Валерий Танчук. Главы из повести
Жене Лебеденко хорошо запомнилось, как июльской ночью их большой трехпалубный пассажирский пароход, на котором они две недели ехали из Тюмени, плавно подошел к Самаровской пристани. Густой и сильный гудок огласил окрестности. В ответ на берегу ударили в колокол. Широкий деревянный трап с металлическими поручнями мягко шлепнулся на песчаный берег, как раз в полосу двух ярких прожекторов. На нижней палубе мгновенно образовалась толпа спешащих и взволнованных людей с тюками и чемоданами. Толкая друг друга, все устремились на пристань.
Мать и еще две женщины – односельчанки, приезжавшие с детьми из Украины в далекую Сибирь к своим ссыльным мужьям, решили не спешить и сошли на берег последними. Там их уже поджидали трое мужчин. Но отца среди них не было. Свою жену с двумя малолетними детьми встретил только Левко Пошелюзный. Он объяснил матери, что их отец дежурит на лесоскладе рыбзавода в городе Ханты-Мансийске, в восьми километрах от Самарово, и приедет только на следующий день к вечеру. Выяснилось также, что Маланку Ковтонюк с ее пятнадцатилетней дочерью Таней их беспутный отец, Роман Ковтонюк, не ждал вовсе. Он давно уже перестал переписываться с семьей, нашел себе любовницу из ссыльных и жил с ней в одном из бараков Нагорновского поселка. Таня и Маланка заплакали и запричитали от этого горького известия. Ради мужа и отца они бросили все в своем селе, едва пережили эту тяжелую полуголую поездку, и тут – на тебе! Их легкомысленный папочка прохлаждается с молодой любовницей.
Двое других мужчин, встречавших жен ссыльных, были: заведующий конным двором Руслан Кайгородов и лучший ямщик рыбзавода Андрей Нетребко. Женя невольно обратил внимание на лицо Нетребко; глаза его были полны слез. Он так искренне и радостно обнимал приехавших земляков, как будто встречал членов своей семьи. Дохнуло родиной! Ему очень хотелось, чтобы его жена и дети тоже были вместе с ним в этом далеком сибирском краю. Но не судилось. Теплилась лишь надежда, что и его жена когда-нибудь последует примеру этих трех. Нетребко смахнул слезу и отодвинулся немного в тень, чтобы поскорее скрыть свое лицо.
Руслан Кайгородов, рослый молодой мужчина со сталинскими усами, несмотря на поздний ночной час, прибыл на пристань, чтобы позаботиться о приехавших с детьми женщинах, накормить их и устроить на ночлег.
Кто с радостным волнением, а кто и со слезами двинулись к «конюховке», где была приготовлена отдельная комната для гостей. Женя остановился на секунду и оглянулся на реку с высокого берега. Залитый электрическими огнями пароход казался внизу праздничной игрушкой на могучей и величавой глади Иртыша. Далеко на противоположном берегу сиротливо светились редкие огоньки затона. От этой картины у Жени родилось такое ощущение, будто он оказался на краю земли…
Конюховка располагалась недалеко от пристани. Обширный двор ее под сплошным деревянным навесом был густо уставлен плоскодонными телегами, а под стенами аккуратными штабелями уложены сани-розвальни, уже подготовленные к зимнему сезону. Дальше, в глубине двора, размещались конюшни, где стояло около пятидесяти лошадей. Крепкие молодые украинцы работали здесь ямщиками: летом и зимой возили на рыбзавод свежую рыбу в рогожных мешках из озер правого и левого берега Иртыша.
В обширном зале «конюховки» стоял крепкий запах дегтя и конского пота. На неоштукатуренных бревенчатых стенах висели хомуты и упряжь. Два конюха возились у пылающей плиты, разогревая тяжелую чугунную сковороду диаметром около полуметра. Нетребко куда-то отлучился и вскоре вернулся с несколькими громадными язями на руках. Их немедленно почистили, порезали на большие куски и положили на сковородку.
— А как же так можно готовить рыбу на сковороде без масла? – с удивлением спросила у Нетребко Женина мама.
— Здешняя рыба настолько хороша, что поспевает в собственном жире, уважаемая Анна Тихоновна, — с улыбкой ответил Нетребко.
Пока жарилась рыба, распространяя ароматный головокружительный запах, Кайгородов успокаивал Маланку и Таню, пообещав на следующее утро «привести в чувство» Романа Ковтонюка. Потом дал записку на поселение в двухкомнатную квартиру в общежитии семье Левка Пошелюзного, здесь же, в Самарово. Женю и его маму пообещал отвезти на бричке к отцу на работу.
Вскоре на большом ломте черного хлеба Жене дали кусок дымящейся жареной рыбы величиной с тарелку. Она была такой вкусной, какой он не ел еще никогда. Едва проглотив последний кусок, тут же уснул и увидел себя опять на пароходе вместе с матерью, женщинами, Таней и двумя маленькими ребятишками Ольги Пошелюзной. В течение двухнедельной поездки все ютились на теплом железном полу над машинным отделением счастливые от того, что им достались самые дешевые билеты. Внизу день и ночь ухала и стонала паровая машина, весь пароход трясло от постоянного напряжения. Каждый день Маланка и Оля приносили из кухни корабельного ресторана небольшой котелочек супа, несколько кусков хлеба и немного горячей картошки, которые были вознаграждением для них за то, что они ежедневно там мыли посуду. Иначе бы не доехали; запас продуктов у всех закончился еще в Тюмени.
На следующий день, утром, едва взошло солнце, в «конюховке» появился Кайгородов. Посадил в бричку Таню, Маланку и Нетребко, лихо сел на облучок и уже через двадцать минут все четверо были в общежитии Нагорновского поселка, где в основном жили ссыльные калмыки, украинцы, молдаване и татары. Все они работали на рыбзаводе, в Самарово, и два раза в месяц отмечались в поселковой комендатуре. Калмыки и татары считались старожилами; их сослали раньше, а украинцев и молдаван – год назад согласно указу Сталина от 1947 года «О минимуме трудодней».
Было воскресенье. Кайгородов и Нетребко застали любовную пару еще спящими. Несколькими тумаками они «привели в чувство» Романа Ковтонюка, а его моложавую сожительницу отдали на растерзание Маланке. Битва закончилась вырванными клочьями волос на голове любовницы, которая с визгом и криками: «Рятуйтэ, людоньки, бо вбивають!» вылетела из общежития в одном нижнем белье. Таким образом, супружеская жизнь Маланки и Романа Ковтонюков была формально восстановлена. Кайгородов попросил комендантшу поселить в этой комнате Маланку с дочерью и в качестве наказания допускать на жительство Ковтонюка только с их разрешения.
Часам к десяти Кайгородов и Нетребко вернулись в «конюховку». Выездного жеребца напоили, засыпали ему в торбу овса и дали некоторое время отдохнуть, где-то в одиннадцать Анна Тихоновна и Женя уже сидели в бричке и Кайгородов повез их в Ханты-Мансийск, на берег Оби, где работал отец.
С сиденья брички далеко было видно. Перед Женей лежал неведомый старинный город, раскинувшийся у подножья Самаровской горы. Позади тысячами солнечных бликов сверкал Иртыш. Уже через пять-шесть километров севернее он впадал в Обь. От нешироких улиц с деревянными тротуарами, кирпичными двухэтажными домами, скромными магазинчиками сильно напоминающими купеческие лавки. Исходил дух седой древности. Самаровская гора, похожая на высоченный террикон, без единого деревца на склонах, нависала над этим городом, и создавалось впечатление, что все улицы упираются в ее подножье. Но на повороте, через реку Самарку, все поменялось: широкая дорога раздвинула гору. Слева открылся громадный распадок со склонами, поросшими могучим кедровым лесом. Оттуда тянуло таким сильным хвойным ароматом, что хотелось глубоко вздохнуть и долго-долго не выпускать из себя воздух. Женя жадными глазами всматривался в открывшуюся перед ним картину и все больше убеждался в том, что Сибирь совсем не похожа на Украину. Что-то было в этих пейзажах сдержанное и суровое. Горячий жеребец летел, не чувствуя под собой земли, с каждой минутой приближая Евгения к встрече с отцом.
