмом начальника окружного отдела ФСБ А. Петрушина и он помог Тамаре Александровне узнать, как она того пожелала, правду о ее деде и отце.

А правда эта — достояние не только семьи Карабашевых, но и страны — настолько типична история жизни и смерти ее родных, а значит, заслуживает того, чтобы о ней узнали многие.

В деревне Большие Городищи Свердловской области жила семья Ивана Григорьевича Карабашева. Жена и двое детей — Александр и Катерина — от первого брака. Имел Иван Григорьевич к концу 20-х годов дом, амбар, три гектара земли, две лошади, корову и молотилку. Человек он был неграмотный, но дело свое крестьянское знал хорошо, что и создавало достаток в доме.

В 1930 году деревенские активисты определили Ивана Григорьевича в кулаки, что по тем временам означало пожизненную ссылку. Так семья оказалась в Кондинском районе, в числе первых строителей поселка трудпереселенцев Лиственичного. Все здесь были на положении крепостных советской власти: ни права иметь паспорт, ни права выехать за пределы поселка спецпереселенцы не имели. Право было одно: работать в сельхозартели «Красная поляна» и строить социализм. Иван Григорьевич больше тяготел к плотницкому делу, и здесь ему равных не было.

К 1937 году жизнь как-то наладилась. Сын Александр женился на такой же переселенке, появилось двое внуков. Дочь Катерина жила с отцом. На них, отце и 24-летнем сыне, держалась семья. Хотя Ивану Григорьевичу исполнилось к этому времени 60 лет и пережил он кошмар ссылки, духом был по-прежнему крепок. Медики не грешили против истины, когда сделали заключение: «Годен к физической работе в исправительно-трудовых лагерях». Но это будет позже…

Кто знает, как сложилась бы судьба Ивана Григорьевича, прибывшего на Север не по своей воле, если бы не желание сотрудников райотдела НКВД пополнить списки «врагов народа» новыми фамилиями. Почему выбор пал на Ивана Григорьевича Карабашева, далекого от политики и близкого к земле человека?

В поле зрения органов НКВД Иван Григорьевич попал еще в 1931 году. Как явствует из материалов дела, из обыкновенной резиновой галоши «он сделал печать и ставил ее на документах, чем способствовал побегам ссыльных». Но как мог неграмотный Иван Григорьевич изготовить печать — не совсем понятно. В этом «преступлении» подозревался также его сын Александр, который имел 4-х классное образование. Но в конце концов суд с него подозрение снял, а Иван Григорьевич был подвергнут административному наказанию.

Скорее всего, печать они изготовили вместе, чтобы помогать спецпереселенцам. Столь дерзкий поступок не был забыт, и когда спустили план по «врагам народа», лучшей кандидатуры, чем, Иван Григорьевич, было не найти.

Приехавший из района сотрудник НКВД, вызывая на допросы жителей Лиственичного, предлагал им: «Дайте показания о распространении контрреволюционной пропаганды переселенцем Карабашевым». Ну как не дать, когда просит НКВД?

Один свидетель, напрягши память, вспомнил, что «в сентябре или октябре 1936 года в столярной мастерской зашел разговор о раскрытии бандитской шайки троцкистов». В это время Карабашев якобы и «начал распространять агитацию против советских вождей и правительства».

Другой свидетель, и тоже с ссылкой на события годичной давности, вспомнил, что Карабашев говорил: «Народ голодует по всей России, а коммунисты пишут в газетах, что всего полно — мануфактуры, машин, тракторов».

Осенью 1936 года около Лиственичного открылся опорный пункт Наркомзема. По словам одного свидетеля, на это событие Карабашев отозвался так: «Раньше жили без всяких пунктов, да без хлеба не сидели, а теперь голодом сидим».

Конечно, обида на советскую власть у Ивана Григорьевича была. Он, живой, эмоциональный человек, не мог в разговоре с такими же как и он «кулаками» не высказывать своего отношения к репрессивной политике государства. Только тогда это было небезопасно. Проведя за 20 дней расследование «контрреволюционной деятельности» Ивана Григорьевича Карабашева, сотрудник органов НКВД попытался склонить его к сотрудничеству, требуя назвать имена тех, кто «систематически распространяет контрреволюционную агитацию», но не стал Иван Григорьевич никого называть. И виновным себя не признал.

1 октября 1937 года «тройкой» Омского управления НКВД он был приговорен к расстрелу за то, что «систематически среди трудпереселенцев проводил контрреволюционную террористическую пропаганду, восхваляя бандитские действия троцкистов, одобрял убийство Кирова, высказывал оскорбления по адресу руководителей ВКП(б) и советского правительства, систематически проводил контрреволюционную агитацию против проводимых партией мероприятий — госзаймов и др.»

Госзаймы появились под пером кого-то из членов «тройки» НКВД. В списках Иван Григорьевич Карабашев числился под номером 56.

Кто были те люди, кого судьба свела с ним в одном списке и сколько вообще в этот день вынесли «расстрельных» приговоров — неизвестно. Известно другое: расстреляли Ивана Григорьевича Карабашева 8 октября 1937 года в Ханты-Мансийске.

За четыре года, минувшие после ареста Ивана Григорьевича, достатка в семье Карабашевых не прибавилось, а количество едоков увеличилось. К 1941 году у Александра было уже трое детей от 2 до 6 лет, с ними жили также мачеха и сестра.

В начале войны спецпереселенцев на фронт не брали — была такая установка, и 28-летнему Александру не дали встать в ряды защитников Отечества. С ним по какой-то трагической закономерности произошло то же, что и с отцом. 12 декабря 1941 года его арестовали.

Но дело Александра Ивановича Карабашева создавалось в новых политических реалиях, что и отличает его от дела отца. Внешне соблюдался принцип демократичности советского судопроизводства, но схема, по которой строилось обвинение, оставалась прежней. Чем же провинился перед советской властью Карабашев-младший?

Если судить по материалам дела, то события разворачивались так. 7 ноября 1941 года в конторе собрались колхозники, чтобы прослушать трансляцию торжественного заседания, посвященного 24-ой годовщине Октября. По показаниям свидетелей, Александр в этот день выпил и стал «проводить в конторе пораженческую агитацию в пользу враждебного государства».

Если вспомнить события ноября 1941 года, когда немцы оказались под Москвой, то Александр Карабашев как раз и высказывался по этому поводу, возможно, не совсем дипломатично, а так, как думал.

В ситуации, когда ближайший родственник был осужден как враг народа — это оказалось небезопасно. Приехавший из Ханты-Мансийска следователь задавал свидетелям вопросы: «Что вы можете сообщить о фактах антисоветской агитации со стороны Александра Карабашева?» В протокол опросов как будто под копирку заносились одинаковые ответы: «Карабашева знаю как человека антисоветски настроенного, у него отец был арестован в 1937 году за контрреволюционные действия».

Власть поставила клеймо «врага народа» на отца, и никакой суд не мог спасти сына. Суд состоялся в поселке Леуши в феврале 1942 года. Заседание было закрытое, но в процессе участвовали свидетели и даже адвокат, что по тем временам было верхом демократии. Александр Карабашев выступил с ходатайством пригласить дополнительных свидетелей, но суд отклонил просьбу. Адвокат Давыдов, в сущности, согласился с государственным обвинителем, квалифицируя «содеянное» по политической статье 58-10, но попросил учесть, что у Карабашева «это был единственный случай антисоветских разговоров» и попросил не применять высшую меру наказания, как того требовал прокурор.

Приговор, вынесенный судом 25 апреля 1942 года с соблюдением всех демократических норм, был антидемократичен по сути: Карабашева приговорили к расстрелу. Кроме того, на основании инструкции НКВД от 2 октября 1939 года с осужденного взыскали в пользу адвоката за ведение дела в суде, проезд, суточные — 385 рублей. И платить скорее всего пришлось семье. Что возьмешь с «расстрелянного» подсудимого?

В апреле 1942 года страна не только сражалась на фронтах—работали государственные органы, в том числе Верховный суд республики, куда и обратился с кассационной жалобой Александр Карабашев. Коллегия по уголовным делам изменила приговор: расстрел был заменен лишением свободы на 10 лет с последующим поражением в избирательных правах в течение еще пяти лет.

Но Александр Иванович не дожил не только до избирательной кампании, но даже до окончания срока. Из Ханты-Мансийска его перевели в Тобольскую тюрьму, потом в Омск, где он и скончался 3 мая 1943 года. Умер он скорее всего от туберкулеза, эта болезнь, как и малокровие, была у него еще до ареста.

После суда, как вспоминает дочь Александра Ивановича Карабашева Тамара Александровна Русинова, мать получила весточку от отца. Он писал, что все у него хорошо, волновался за семью и просил жену сберечь детей. Больше писем не приходило.

Тамара Александровна вспоминает:

— Я всегда хотела узнать о судьбе отца, но сразу же после ареста мама строго-настрого запретила нам говорить на эту тему. Она боялась, что и ее арестуют, и тогда мы, дети, точно погибнем. Ей как жене врага народа доставалась самая тяжелая работа, но она трудилась так, что даже получала награды за работу. Ее потом и в партию приняли, несмотря на то, что свекор и муж были признаны врагами народа. Только тогда мама заговорила об отце, когда поняла, что то страшное время уже не вернется. Она умерла девять лет назад, так и не узнав всей правды.

Зато теперь эту правду узнают дети Александра Ивановича Карабашева. В анкете арестованного, заполненной в 1941 году, их значилось трое — Виктор, 1935 года рождения, Тамара, 1937 и Борис, 1939. Как мы выяснили, все они по-прежнему живут в тех же местах—поселках Лиственичном и Леушах. Один работал механизатором, другой ремонтником, а Тамара Александровна — дояркой, звероводом. Род Карабашевых продолжается.

Правда, которую так хотела узнать Тамара Александровна Русинова, заключается в том, что ее отец и дед были рядовыми огромной армии репрессированных, и погибли в пору великих потрясений, обрушившихся на нашу страну.

Дело Ивана Григорьевича Карабашева — это 20 подшитых в деле листов, в деле Александра Ивановича их 43. Вот и все, что осталось от тех, кто был опорой России. Но выбили опору. Может быть, поэтому наша страна никак не обретет устойчивость?

«Новости Югры», 9 мая 1998 года