Альбина Глухих
Зима сорок третьего года в берёзовской тайге как всегда была суровой. Уже в октябре покрылись льдом лесные речки и болота. Охотники готовились к промысловому сезону — подшивали широкие лыжи лосиным камусом, ремонтировали капканы, нарты. В разгаре была Великая Отечественная война, и почти все мужчины мансийской деревни Няксимволь ушли на фронт. Оставшиеся старики, подростки и женщины добывали рыбу и зверя.
В один из таких обычных дней охотник В. Юнахов обходил по маршруту свои промысловые избушки. К удивлению, в одной из них обнаружил чужого человека.
В избушке было холодно, видимо, у нежданного гостя не нашлось сил, чтобы разжечь огонь в печке, хотя дрова и спички были приготовлены.
Юнахов быстро растопил печку, поставил чайник и лишь тогда пристально разглядел гостя. Он явно был “нерусь”, но на него, манси, походил смуглой кожей, раскосыми глазами. Возраст мужчины определить было невозможно из-за его ужасной худобы, он походил на живой скелет в лохмотьях. Стоять и даже сидеть человек не мог, сил не хватало. Похоже, ему совсем мало оставалось жить. Юнахов напоил его чаем с брусничником, уложил на нары, накрыл малицей. Пытался разговорить гостя, узнать откуда он взялся в няксимвольской глуши. Тот, с трудом изъясняясь по-русски, сказал, что его звать Султаном и он бежал из спецлагеря Печоро-Воркутинского региона, где ему грозил расстрел.
Оставив в избушке немного продуктов, Юнахов возвратился в Няксимволь. Сообщил в совет об умирающем чужом человеке. Наутро в тайгу на оленьей упряжке уехали другой охотник Григорий Бодагов и медсестра няксимвольской больницы. Когда упряжка остановилась возле больницы, люди окружили её, движимые не только любопытством, но и состраданием к странному измождённому человеку. Старушки, глядя на заросшее до самых глаз лицо, шептались, может, это куль (нечистый дух) приехал с Бодаговым из тайги. Врач, Валентина Павловна Мальцева, обследовала беглеца и прописала ему режим питания и курс лечения от крайнего истощения организма, запущенного воспаления лёгких.
Сельскому начальству «нерусь” представился офицером Советской армии, разведчиком Султаном Сафаровым. Под этой фамилией и именем он находился в поселковой больнице больше года. Процесс выздоровления оказался очень длительным. Не доставало лекарств, скудным было питание. Все продукты в военное время выдавались по карточкам — хлеб, сахар, чай… Больному Султану требовался не только сахар, но и масло, молоко, а позже и мясо, но дополнительное питание в Няксимволе оказалось невозможным, хотя продуктовую карточку ему все же «выбили”. И тогда жители, комсомольцы, в первую очередь, взяли над Султаном шефство. В больницу для него несли самое вкусное и питательное, что находилось дома — олений и рыбий жир, орехи, свежую оленину. Сотрудники больницы помогали Султану вставать на ноги, ходить. Особое участие в его судьбе приняла нянечка Харисса Игнатьевна Коркодинова, находившая простые и доступные слова утешения, она обещала ему в дальнейшем счастливую жизнь. Постепенно Султан поправлялся и, наконец, надёжно встал на ноги. Молодой организм победил болезни, но поведение его становилось загадочным и непонятным няксимвольцам. Дежурившие по ночам санитарки заметили, что парень изрезал на “чижи” (тёплые носки) одеяло. Раздобыл иглу и осторожно распускал нитяную окаёмку одеяла. Не иначе как к побегу готовился, но куда и зачем, ведь в Няксимволе его приняли как родного?!
В январе сорок четвёртого года Султана Сафарова увёз специально приехавший за ним начальник Берёзовского отдела НКВД. В районном центре Султан отказался давать какие-либо показания и его перевезли в Ханты-Мансийск. Здесь состоялся суд над “государственным преступником” Бекбулатом Джанпеисовичем Мустафиным (а не Султаном Сафаровым, как представился беглец няксимвольцам). На суд в свидетели пригласили врача Мальцеву. Выяснилось, что бывший ответственный сотрудник ЦК Казахской ССР, депутат Верховного Совета СССР Мустафин без суда и следствия был арестован ещё в 1938 году и содержался в тюрьмах Алма-Аты и Москвы до февраля 1941 года, затем переведён в спецлагеря Печоро-Воркутинской зоны. Тогда он был приговорён к расстрелу. Как он умудрился уйти от всевидящей охраны, мимо сторожевых вышек и колючей проволоки, преодолеть десятки километров урманов голодный, раздетый и безоружный — так никто и не узнал. Наверное, Бекбулату тяжело было это вспоминать.
На окружном суде в Ханты-Мансийске Мустафин просил отправить его на фронт, чтобы он смог доказать свою невиновность и преданность Родине, но просьбу не удовлетворили, более того — снова приговорили к высшей мере наказания — расстрелу. Однако приговор в действие не привели, зато Бекбулат отсидел в тюрьме ещё восемнадцать лет. 25 января 1956 года Верховный суд СССР отменил приговор Ханты-Мансийского окружного суда от 18 июня 1944 года и определение судебной коллегии по уголовным делам Верховного суда РСФСР от 5 августа 1944 года в отношении Бекбулата Джанпеисовича Мустафина и дело производством прекратил за незаконностью обвинения, (справка за подписью зам. председателя судебной коллегии по уголовным делам Верховного суда С. Бакшеева). Военная коллегия Верховного суда СССР также пересмотрела и прекратила дело за отсутствием состава преступления.
Ничего этого в Няксимволе не знали, хотя судьба спасённого ими человека живо интересовала людей. Только в восьмидесятых годах из Алма-Аты пришло письмо, адресованное медсёстрам, санитаркам и, в первую очередь, врачу-спасительнице Валентине Павловне Мальцевой, всем жителям.
Началась переписка, вела её Мариетта Михайловна Подосенина — дочь Хариссы Игнатьевны. И выяснились весьма любопытные обстоятельства второго побега, который готовил Бекбулат, находясь в больнице. По его словам, побег был настоящей провокацией, организованной сотрудниками Берёзовского районного органа госбезопасности, в который втянули и честного, благородного человека Мальцеву. “Она в их руках оказалась пособницей произвола над больным, беспомощным человеком, но тяжело переживала сообщение, что я — враг народа, вредитель, шпион. Я длительное время находился в местах заключения, перенёс столько беззакония, произвола, что мог безошибочно предугадывать издевательские действия против меня. Сотрудникам органов нужен был разыгранный побег, чтобы записать себе в заслугу «задержан при попытке к бегству, значит, преступник», а результат таких искусственно созданных материалов — расстрел или длительный тюремный срок. Такая правда была в те годы. Я сознательно шёл на эту провокацию. Через Валентину Павловну мне передали большую сумму денег, мешок с пустой посудой (как будто это продукты), одежду и ружьё без патронов. Когда я перешагнул порог больницы, увидел расставленных охранников в гражданской одежде. Я знал, что они будут стрелять в меня из холостых патронов и стал кричать во весь голос: «Стреляйте, я бегу! Что же вы медлите? Хватайте меня. Что было дальше, вы знаете — суд, тюрьма и освобождение».
После освобождения Бекбулат Джанпеисович снова работал на ответственных государственных постах Казахской республики. Несмотря на пережитые унижения, этот человек не растерял доброго отношения к людям. Он все годы помнит о них, приглашает на яблоки в Алма-Ату.
Мустафин занят делами детей, внуков, посильно занимается дачей. Пишет мемуары, выступает на различных мероприятиях, в средствах массовой информации. О его побеге, пребывании в спецлагерях, жизни в глухом мансийском селении, дружбе с сельчанами написаны повесть и статьи.
«Новости Югры», 19 октября 2002 года
