С.П. Швецов
Занятия населения
Сургутянин, владеющий слопцами, считается собственником только слопцов, но отнюдь не леса, в котором они поставлены, и на который постановка слопцов, как известная затрата труда, дает данному лицу лишь право пользования до тех пор, пока стоят и действуют слопцы. Раз они почему-либо заброшены, или перенесены куда-нибудь, всякий желающий имеет право на их место поставить свои слопцы. Здесь мы видим тот самый принцип трудового начала, с которым в иной форме встречаемся, например, в Тюкалинском округе в отношении пашни: затративший труд на расчистку и обработку пашни тем самым приобретает право на временное пользование ею, срок которого зависит уже от других условий — количества удобных земель в данном крестьянском обществе и пр. Слопцы, помимо передачи по наследству, могут также быть проданы и сданы в аренду — последнее, впрочем, имеет место лишь в городе.
Птицелов, прорубивший для «перевеса» просеку (см. об этом ниже), тоже имеет право на исключительное пользование ею. Просеки тоже переходят от отца к сыну, также продаются и сдаются в аренду; иногда встречаются и ограничения в праве делать просеки и другие порубки вблизи чужих просек. Так, с год назад горожане постановили не рубить новых просек и вообще не производить никаких порубок в так называемом береговом острове, потому что такие порубки U просеки наносят вред тем, кто ранее устроил здесь просеки. За каждое нарушение этого правила взимается определенный штраф. Здесь мы уже видим проявление власти общины, направленное к ограждению интересов своих членов.
Город, каждое село, деревня, юрта имеет свои рыбные ловли — рыболовные пески. У русской части населения пользование песками опять-таки имеет своим основанием право первого захвата, с той разницей, что тут представителями принципа захвата являются уже не отдельные лица, а целые общества, деревня, например. Пески, принадлежащие деревне, находятся в пользовании всех ее членов. Мы не знаем случаев принадлежности рыбных ловель на праве полной Частной собственности кому-либо из местных жителей. Порядок пользования рыбными песками у остяков общинно-родовой, как и в отношении леса. Благодаря громадным расстояниям, отделяющим одно поселение от другого, обладание теми или иными песками не вызывает споров и ссор между жителями различных деревень.
Многие остяцкие общества сдают свои ловли в аренду тобольским купцам и некоторым крестьянам-рыбопромышленникам с. Самаровского и других поселений Сургутского округа, причем сдаются самые лучшие рыболовные пески, славящиеся богатейшим уловом рыбы. Сдавая их, остяки далеко не всегда руководствуются тем соображением, что у них находятся лишние, ненужные им самим удобные для лова места — чаще всего в этом играет главную роль крайняя нищета остяков, неимение собственных рыболовных снастей и других необходимых принадлежностей промысла, вообще невозможность собственными силами эксплуатировать находящиеся в их руках богатства. Та же безвыходная нищета заставляет остяков наниматься в работники к рыбопромышленникам и закабаляться ими.
С давних пор в жизни сургутского населения скотоводство занимает довольно видное место. Отсюда естественно вытекает, что население также с давних пор стало обращать серьезное внимание на луга и выгоны и для пользования ими выработало известные правила, признаваемые всеми.
Выгонами для рогатого скота, а также и покосами чаще всего служат низменные, затопляемые иногда весенним разливом, острова, во множестве образуемые Обью. В самом Сургуте, например, под выгон отведен довольно большой остров, расположенный в 1,5—2 верстах от города. С наступлением лета сюда на лодках перевозится весь крупный и мелкий рогатый скот и остается здесь до поздней осени, когда пастьба прекращается за холодом. Остров считается общей собственностью всего городского населения. Каждый обыватель, коренной сургутянин или временный житель города все равно, имеет право, наравне со всеми, на известное участие в пользовании, т.е. может выгнать сюда весь свой скот, как бы его много ни было, ничего никому не платя за это. Так, некоторые временно проживающие в Сургуте торговцы, не участвующие в несении податей и повинностей, лежащих на мещанах, пользуются выгоном наравне с последними. Пастуха, разумеется, не держат, ибо на острове скотине не может угрожать никакая опасность ни со стороны зверя, ни со стороны лихих людей. Два раза в день каждая хозяйка ездит на остров для подоя и таким образом имеет возможность присматривать за своим скотом.
Весною, когда, вследствие разлива или по иным причинам, на остров еще нельзя переправить скот, местом выгона служит соседний лес, и хотя тут коров и особенно телят часто режет зверь, сургутяне не предпринимают никаких мер для охранения скота: не нанимать же пастуха на неделю, на две, говорят они.
Лошадей весною также сбивают в один общий табун и угоняют в урман верст за 10—20 и более, смотрят по тому, где в данном году хорошо уродились травы. В табун также все могут бесплатно гнать своих лошадей: лес и луга общие, Божьи, следовательно, каждый можег ими пользоваться, насколько того требуют его хозяйственные нужды.
Пользование покосами захватное, как и во многих других местностях Тобольской губернии. Порядок захвата и так называемого закашивания мало чем отличается от господствующего в южных округах — Ишимском, и Тюкалинском… Главное отличие состоит в том, что вследствие гораздо большего изобилия свободных лугов, сравнительно с потребностью в них населения, в описываемом крае закашивание не сопровождается такими печальными, подчас кровавыми столкновениями из-за обладания лучшим куском покоса. Здесь покосов хватает на всех, и еще целая масса хороших мест остается никем не тронутою. В этом, кстати сказать, кроется причина другого отличия от южных порядков: в то время, как на юге пользоваться покосами обыкновенно дозволяется лишь членам общины, здесь это право предоставлено каждому, нуждающемуся в сене. Сенокошение длится здесь со второй половины июля до глубокой осени — бывает, что работают в лугах еще в то время, когда уже падает осенний снег, предвестник близкой зимы.
Выше мы уже сказали, что в самом Сургуте скотоводство занимает довольно почтенное место в ряду других занятий, дающих населению средства к жизни. Более всего держат крупный рогатый скот: в редком доме нет двух-трех коров, не считая телят; есть же и богатые дворы, в которых имеется десять и более голов. Дом без коровы — очень редкое исключение, в своей основе всегда имеющее какое-нибудь несчастье в семье домовладельца, в корень подорвавшее домашнее хозяйство. Почти столько же держат лошадей, мелкого же скота значительно меньше: во многих домах совсем нет овец, свиней же и того меньше — они имеются только у двух-трех богатеев. У одного-двух хозяев найдутся домашние олени, употребляемые для езды.
В селах и деревнях скотоводство играет гораздо меньшую роль, нежели в городе. Домашний скот имеется только у русских крестьян; остяки же держат — более богатые немного оленей для езды, беднота — собак. Более точных данных о размерах скотоводства мы, к сожалению, не можем привести, так как не решаемся основываться на официальных данных, зная способ их собирания. Коровы в Сургуте обыкновенной мелкой породы, повсеместно встречающейся в Тобольской губернии, и отличающейся разве только еще меньшей молочностью, что находится в непосредственной связи с плохим качеством трав, которые, несмотря на тщательное выжигание лугов, жестки и мало питательны. Между прочим, сургутский скот часто кормят соленой рыбой, что в неурожайные на травы годы служит значительным подспорьем. Вообще на скоте, как и на людях, заметно влияние местных особенностей природу и климата.
Лошади служат исключительно для зимних работ — возки леса, сена, езды на промысел, перевозки рыбы, мехов и ореха в с. Самаровское, иногда же и в Тобольск и пр. Летом же лошади ни в какую работу не употребляются, так как в это время года их вполне заменяет лодка: на ней сургутянин отправляется и на покос, и на промысел, а в случае надобности на ней же съездит и в деревню, Тобольск или Березов. Лошади, как и прочий скот, простой породы, не отличающейся большой силой, но зато они выносливы и вполне приспособились к суровости местного климата: во всякое время года, несмотря на страшные зимние морозы и жестокие бураны, они находятся под открытым небом, и никаких помещений для защиты их от холода и ветров не строят. Коров и мелкий скот зимою держат в мшеных хлевах.
В то время, как большинство населения страдует, т.е. заготовляет на зиму сено для скота, часть мужчин, наиболее сильных и ловких, отправляется на промысел в урман «орешить» — собирать кедровый орех.
Для более успешного ведения этого промысла, как и для рыболовства, сургутяне собираются в небольшие артели человека по три-четыре и больше. Слово «артель», насколько мы знаем, в Сургуте неизвестно, члены же такого временного промыслового соединения называются товарищами; вместо «вступить в артель» говорят — «пойти в товарищи». Такие артельные или товарищеские соединения составляются на одно лето, на время одного промысла, по окончании которого артель сама собой распадается. На следующий год товарищество промышленников формируется вновь, при этом иногда состав артели остается прежним или лишь немного видоизменяется. При образовании таких товариществ принимаются во внимание главным образом личные симпатии вступающих в артель и соседство, хотя не последнюю роль играют и соображения относительно ловкости собирающегося на промысел его смелости и товарищеской честности — чтобы вынес путешествие, не бросил товарища в опасности и проч.
Самый промысел в общих чертах производится следующим образом. Промышленники-товарищи заранее запасаются одеждой, провизией, табаком, чаем и прочими необходимыми принадлежностями промысла и приготавливают узкие, длинные холщевые мешки, а также пару-другую особого устройства железных когтей, наподобие тех, которые употребляются в телеграфном ведомстве, только более грубой, первобытной конструкции. Во второй половине июля артель отправляется на промысел чаще всего на лодках вверх или вниз по Оби до какого-нибудь определенного пункта, где лодку оставляют и дальше идут уже пешком. Жители города и поселений, расположенных на Оби, обыкновенно отправляются на юг от реки, по направлению к Тарскому и Томскому округам; идут всегда в известное уже место, заранее высмотренное и облюбованное кем-либо из членов артели; нередко такое место отстоит от города верст на сто-двести и более.
Достигнув цели своего путешествия, товарищи тотчас же приступают к предварительным работам. Прежде всего строят шалаш для жилья на время промысла и землянку, если таковая не сохранилась от промыслов прежних лет, для хранения ореха; тут же устраиваются особые продольные станки, приспособленные к раздроблению шишек и освобождению ореха, и деревянные решета для просеивания ореха. В этих работах принимают участие все, руководство же ими берет на себя, как и вообще во все время промысла, кто-нибудь из наиболее опытных промышленников, не раз ходивший орешить, хорошо знакомый и с условиями промысла, и с тайгой. Формальных выборов, разумеется, не бывает, и делается это как-то само собой, в силу общего молчаливого признания за данным лицом качеств, требуемых от руководителя промыслом.
Когда все готово, принимаются за самое «шишкование» т. е. за сбор кедровых шишек. Когда артель невелика, состоит всего из трех-четырех человек, товарищи не разъединяются и промышляют все вместе; если же число их больше — человек 6— 8, они разбиваются на группы по 3—4 в каждой, и эти группы работают более или менее самостоятельно и независимо друг от друга. Каждая группа состоит из одного сбивальщика и нескольких подбиральщиков; на обязанности первого лежит сбивание шишек, что производится ударом длинного шеста по вётвям кедра. Работа остающихся на земле гораздо тяжелее, требует большей силы и выносливости, но зато не опасна для здоровья промышленника. Обивши шишки с одного кедра и собравши их в мешки, группа переходит к другому дереву и т. д. в течение целого дня, с раннего утра до ночи. Точно так же поступают и другие группы артели, если таковые имеются. Шишки, как мы сказали, сносятся в одно место; когда они достаточно проветрятся и подсохнут на солнце, их чистят на станках, отделяют орех, который просеивают сквозь решета и затем вновь сушат на солнце. Эта работа чаще всего, если только позволяет погода, производится по праздникам, как более мелкая и не утомляющая промышленников. Подсохший орех ссыпается в землянку, дверь которой плотно запирается и заваливается землей, лесом или камнями; эти предосторожности принимаются на случай посещения землянки лакомым до орехов медведем. Иногда землянку заменяет простая яма. Здесь орех остается до начала зимы, когда за ним приезжают на лошадях. Если по силам артели в данном месте шишек мало, то, ссыпав орех в землянку и завалив ее лесом, артель идет дальше, подыскивает подходящее место и вновь принимается за ту же работу.
Ореховый промысел, считая и время, необходимое на путь в урман и обратно, продолжается около двух месяцев: в половине июля отправляются орешить, а возвращаются около двадцатых чисел сентября. Впрочем, в плохой год период промысла бывает короче, в особенно же урожайный, с ясной осенью, несколько дольше.
По первому снегу промышленники уже на лошадях пускаются вновь в тайгу, вывозят орех домой и тут делят его между всеми «товарищами» поровну, стараясь сохранить возможную справедливость.
Орешеньем занимается преимущественно молодежь, притом исключительно мужская, так как русские женщины орешить не ходят — крайне редкие исключения в этом смысле можно встретить в деревне, где этот промысел вообще развит больше, чем в городе. Остяки орешат исключительно в одиночку или посемейно, в артели, как и для всех других промыслов, не соединяются, и всякий работает за свой собственный счет и страх. Остячки промышляют наравне с мужчинами, разделяя с ними все труды и опасности промысла. Здесь уместно будет отметить следующую небезынтересную черту взаимных отношений между остяками. Каждый из них, не имеющий собственной промысловой снасти — лодки, сети, слопцов и пр., может пользоваться снастью, принадлежащею всякому другому остяку, для чего должен заявить только о своем желании ее хозяину, и тот не имеет права отказать ему, если только сам в это время не нуждается в ней. Если же остяк воспользуется снастью без спроса ее владельца, то половина добычи поступает последнему. Такой обычай остяков, исходя из принципа взаимопомощи, до известной степени заменяет собой отсутствующее у них артельное начало.
Орешенье — одно из самых выгодных занятий в крае: в хороший год сильная и ловкая артель успевает заработать рублей до 80 на «товарища»; бывают и такие годы, когда один промысел дает 100 р. на человека; в плохие — заработок, естественно, гораздо меньше — рублей по 30, иногда же случается и так, что промышленники возвращаются почти вовсе с пустыми руками. По словам местных жителей, в четыре года — два выдаются средних по урожайности, один много выше среднего и один, наконец, с плохим урожаем. Мы думаем, впрочем, что это утверждение основано на недостаточно точных наблюдениях, по крайней мере, действительность далеко не всегда соответствует ему; иногда два-три года сряду урожай самый плохой, а выдадутся несколько таких, что жители не знают куда деваться с орехом.
Необходимо, однако, оговориться; не всякая артель промышленников вполне пользуется результатом промысла, — нередки случаи, когда она бывает вынуждена уступать часть своих заработков постороннему лицу, скупщику-кулаку. Происходит это в том случае, если товарищество почему-либо не в силах предпринять промысел исключительно на свои средства и вследствие этого должно обращаться за кредитом на сторону, к торговцу-скупщику, у которого берет необходимый товар — съестные припасы, табак и проч., иногда и деньги, обязуясь уплатить за это из доходов будущего промысла. Кроме того, вместо процентов артель обязуется весь орех сдать своему кредитору по определенной цене. При таких сделках промышленники терпят громадные убытки, ибо львиная доля дохода приходится кредитору. Впрочем, иногда терпят убытки и скупщики, назначив цену на орех выше той, какая устанавливается впоследствии, но такие ошибки с их стороны большая редкость. Местные жители стараются избегать сделок с кредиторами, предпочитая обходиться своими средствами, и к скупщикам большею частью обращается пришлый народ. Нам известен, между прочим, случай, когда артель тобольских крестьян-плотников, пришедшая в Сургут на заработки и воспользовавшаяся для промысла любезным, предложением кредита со стороны одного местного торговца, продала ему орех по цене вдвое ниже той, по которой он продавал промышленниками, свободными от обязательства поставлять его известному лицу. Излишне, думаем, говорить о ценах на товары, выдаваемые промышленникам в кредит, об их качествах и т. п. Этих убытков сами промышленники не считают.
Некоторые купцы и богатые крестьяне Тобольского округа, также и местные торговцы извлекают пользу из орехового промысла и другим путем: арендуют, как упомянуто выше, кедровые острова у остяков, иногда прямо захватывают их, невзирая на протесты местных жителей, и наемными рабочими ведут промысел от себя. Рабочими в таких случаях являются те же остяки, так как горожане и русские крестьяне, как народ более зажиточный, в наемку не идут. Промышляющие на хозяина за свой труд получают, разумеется, еще менее, чем те, которые входят в предварительные сделки с скупщиками. Чтобы возможно дешевле нанять рабочих, купцы употребляют в отношении остяков самые разнообразные более или менее неблаговидные приемы, затягивающие последних в безвыходную кабалу — водка и система долговых обязательств в этом играют первенствующую роль, но к этому нам придется еще не раз возвращаться.
Скупщики вывозят из Сургута орех в другие округа Тобольской губернии и на Ирбитскую ярмарку.
В жизни сельского населения округа и особенно остяков серьезное значение имеет и другой тесно связанный с урманом промысел — охота на пушного зверя. С осени почти до самой весны непрерывно продолжается этот промысел; летом же и весной зверя не бьют как потому, что тогда шкуры не так прочны и пушисты, а потому ниже ценятся, так и вследствие того, что с наступлением тепла и разлива рек сургутянина занимают другие, не менее важные промыслы — ловля рыбы и птицы. Предметом охоты служат едва ли не все четвероногие обитатели тайги, начиная с ее царя медведя и кончая „крохотным бурундуком: ловят и бьют все, что только подвернется под ружье или ловушку промышленника, преимущественно же охотятся на белку, лисицу, выдру, горностая и некоторых других зверьков, прельщающих охотника ценностью своей шкурки. Ни русские крестьяне, ни тем более остяки никогда не соединяются для охоты в артели, всякий промышляет для себя, на свои личный страх; если иногда несколько охотников и сходятся вместе, то исключительно ради большей безопасности от зверя, и такие соединения ни к чему, кроме взаимной помощи в случаях опасности, не обязывают. Охота на зверя производится при помощи ружья и разнообразнейших ловушек, петель, ям, более или менее хитро устроенных и приноровленных к характеру и привычкам зверя, вполне изученного сургутянином-охотником. Остяки, кроме того, часто охотятся со стрелами. Горожане звероловством, как промыслом, не занимаются, предпочитая скупать за бесценок шкурки у остяков для перепродажи.
Наряду с другими промыслами, развитыми в Сургутском крае, необходимо отметить ловлю птицы, производящуюся преимущественно весною. Птицеловство, главным образом, ловля уток, производится здесь в таких широких размерах, что носит характер настоящего промысла и служит одной из значительных статей дохода населения. Весной, с начала перелета птицы, все, кто в деревнях, отчасти и в городе, не занят какой-нибудь другой выгодной и неотложной работой (и это время свободно от срочных работ для всех, не промышляющих рыболовством, т. е. для всей женской и некоторой части мужской половины населения), тянутся в тайгу за утками; тут вы встретите и стариков, и ребятишек. В продолжение всего весеннего перелета, т. е. недели три длится ловля уток при помощи так называемых перевесов. Перевес — это нитяная сеть, похожая на употребляемые везде в Тобольской губернии для ловли рыбы и растягиваемая на вбитых в землю жердях или на деревьях, где представляются к тому удобства. Для установки перевеса пользуются подходящей прогалиной в лесу, или же пробивают просеку таким образом, чтобы концы ее упирались в озерки, болотца, вообще в такие места, где утки могут спускаться на воду, что при тамошнем обилии озер и болот не представляет никакого затруднения. Следует заметить, что в настоящее время редко приходится прокладывать новые просеки, так как каждый домохозяин имеет свое собственное место, перешедшее ему от родителей, где ежегодно ловит уток; если же кто вздумает ставить перевес в другом месте, то к его услугам сотни прогалин и просек, сделанных когда-то и вполне могущих удовлетворить самого взыскательного.
