Воспоминания Первеева Павла Михайловича
«Я – Первеев Павел Михайлович, родился в 1934 году в г. Ставрополе по ул. Продольная. Мои родители Первеев Михаил Акимович и Первеева Елена Ивановна. Отец работал на железной станции весовщиком, а мать домохозяйкой. Нас было три брата: я – Павел, 1934 г.р., Володя — 1937 г.р., Николай — 1940 г.р. Мы жили на окраине города недалеко от железной дороги, был свой дом, огород. Я как постарше стал, матери помогал, да за братьями присматривал, когда мама уходила в магазин или уезжала в город за покупками.
Жили мирно, все было хорошо до 1942 года. А потом началась война. Помню: осень была уже, картошку убрали в огороде, только стояли подсолнухи. День был ясный. Отец пришел с работы, говорит, что немцы напали, война идет и радио сообщало, чтобы население копало бомбоубежища. Мои родители копали бомбоубежище в огороде, подальше от дома. И вот отец ушел на работу с утра по дороге, по которой шли солдаты, повозки, машины тянули орудия, а солдаты шли пешком. Мать копала бомбоубежище, а мы играли в земле свежевырытой. К нам подошли трое в солдатской форме, мать подала им воды пить. И в это время все услыхали гул самолетов, и стали смотреть в небо, и считать сколько самолетов летело. Их было много, стало слышно, как свистят бомбы: они бомбили по станции, и по городу, и по дороге, где шли солдаты и машины. В этом время мать нас схватила и в яму затащила, сама плачет, что отца убило. Отец вернулся поздно вечером уставшим. Мы были рады, что отец живой. Он потом матери рассказывал, что на станции было много хлеба, зерна в складах и в вагонах, все сгорело, много людей попали под бомбежку. Люди бежали кто куда, падали на землю. Все это было до самого вечера. Потом мать нас спать уложила в бомбоубежище. В доме не жили, потому что стекол не было, выбило, когда бомбили город.
Утром мать нас разбудила и повела на улицу. Мы увидели, что повсюду народ чужой, стоят машины, какие-то знаки были на машинах, люди высокие и говорят не на русском языке. Потом и пошло: солдаты днем ходили по сараям, куриц забирали, яйца, свиней убивали, увозили на машине. Некоторые хозяйки не давали, закрывали на замки свои сарайки, они ломали. Если хозяйка заступалась, солдаты прикладом ее били. Вот такие были немцы, и я все это видел своими глазами.
Немцы пришли к нам в 1942 году, мы были целый год под оккупацией в Ставрополе. Все же, отцу пришлось устроиться на прежнюю работу. Каждую ночь наши самолеты прилетали и бомбили немцев. А в декабре 1943 года началась эвакуация. Мать и отец говорили, что нашу нацию калмыков выселяют на север, куда толком не знали, но говорили, что родственников увезли еще раньше эшелоном. Отец надеялся, что нашу семью не тронут, мол друзья отстоят. Но через некоторое время пришел и наш черед. К дому подъехала машина. Это было поздно вечером. Два солдата и старшина, который командовал. Отец и мать быстро нас одевали, кое- что в мешки складывали, мешки на машину грузили, а потом повезли на станцию. Пришел поезд, вагоны были, в которых возили скот, их называли «телятники». Был большой состав, нас погрузили в один вагон, там были калмыки из других районов. Отец и мать простились с русскими друзьями, и нас повезли.
Помню, нас провозили через Сталинград. Мы видели, что он был весь в камнях. Когда везли, посреди вагона стояла печка железная, она топилась день и ночь, на ней варили, чай кипятили, мы, калмыки — любители чай пить. Поезд, если где останавливался, то люди стучали в ворота, чтобы открыли. Покойников выбрасывали наружу, их прямо оставляли на земле, а другие дров собирали в это время на станции, кипятком и водой запасались на больших станциях. В каждом вагоне были старшие, которые за все отвечали, и помощники — они ходили за продуктами: хлеба получали, горячий суп и другое. Нас очень долго везли. Помню, особенно старики помирали и дети слабые, в вагоне холодно было, на улице мороз.
И вот, наконец, нас привезли в Омскую область и выгрузили в Омутинском районе, недалеко от станции Вагай. Одна улица была в той деревне, вот там мы и жили до весны. Кормили плохо. Жили мы на квартире у одних людей, они сами жили бедно. Когда снег растаял, я с матерью ходил на пашню, собирали пшеничные колосья, сушили, мяли. У соседей были жернова, в которые зерно сыплешь, жернова крутишь, мололи на крупу и муку, кашу варили, лепешки стряпали. Какие вещи были новые, все сменяли на продукты, на картошку, молоко и другое. А в 1944 году, когда весна пришла, нас опять погрузили в вагоны и повезли в Омск на пристань. Костры горели, варили что могли, народу много было. Началась погрузка на пароход. Одни калмыки были.
Повезли нас на север, до Самарово. Некоторых оставили в Самарово, остальных повезли в Сургутский район, куда и наша семья попала. Привезли в деревню, которая стоит на берегу Оби, раньше называли ее Пилюгина. Там был рыболовецкий участок. Рыбу ловили, солили. Помню, председателем была женщина. Там мы прожили почти год.
Весной 1945 года отец как-то узнал, что в соседней деревне Озерное Тундринского к/с живет его друг, с которым они познакомились в вагоне и на пароходе вместе ехали, звали его Доржеев Михаил. Они списались. Отец стал хлопотать через комендатуру, чтобы переехать в ту деревню. Выехать разрешили. Пришел катер за нами, и мы переехали в поселок Озерный. Отец был конюхом, а мать телятницей и свинаркой. Я, как старший, помогал: навоз убирал, сено телятам давал. Пошел учиться в 1 класс в школу. Война кончилась. Жили люди хорошие. Нам дали корову.
Отец рыбачил. В 1946 году осень была холодная. В то время не было сапог резиновых, а были «сохни» (так раньше называли): головки кожаные, а голяшки брезентовые, их смолили дегтем и рыбьим жиром смазывали. Головки износились, были заплата на заплате. И отец пошел в контору просить на ноги обувь, но не тут то было. В то время в колхозе был председателем Тотолин Федосей Васильевич, главным бухгалтером был Пинегин, главным животноводом Потапов. Вот эта тройка не дали ему бродни. Отец говорит, что ноги мокрые ноги мерзнут, дайте новые, так и не дали. Отец не пошел на рыбалку. Это было в октябре 1946 года. Как раз пришел катер под названием «Быстрый». На нем приехал из Сургута районный комендант Сосунов. Он вызвал отца в контору. Отец не пошел. Тогда они пьяные пришли на квартиру, вытащили из дому отца и поволокли его в контору. Там они его избивали. Меня мать взяла за руку и потащила в контору. Но нас не пустили. Мать на крылечке стояла, ее пихнули ногой, и она упала с крыльца. На другой день отца арестовали, увезли в Сургут. Зимой осудили его за невыход на работу. Присудили 5 лет тюремного заключения. Матери не было повестки на суд, тогда Сталинский закон был.
Отца увезли, мы не знали где он находится. Мать одна работала, она была больная и нас трое детей. Я был вынужден бросить школу и матери помогал убирать навоз, грузить в короб и возить на поля, телятам сено подвозил и в ясли растаскивал. Вот так, с утра пораньше и до позднего вечера. Мать варила свиньям мороженую картошку. Вот ее украдем, я домой принесу братьям, они довольны. То пойло телячье, которое с водой разведенное, молоко тоже украдем, домой принесем, чтобы начальство не видело. Питание плохое было: хлеба выдавали по 350 граммов на члена семьи, а мать получала чуть больше. Весной поехал я на колхозное поле, картошку собирали мороженую, пекли ее, ели. То кто даст рыбы соленой или вяленой или свежей. На ноги нечего было одеть, дак носили деревянные обувки: подошва деревянная, а верх брезентовый, обитый гвоздями. Их называли «кандалы».
Так мы с матерью прожили вместе после отца до 1947 года. В 1947 году мать заболела, ее увезли в больницу в Тундрино, и она там лежала до 1948 года. Мы остались одни: я старший и два брата моих родных. Самый младший брат упал и у ноги левой вывих был. В больницу не возили. Был в деревне такой фельдшер молодой Коволенко. Я к нему обращался, просил: посмотри у брата ногу. Так он йодом помажет и все. А нога у брата болела, сухожилие стянуло, нога стала гнить. В 1947 году весной нам сообщили, что на пароходе везут отца на пересуд в Сургут. Вот тогда мы последний раз его и видели. Пароход «Гусихин» пристал у поселка Озерный. Отец был весь опухший. После пересуда отцу срок оставили без изменения 5 лет.
Я работал в колхозе. Был у нас Яковлев Артемий Иванович, он работал конюхом. Он меня взял как помощником: я лошадей отвязывал, привязывал к кормушкам, овес рассыпал по кормушкам, на водопой гонял лошадей. С утра и допоздна. Приходилось на конюшне спать, дома было холодно. Соседи жили через стенку. Они моих братьев забирал к себе, потому что мы остались сироты. Соседи были калмыки. А весной меня почтальон взял в гребцы, то есть веслами грести в лодочке. В то время пришло от отца извещение, что отец похоронен в Тюменской области. И вот я знал как старший, что отца нету больше на свете. Приехал в Тундрино и пошел в больницу к матери. Она была живая, увидела меня и все время плакала. Она уже не могла подниматься, только при помощи санитарок она садилась. Она была худая, кожа да кости, просилась домой. Я ей сказал, что мол на другой раз приеду и увезу. А про отца ничего не сказал. Поговорили, она все про моих братьев младших беспокоилась. Я уехал домой. А на следующий раз, как почтальон с почтой поехал, сказал мне, что мать ваша умерла на другой день.
Мы остались трое братьев сиротами. Наступила весна 1949 года. Пришел первый катер «Быстрый». А мой братишка вместе с деревенскими ребятишками побежали на берег посмотреть. С катера вышло начальство, а мой брат с костылем скачет. Один начальник подошел к нему и спросил: как тебя зовут, и пошел дальше в колхозную контору. Я пришел домой с конного двора, а братишка дома говорит, что мол дядька расспрашивал: мол врач тебя смотрит или нет. Через некоторое время приходит врач Коваленко, промыл рану, мазью намазал и бинтом забинтовал. В скором времени этот врач Коваленко и я посадили брата в лодку и повезли его на Высокий Мыс. Там приставали пароходы. Мы с братом расстались. Он поехал с врачом в г. Ханты-Мансийск и там в 1949 году моему брату отрезали ногу, то есть сделали операцию. Тогда я не знал что за начальник был, который так быстро все решил. Но мне сказали, что это был Бахилов Василий Васильевич. Я очень был благодарен.
В 50-х годах было укрупнение колхозов. Наш колхоз Озерный соединили с колхозом Высокий Мыс. Мы остались вдвоем с братом Владимиром, брата Николая я потерял. Работали в колхозе. Я, как старший, уже ездил на лесозаготовки. В 1949 году работал конюхом в Сургутском районе в деревне Каркатеево, а в 1950-м году уже самостоятельно возил древесину на лошадях по речке Каркатеевой и на Майском участке. Осенью уезжали на лесозаготовки, а в апреле возвращались домой в колхоз. В колхозе посевная, потом покос, потом уборочная. Сено возили, все работы выполняли. Если надо было в больницу, то сначала нужно было у коменданта спросить разрешения. Были мы под надзором. Если ты заболел и не выше на работу, то комендант вызывал и угрожал наганом.
Я в 1953 году женился. Жена русская, родом из Тюменской области. Родился сын в 1955 году, потом дочь родилась в 1956 году. Так и жили мы до 1957 года. Брат Владимир уехал в леспромхоз, так и не вернулся, остался там работать. В 1957 году, когда массовый отъезд был калмыков, нам некуда было ехать. Родственников мы не знали, потому что родители говорили, что родственников увезли раньше эшелоном. Брат Владимир уехал в Калмыкию, там работал на стройке каменщиком, оттуда в армию призвали. А я жил в колхозе. Документов не было никаких. День работаем, бригадир ставит палочку в тетради, что мол за один трудодень заработал 3 рубля.
В 1956 году к нам приезжал в колхоз на Высокий Мыс Черемных Лев Димитрович — второй секретарь района партии. И я пошел узнать, где мой родной брат Николай. Я ему рассказал как было дело: что отправил в 1949 году и не знаю где. Он все записал и сказал, что мол ждите ответа. И через некоторое время пришел ответ: что, мол ваш брать находится в детском доме, жив, здоров, учиться в школе в Томской области. Вот так мы стали переписываться.
…В 1958 году с семьей я поехал на новый Юганский участок в Угутский сельсовет. Пришлось самим строить четырех квартирный дом. Работал вальщиком в лесу бензопилой. В 1959 году меня послали на курсы трактористов. Учился в Тюмени. Тогда была лесотехническая школа трактористов. Закончил школу, приехал на свой участок, получил трактор новый, начал лес возить. У нас бригада была из трех человек, мало комплексная. Борьба шла: кто больше вывезет кубометров леса. Была доска почет в конторе. Там писали, чья бригада впереди, то есть соревнование было. Начальником был Дубровин Дмитрий Иванович, потом Бурбело. Жена домохозяйкой была пока дети маленькие.
…Дети подросли. В 1962 году в мае по окончании договора я с семьей переехал в Ханты-Мансийск. Детям надо было в школу идти. Жили на квартире у стариков. Я устроился на работу в рыбокомбинат трактористом на лесотарный цех. В Калмыкию не поехал, потому что жена не согласилась туда, да и семья. Не стал сильно настаивать, потому что сам много горя пережил.
…Я работал сначала с 1962 года в рыбокомбинате трактористом. После образовался стройучасток при комбинате. Я ушел в стройчасток, работал уже на экскаваторе. После стройучасток переименовали, название стало ПМК-17. И я работал на стройке, ездили по командировкам. Я уже работал на сваебое. Большинство находились в Октябрьском и в Березовском районах, стоили объекты в рыбной промышленности. В 1990 году оформился на пенсию».
1995 год
В 1994 году П.М. Первеев был реабилитирован. За доблестный труд награжден почетными грамотами, значками Министерства рыбной промышленности «Отличник социалистического соревнования рыбной промышленности СССР», значком ЦК ВЛКСМ «Молодому передовику производства», четырежды награждался знаком «Победитель социалистического соревнования», знаком «Ударник пятилетки». Удостоен медалей к 100-летию В.И. Ленина, «Ветеран труда», ордена «Знак Почета».
