Н. Павлова
Сегодня в маленький домик по улице Набережной г. Ханты-Мансийска несут поздравления, едут со всех концов страны родные и просто знакомые, заходят люди, чтобы поздравить Дмитрия Куприяновича и Феклу Ивановну Соколовых с золотой свадьбой, с пятидесятью годами любви и согласия. Трудные, тяжелые, тревожные годы прожили они вместе, часты были разлуки, радостны дни встреч. Взявшись однажды за руки в смутном восемнадцатом году, они прошагали по дорогам жизни без ссор и неурядиц, твердо помня, что только взаимное уважение может дать любовь, что только на основе ее, любви, возможно счастье.
А оно было. Полновесное, нелегкое, порою горькое, часто оно имело привкус пота и слез, часто оно было близко к расстрелу, но оно, наперекор всему, жило и твердо верило в новую жизнь.
…Детские годы, нелегкие годы. Для Феклушки они кончились рано. Уже пяти лет ее посадили вязать варежки, носки. Умер отец, больная мать не в силах была прокормить четверых детей. И Феня, маленький человечек, ходила, побиралась.
Фекла Ивановна плачет. Нелегко вспоминать далекое детство, если оно не оставило светлых пятен. Хотя нет, есть одно — елка.
Сын купца, больной и умирающий, как-то сказал отцу, что неплохо бы девчонку поучить грамоте. За шесть недель она прочитала букварь и перерешала все задачи в учебнике. И награда — елка, большая, разноцветная, единственная радость во все детские годы, и слова учителя:
— Учиться бы тебе, девочка! Смышленая ты!
Но вместо учения — в прислуги. Делала все, не было устали, хотелось поскорее окончить и заняться своим. Шли годы. И вот однажды, как снег на голову, посватался к ней Митя Соколов, бравый солдат.
— Плакала, — смеется Фекла Ивановна, — но шла. Приданное было готово, лет уже много — двадцать пять — да и понравился он мне. Вот так и замуж вышла, в невестах всего четыре дня походила.
Дмитрий Куприянович смущенно улыбается и с притворной строгостью говорит мне:
— Так и пиши, что не по желанию выходила она за меня.
— А вы?
— Я? — Он задумался, поднимая с глубины памяти свое прошлое.
Восемнадцатилетним парнем ушел он на германскую войну, два года не видел мирной жизни и, крестьянин по духу своему, соскучился по ней. Когда началась революция, отпустили деревенского парня домой. По тем обычаям нужно было жениться, и приглядел себе Дмитрий Феклушу.
Шесть недель, что прожили они вместе, показались одним днем, так быстро они прошли. Молодая республика Советов нуждалась в защите, нужно было отстоять то, ради чего принесены в жертву тысячи жизней. И в жаркий летний день из деревни Тренихиной, что в Свердловской области, ушел на фронт Дмитрий Соколов.
— Воевать пришлось недолго, в плен взяли. Знаешь про чехов? Вот к ним и попал.
Два месяца возили пленных красноармейцев по бесконечной России. Вот тогда-то и узнал он ее просторы, ее необъятные дали, ее многострадальность и силу. Пленные умирали от тифа. Пленные били, били плетками, прикладами винтовок, морили голодом и ненавидели за то, что приходилось их кормить, сторожить. Эпидемия тифа свалила с ног и Дмитрия.
А далеко от Дальнего Востока, где томился в плену муж, ждала его возвращения молодая жена.
Ушли из деревни красные, пришел Колчак. Кожу снимали с людей, превращали нагайками ее в лоскутья, сжигали людей за то, что брат или просто знакомый был коммунистом и ушел к красным. Только случай, счастливый и непонятный, спас Феню. Рыла окопы и все ждала казни: ведь в партизанах были еще брат, сестра и муж сестры.
…Смутное, тяжелое время. Чем тяжелее разлука, тем радостнее встречи. Короткие минуты счастья, разговоры о том, как жили, о чем думали, мечтали. И снова в путь, и снова война. Не раз смотрел Дмитрий Куприянович в лицо смерти, каждая пуля каждое мгновение могла оборвать жизнь. И тем сильнее хотелось увидеть день победы, потому что чем ближе она была, тем больше платили за нее кровью.
А дома считали его погибшим: земляк видел, как вели его на расстрел. Но сердце Фени верило — жив. Не мог он, такой могучий, такой родной и близкий, умереть. «Жив, жив, жив, — твердила она, — жив мой Митя».
Сердце оказалось вещим. Вернулся. Так в двадцать втором году после восьми опаленных огнем, прострелянных пулями лет началась для них новая жизнь. Руки, соскучившиеся по плугу, глаза, привыкшие ежедневно видеть смерть, сердце, закалившееся в боях, — все перестраивалось на новое, мирное, желанное. Родился сын Петюшка. Ради него стоило жить, ради его новой жизни, более светлой и радостной, чем была она у них.
— Я тогда вечерами в ликбезе работал, учил. У меня же трехклассное образование. А днем — конюхом, Жена моя тогда активистка была, в колхоз агитировала вступать. Делегаткой на совещания ездила, а потом людям рассказывала.
Недовольны были кулаки, не нравились им такие порядки. Три раза пытались убить они Феклу Ивановну, три раза оставалась она живой. Не оставляли бандиты в покое и Дмитрия Куприяновича.
…Годы, годы, кто вас меряет и какой мерой. Словно быстроногие олени, мчатся они, не останавливаясь. Быстрые, непокорные, стремительные. Любая беда — полбеды, любая радость — вдвойне — ведь вместе. Незаметные, счастливые и трудные годы. Где они? Позади. Там, где-то далеко, далеко за ними, осталась лучшая их часть. Память бережно хранит их, как и приезд в Ханты-Мансийск.
— Тогда и города еще не было, тайга только. Ох, и трудно же было! Но жили неплохо: работали, сына растили.
И вдруг безмятежную синеву неба разорвала тревожная весть — война! Снова ожидания, снова тревога, но теперь уже за двоих —-мужа и сына. Вести с фронтов огорчали и радовала, вселяли надежду и уверенность. В 1944 году вернулся муж, израненный и больной. Сколько потребовалось ласки, ухода, внимания — об этом лучше молчать, все заглушало сознание того, что он жив, и тревога за сына.
Закончилась война. Сын остался жив. Вернулся к ним. Это ничего, что были лишения, что многого не хватало, в том числе и хлеба. Главное — вместе. Ушел на пенсию Дмитрий Куприянович, постарела Фекла Ивановна. Но по-прежнему любят они друг друга, по-прежнему счастливы.
«Ленинская правда», 14 июня 1968 года
