Леонид Бабанин
Костёр. Бивак. Кипящий котёл с похлёбкой из дичи. Откровенный, задушевный разговор, умягчающий удручение от порожней стрельбы, либо смачными подробностями «полирующий» удачливый день. Этими и множеством других примет живописали охоту И. Тургенев, С. Аксаков, Е. Дриянский, М. Пришвин. Охотничья тема неисчерпаема. Каждый новый рассказ добавляет в неё очередную неповторимую краску, не соревнуясь с другими в содержательности ли, в изяществе ли изложения…
— Лёня, привет! — раздался в телефонной трубке голос моего дружка Виктора Заболотского.
— Привет, Витя, — заулыбался я приятному чувству, которое разбудил во мне Витин голос.
— В общем, так, Лёня! Есть у тебя настроение, или нет, но через три дня мы приезжаем к тебе на охоту. Втроём.
— Всё понял, начинаю готовиться к встрече. А кто, хоть, едет с тобой? — поинтересовался я на всякий случай.
— Серёжа Сухинин, афганец, служил в разведке. И Юра. Тот — пограничник, родом из Бурятии. Все рыбаки и охотники, Лёня, нянчиться с нами не придётся, — заверил меня Виктор.
— А насчёт выпивки, как они?
— А как скажешь, так и будут. Скажешь — надо пить, выпьют много. Скажешь — мало, не будут пить вообще.
Скажу откровенно, к афганцам, погранцам я отношусь с опаской. Мужики они свойские, без камня за пазухой. Но уж если в их компании пробочку с бутылочки свинтишь… В общем, их не перепьёшь. А наутро можешь даже не мечтать найти стопарик поправиться. Всё выпьют, сволочи! Сценарий проверенный. Никакие заначки не уцелеют от могучего разгула. И на тебе, едут ко мне два афганца и один пограничник. Взять водки столько, чтоб хватило? Всё равно не хватит, да и охоты не получится. Без водки ехать? Ну как граммульку перед утиной похлёбкой не пропустить? Ладно, разберёмся. Сколько привезут, столько и возьмём. Моё дело – кашеварить.
Сейчас ведь молодёжь тарелку за собой помыть ленится, не то что затеять охотничий ужин на костре. Консервами, да супами из пакетиков травятся. А я думаю так: если ты выбрался в тайгу, и даже душа твоя вскинулась жаркой радостью по поводу первой охотничьей добычи, но этот твой трофей не возбудил в тебе сладостного предвкушения вечерней похлёбки из свежедобытой дичи, под добрый неспешный разговор у костра, ты уже не полноценный охотник. Охота, это ведь длинная и непрерывная цепь душевных переживаний.
Ждёшь-ждёшь-ждёшь открытия сезона. Готовишь снаряжение, оружие, патроны запасаешь. В долгожданный день, почти не борясь с непрерывной дрожью охотничьей страсти, выбираешься на давно облюбованные места. Обустраиваешься. Ждёшь-ждёшь-ждёшь когда заполошно взобьют свежий утренний воздух крылья пернатых. Выстрел-выстрел! Попал — не попал?! Ищешь-ищешь-нашёл вожделенную добычу. Быстро-быстро обтеребил её. Ну, а дальше в двух словах не передашь. Дальше — то, ради чего всё, о чем говорили выше.
Разных людей доводилось встречать в лесу. Слава богу, немало ещё ходит по таёжным тропам тех, кто ценит в охоте то же, что и я, что ценили отцы наши и предки. Однако вижу – с каждым годом всё чаще встречается «человек с ружьём», для которого лесное приключение – очередная выставка личных материальных достижений. Ему нужно козырнуть достатком, продемонстрировав дорогую импортную амуницию, технику, оружие. Один лихачит на вездеходе «Арго», другой по-бабски хвалится канадскими чудо-сапогами, третий дорогущим итальянским ружьишком бахвалится. Впечатление такое, что скоро этот народец на охоту будет приезжать весь увешанный ценниками. Приезжать? Прилетать! Им же вертолёт нанять, как пачку сигарет прикупить. Прилетят, зверя им нагонят, с живодёрской лихостью побьют они зверя, запьют забойную свою свирепость французским коньячком, фото на память, и обратно — в новоявленные российские капиталистические джунгли.
Я даже и не сравниваю их с собой, с теми людьми, которых природа наша взрастила, дала понятия человеческие – как вести себя, что можно, что нельзя делать тебе, малой, элементарной частице Природы-матери. Что тут сравнивать? Просто мы живём разной жизнью.
По мне, всё самое вкусное и ценное — то, что дарит человеку лес, река. Открою вам мой холодильный ларь. В нём нет ничего покупного. Тут оленинка, лосятинка, боровая дичь и местная рыба. И стол накрою, если надумаете ко мне заглянуть, исключительно из блюд, которыми природа одарила…
А! Гости же будут — вспомнил я о предстоящих хлопотах. Первым долгом надо бы свою шхуну-самоходочку в порядок привести. Дело это не минутное. Всё-таки – три каюты, камбуз, гальюн, трюм, машинное отделение, ходовая рубка. Где больше, где меньше, везде что-то подшаманить нужно. Уже сколько лет верой и правдой служит мне и моим друзьям самоходка, неприхотливая речная трудяга. Да, тихоходная. Но и мы шибко никуда не торопимся. Пятнадцать километров в час идём по течению, против течения — девять. Зато она у меня не только само- и тихо- но ещё и везде-ходка. В каких только мелководных заливчиках мы с ней не шарились в охотничьем, рыбацком ли азарте. Притомишься, к любому берегу приткнулся, тут тебе и пристанище.
Капитаном в рейс решил взять Елизарыча. Нашего, местного мужика. Одному-то всё равно тяжело. Надо и у штурвала стоять, и за движком смотреть, да и отдыхать — тоже. В общем, судно есть судно, и для его обслуживания нужна команда. Потому и сына своего взял, Артёма. Пусть вникает в дело флотское и мне помогает.
Мама моя, Маргарита Геннадьевна, хоть и старенькая уже, подключилась к общей суматохе, взялась на стол собрать, картошечки отварить. Малосольную рыбку-то на стол выставляя, обязательно её горячей рассыпчатой картошкой сопроводить надо.
Утро. На моём телефоне пикнул зуммер, пришла смска. Как и ожидалось — от Виктора: «Мы выехали, пьём пиво, встречай!» Понеслось! – слегка ошпарило меня паническое предчувствие.
Засучив рукава, мы кинулись завершать последние приготовления. Елизарыч, облачившись в промасленную одежду, спустился в машинное отделение — обслужить двигатель, продавить солидолом узлы. На реке рембазы нет. Лучше уж лишний час сейчас повозиться, чем потом через мат-перемат чинить поломки. Мы с Артёмом, тем временем, двинули на рынок за продуктами. Урожайный был нынче год, даже и для берёзовских огородников. Ну и привозных овощей-фруктов в наше время на Север тоже завозят в достатке. Набрали у таджика всего-всего помногу, даже пару арбузов прихватили. Вот уж ему радости было, не каждый день покупатели так отовариваются. В благодарность он – вот ведь молодец-продавец – на поход вручил нам дыньку.
Почему я не сразу кинулся закупаться? Да потому, что Витя уже в который раз собирается-собирается ко мне с разными компаниями, но в последний момент они распадаются, как пазлы на ветру. А тут, гляди, сподобились-таки. Другой, может, плюнул бы на такие обещалки после пары случаев. Я – нет. Охотиться я и один могу. Лесные боги не обижают добычей. Но интересней — с людьми в лес, на реку выбираться. У каждого своя необычная судьба, истории жизненные – сюжет на сюжете. Мне, человеку пишущему, только не пропускай мимо ушей откровения, да любопытствуй в меру. Поэтому я с нетерпением ждал гостей. С Заболотским-то Витькой мы уже охотились. Охотник он ничего, не лодырь, посудку может помыть, и супишко сварить. Хорошее для леса качество — пьёт в меру, без разгону. Хлопнет рюмки три, ружьё за плечо и в пойму, на утиную тягу.
Ну что, гости на подходе. Миски с сосьвинской селёдкой, с малосолом муксуна уже на столе. Картошечка отварена, укрыта полотенчиком, её в последний момент выставим. За калиткой слышен топот, голоса и вот – возбуждённый Витя уверенно всходит на крыльцо, ведя за собой обещанных охотников в гостеприимный дом. Эмоции мужиков переполняли. Видимо, пивко-то хорошо поспособствовало тому, чтобы они, ещё только взойдя в ограду дома, почувствовали себя на охоте. Но прежде – за стол, за стол.
Упрашивать никого долго не пришлось. Я не успел достать из холодильника и разлить по рюмкам стимулятор аппетита, как аппетит уже вовсю командовал застольем. Рыба же! По всему видать, ни про муксуна, ни про селёдку никому ничего объяснять не требовалось. Кто-то взял муксуна кусочек, и, включив челюсти на полную, глазами успевал пожирать селёдочку, кто – соображал дальновиднее: муксун-то явно не последний, а вот селёдочки-то могут и не доложить в блюдо. Рыба, всё-таки, редкая, больших запасов её обычно не бывает.
Перекусили. Рассиживаться времени нет, осень, темнеет быстро. Катер готов к отплытию, вперёд, ребята. Сердито буркнув, что-то быстро-быстро забормотал движок и самоходка, уверенно раскладывая речную гладь на две половинки, взяла курс по Северной Сосьве — на Обь. Нам предстоит преодолеть сто тридцать километров по могучей сибирской реке до посёлка Казым Мыс, что в Ямало-Ненецком округе.
Гости мои уже «накушались» впечатлений первого дня (двенадцать часов на «Метеоре», пивко, водочка, катер, река, свежий воздух). Пора и баиньки. Разбрелись по спальным местам. Включили богатырский храп, виртуозными руладами пытаясь попасть в унисон двигателю. Прошли мы в этот вечер шестьдесят километров. Стемнело. Пошёл дождь, да мелкий такой, противный. Видимости — ноль, не видать берегов. Практически наугад ткнулись в берег протоки Нурик.
Артёму, закончившему нынешним летом колледж по специальности «повар», нашлось дело по профессии.
— Папа, мясо готово, — доложил он, спустя время, выбираясь из камбуза. На первую пору прихватил я из дому кусок лосятины. Сын отварил его, на завтрак будет, чем подкрепиться. Что ж, пора и нам на боковую. Уснули мгновенно. Нет более ласковой колыбели, чем речная волна.
Проснулся первым. Вышел на палубу, зажёг плитку, чтоб согреть чаю. Тут и остальная команда поднялась. Утрянка началась. Спиннинги расчехлили. Старательно закидывали блёсна. Но тщетно. Щуки много в реке, она плещется на наших глазах, жирует, но городские блёсна не берёт. Почему? Да просто в Оби корма для щуки – только успевай заглатывать. Глянь за борт и увидишь массу малька. Вот он — корм. Щука – хищник, это известно и детям. Только вот мало кто знает, что этот хищник не брезгует и молодыми щурятами (кому приходилось разделывать сытую рыбину, могли в этом неоднократно убедиться). Так щука регулирует свою численность в водоёме.
Елизарыч запустил двигатель, и мы двинулись дальше. Ещё часа три наш катер шёл протокой Нурик, потом вышел на Обь, прошли километров десять и встали в устье протоки Мачегорской, у гусиного песчаного острова.
Теперь можно и перекусить. На реке аппетит быстро нагуливается. С вечера заготовленный кусок отварной лосятины пришёлся как нельзя кстати. Лосятину, кстати, в наше время и во многих городских ресторанах подают. И не только мясо лося, но и -кабана, медведя можно встретить. Хотя, это немного не то. Если хоть раз заказывали, наверняка, не забыли — в каком виде подают эти лесные деликатесы мастера поварского дела. Вот, например:
Мясо лося, запеченное в духовке, под шампиньонами, политое брусничной мякотью. Достойное блюдо. Хорошо приготовили, молодцы повара. Да только вкуса лосиного мяса вы так и не узнаете. Отбили его.
У нас тут будет всё иначе. Отваренный Артёмкой кусок лосятины нарезаю пластинками, выкладываю на круглое блюдо,. Мясо тёмное, волокнистое, со специфическим запахом (справедливости ради отметим – не всем он нравится). А дальше нужно сделать так, чтобы блюдо было правильно сервировано. То есть – смачно. Режем дольками сладкий перец, мясистый помидор «Бычье сердце», яблочко. Выкладываем этот сочный (и цветом и консистенцией) эскорт на блюдо так, чтобы ломти отварной лосятины улеглись посередине, а мгновенно вспотевшие капельками сока овощи лучами (будто разноцветная ромашка) обложили мясное довольствие.
Ради бога, не заподозрите меня в пропаганде пьянства. Но если я не дополню картину бутылочкой самогонки, настоенной на кедровых орешках, вы, пожалуй, ещё раз перечитав это место, перестанете доверять реалистичности описываемых событий. Четыре мужика с явно выраженными признаками «после вчерашнего», на природе, ближайшими родственниками поминая неудачную рыбалку, с кусками мяса дикого зверя в руке… под йогурт, что ли? Выпили. Вдумчиво отследили маршрут следования живительной влаги. И с некоей ленцой, будто не разбуженным ещё аппетитом захрустели овощами, прожевали по первому откусу мясцо. Нууу, проснулись, слава богу. На лица вернулись азартные ухмылки, глаза засияли жаждой новых впечатлений.
Завтрак удался. Мясо гости оценили по достоинству. Я не увёл вкус лося мякотью брусники. не перебил его шампиньонами, либо другими добавками. Только чуть-чуть оттенил, создал ему овощами сочный фон. Ресторанные повара по-своему правы, лосятина, она чуть суховата. Так что тут нужно выбирать – либо настоящее мясо, но не такое сочное, либо сочное блюдо, отдалённо напоминающее по вкусу заявленного в меню зверя.
Ну, что ж. Можно считать, прелюдия к охоте удалась. Ну, ещё по чуть-чуть – за удачу. И вперёд. Дал Елизарычу команду пройти вглубь Мачегорской, до слияния её с Ванзеватской протокой и кинуть якорь у курьи. Там можно будет потом покидать спиннинг на нельму.
Заболотский оказался заядлым удильщиком, видно было, что от рыбалки его уже не оторвать. Он остался на катере. А мы, с Юрой и Серёгой, перебрались в лодку. Мужики бережно, будто за руку девчоночки при первом свидании, держались за стволы итальянских ружей фирмы «Бенелли». Не в укор и не в пику им скажу: я вот — поклонник российских оружейников. У меня два ружья марки ИЖ. Вертикалки двадцатого и двадцать восьмого калибра. Так, если прикинуть – какие народы чаще всего воевали? Немцы, австрияки, русские. Логично же, что и оружейное дело у них лучше развито. Дак, зачем же мне, русскому, зариться на импортные ружья, если я из своей «ижевки» любую цель наверняка бью?!
Утки в это утро летало много. Грохотали «Бенелли», бесформенными грузными ошмётками опадали на землю утки. Я не стрелял. Не из вегетарианских соображений, конечно же. Судя по азарту приезжих охотников, птицы сегодня парни наколотят достаточно. А лишняя добыча – впрок не пойдёт. За утрянку настреляли с десяток уток. Вся серая. Один гоголь, а остальное — чирки, острохвосты, свизи. Лодка с богатой добычей взяла курс на катер. Серёга с Юрой разгорячено обсуждали свои геройства, достоинства оружия, качества дроби. Без такого «разбора полётов» — какая охота?! Это тоже – самый её смак. Вообще, всё как-то удачно складывалось. И трофеи хорошие, и погодка стояла – на зависть любителям вылазок на природу. Тишь. Спокойная река. Красивые берега. Солнышко тёплое-тёплое, как мамина ладонь на щеке.
— Ну, вы и «кононадили», — обрадовался нашему возращению Витя, которому, похоже, изрядно наскучили бесплодные забросы спиннинга в мутноватую осеннюю реку.
— А у меня ничего не клюёт.
— Не клюёт у тебя, клюёт у нас, — снисходительно утешил его Серёга, и стал выкладывать на палубу судна добытых уток. Я посматривал на этот ворох перьев, лапок и голов и оценивал его с точки зрения кулинарной перспективы. Тут, кажется, дело пахнет утиным супом «по-северному». Почему «по-северному»? Ну, во-первых, потому, что сварены они будут на Севере. Остальное разъяснится по ходу дела.
Главное – это дело грамотно организовать. Я выдал каждому по парочке уток – теребите. В среднем, минут пять уходит на каждую утку, значит, через 10 минут вся дичь должна быть обработана для дальнейшей готовки. Молча, сосредоточенно, с каким-то сердито-упрямым выражением на лицах, мужики взялись оголять тушки дичи. Течение реки несло от катера лёгкий шлейф пера и пуха.
А я хорошо помню, как в детстве мы собирали пух, перья птиц, перебирали, отбрасывали крупное и колкое, после — хорошенько сушили и набивали подушки, перины. А как тепло и мягко было спать на тех подушках и перинах!
Глубоко увязнуть в сладких воспоминаниях мне не дали — оттереблённые тушки рядком лежат на капе. Елизарыч зажёг паяльную лампу и чтобы значительно ускорить процесс, быстренько опалил ею дичь. Хотя, конечно, если бы на костровом огне… Ну, да ладно, тем более, что запах подпалённой утки уже оглоушил, туго забил ноздри. Уток положили в таз, залили кипятком, и кусочком мерёжи очистили от гари. Получились беленькие, жирные, мясистые тушки. Зная, как идёт утиная похлёбка на свежем воздухе, решил зарядить её в эмалированном ведре. Из утки я сотни раз повторёнными движениями, почти «на автомате» удаляю внутренности. Печёночку и пупки откладываю в отдельное блюдо. На грудке делаю два глубоких надреза и кидаю в ведро.
— Головы едите? – на всякий случай переспросил я охотников.
— Да, наверное, нет, — неожиданно пасанул афганец Заболотский.
«Ну и ладно», — подумал я, и скидал утиные головы к пупочкам в тарелку, — «погляжу я, как вы их не захотите». Утки в ведре, заливаю их водой, пяток луковиц кинул, соли сыпанул, и — на огонь. Однако, утиный суп – не суп, если его не заправишь лапшой. Она впитает в себя утиный жирок и станет насыщенной, вкусом совсем отличной от лапши, сваренной в любом другом бульоне. Кто такого супчику отведает, потом эти ощущения ни с какими другими уже не спутает.
Я вырос на утках и гусях. За охоту набивали их в те времена штук по двести, а то и больше. Теребить птицу усаживались, так же как на лепку пельменей — всей семьёй. Уток варили, закатывали в стеклянные банки на хранение.
Отец работал охотником-промысловиком. Иногда он брал с собой и нас с братом Юркой. С утра отец уток настреляет, потом готовится к ночной охоте – на ондатру (она ведёт ночной образ жизни). Мы за ночь отоспимся в поставленной на берегу Оби палатке, утром уступаем в ней место отцу. Он успевал за ночь «отработать» несколько озёр и накидать возле палатки приличную горку речных крыс.
А нам нужно было куда-то девать свою энергию.
— Давай, Юрка, оживим утку!
— Как это?
— А просто, с обрыва скинем вниз, она полетит и оживёт.
— Да как полетит? — усомнился Юрка, — крылья-то у неё не расправленные.
— А мы ей расправим.
Из вороха битой птицы мы выбрали уточку посвежее и покрупнее на вид, расправили ей крылья и привязали их к прутику. Вдоль спинки привязали еще один прутик, прикрепив к нему головку. Утка к полёту готова. Я бережно взял её в руки, и так, держа перед собой, взобрался на Обской обрыв. Обрыв высокий, по моим прикидкам он способен был обеспечить утке достаточно пространства для вольного полёта. «Ну, что, лети!» — великодушно отпустил я пернатую в родную стихию. М-да… Барона Мюнхаузена из меня не получилось. Утка камнем полетела вниз. Последнее, что она ещё успела сделать — упасть прямо на палатку. Плохо запомнившаяся мне тирада не выспавшегося отца была слышна далеко в округе.
Отец всегда всё делал уверенно, сильно, быстро, так, что мы в то время и не до конца понимали – насколько тяжёлую работу он делает. Её и сравнить-то с какой другой – сложно. Полторы сотни ондатр за ночь добыть. Это как что сделать? Мешки таскать, детали точить, машину водить? А ведь ещё нужно с тушек снять шкурки, приготовить еду, много других дел. Обдирать ондатр – не самое приятное занятие. К тому же и запах при этом стоит… специфический, в общем. И палатка, и отец, да и мы с Юркой – всё было пропитано этим специф… да – противным же – запахом. Сорок лет прошло с тех пора, а запах помню – как свежий. Фу.
Дождавшись, когда бурчание в палатке отстоится до шумного равномерного посапывания, мы опять затеяли свои нехитрые забавы. Срезали ивовые прутья, быстренько довели их до состояния дротиков и начали охоту друг на друга. Попал — убил, не попал — живой. Дротики хорошо и далеко летали. Закончилась игра, как обычно. Один из самых удачных – по силе и траектории полёта – запусков дротика самостоятельно нашёл свою цель. Да, в отцовскую же палатку. О том, что игры закончились, мы догадались до того, как он решил покинуть ненадёжное своё убежище.
Отец оглядел нас хмурым сонным взглядом:
— Есть хотите?
Да уж, не помешало бы. Набегавшись с утра, мы сильно проголодались.
— Тогда на плав!
Это был удар ниже пояса. Еду сначала нужно было добыть. Да ещё на плаву. Рыбалка на плаву, это вот что такое. Мы с Юркой – на вёслах. Нужно было выгрести на середину Оби. Отец вымётывал с кормы в сторону берега три связанных между собой сети, каждая длинной по семьдесят пять метров. Потом, пока сети несёт по Оби, непрерывно гребём ещё около часу. Сразу двумя гребями работать силёшек у нас не хватало, поэтому мы садились рядом на поперечную доску, и каждый грёб своим веслом. Часто гребли вразнобой, но под окрик отца выправлялись. Эх, и вкусной казалась нам потом еда, да и на озорство уже особенно не тянуло. Хотелось прилечь где-нибудь укромно, да чтоб никто не мешал…
Воспоминания скоротали время, вот и вода в ведре закипела. Утку я варю часа полтора. Кидаю в бульон пяток головок очищенного лука, когда бульон готов, заправляю его лапшой. Солить-перчить – понятно – по вкусу.
— Утка готова! – Зычно оповестил я азартных рыболовов, которым доставляло удовольствие дразнить городскими блёснами зажиревших северных щук. На пяток хвостов Мочегорская протока, всё же, расщедрилась. Шель-шевель, а времечко уже к обеду. И в желудках подсасывало. Так что на мой зов рыбачки откликнулись, показалось – даже чуть раньше, чем услышали его, без сожаления отложили удочки, и стали налаживать обеденный стол. Первым долгом на нём по-хозяйски обустроилась бутыль самогона. Вот скажите, если б были мы выпивохи, дождалась бы она обеда? То-то.
Для аппетиту – ещё чуть-чуть дорасскажу о приготовлении похлёбок из дикой птицы. Как я уже говорил, к утке иль гусю лучше идёт лапша. Картошка в этом супе – чужая. А вот глухарь или куропатка больше «любят» картошку, которая пропитывается ароматом боровой дичи, становится сочной и вкусной. Ханты и манси – знаю — в суп из боровой дичи добавляют манку. Суп от неё густеет, приобретает белесоватый цвет.
Почему манка? Во-первых, в холодных чумах, в условиях тайги или тундры, картошку не сохранишь. А самое главное — мясо боровой дичи не жирное и не сытное. Поешь его, как говорят, «от пуза», а через час снова живот урчит. Вот маночки-то в супчик и добавляют, чтоб, хотя бы на полдня сытости хватало. Охотник уходит на промысел рано утром. За плечами рюкзачок, в котором кусок хлеба, чай, по ломтю отварной рыбы и мяса. А в январские или декабрьские дни уходит на путик и вовсе без продуктов, ибо световой день короткий. Вот поэтому калорийность в еде у таёжников имеет большое значение. Кстати, самая сытная еда, после которой долго не хочется есть — медвежатина.
Коренные северяне суп из дикой утки шибко уважают. Предвкушают его аромат вперемешку с первым запахом весны. А уж когда начинают перебирать патроны, готовить охотничью амуницию, и вовсе на слюну пробивает. Пройдите по посёлку после первых дней весенней охоты. И справа и слева, из-за ворот, из форточек – запах палёного пера. Ясное дело — попируют земляки утиным супчиком! А везунчики – гусём разговеются.
Мать моя из дикого гуся объеденные пироги стряпала. Запомнилось, что в основание она укладывала толстый слой риса. Пирог получался сочный, запашистый. Этот вкус и сегодня узнаю среди многих блюд. Но сам испечь пока никак не решусь, хотя – понимаю – надо бы сохранить мамино блюдо в своих кулинарных запасниках.
Ну вот, наконец, на столе и наши утки. Выложил их горкой на широкое блюдо. Ни с чем не сравнимый запах, будто рукой отодвинул от нас все остальные ощущения. Елизарыч, степенно орудуя большой поварёшкой, разливал суп в тарелки и подавал едокам. Все ждали слова. Надо же сказать! Вызвался Заболотский:
— За уток! За наших северных уток. Пусть плодятся и размножаются, на наше охотничье счастье. – И Витя мечтательно оглядел окрестности, для убедительности очертив остопаренной рукой широкую, щедрую дугу, будто бы фиксируя пространство нашего счастья. Мы выпили и дружно захлюпали наваристой похлёбкой.
А за бортом, а вокруг! Пиршество пейзажного очарованья. Чайки вонзались в воздух, словно выпущенные пращой камни, стремительно пикировали к воде, били малька, и тут же исчезали из поля зрения. Табунами летали утки, гоготали за тальниками гуси, то поднимаясь над ними живым узором, то растворяясь в зарослях. Невозможно было насладиться и пресытиться этой картиной.
Мне было интересно – кто что предпочитает из утиного мяса? Сам же, не дожидаясь, выглядел и изловил из мясистой кучи — лакомый утиный пупочек. С детства обожаю. Заболотский ухватил целую тушку чирка – губа не дура, у чирка самое вкусное мясо. Сергей Сухинин начал с супчика. Юра кончиком пальца, смоченным в самогоне, дотронулся по обычаю своего народа до кончика стола, оторвал у утки лапку, с удовольствием, но не жадно съел её, вновь разлил по рюмкам самогон. И с улыбкой, которая комфортно и подолгу уживалась на его лице, предложил:
— Давайте сразу ещё по одной, а то наедимся, не пойдёт алкоголь на сытость!
А и правда, полнить рюмки ничья рука что-то не тянулась. Недавняя горка уток уменьшилась, а ещё через чуть-чуть на блюде осталась одна утёшка, и недоеденная кем- то грудка. Часто у вас получалось за один присест съесть на шестерых ведро жирнющей утиной похлёбки? Вряд ли. А почему мы в едином порыве смели весь супец. Думаю, потому, что мы не просто голод утолить сели. Мы пытались вобрать в себя всю щедрость нашей сибирской природы, которая лакомила нас и пьянящим, вкусным воздухом, неповторимыми видами речного и лесного раздолья и благодатными дарами природного провианта.
Сытость, которая отправляет мозги на покой чуть раньше, чем те получат соответствующий сигнал непосредственно из желудка, мгновенно опрокинула охотников в постельное удовольствие, о чём известил окрестности могучий храп людей со спокойной душой и чистой совестью. Прикорнул и я. Но ненадолго. Только чтоб сбросить усталость и восстановить бодрость. Через полчаса поднялся на палубу, дал Елизарычу команду на запуск, сам — в рубку, за штурвал. Заурчал двигатель, сын поднял якорь, реверс вперёд, и снова курс на север.
Надо подойти к озёрам, на берегу которых можно посидеть зорьку, наловить карасей на жарёху. Вообще то, именно за этим мы и ехали сюда. На берегах Мачегорской охотников обрадуют не только табуны уток, гусей, но и множество переходов лосей. Живность сибирская неусмиримо колготится, снуёт, насыщая лесную чащу, береговые заросли таинственным и могучим притяжением.
Увы, притягивает она не только тех, для кого охотничий промысел – добыча пропитания и способ единения с природой. Добираются до этих благодатных мест и губители, уничтожители живого. Быстро добираются. Потому что – на вертолётах. Как например, в прошлом году — сургутские толстосумы. Подлетели на вертолёте «Робинсон», да как начали прямо с «вертушки» бить медведя, лося. Милиция тогда их задержала, скандальчик нехилый получился из этой истории. А ещё, насколько мне известно, эти живодёры – другого приличного слова для таких людей не подберу — любят забираться в наши места на теплоходе «ЮГОРИЯ».
Прошли Мачегорскую протоку, она слилась с протокой Лок Пан. Богатейшая утиная проточка. Да и рыбы здесь вдоволь. Летом сюда приходят на откорм с Обской губы рыба сиговых пород — муксун, нельма, сырок, пыжъян, щёкур.
(А зимой протока прямо начинена метровыми щуками. Они будто гигантским куканом привязаны к живунам. Когда лёд в протоке промерзает практически до дна, рыба спасается от заморов у насыщенных кислородом ручейков, сочащихся с берегов.
Однажды подъехал я на снегоходе к расщелине во льду. Смотрю, снег вокруг неё исходили лисы, песцы, росомахи. Заглянул внутрь расщелины и ахнул. С изнанки лёд буквально облеплен 20-ти сантиметровым слоем сбившихся в брикетный пласт щук. Другой край этого «брикета» скрывала чёрная стылость реки, но можно было представить – сколько его здесь – «халявного» улова для знающего места рыбака).
Наше вездеходное плавсредство аккуратно и расчётливо пробирается по узкому, извилистому отвилку протоки. Вот, кажется, и прибыли. Да, отсюда до карасьих озёр – рукой подать. Их тут не одно и не два – целых пять на ближайшую округу. Знакомые, давно облюбованные места. Вот и нужные тропки. Весной их торили, идём уверенно, не собьёмся. А вон там, из-за деревьев в прошлый раз вышел к озеру могучий лось. Огляделся, поводил ушами, минут пятнадцать постоял, напряжённо выжидая, и только потом решил разговеться весенним витаминчиком – толстым сочным корнем осоки, который он, глубоко погрузив голову в воду, резко выдернул, вскинув мощную шею.
— Ну что, уважаемые, мясо мясом, а уже и рыбки охота? — обратился я к компании с вопросом, который во второй половине фразы звучал уже утвердительно и даже почти как приказ. Быстро накачали резиновую лодку, кинули в неё сети, оттолкнулись от берега и уже через несколько минут нас с Юрой втянул в себя и с потрохами поглотил тихий, умиротворяющий карасиный лов. Озеро за лето обмелело, и вода в нём была мутная. Мутят её табуны гусей и казарок, которые лакомятся здесь водорослями, глубоко ныряя и доставая их со дна озера. Пока ставили сеть, попало пять карасей.
— Гляди, Юр, на жарёху уже есть, — отсмаковал я сладость первого улова.
— Карась — рыбка достойная, — согласился со мной напарник.
Не на промысле, поэтому выудив из сеток достаточное для ужинной жарёхи количество трепыхающихся весёлыми смайликами карасей, мы вернулись на борт. Возвращение с уловом отметили, разлив по капельке оставшегося зелья. Через несколько минут с камбуза потянуло садистски подводящим животы запахом. Следом за запахом явилась объёмная сковорода, в которой…
— Стоять! Никому к карасям не прикасаться! – внезапно обнаружил в себе повод покомандовать Виктор. Худого от него мы не ждали, потому и замерли, потакая его порыву. Через полминуты Витя предстал перед нами с литровой бутылёшечкой. Ну, что сказать?! Они нашли друг друга – аппетитные сибирские карасики и добрый сорокаградусный напиток.
Настроившись получать от жизни удовольствие, мои спутники расслабились, с сытой, хмельной ленцой изыскивая подходящую забаву. Сухинину пришла в голову совсем простая потеха – посоревноваться в меткости стрельбы. И ничего лучше не придумал, как вместо мишени использовать пузато-полосатый арбуз. Крупная астраханская ягода, однако, изрядно поморочила азартных охотничков, после каждого выстрела дразня своей удивительной цельностью их засбоившую целкость. Долго это, конечно, продолжаться не могло, очередной выстрел взорвал спелый шар сочными красными брызгами. Ну, кажется, натешились, отвели душеньки.
А мне-то не до соревновательного ража. Не пора ли, думаю, Леонид, убираться отсюда восвояси? Заметил, что когда мы сюда заходили, из под винта муть шла, т.е. дно совсем близко. За ночь вода упадёт сантиметров на двадцать и – всё – запрёт нас здесь мель наглухо. До весны, однако, вода не поднимется.
Взревел судовой двигатель, нос судна повернул на выход из протоки. Через десять минут мы уже шли по стремнине Лок Пана. Тут и отличное место для ночёвки неподалёку. Рядом – омут, можно поблеснить. Вода в омуте стоячая, течения нет, а это значит — там должна «пристаиваться» рыбка.
А в небе будто включили зелёный свет светофора. Табуны птиц лохматыми пятнами метили небесную сферу, в одно мгновенье исчезая из поля зрения. Утки, казара, гуси, кулики, самоуверенные орланы-белохвосты, безжалостные коршуны и стремительные ястребы. Перелётные птицы наедались перед дальней дорогой, не забывая о регулярных тренировках молодняка – путь не близкий предстоит, нужны крепкие, выносливые крылья.
Стемнело. На вечернюю зорьку мы не пошли. Да и зачем, утренней добычи нам было достаточно. Можно было спокойно насладиться вечерней благодатью, пронзительной прелестью северной природы. Долго мы сидели на палубе, негромко переговаривались, стараясь попасть в унисон густой тишине сыроватых сумерек.
А утро! То самое, которое мудренее. Здесь оно ядрёнее. Тихо. Река замерла, прислушиваясь к самой себе. Солнце маслило речную гладь золотисто-ртутным цветом, словно бы обжаривало огромных размеров блин.
Благостную тишину раздробили размеренные шаги поднимающегося на палубу грузного тела. Неукротимая рыбацкая душа подъёмным краном выволокла на свет божий просыпающегося Виктора Заболотского. Незаботливо ополоснув лицо, он сомнабулически утопал на корму. Видно, хотел наверстать упущенное вчера. Ну а мы облепили палубный столик, на котором уместно обнаружилась фляжка с неплохим коньячком.
Коньячок обнаружил в нас массу полезной информации о женщинах, охоте, рыбалке и других, столь же животрепещущих темах. Эффектные запятые в нашем коллективном монологе ставили внезапные табуны крикливых гусаков. Жирнющую точку с запятой запечатлел на праздной болтовне сибаритствующих охотников знатный спиннингист нашего судна – Виктор. Закрепив взгляд на неведомой точке горизонта, он двигался к ней, будто по натянутой струне, многозначительно меняя командные высотки с кормовой на носовую. На этот раз он шёл, победно вытянув вперёд руку с добычей, вознёсшей его в собственных глазах на недостижимую простыми смертными высоту.
Отправляя своё сообщение прямо в мировое энерго-информационное пространство, он отчётливо продиктовал:
— Я!
— Поймал!
— Нельму!
— Ай, молодца! – попытались мы скудость своего поздравления компенсировать подношением везунчику доброй рюмки оживляющего восприятие напитка.
— Да сколько можно пить?! – Витя задиристо отмежевался от компании и сделал показательный заброс рыболовной снасти в самое сердце протоки.
— Хмм… Ладно, уел, — снисходительно простил я ренегатство удачливому рыболову. Но и мы за ответом в трюм не полезем. Есть симпатичная идейка.
— Гляньте-ка, туда, — кивнул я на берег моим расслабленным собеседникам. А берега-то буквально усеяны куликами (турухтанчики).
— Задача ясна? – по-партнёрски спрашиваю Юрку.
— Так точно! – он уже, видно, усвоил, что рыбацко-охотничья программа далеко не исчерпана.
Я долил в бензобак лодочного мотора топлива, и, прихватив с собой вертикалку двадцать восьмого калибра, обосновался на корме. Вертикалку двадцать восьмого калибра у нас с лёгким пренебрежением называют «пукалкой». Так себе, мол, ружьишко, не для серьёзного охотничьего дела. А я вот с неё добывал и лису, и гуся, не говоря уже про уток, те, как в тире сыплются после каждого прицельного выстрела. Елизарычу дал команду запускаться, и идти на Большую Обь, встать на якорь у водоворотной, там на спиннинг можно добрых нельмушек потаскать. А мы после охоты тоже туда подгребёмся.
«Ямаха» на малых оборотах двинула лодку в куликовую проточку. Не хотелось даже открывать дроссель на полный газ, чтобы не поднимать волну. Нехотя и грузно взбирались вверх по воздуху многочисленные в этих местах орлы, сыто отсиживающиеся на тальниковых зарослях. Рыбного пропитания им здесь – не меряно. Несколько мгновений проворства и природной сноровки, размяли крылья, набили желудок и дальше сиди на упругой ветке в томной неге величия.
На первый взгляд орлы все одинаковые, будто друг с друга срисованные. А приглядеться – нееет. Одни потемнее, другие — светлее, у этого – пятнышко забавное, у другого какой-то узор в оперенье просматривается. Красивая птица, что и говорить. «Понимают» эту красоту и приезжающие сюда на теплоходе «Югория» любители (профессионалы!) живодёрского куража. По-своему понимают. В местах, где они устраивали свои разгульные биваки, местные жители находили тушки орланов — обезглавленные, с отрезанными лапами. Ну, значит, где-то в богатых городах ухоженные подонки дарят друг другу «красивые натуральные сувениры» — лапки орлов. А поищите-ка в грудах протоколов местной охотинспекции хоть один штраф за подобное варварство… Да и не старайтесь, не найдёте.
Тихо-тихо мы подобрались на моторке к месту нашей охоты. Дичи здесь – что листьев в листопад. Но мы на своём охотничьем азарте загодя обозначили метку – бьём ровно столько, чтоб хватило на одну добрую жарёху. При таком обилье птицы, да при таких снайперах управились мы скорёхонько. Двенадцать носатых, голенастых турухтанов улеглось на стлани лодки. Хорош, пожалуй. Охотники выговаривали своё не утихшее возбуждение, обсуждали заряды, порох и дробь. Глаза их горели, руки пробивала лёгкая дрожь. Выруливая курс лодки в сторону теплохода, я глядел на добытую дичь и мысленно распределял:
— Трёх штучек начиню сладким перцем, другую троицу — луком, ещё трех — яблоком, остальных — нарезкой из помидоров и огурцов. И даже уже видел довольные физиономии добытчиков, с осторожным (дробинки попадаются) удовольствием жующих поджарённое на гриле мясо.
Завидя на берегу густой кедровый бор, Сухинин вдруг проникся азартом «тихой охоты»:
— Леонид, давай-ка, пристанем, грибов наберём.
— Успеем, — ответил ему я, оберегая от примесей свои предвкушения. Какие грибы?! Рыбный стол намечается. Сегодня под вечер проплывём по Оби сетками. Километрах в пяти от нашей стоянки на высоченном, крепком берегу Большой Оби стоит малоприметная национальная деревушка Казым Мыс. Там обосновалось несколько десятков семей охотников, рыбаков. Людей, живущих традициями своих предков. Места здесь благодатные. От подножия берегового яра гигантскими щупальцами уходили в Обь усыпанные камням косы – раздолье заядлым спиннингистам. Осенью на косах важно вышагивают похожие на ворохи черноперых кустов непуганые глухари. Да что говорить, и охота и рыбалка в здешних местах – тешат души, приникшие к природной жизни.
— Поехали за сетями, — кивнул я головой Юре, а Елизарычу с сыном поручил оттеребить к нашему приезду турухтанов.
Быстро домчали до деревни, и, прочищая застоявшиеся лёгкие, взобрались в крутую горку. Сразу же попадаем в радостные объятия моего друга Игоря, в сарайке которого и хранятся сети.
Игорь пошёл за ключами от замков, а мы присели на дощатые ступеньки. Вдруг, откуда-то из-за угла выскочил огромных размеров хряк, упёрся в землю жёсткими короткими ножками и, с непонятно для чего предназначенным вниманием, принялся нас разглядывать. Хряков местные ханты называют нюр няр (лысый зверь). Ещё одним необязательным подтверждением многочисленности и разнообразия местной фауны на авансцену перед укромным сараем выскочил не к этому случаю энергичный чёрный козёл с непомерно огромными рогами, венчающими шкодливо-глумливую физиономию.
— Вот ведь какая штука получается, — стал я вслух размышлять, — бегает эта свинья на полном хозяйском довольствии. А совсем рядом, в лесочке объедает сочные листья лесной богатырь – лось. В жизни вряд ли они когда встретятся. Но если добудет Игорь того лося, заколет ближе к зиме хряка, глядишь, аппетитнейшая котлетка может получиться из лосятинки, перекрученной в фарш с увесистым шматом сала.
Мою кулинарную философию укоротил Игорь, открывший нам вход в сарай. Зацепили мы куль с плавными сетками, и потащили в лодку. День радовал. На наших с Юркой лицах сами по себе гуляли блаженные улыбки. Пригодились эти улыбки, когда мы разглядели спиннинговый улов наших рыбачков – щучки да щучки, нельмушечками и не пахнет. У Елизарыча получилось загасить нашу безмятежную радость:
— Леонидыч! Мы с Артёмом куликов-то выбросили. Начали потрошить, а из них связками ленточные глисты лезут.
Эх… Я бы, конечно, не выбросил. Выпотрошил бы, промыл тщательно и хорошенько прожарил. Но, судя по выражению лиц моих товарищей, большинство не особенно вдохновилось рискованным, с их точки зрения, блюдом.
Ну что ж, видать, судьба нам перетасовать порядок действий и срочно озаботиться ловлей нельмы. Разобрал сети, всё подготовил и, удостоверившись, что ничего не забыл, кивнул Вите. Он, будто только и ждал моего сигнала, не мешкая забрался в лодку, хотя уже и чуял, что не на прогулочку едем. А быть ему нынче вёсельщиком. И мы взяли курс к месту замёта.
Выметали мы свои сети. Витя, чувствовалось, имел опыт, всё делал ладно и умело, а главное – вовремя. Даже ни одного повода прикрикнуть на себя мне не предоставил. Тааак, пришло время выбирать сети. Вот тысячу раз уже это делал, всё отработано до механизма, однако душа, рыбацкий азарт никогда не позволят бесстрастно тянуть из реки невод. Что? Что он принесёт на этот раз?! Ну-у, не поскупилась Обь-матушка: пятнадцать серебристых щёкуров, четыре налима, муксун. На Севере хозяйки щёкура с удовольствием выбирают из многочисленной рыбной добычи. Уж больно из него пироги сочные получаются, смачные, сытные. Хотя он и попостней муксуна будет. Да тут ведь ещё один козырь у этой рыбы – икра. Она у щёкура какого-то особенного вкуса, не такая приторно-сытная, как икра лососевых. Много её можно съесть (если добудешь) и не объесться.
Впрочем, рассиживаться некогда. На рыбалке важно не только много рыбы поймать. Важно её умело сохранить. А для этого требуется быстро и правильно её обработать. Выпотрошили рыбку, вынули икорку, уложили её в широкое блюдо, кинули в туда соли, чёрного перца, мелко порезанного чеснока и поставили настаиваться, чтоб икорка взяла в себя соль и ароматы приправ.
Дело дошло до моих любимых потрошков. Кишочки разрезал по вдоль, промыл их, почистил, из печёнок убрал желчь, и — на сковороду, в маслице. Зашкварчало жарево, запотрескивало, а когда прихватилось, зарумянилось, кинул туда аджички, лучку, помидор, стручок сладкого перца. Потушил это всё. На стол поставил. А едоки мои все ноздри извели уже, угадывая содержимое камбузных запахов. Когда узнали, что – потроха, немного поскучнели. Выяснив, что потроха – закуска, оживились, а уж когда закусили… Тут такой ложкомёт начался, поварскому сердцу – бальзам и наслаждение. Хлебушком дно сковородки зачистили и с некоторым разочарованием поглядели в сторону камбуза.
Не зря смотрели. Чуток погодя оттуда выплыла миска с подсоленной щёкуровой икрой в сопровождении неизменного соингредиента. И брякали о блюдо суетливые ложки, по заученной траектории сновали учоканные до предела рюмки. Захмелевшее довольство, не мудрствуя, оседлало вечную и бесконечную охотничью тему, нашпигованную уморительными байками и фантастическими сюжетами. Стемнело. Разошлись по каютам и ещё долго не спали, болтали, смеялись, пока не уснули.
Утром меня разбудили возбуждённые голоса охотников. Заболотский ночью вышел до ветру и обнаружил, что северная природа обладает неиссякаемым запасом сюрпризов и проказ. На этот раз она решила показать ненасытным гостям её роскошного лона — какого цвета должна быть их совесть после возвращения в утробы городских квартир. Нас, наш катер, лес, окрестные берега накрыл густой паутинчатой шалью белый-белый-белый снег. 29 августа.
— А вы посмотрите внимательнее ваши билеты на «Метеор». Там, что, «Ханты-Мансийск – Сочи» написано? – мне почему-то захотелось переметнуться в лагерь северной природы. — У нас такое – не редкость. Скажем спасибо, что столько прекрасных дней она нам подарила, дала насладиться всеми прелестями рыбалки и охоты.
Да и выпал-то снежок, совсем не окоротив нашу вылазку. Именно на этот день был назначен выезд в обратную сторону. Идти на утреннюю зорьку охотников среди охотников оказалось мало. То есть, совсем не оказалось. Елизарыч запустил судовой двигатель, и пароход взял курс на Берёзово. Ветер усиливался, поднялась высокая волна, в поворотах судно сильно кренило. Проходя мимо Ван Пана (в переводе с хантыйского -«большой песок»), я не выдержал:
— Давайте-ка, проскочим на лодке до одного озера, может, повезёт, добудем гуся!
Возражений не встретил, видимо, почуяли, что и меня, наконец-то, пробило на настоящее охотничье приключение. Быстро оделись, собрали остатки патронов, погрузились в лодку и – ходу, ходу в протоки поймы Оби. На проворной моторке обшманали все ближайшие протоки, однако, удача, видно, где-то в стороне притаилась. Холодный, жесткий ветер наотмашь исхлестал нас упругими, всюду проникающими, жгутами дождевых струй. Полутора часов этих экзекуций оказалось вполне достаточно, чтобы для полноты ощущений охотники на своей шкуре почувствовали мощь, силу, суровый нрав сибирского климата. И бог с ними, с неприятными ощущениями. Зато, какой заряд бодрости, энергии, воодушевления мы получили!
Пока гоняли в протоках, катер наш прошёл вверх по Оби почти двадцать километров. Мокрые, озябшие, но почему-то довольные, мы поднялись на борт нашего судна. Охотнички быстро переоделись, и сразу же уселись вокруг стола, кинув на него потрёпанную колоду карт. «Тысяча». Одно из самых эффективных современных орудий по убиванию свободного времени.
Ну ладно, занимайтесь делом, а мне, как хозяину, пора бы, не мешкая, взяться за приготовление… Чего бы? Хотя, при наличии в улове доброго налима, этот вопрос вообще не стоит. Конечно же – налимья уха. Артём уже разделал, подготовил рыбу (не пропали даром отцовские уроки, сын всё сделал как надо), осталось грамотно её дальше преобразовывать в славную ушицу.
Давайте по порядку. Сначала кладём в кастрюлю с водой налимью голову и ставим на огонь. Минут через десять добавляем туда лук и куски мяса. Варим ещё десять минут. За это время нужно успеть сделать самое главное – подготовить огромную налимью печень, которая и делает уху из этой рыбы несравненным шедевром северной кулинарии. Выкладываем её в блюдо, сверху насыпаем приблизительно такой же объём муки. Двумя вилками интенсивно разбиваем печень, стараясь смешать её до однородной массы с мукой. И когда всё в кастрюле сварилось, за три минуты до окончания варки приготовленную массу печени закладываем в уху. Следом — лаврушечки, перчика в меру можно доложить! Убираем кастрюлю с огня, немного даём настояться. Да и стол нужно освободить от картёжного разгула.
— Приготовиться к приёму пищи! – на понятном для всех присутствующих армейском языке скомандовал я.
Только потчевать застольцев собирался не солдатской «шрапнелью», а ушицей, вкуснее которой нигде не отведаешь. Свежайшая рыба, река, катер, уютная, тёплая каютка. И аромат, лихо удирающий в разные стороны из-под неплотно закрытой крышки. Но, удержанный плотными стенами каюты, он оставался единственным воздухом, которым мы могли дышать. Да не дышать – пропитываться. Уха на столе!
«Пьянящее благоухание вполне адекватно туманило мозги, так что и водки никакой не нужно…». Да, и такое соображение вполне уместно было бы употребить. Но только в одном случае. Когда её уже ни капли не осталось, а до ближайшего магазина ещё несколько часов ходу по капризной реке. Так что, булку хлеба, пару луковиц на стол, и начинаем разливать густую, наваристую юшку по мискам. Куски рыбы, голову выложил на большое блюдо. Мерно работал двигатель. Гулко била волна в корпус судна. Ложки в спринтерском порыве достигли днищ тарелок и победно по ним тарабанили. Говорить слова и проявлять чувства не было никакой возможности. Сыто. Безмятежно. Благостно.
Охотники, переквалифицировавшиеся в картёжники, похватали в освободившиеся от ложек руки орудия досугового труда, и прочно оборвали все связи с внешним миром. Тыща! Ну а мне, сытому и едой и видом ублажённых физиономий, пора на верхнюю палубу — нести судовую вахту. Маршрут знакомый — с Большой Оби вошли в протоку Нурик, двадцать один километр пути до Малой Оби.
У штурвала стоять, на первый взгляд, дело не хитрое. Но это только так кажется. Не зря же на судах вахты длятся сравнительно недолго. И после них рулевые обязаны отдыхать. Большая ответственность на них. Ведь тут как у сапёров, порой одна-единственная ошибка может стать роковой. У меня опыт уже не малый, да и места эти знаю, как свою ладонь. Поэтому держу штурвал часов пять и чувствую себя вполне нормально. Вот только речная свежесть разгуливает аппетит, заставляя мозги лихорадочно перебирать варианты очередного блюда. (Грешен, люблю радовать своих гостей, друзей разнообразными кушаньями). Ну-ка, глянем в припасы, что у нас там? О-о-о! Блюдо с утиными пупочками, печёночками и головками. Ну, ребята, держись. Будет вам та ещё дегустация.
В глубокую сковороду наливаю растительного масла, даю ему раскалиться. Пупочки мелко нарезал и аккуратно выложил в сковороду. Туда же положил и утиные головки. Дал этой смеси минут семь – набраться необходимой кондиции. Головки, само собой, лучше время от времени переворачивать. Покипела эта закладка в масле, докладываю к ней печёночки. Теперь черёд овощам. Луковица. Громадный мясистый помидор. Стручок сладкого перца. Чеснок. Чуть присолить. Накрываю крышкой, пусть минут 20 тушится.
Между делом выглянул в окно. Мама родная! В кривом плёсе протоки Нурик, у самого уреза воды – тоже пир горой. Штук пять орлов остервенело рвут шкуру падшего лося. Столько мяса «на блюдечке» судьба им редко преподносит. Однако орлы не были единственными владельцами нечаянного «дастархана». Тут же суетились вороны, сороки, прочая птичья мелочь. Поперёк более сильного лесного собрата никто не лез – субординация! – но и свой кусок мимо клюва не проносили. Вспомнилась мне народная мудрость «у тарелки все равны». Видно, не только для людского сообщества справедливая мудрость.
Ладно, проехали, мне бы тут в своём хозяйстве чего не упустить. Такое ощущение, что чего-то не хватает. Рассеяно вожу глазами по полкам камбуза. Вдруг, вижу кулёчек, в котором лежит десяток куриных яиц. В голову пришла ещё одна мудрость – «кашу маслом не испортишь». Дай, думаю, подключу к процессу фантазию и импровизацию. Залью-ка я утиные потрошка ещё и яишенкой. Авось, не испорчу блюдо. Сказано – сделано. Через несколько минут шкварчащая сковорода предстала перед «утомлёнными тыщей». Ели молча и сосредоточено. А что говорить? Каждый и сам знал, чего не хватает к такому кушанью. Подводя итог молчаливому разговору, Витя ушёл на камбуз, многозначительно неся в руках сковороду, до блеска выскобленную хлебным мякишем.
Катер уже выходил из протоки на Малую Обь, по ней – километров 15 идти, мимо деревни Устрём (в тридцатые годы основанной ссыльными переселенцами), а там недалеко сворот в Северную Сосьву. Быстро начало смеркаться. И почти сразу же река пропала из виду, будто укрылось огромным чёрным одеялом.
Прошли в темноте первые пятнадцать километров — слава богу. Прямо по плёсу у Алясовской протоки нужно сделать правый поворот, чтоб от песчаной косы уйти под яр. Дальше – проще. Под стеной отвесного берега можно пройти ещё километров десять. А дождь-то на улице перешёл в морось, которая густо заштриховала и так едва видимые берега. Поставил Елизарыча за штурвал, и сказал ему:
— Буду сидеть на носу и лучиком фонарика показывать курс. Ты только подворачивай на луч фонаря.
— Ладно, — окнул в ответ Елизарыч и привычно ухватил рулевое колесо. Видно было, что надо забирать вправо, и я направил туда луч фонарика. Но Елизарыч будто и не заметил светящегося «указующего перста» и пёр, как пёр — прямо. «Странно», — подумал я, -«пойти, сказать ему, что ли?». Ещё раз направил фонарь вправо и ясно увидел прямо перед собой красный бакен. Мель!!! Не успел я добежать до ходовой рубки, как наше судно мягко, как на любимую женщину, влезло на глинистую косу.
— Ты чего не повернул на луч фонаря? — в сердцах заорал я на безмятежного рулевого. Невозмутимо поглядев на меня, Елизарыч ответил:
— А-аа, не знаю! Сейчас сползём, Леонидыч.
Поработали винтом и задний ход и передний, но быстро поняли, что сидим крепко. И сидим кормой, под носовым килем глубоко. Утро вечера мудренее – решил я. Тем более, шёл уже третий час ночи. С рассветом вскочил, растолкал Елизарыча, и мы начали мыться винтом вокруг себя. Безрезультатно. Если на песчаной косе струёй воды от вращающегося винта можно сделать вымоину под днищем, то с глиной этот номер не проходит. Оставалось ждать проходящего катера и Христом-богом просить капитана цепануть на буксир. Ну, а если попробовать лодкой упереться в нос нашего катера, под прямым углом и попробовать его расшевелить упорным «боданием»? Пересел в лодку, запустил мотор, упёрся лодкой в нос катера и газанул. Возмущённо клокотала под винтом Ямахи вода, мотор троил, ему ведь нужны обороты. Тут уж останавливаться было нельзя.
Наконец, показался из рубки Елизарыч:
— Леонидыч, нос шевельнулся, и хорошо, давай с другой стороны!
Я переехал на другой борт, несколько раз торкнулся в корпус катера, он напрягся-напрягся и медленно, нехотя, словно его лишали заслуженного отдыха и удовольствия, сполз в реку. Хоть и выбрались мы благополучно из неприятной истории, на душе было пасмурно. Парни опоздали на свой рейс, «Метеор» рано утром ушёл без них. Ну, и какой капитан будет счастлив от того, что посадил судно на мель? Расстроенный, я отправил сына в помощь Елизарычу, а сам бухнулся на лежанку.
Через три часа нос нашего судна уткнулся в берег Вогулки. Погода не радовала. Туманчик, морось, грязь. Не спеша свозили вещи в мой дом. Не зная, как избавиться от чувства вины, я не нашёл ничего лучшего как предложить Юре осмотреть ассортимент наших магазинов. Не то чтобы я собирался его чем-то удивить, но была высока вероятность, что некоторые, самые скромные потребности нашей братии берёзовские магазины удовлетворить способны.
— Конечно, поехали, — поддержал меня Юра, который умел хорошо и быстро считать варианты. Мы внимательно изучили единственно интересную в нашем положении витрину и остановили свой выбор на поглянувшейся нам водке с влекущим названием «Трактирная».
— Пять бутылочек «Трактирной», — уверенно заявил Юра, неожиданно явив продавцу образцовый командный голос. Продавец (а они у нас и психологи, и маркетологи, и консультанты в одном лице), критически оглядев нас опытным глазом с головы до ног – в комуфляже, небритых, со стойким запахом костра и реки – решила спустить нас с небес на землю и вернуть предполагаемое застолье в бюджетные рамки.
— У нас дешёвая водка есть.
— Да вы что? — Юрка неожиданно смутился, — не пью я дешёвую. Его сконфуженный вид неожиданно компенсировал моё чувство вины. Повеселев, я решил «отдоить» ситуацию по полной:
— Пьёт, пьёт он и дешёвую водку, и бражку, и самогонку. Но по понедельникам мы пьём только «Трактирную».
У меня сложилось впечатление, что продавец занесла нас в свою базу данных, как чиканутых клиентов, и решила, что проще продать нам пять бутылок недешёвой водки, чем отстаивать интересы неизвестно какой пухлости кошелька. Так, есть «Трактирная», что нам ещё нужно в магазине? Да ничего. Огурцы, помидоры — в парнике, зелень — на грядке, рыба – в холодильнике. Поехали домой.
Чувствую, парни мои, приученные за последние дни к частым и сытным трапезам, заскучали желудками.
— Перекусить бы, Лёнь?
— Двадцать минут продержитесь?
— А куда деваться?!
Щас будет вам добрый перекус. В бочке с дождевой водой промыл налима, выпотрошил, нарезал поперёк, как колбаску, уложил в блюдо. Бегу в дом, там, на плите сковородка разогретая, а в сковородке маслице раскалилось как надо. Укладываю кусочки налима, они тут же принялись весело шкварчать и румяниться. Мелко порубил пару луковиц, удобрил вполне уже аппетитную рыбку, ещё раз бережно перевернул кусочки и! залил жарево коровьим молоком. Когда закипело, убавил пламя, кинул лаврушки и плотно прикрыл крышкой. Чувствую, три пары голодных глаз уже просверлили в моей спине здоровенно-глубокие дырки.
— А что сидим, ручки сложили? Режем хлеб, в парничок бы сгонять за огурцами и помидорами. Давайте, давайте, — я и забыл про свою давешнюю виноватость, овладев привычной распорядительной функцией. Повторять команды не пришлось. Через несколько минут всё было намыто, нарезано, проставлено.
Юра разлил водку по рюмкам, и веско произнёс, предварительно сглотнув слюну:
— За налима! Вот никогда не думал, что это такая вкусная рыба.
— А я не буду пить, — Витя предпринял очередную попытку выбиться из компании.
— Как это не будешь?! – судя по тону, Серёга мог навсегда перестать понимать своего товарища, упорно разрушающего процесс единопития. – Такая закусь, как не уважить?
Виктор, будучи разумным и вменяемым человеком, всё же предпочёл приберечь свои демарши для более подходящих случаев, посчитав, что эта аудитория не сможет по достоинству оценить его волевые кондиции.
— За налима! – не стал спорить с предыдущим тостом несостоявшийся диссидент. Пятая часть запасов «Трактирной» и налим, тушёный в молоке, дуплетом разбежались по нашим желудкам, мозгам, настроению и душевному приятству. Жизнь налаживалась. И Виктор… Ну, что он мог потерять или хотеть найти в чужом доме? Да ничего. Так уж, просто головой вертел-вертел, потом устал вертеть, стал смотреть в одну точку. По какому-то стечению обстоятельств, именно в этом месте обретался пакет с 4/5 запасов «Трактирной».
Вслух, конечно, никто не стал забавляться сравнениями головы нашего друга с компасом, который всегда находит нужное направление. Ещё 1/5 магазинного закупа с гулким стуком возглавила стол, дав мне чуточку времени, чтобы достать из холодильника малосольного муксуна, порезать его щедрыми овальными кусками и перед подачей на стол, успеть соорудить на физиономии глумливо-извиняющуюся гримасу: «Жрать-то что-то надо, мужики, чем бог послал…»
— Обалдеть, — выдохнул Витя чистосердечную эмоцию, без дури и проволочек поднял рюмку, выпил и без паузы отблагодарил нас бесподобным рассказом, вспомнив эпизод из нашпигованной приключениями биографии:
— Служил я на границе с Ираном. Пустыня, жара – пекло, одним словом. Жрать хотелось без перерыву. Бывало, проходишь мимо столовой, голова чуть не отрывается, прямо слетала бы туда, к кастрюлям, да натрескалась на всю жизнь. Днём пустыня голая, таракана не увидишь, а ночью всё оживает. Вылезают из нор черепахи, змеи, вся, какая есть живность.
А на границе порядки жёсткие. В сторону сопредельной территории нельзя стрелять. Даже прожектором светить нельзя. К примеру, если нарушитель бежит к границе, стрелять ему вслед нельзя, потому что пуля может улететь на сопредельную сторону. А это скандал. Так для нас тогда радость была, если ночью объявляли тревогу. По тревоге зажигали прожекторы и светили ими вдоль границы. Ну, вроде, мы нарушителей ищем. А на самом деле – ищем, не вскочит ли в луч света дикобраз.
Слово «дикобраз» все знают с детства. И в нашем представлении это какой-то страшно неприятный и даже опасный зверь. А вот для нас теперь это – не страшный зверь, а… вкусный. Мясо у него – объеденье. Главное – приготовить его умеючи.
Так вот, задача прожекториста была – поймать зверюшку в луч и не дать выскочить из него в темень. А наша задача – догнать (а бегали они быстро), и прибить его автоматом (стрелять-то нельзяо!). — Что? — Нет, прикладом его не уделаешь, нужно было стволом бить, так надежнее и быстрее. Один минус – мушки на автоматах сворачивало на бок от такой «охоты». Какое же было счастье для нас, когда удавалось добыть одного, а то и двух дикобразов. В дело шло всё. Иглы – красивые, разноцветные. Каждому за счастье было увезти на «дембель» несколько таких игл на подарки и сувениры. Тушку же — килограмм тридцать — волокли на кухню, там повар разделывал её. Мясо срезал на котлеты, а из косточек варил суп с вермишелью. До сих пор кажется — вкуснее в жизни ничего не ел .
Подняли нас как- то по учебной тревоге. Как обычно — кросс, потом — на стрельбище. Начали стрелять, все пули мимо мишени летят. Что такое? Офицер стал осматривать наши автоматы, а у них мушки – сикось-накось.
Армейская тема, так же как и охотничья – неиссякаемая. И любят мужики повспоминать то время, не из любви к воинской повинности.
До следующего «Метеора» времечко есть. Охотники наши решили по полной использовать его просто для удовольствия, расслабухи. То есть, с головой ушли в картёжную битву. Вот и ладно. Развязали мне руки, не нужно их развлекать. И можно спокойно заняться подготовкой к прощальному ужину.
Достал из морозильника килограммовый брикет свежемороженой сосьвинской селёдки. Навёл в кастрюльке тузлука, приправил пригоршней семян базилика и в раствор этот положил селёдку. Тут всё просто: рыба размораживается в соляном растворе, и постепенно, по чуть-чуть берёт в себя соль. Часа через четыре будет готова к употреблению.
Так, теперь — щука, до которой всё не доходили руки. Котлеты. Вот чем я решил побаловать мужичков. Быстро её разделал, оставил только филе, почистил лучку, чесночку, сальцо достал и всё это пропустил через мясорубку. В готовый фарш добавил кинзу, пару яиц. Дальше – так: формую котлетку, слегка обваливаю в муке, и кладу на раскалённую сковородку. Прихватится сторона, переворачиваю. На это минуты три уходит. Потом доливаю водички и закрываю крышкой. Котлетки получаются мягкие, сочные. Съесть их можно целую гору. А наешься – не тяжёлой обжираловкой – приятной сытостью.
В комнате развернулась настоящая карточная баталия. Всё как положено — с криками, спорами, прибаутками, дружным хохотом. Дай-ка – думаю, ещё одну проверочку Вите сделаю. Положил на тарелку ароматную, золотистой корочкой покрытую с пылу с жару — котлетку из щуки, помидорчик присоседил, дольку сладкого перца, налил рюмку «Трактирной». Почти торжественно внёс этот «комплексный закусон» в импровизированный игровой салон и, вложив в последнее действие весь отпущенный мне Богом запас пиетета, поставил перед Заболотским:
— Это вам, Председатель!
Витя опешил так, будто его наградили звездой Героя за подвиг, которого он не совершал. Виновато озираясь, он забормотал:
— Ну, не знаю! Ну, и вы попробуйте! Я не просил! Сейчас попросим, и вам принесут.
Юра быстро врубился в розыгрыш, и от души захохотал:
— Котлетку то мы попробуем, а рюмку водки?
Наконец, заулыбался и Заболотский и шумная ватага сделала ещё один набег на мою кухню. Щучьи котлетки повылетали из сковородки, будто напуганные пташки из гнезда. По этой же траектории улетела и очередная «Трактирная».
И снова «тысяча», прекрасное, как выяснилось средство для нагуливания аппетита. А аппетитик гостюшек дорогих мне ещё понадобится, чтобы поставить эффектную точку в их охотничье-кулинарном вояже. Как раз через пару-тройку часов в кастрюльке дойдёт до нужной кондиции малосольная сосьвинская селёдочка. Да под отварную картошечку, да под …, ну, вы поняли.
Сосьвинская селёдочка такая же достопримечательность наших мест, как, например, для Байкала – омуль. Только здесь она водится – в реке Северная Сосьва. Мало ли где чего водится, скажете вы? Конечно. Но нашу селёдочку распробовали, а потом постоянно требовали к своему столу люди, которые отродясь не бывали на берегах небольшой сибирской речушки. Сталину её возили в бочоночках. В тех же бочоночках отправлялась она и на Британские острова, морить чревоугодного червячка сэра Уинстона Черчилля. 25 лет по контракту возили туда нежнейшую рыбёшечку, которую и поймать непросто, а уж сохранить – вообще целое искусство. Ну, слишком нежная. Как спелая хурма. Говорят, по тому контракту Советский Союз получил от англичан в обмен на селёдочку эскадрилью самолётов ЛИ-2.
А ещё бают, селёдочку нашу в стольном граде переименовали в Кремлёвскую селёдку. С удовольствием обнаруживали ей на своём столе и Брежнев, и Горбачёв. Вот только при Андропове, говорят, вслух её название произносить запрещалось. Больному генсеку врачи такую еду отменили. А тому, кто распробовал вкус этой – без преувеличения – принцессы сибирских рек, своей волей разлюбить этот вкус невозможно.
Словом, как говаривал известный в Берёзове человек Анатолий Степанович Моспанов — «Не падалью питаемся!».
Эмоций своих гостей после редкого теперь даже и у нас угощения, передавать не буду. Потому как баньку пора готовить, в баньку занести венички, дыньку прохладную, на середину стола — … ну, вы поняли.
Рано утром ехали на пристань. Молча, почти обречённо. Ещё десять часов шумного бега в «Метеоре» по реке, потом их проглотит город Ханты-Мансийск, застегнёт в пиджаки и галстуки, оглоушит мобильными телефонами, запрёт в комфортабельные клетки офисов, отравит мензуркой дорогого кофе, огромными бумажными штабелями возведёт барьер от внешнего мира и добрых людей.
Заполошно-зло взлохматив прибрежную мутную воду, отпрянул от причала «Метеор». Повернувшись к реке спиной, я глянул на высокий берег посёлка, красивого, родного и такого богатого на счастливую человеческую начинку. В ушах постепенно затухала из души выдохнутая кем-то из моих гостей фраза:
— Охотничье счастье закончилось, начинаются несчастья, опять всю зиму этого счастья ждать. Спасибо тебе, Лёха!
